Эстетическая и художественная грани первобытной культуры

Итогом движения человечества по этому пути и стала первобытная антропо-социо-культурная форма его бытия. Такое трехкомпонентное определение подчеркивает синкретический характер первого исторического типа организации жизни человечества, которая, несмотря на сохраняющуюся силу биологических детерминант в мотивационной сфере, в поведении людей и в их взаимоотношениях, управлялась во все большей степени не биологической энергией, а нарождавшимися в ходе антропогенеза социокультурными потребностями; их удовлетворение по-

 

рождало специфическую программу действий, вырабатываемую прижизненно, а не врожденную индивиду, и потому имевшую не инстинктивный характер, а сознательный, опиравшийся на познание реальности, целеполагание и свободный выбор. Именно поэтому здесь должно было сформироваться собственно человеческое сознание.

Как уже было отмечено выше, оно формировалось на двух уровнях: на практически-обыденном уровне это было рациональное мышление, продуцировавшееся работой развивавшегося левого полушария головного мозга и нуждавшееся в вербальных средствах выражения и коммуникации, а на уровне мировоззренческом, на котором вырабатывались обобщенные представления о мире и месте в нем человека — представления, не нужные животным, но ставшие необходимыми людям в силу внеинстинктивного характера их деятельности, — это было мифологическое сознание, т. е. «бессознательно-художественный» — напоминаю лаконичную и точную дефиницию К. Маркса — способ осмысления реальности (в этой связи можно вспомнить и утверждение М. Горького, что «человек по природе своей художник»). И нет ничего удивительного в том, что образно-мифологическое — действительно, «пралогическое», по определению Л. Леви-Брюля, или «аутистическое», по Е. Блейлеру — мышление было развито у первобытного человека (отмечу снова: как и у ребенка!) гораздо более сильно, чем логическое, абстрактное мышление, — левое полушарие еще не обрело ту степень самостоятельности, которая необходима для понятийно-вербального абстрагирования, а «бессознательно-художественная» структура мифологической образности порождалась — готов повторить это утверждение в силу его важности для эстетики — совместной активностью обоих полушарий (а отнюдь не одним правым, как нередко полагают физиологи, не видящие принципиальных различий между обыденными чувственными образами, лишенными обобщающего и оценивающего смыслового содержания, и художественными образами, в том числе и мифологическими, таким содержанием обладающими).

Это значит, что применительно к данной ступени истории еще нельзя говорить о художественной культуре в точном смысле этого слова — художественное творчество не стало еще самостоятельной областью деятельности и не осмыслялось как таковое, ибо было разлито практически по всему пространству культуры: ремесло имело характер «прикладного искусства», обряды и ритуалы — характер театрализованных действий, сама повседневная речь была насквозь образной, метафоризированной (что и позволяло выдающимся лингвистам прошлого века

 

В. Гумбольдту и А. Потебне считать, что язык человека был изначально поэтическим, своего рода искусством).

Господство мифологического сознания придало всей культуре первобытного общества, и в частности ее эстетической и художественной граням, качество традиционности. У каждого племени складывались свои формы деятельности и поведения, свои мифы и обряды, свои украшения, мелодии, фигуры танца, конструкции жилищ, святилищ, захоронений, сосудов, одежды, бытовой и культовой утвари, оружия, но у всех племен в равной мере сложившаяся под влиянием множества факторов особенная структура бытия и быта, нормы вкуса и типы художественного формообразования оказывались стабильными, жесткими, нерушимыми и передавались из поколения в поколение как неписаный закон, освященный мифологическими представлениями; так родилась традиция — этот культурный заменитель утраченного человечеством генетического способа передачи поведенческих программ, мощный социальный (в тех условиях — родоплеменной и половозрастной) регулятор поведения людей, сплачивавший человеческие коллективы, утверждавший идентичность каждого и сохранявший ее в веках, в условиях периодических изменений среды и воздействия других популяций.

