Художник как субъект творчества

С тех давних пор, как теоретическая мысль включила в сферу своего исследовательского внимания художественное творчество, и по сей день она исходила из непосредственно наблюдаемого удивительного факта — отличия художника от представителей всех других сфер деятельности. В сознании древних греков, о котором уже шла у нас речь в другой связи, художник был избранником богов, пророком, устами которого глаголет Муза; исходя из этих представлений и Демокрит, и Платон определяли художественно-творческое состояние как своего рода безумие, ибо оно непроизвольно и неподконтрольно самому художнику. По сути дела, здесь имелось в виду то, что позднее будут называть вдохновением, поскольку оно является мощной созидательной силой, неподвластной воле и разуму человека и обеспечивающей его способность действовать по законам, отличным от законов логики, от власти познающего мир абстрактного мышления, от непреложности реальных причинно-следственных связей, от суждений здравого смысла.

Оказывалось, таким образом, что художник — это, так сказать, «двойной человек», оборотень, меняющий формы мышления: в обыденной жизни он живет по общечеловеческим законам, а в творчестве оперирует странными, недоступными логическому сознанию образами фантазии, переживает то, что

 

сам выдумал, и плоды этого вымысла предлагает переживать другим людям, как если бы это были подлинные жизненные факты! Едва ли не лучше всех сказал об этом А. Пушкин:

Пока не требует поэта

К священной жертве Аполлон,

В заботы суетного света

Он малодушно погружен;

Молчит его святая лира,

Душа вкушает хладный сон,

И меж детей ничтожных мира

Быть может, всех ничтожней он.

Но лишь божественный глагол

До слуха чуткого коснется,

Душа поэта встрепенется,

Как пробудившийся орел.

Тоскует он в забавах мира...

На языке современной психологии — точнее, патопсихологии — такой феномен называется «раздвоением личности», и у всех других людей действительно свидетельствует о нарушении нормальной работы психики — не случайно 3. Фрейд и его последователи ставили творчество художника в один ряд со сновидением и с шизофреническим бредом. И действительно, известно, что многие великие художники были людьми с нарушенной психикой. Как объяснить это поистине удивительное для рационалистического сознания современного человека явление?

Оно объясняется тем, что в человеческой психике работают не один, a два механизма обработки поступающей информации — абстрактно-логическое, дискурсивно-аналитическое мышление и мышление эмоциональное и фантазийное, ценностно-осмысляющее, художественно-образное. Они наличествуют в психике каждого человека, причем первоначально — и в онтогенезе, и в филогенезе — основную работу выполняет, как уже отмечалось, мышление образное: об этом говорит и мифологическое сознание людей эпохи «детства человечества», и замечательное искусство первобытности, и преимущественное развитие художественно-игровой деятельности у детей, предшествуя развитию абстрактно-логического мышления; в дальнейшей эволюции как человечества, так и каждого отдельного человека главенствующая роль постепенно переходит к абстрактному мышлению, поскольку именно оно способно обеспечить научно-техническую цивилизацию необходимыми ей объективными знаниями реальности, а технически оснащенное производство — рационально организованным поведением. Художниками же становятся лишь те

 

люди, у которых врожденные особенности строения мозга прочно и долговременно обусловливают доминирующее положение образного мышления, не утрачивающего изначальный эмоционально-проективно-интеллектуальный синкретизм, несмотря на все усилия образования и обучения в противодействущей этому педагогической системе, ориентированной рационалистически-сциентистски. Когда же образное мышление является менее властным, оно оставляет художественную деятельность индивида на уровне любительской, самодеятельной, то есть дополнительной по отношению к основной, профессионализированной работе, управляемой абстрактным мышлением; когда же оно еще менее активно и менее требовательно, оно реализует себя только в восприятии произведений искусства (подчеркну, что здесь действует именно художественное мышление, а не абстрактное, поскольку лишь оно способно уловить, пережить, понять, усвоить и сотворчески переработать ту поэтическую информацию, которая содержится в художественных творениях и не может быть декодирована «приемным устройством», рассчитанным на усвоение другого типа информации, организованной по законам формальной логики и дискурсивной структурности).

Эстетика получает здесь мощное подкрепление не только в психоаналитической концепции фрейдизма, но и со стороны психофизиологии: уже академик И. Павлов утверждал, что все люди разделяются на два типа — «мыслителей» и «художников» в зависимости от господствующего в деятельности мозга способа обработки получаемой им информации, а в недалеком прошлом одно из самых значительных в XX в. открытий физиологии — открытие функциональной асимметрии человеческого мозга — подтвердило павловскую мысль, показав, что действия обоих полушарий различны, что и порождает у всех людей наличие способности и абстрактно-логического, и образно-конкретного способов мышления, однако развитых в разной степени у каждого человека. Художником становится тот, у кого врожденная структура мозговой ткани делает второй способ доминирующим, определяющим особый тип мировосприятия и потребность воплощения этого мировосприятия в тех или иных материальных формах — цветопластических, звукоинтонационных, жестомимических, а также словесных, но не в той форме вербального дискурса, в какой слово служит развитию и выражению абстрактного мышления, а в омузыкаленно-экспрессивной и метафорически-изобразительной, превращающей слово в материал художественного творчества.

