Эстетический вкус как инструмент культуры

«Отправной пункт» эстетической культуры — тот специфический духовный «механизм», который соответствующим образом направляет человеческую активность и называется вкусом. Что же он собой представляет?

Современная психологическая наука обращена преимущественно к исследованию рационально-познавательных операций человеческой психики, а весь мир эмоций оказался, по остроумному определению ученого, «Золушкой психологии»; эта наука пренебрегает, в частности, изучением эстетических эмоций, передоверяя его так называемой «психологической эстетике»; потому ни в одном учебнике по общей психологии среди выделяемых и характеризуемых элементов психики нет эстетического вкуса, как будто он не является таким же всеобщим инструментом психической деятельности, как ощущения, восприятия, мышление и т. п. Что же касается «психологической эстетики» (или «экспериментальной», как ее чаще называют в наше время), то она, выявляя и внимательно исследуя особенности эстетического восприятия, оказывается ограниченной в двух отношениях: во-первых, в том, что, сосредоточенная на рассмотрении своего предмета, не видит его места и функций в целостной жизни психики, поскольку последняя является предметом другой дисциплины — общей психологии, а во-вторых, изучая эстетическое восприятие как форму психической активности, экспериментальная эстетика абстрагируется от того культурного контекста, в котором восприятие это реально осуществляется, который его детерминирует и вне которого вкус не может быть понят именно как эстетический вкус, т. е. как духовное чувство (что и отличает эстетический вкус от давшего ему свое имя пищевого, гастрономического вкуса).

По своей психологической структуре эстетический вкус представляется достаточно сложным — трехслойным — образованием. Нижний его слой образует определенная духовная потребность — потребность в систематическом и интенсивном общении с красотой и другими эстетическими ценностями, неутолимая жажда эстетических впечатлений, ощущений, переживаний; второй его слой — способность отличать подлинные ценности от мнимых, от того, что претендует на ценностное значение, но им не обладает; наконец, верхний слой — обретаемое и развивающееся в эмоциональном опыте общения с носи-

 

телями эстетических ценностей, и жизненно реальными, и художественными, умение «улавливать» и соответствующим образом оценивать прекрасное, возвышенное, поэтическое, трагическое и т. д. Так преломляются во вкусе те «сущностные силы» человека, которые, как мы видели, определяют содержание и уровень его общей культуры — потребности, способности и умения.

Поскольку вкус — не врожденная, а благоприобретаемая духовная сила, он может формироваться только прижизненно, в процессе приобщения индивида к культуре. Процесс этот существенно отличается от обучения в ходе изучения наук, философии, идеологических учений — накопленные индивидом знания и наставления самых авторитетных для него людей, учителей, экспертов не могут определить суждения его вкуса, потому что по психологическому своему субстрату вкус не рационален, а эмоционально-интуитивен, а наш эмоциональный опыт обретается практической жизнью, а не образованием или научением. Эстетическое переживание, как показал еще И. Кант, непроизводно ни от понятийно-теоретического знания, ни от жизненно-практического интереса — ни физиологического, ни утилитарного, ни экономического, — поэтому спектр степеней свободы, открываемый уникальным духовным миром личности, здесь несравненно шире, нежели на других направлениях ценностной ориентации — нравственном, религиозном, политическом, не говоря уже о несвободе интеллекта в познании истины, как и в определении пользы.

Но как бы ни был широк «разброс» индивидуальных позиций вкуса, в самом процессе своего формирования он усваивает, вбирает, интериоризирует те позиции, ценностные установки, критерии оценочных суждений, которые исторически сложились и господствуют в данной социальной среде. Потому-то признание права каждой личности на свой вкус противоречиво сочетается со столь же закономерной общностью вкусовых позиций людей одной эпохи, одной национальной культуры, одной социальной и профессиональной среды; хорошо известна, например, общность вкусов представителей русского аристократического общества пушкинской поры, а в ее пределах общность вкусов представителей противоположных лагерей — «архаистов» и «новаторов»; общность вкусов славянофилов и западников, сторонников уваровской триады «православие, самодержавие, народность» и представителей реалистической и демократической «натуральной школы»; такой же сверхличностный, социально-исторический масштаб имело расхождение вкусов «отцов и детей», описанное в романе И. Тургенева и хорошо известное по фактам реальной истории — по конфликту дворянской и разночинной интеллигенции, проникшему даже в редакцию некра-

 

совского «Современника». Можно вспомнить и то, как в буржуазно-аристократической европейской культуре XIX—XX вв. утверждался принцип «эстетизма», превращавший критерий красоты в единственно значимый и противопоставлявшийся не только утилитарным, но даже нравственным оценкам, как это провозглашали Т. Готье, О. Уайльд, декаденты; напротив, в нашей стране в 20-е годы красота изгонялась из быта и искусства, поскольку идеологи пролетариата видели в ней «пережиток капитализма» в сознании людей и требовали вывести из употребления само понятие «эстетика».