Это качество культуры, как мы увидим, сохранится в последующем ходе развития мировой культуры до тех пор, пока она будет иметь мифологическую доминанту, независимо от характера этой мифологии — религиозной или политической, ибо мифология по самой своей природе претендует на абсолютность утверждаемого ею миропонимания, а значит, требует от каждого индивида безусловного принятия данной системы идей и чувствований, веры в их истинность и потому их передачи в неприкосновенном виде из поколения в поколение. Но если в Новое время — в эпоху широкого развития личностного начала в общественной жизни и творчестве — сдерживающий развитие личности мифологизм общественного сознания и воплощающей его культуры имеет уже рудиментарный и во всех его проявлениях реакционный характер, то в первобытности порождавшийся мифологическим сознанием традиционализм служил мощным прогрессивным фактором внедрения в жизнь человечества механизмов культуры, сплочения человеческих коллективов, ибо он закреплял в практической жизнедеятельности людей ту особенность их психики, которую социальная психология — напомню — обозначает местоименной формулой «мы — они». И действительно, на начальной ступени истории индивидуальное «я» еще не вычленялось из коллективного «мы» и в то же время все другие популяции воспринимались как «они», т. е. как чужие, опасные,

 

часто конкурентно враждебные в жестокой борьбе за выживание и потому приравниваемые к вещам или животным «нелюди» (отсюда право убивать их, скальпировать, порабощать; каннибалы даже поедали убитого чужака как охотничью добычу, а высококультурные эллины еще будут считать раба «говорящим орудием» или «говорящим животным»).

Такое доличностное «мы-сознание» объясняет, почему каждый член родоплеменной общины безоговорочно подчинялся выработанным ею общим нормам поведения и принципам деятельности, что делало первобытную культуру первой исторической формой «традиционной культуры», т. е. такой, которая выражает безраздельное господство коллективного над индивидуальным, инвариантного над вариативным, стабильного над меняющимся, а значит — прошлого над настоящим.

Правда, некоторые ученые (например С. Аверинцев, М. Гаспаров, П. Гринцер), считают целесообразным отличать первобытную культуру от традиционной, но, думаю, что отличия эти второстепенны по сравнению с общим принципом безусловной власти традиции над свободной волей индивида, лежавшим в основе функционирования культуры с первых ее шагов и вплоть до эпохи Возрождения на Западе, в ряде стран Востока сохраняющим свое господство по сей день, а в Европе остающимся лишь основополагающим принципом фольклора.

Искусство было мощным средством утверждения этого безлично-коллективистского «мы-сознания», вырабатывая единые для каждого родоплеменного коллектива формы орнаментальной раскраски и украшения тела членов данной общины, прически и одежды, ритмомелодические структуры пения и пляски (различались лишь принципы и формы мужского и женского искусства — таким образом выявлялось не только функциональное различие полов, но и внутреннее единство всех представителей того и другого, т. е. опять-таки воплощалось «мы», а не «я»).

Огромная роль всех разновидностей «бессознательно-художественной» деятельности первобытного человечества объясняется не только характером его сознания, но и тем, что при отсутствии политических и юридических регуляторов общественных отношений, форм коллективного обучения детей (школы, гимназии), наконец, письменности, сохранение выработанного культурой образа жизни и его передача от поколения к поколению и от социума к индивиду могли осуществляться преимущественно средствами искусства, художественно-образными мифологизированными текстами, оживавшими в устном исполнении сказителей, певцов, танцоров и закреплявшимися вещественно, в погребальных сооружениях типа дольменов и менгиров, в ха-

 

рактере самих захоронений, в формах и декоре орудий труда и оружия, в графических, живописных и скульптурных изображениях мифологических персонажей и сюжетов. С другой стороны, зарождение эстетического восприятия реальности как определенных норм вкуса, общих для каждой родоплеменной популяции, оказывалось мощным средством ее самоидентификации, ее сплочения и самосохранения в токе времени, ибо эстетическая избирательность вкуса, как было показано в анализе эстетической культуры, является внутренним, психологическим, духовным, имманентным человеку регулятором поведения и стимулом деятельности. Учтем вместе с тем, что формирование эстетического чувства было противоречиво связано с тотемистически-мифологическим поклонением природе, ее заклинанием, порождаемым страхом перед ее могуществом, т. е. отношением к ней, противоположным бескорыстному переживанию объекта как носителя эстетической ценности...