 

Хорошо сказал об этом французский поэт Р. Кено, с легким юмором, но точно по существу:

Возьмите слово за основу

И на огонь поставьте слово,

Возьмите мудрости щепоть,

Наивности большой ломоть,

Немного звезд, немного перца,

Кусок трепещущего сердца,

И на конфорке мастерства

Прокипятите раз, и два,

И много, много раз все это.

Теперь пишите! Но сперва

Родитесь все-таки поэтом.

(Перевод М. Кудинова)

Итак, первым непременным условием рождения полноценного художественного произведения является развитое художественное мышление у обращающегося к творчеству человека, иначе говоря — художнический талант или гений. Просто и точно писал об этом В. Белинский: «Что нужно человеку для того, чтобы писать стихи? Чувства, мысли, образованность, вдохновение и т. д. Вот что ответят вам все на подобный вопрос. По нашему мнению, всего нужнее — поэтическое призвание, художнический талант. Это главное, все другое идет своим чередом уже за ним». Но что же конкретно представляет собой это «все другое»?

Выше было показано, что общим условием человеческой деятельности является система «потребности—способности—умения». Это относится и к деятельности художника, талант которого есть и потребность — непреодолимая потребность художественного осмысления мира, ибо он есть врожденный ему способ мышления, а не произвольно избираемый метод формообразования, и реализующая ее способность такого мышления, особый способ восприятия действительности, особый характер видения и слышания реальности — такой, который позволяет ощущать реальность как своего рода художественное произведение. Приведу красноречивый пример.

Героиня документального «романа в письмах» В. Каверина «Перед зеркалом» рассказывает, как она стала художницей: это произошло «задолго до той минуты, когда я взяла в руки карандаш или кисть. Это было в Симбирске, — вспоминает она, — летним вечером на берегу Волги. Я сидела на скамейке с книгой в руках, и вдруг страница волшебно порозовела. Я подняла глаза. Но не огненно-красный, сплавляющий все в один напряженный цвет, а кроткий, как бы позволяющий каждому цвету

 

зазвучать отдельно. Я увидела белые, синие, голубые, фисташковые дома, зеленую траву, пламенный, круто взлетающий склон, береговую сторожку с лиловым, остановившимся дымом. Никогда не забуду этого мгновения, к которому потом прибавился — уже как будто во сне — последний зеленый луч заката, проскользнувший в реке».

Художником и является, по заключению писателя, человек, обладающий «редким даром живописного видения мира», т. е. восприятия реальности как «картины».

Проблема состоит, однако, не только в том, чтобы воспринять художественным образом действительность, но и в том, чтобы суметь воспроизвести, воплотить, материализовать и передать другим людям это свое восприятие. Такое умение, как, впрочем, и всякое другое, не врождено индивиду, но вырабатывается в процессе его обучения у уже владеющего им мастера (мастеров) и совершенствуется в собственном практическом опыте; так возможности, открываемые талантом, сопрягаются с практической активностью, именуемой мастерством. Гармоничное творчество отличается уравновешенным единством таланта и мастерства, впрочем, гораздо чаще мы встречаемся в истории искусства либо с преобладанием технического умения «строить» произведение по освоенным в годы учебы правилам формообразования в данном виде искусства — явление, широко распространенное в академической школе изобразительного искусства, в актерском и музыкальном исполнительстве, в балете, либо, что особенно ярко проявляется в творчестве детей и у художников-самоучек, с отставанием уровня мастерства от силы природного дарования.

Но и талант, и мастерство непосредственно обусловливают лишь формальную сторону художественного творчества, то, как выражает художник свои мысли и чувства; сила искусства определяется, однако, и тем, что именно оно выражает, т. е. каковы глубина, масштаб, проникновенность открытия нового в познаваемых и осмысляемых духовных процессах, в человеческих отношениях, в связях жизни личности с жизнью общества и природы, во взаимодействии макрокосма мира и микрокосма человеческой души. Потому что, даже если стихотворец утверждает, что он безмерно талантлив (скажем, «Я гений, Игорь Северянин...») или же владеет профессиональным мастерством в такой степени, что может, подобно В. Маяковскому, написать статью «Как делать стихи», читатели оценивают творчество поэта по тому, что говорит он им в своих произведениях. А это «что» порождается теми духовными качествами поэта, которые и не врождены ему, и не выучены им, но обретены в жизненном опыте, сделавшем его духовно богатой, своеобразной личностью.