А за связью индивидуально-уникального и социально-группового в сфере вкуса стоит столь же диалектически противоречивое единство этого последнего и общечеловеческого. Ибо при всей изменчивости и вариативности суждений вкуса исторический опыт человечества с его коллективной мудростью все же преодолевает разброд оценок и устанавливает некоторые незыблемые оценки, скажем, оценки таких эстетических шедевров, как драмы Софокла, поэма Данте, живопись Рафаэля, музыка Л. Бетховена, поэзия И. В. Гёте, творчество А. Пушкина, средневековые храмы на Западе, Востоке и в России, зодчество Парижа и Петербурга. Есть все основания заключить, что в глубинах эстетического потока под игрой движущихся на поверхности волн и мелькающих пузырьков пены и за просвечивающими через эту разнообразно прихотливую поверхность широкими потоками лежат невозмутимо воспринимающие всю эту суету могучие водные силы типа Гольфстрима, бытие которых выходит за пределы течения времени, достигая масштаба вечности...

Так диалектика индивидуального, социально-группового и общечеловеческого в содержательной характеристике вкуса оказывается частным случаем диалектики общего, особенного и единичного, действующей во всех сферах бытия. Особенность же ее проявления в эстетической сфере культуры на уровне вкуса состоит в том, что единичное превращается здесь в уникальное, т. е. в единственное в своем роде, неповторимое. Культура, формируя человеческую личность по законам своего — культурного, а не биологического — наследования, соединяя получаемое от предков, традиционное, с тем или иным преобразованием усвоенное, с непрерывным обновлением традиции, делает действия эстетического вкуса наиболее полным выражением противоречивого единства персонального и имперсонального. Перефразируя известную пословицу, можно было бы сформулировать такой эстетический принцип: «Скажи мне, что тебе нравится, и я скажу тебе, кто ты», — имея в виду и индивидуальное «ты», и сословное, и национальное.

 

Наиболее отчетливо это проявляется в повседневном бытии человека — в том, как он одевается, как причесывается, какую лексику использует в речи/как обставляет свою комнату, какие украшения выбирает. Вполне закономерно, что каждое новое молодежное движение — хиппи, панки, металлисты и т. п. — утверждает себя не только в идеологии и поведении, но и во всех возможных способах оформления этого поведения, которое демонстрирует специфический вкус этой группы молодых людей. А в пределах каждой группы каждый ее представитель выявляет меру своей индивидуальности и меру конформности тем, как он варьирует общие для его группы нормы вкуса. В повседневной жизни это фиксируется в феномене моды устойчивой на протяжении какого-то времени системой эстетических принципов формообразования, которым одни люди подчиняются покорно, другие утрируют их, третьи варьируют в соответствии со своей индивидуальностью, а четвертые отвергают, сохраняя преданность былой, уже отжившей, моде.

Это значит, что индивидуальная, групповая, историческая относительность вкуса диалектически сопрягается с моментом абсолютности. Потому-то, хотя «у каждого свой вкус», о вкусах всегда спорят, и вкус каждого человека оценивается окружающими как хороший или дурной, утонченный или примитивный, здоровый или извращенный. Очевидно, существуют некие нормы вкуса, которые и дают критерий для квалификации качества вкуса той или иной личности. Нормы эти складываются в эстетическом сознании общества, нации, класса в данную эпоху и служат своего рода «мерой измерения» индивидуальных вкусов людей.

Проблемой современной эстетической культуры является осознание диалектики обще человеческого, частно человеческого и индивидуального на нынешнем этапе ее истории, который должен преодолеть порожденный модернизмом индивидуалистический разгул суждений вкуса, сохраняя завоеванную историей культуры свободу вкуса от любых насильственных попыток подчинить его тем или иным политическим, религиозным, этическим нормам, но не разрушая нигилистическим и анархическим произволом исторически сложившихся ценностных устоев национального и общечеловеческого масштабов.