Тут продолжало сказываться различие путей формирования эстетического и художественного отношений человека к природе: его реальная практическая слабость перед лицом загадочных и почти безраздельно властвующих над ним стихий и зверей требовала запечатления — а тем самым преодоления — этого страха средствами искусства, тогда как развивавшееся и постепенно совершенствовавшееся ремесло, изготавливавшее орудия труда и оружие — средства, обеспечивавшие успехи человека в его жестокой борьбе с природой и освобождавшие его в той или иной мере от ее над ним власти, порождало его эстетические переживания. Но при этом и плоды художественно-мифологической деятельности вызывали к себе и активно развивали эстетические чувства.

Эта вплетенность зарождавшихся эстетической и художественной энергий первобытной культуры во все ее сферы делала их роль диалектически противоречивой: с одной стороны, их растворенность в общем культурном «субстрате» или «тексте» и подчиненность жизненно-практическому отношению людей к миру делала потребность в эстетическом переживании природы и в художественном творчестве безусловно второстепенной по сравнению с решением всех практических задач, обеспечивавших удовлетворение жизненных потребностей родоплеменной общины; с другой же стороны, повсеместное, всепроникающее присутствие эстетического аспекта восприятия мира и художественных средств удвоения реальности силой фантазии определяло такой их высокий удельный вес в культуре, какого они никогда более иметь не будут, оттесняемые в дальнейшем во все более узкую сферу досуга, отдыха, развлечений...

 

Хотя традиционалистски-мифологическое сознание придало первобытной культуре высокую степень организованности и стабильности, необходимую для ее окончательного самоутверждения как специфически-человеческого способа существования и вытеснения наследственно-биологических средств управления поведением индивида и популяции, медленное, но неуклонное развитие его производственной деятельности и обеспечивавшая ее активизация психики расшатывали установившуюся социальную гармонию, подготавливая неизбежное разрушение сложившегося на протяжении сотен тысяч лет образа жизни. Последний же удар, окончательно подорвавший устои первобытной системы, был нанесен ей переходом от изготовления каменных и деревянных орудий к созданию металлических орудий, особенно продуктивных при освоении способов выплавки и обработки железа.

Эта «промышленная революция» разрушила складывавшийся тысячелетиями строй жизни и открыла перед культурой новые возможности развития, обозначив начало второго переходного периода в истории культуры, его значение состояло в поисках более совершенного, чем первобытный, способа организации жизни и деятельности людей, основанного на новых возможностях, предоставленных им «эпохой металла». Возможности эти непосредственно сказались и на эволюции эстетического сознания, и на развитии художественного мышления и художественного творчества.

Изготовление металлических орудий труда и оружия имело прямым следствием радикальное преобразование всех трех компонентов производственной деятельности первобытных людей — охоты у собирательства и ремесла: охота на животных превратилась в разведение животных — скотоводство', собирание даруемых природой злаков и корней растений — в их искусственное добывание, земледелие; самодеятельное изготовление орудий и оружия — в профессионализированное ремесленное производство. При этом оказалось, что каждая из трех новых форм практической деятельности могла становиться «базовой «, доминирующей, системообразующей, определяя тем самым характер одной из трех дорог, по которым пошло дальнейшее движение культуры и которые создавали существенно различные условия для развития эстетического отношения людей к миру и для их художественной деятельности. Закрепив эту структуру развития в схеме ¹, перейду к характеристике каждой ветви данного процесса.

¹ Эта и последующие схемы уточняют те, что были выстроены в монографии "Философия культуры".