 

Творения какого бы большого, подлинного художника мы ни стали рассматривать — от Эсхила до А. Чехова, от А. Рублева до М. Шагала, от И. С. Баха до Д. Шостаковича, от А. Воронихина до Э. Сааринена, от С. Эйзенштейна до Ф. Феллини, — мы открываем воплощенные в этих произведениях черты уникальной личности их создателя. Чтобы оценить ее значение в искусстве, нужно учесть, что только в этой сфере культуры от личности творца зависит неповторимость плодов его творчества. Разные конструкторы могут сделать независимо друг от друга одно и то же изобретение, разные ученые — одно и то же открытие, разные хирурги — одну и ту же операцию, разные рабочие изготавливают одни и те же вещи, но никто другой, кроме Шекспира, Рембрандта, Бетховена, каким бы он ни обладал талантом и мастерством, не создал бы «Гамлета», «Возвращение блудного сына», «Апассионату»... Даже обращаясь к уже воплощавшемуся сюжету — к тому же «Блудному сыну», или «Фаусту», или «Дон Жуану», — каждый художник трактует его по-своему. Более того, каждое исполнение одним и тем же актером или музыкантом одного и того же произведения отличается от всех предыдущих его исполнений, что непосредственно зависит от состояния личности художника в данный день, вечер, час.

«Миросозерцание Пушкина, — заметил однажды В. Белинский, — трепещет в каждом его стихе»; то же самое можно сказать о всяком подлинном художнике, для которого каждое его произведение становится своего рода самовыражением.

Эта уникальная культурная особенность искусства объясняется тем, что, хотя во всех сферах человеческой деятельности качества личности действующего лица тем или иным образом и в той или иной степени влияют на процесс его творчества, только в искусстве качества эти воплощаются в создаваемых предметах — опредмечиваются и благодаря этому становятся доступными восприятию всех тех, к кому обращена исповедь художника, его личностное самовыражение. Произведение это, о чем бы оно ни повествовало, что бы ни изображало, какие бы конструкции ни представляло, и независимо от того, в какой мере сам художник это осознает, становится, говоря философским языком, «превращенной формой» духовного мира, образующего его неповторимую.пучность, «инобытием «его личности, потому художественная ценность этого его «инобытия» непосредственно зависит от содержания самого «бытия» — духовного мира художника. Между тем, ценность научного и технического произведения, медицинского или спортивного достижения определяется его объективным содержанием, которое именно поэтому должно быть по мере возможности очищено от всего субъективного,

 

личностно-своеобразного. И только в тех маргинальных, пограничных ситуациях, когда инженер-конструктор ставит перед собой одновременно художественно-творческую задачу, — ситуация дизайна, или когда философ стремится не только раскрыть некие объективные законы бытия, но одновременно, подобно писателю или художнику, выразить свое восприятие мира, свои переживания, личностное свое осмысление бытия, или когда кинооператор, телерепортер, журналист хотят (и, разумеется, обладают для этого необходимыми способностями, своеобразным талантом) органично включить художественно-образное, эмоционально-выразительное начало в свои документально отражающие реальность произведения, или когда гимнаст синтезирует технику спортивных упражнений и язык танца (явление, точно именуемое «художественной гимнастикой»), тогда личность человека оказывается «задействованной «и воплощается в плодах его деятельности. В этом свете становится понятным, почему такой замечательный педагог, как Г. Нейгауз, утверждал, что в каждом своем ученике он стремится сформировать, прежде всего, человеческую личность, затем — художника и лишь затем — музыканта.

Подчеркну, что адекватность и полнота воплощения личностных качеств характеризуют именно художественные творения поэта, живописца, музыканта, режиссера и актера, а не его же попутные сочинения — статьи, письма, беседы, декларации (остроумно заметил однажды О. де Бальзак: «Примечанию романиста нужно верить не больше, чем честному слову гасконца»). Изучение всех сопутствующих творчеству материалов весьма полезно историку искусства и критику, поскольку дополняет складывающееся у него представление о личности художника и что-то в ней объясняет, но судить о духовном мире художника он должен прежде всего по ее художественному воплощению, а не по этим сторонним материалам. Что. же касается рядового читателя, зрителя, слушателя, к которому обращены произведения искусства, то он не знает и знать не должен «материалов к творческой биографии художника» — он знакомится с его личностью в том виде, в каком она вырастает перед ним из самих художественных текстов', и именно с ней он вступает в специфическое духовное общение.

Итак, силы, обеспечивающие полноценное творчество художника, предстают перед нами как триада качеств — талант, включающий потребность и способность художественного воссоздания мира в той или иной форме, мастерство и духовное содержание его личности. Как же проявляются эти качества в реальной истории искусства?