Генезис эстетической и художественной энергий культуры

Историю культуры традиционно начинают с характеристики ее первобытного состояния; однако состояние это было уже формой человеческого, социокультурного бытия, качественно отличной от биологической формы существования животных предков человека. И возникло оно не мгновенно, по мановению волшебной палочки некоего мифического Демиурга, подобно, например, библейскому описанию семидневной истории творения или рассказам об этом в мифах других народов, а в результате длительнейшего, занявшего, видимо, несколько миллионов лет, процесса антропо-социок^льтурогенеза, т. е. перехода от биологической — физической и психической — структуры животного к радикально иной — и телесно, и духовно — форме

 

бытия человека, перехода от стадного образа жизни зверей к общественной жизни людей, перехода от докультурного существования предков человека к его культурному бытию. Без изучения закономерностей этого перехода нельзя понять итог данного процесса — первобытную культуру как уже собственно человеческий и специфически человеческий способ существования.

Изучение данного переходного процесса тем более важно сейчас, когда ученые-этологи называют «социобиологией» отрасль знания, изучающую коллективные формы жизни животных, поскольку считают стадо, стаю, рой, даже колонию моллюсков первыми формами «социальной» жизни и тем самым стирают качественное различие принципов организации совместной жизни животных и людей; между тем, приравнивание сообществ животных и человеческого общества — типичный случай позитивистской редукции, т. е. сведения высшего к низшему, не позволяющего понять качественное своеобразие этого высшего. А качественное отличие общества и культуры от биологических форм поведения и организации совместной жизни состоит в том, что последние закодированы генетически и передаются каждой особи системой инстинктов, тогда как деятельность человека и общественные отношения людей генетически не транслируются и потому исторически формируются, изменяются, сознательно программируются и регулируются, а потому становятся предметом борьбы различных социальных сил.

Если в прошлом донаучное мышление могло переносить на разные формы поведения животных название внешне похожих на них форм деятельности человека, образуя такие метафоры, как «птичье пение», «пчелиный танец», «языки животных», «чувство красоты животного», «любовь животного» и т. п., то современной науке непростительно идти по этому пути, потому что придание антропоморфным метафорам значения научных понятий означает вольное или невольное отождествление качественно различных явлений. Между тем, проблема состоит в том, чтобы понять, как из биологической, докультурной, а значит, и доэстетической, и дохудожественной форм бытия животных выросла социальная, культурная, включавшая эстетический регулятор и художественные компоненты форма человеческого бытия.

Мы располагаем сейчас строго научными возможностями решения этой задачи. Я имею в виду два великих открытия науки XX в.: уже охарактеризованное выявление синергетикой общих закономерностей процессов самоорганизации и реорганизации сложных систем, в частности, особенностей переходных стадий данных процессов, и открытие функциональной асимметрии человеческого мозга, которая обеспечивает ему недоступные жи-

 

вотным способности абстрактно и образно мыслить, владеть словесной речью и языками разных искусств, управлять поведением человека на основе сложных и вариативных взаимодействий сознания с бессознательными и сверхсознательными регуляторами деятельности и соотнесения миро -воззрения с само -сознанием.

С этих позиций и становится возможным рассмотрение длительного процесса выработки биологически недетерминированных, внеинстинктивных поведенческих программ, не кодируемых и не транслирумых генетически, а передаваемых через предметное бытие культуры. В нашем анализе существенны развитие на качественно иной — вербальной — основе, предоставлявшейся работой левого полушария, унаследованных от звериных предков звуко-жесто-мимических средств коммуникации и дополнение словесной речи графически-живописно-пластическими языками. Поскольку же обособленная работа левого полушария долгое время была еще невозможна, доминирующим способом закрепления и передачи накапливавшейся информации оказывалось не абстрактно-логическое мышление, а мышление художественно-образное, порождаемое слитным действием обоих полушарий: плоды этой слитности — психические структуры чувственно-мыслительные, эмоционально-рациональные, конкретно-абстрактные, словесно-напевно-мимически-жестовые (эта закономерность действует и в онтогенезе, в психическом развитии ребенка). Именно на такой основе формировалось мифологическое сознание первобытных людей, неспособных воспринимать творения своей фантазии как творческий вымысел и потому видевших в них правдивое — мы сказали бы сегодня «документальное» — описание некоей «высшей» реальности.

Бесплодны, как уже отмечалось, многократно делавшиеся на протяжении последних полутораста лет попытки найти у животных «чувство красоты» (Ч. Дарвин) или «искусство» (Т. Павлов), признать «эволюционно-генетическое происхождение нашей восприимчивости к красоте» и нашей художественно-творческой способности (В. Эфроимсон). Если не сводить эстетическое переживание к чисто физиологической реакции организма на некоторые раздражения, а художественно-образное воссоздание действительности — к инстинктивным формам сигнального поведения, то нельзя не заключить, что у животных предков человека собственно эстетических и собственно художественных способностей не было и не могло быть даже в зачаточной форме, речь должна идти лишь о биофизиологических предпосылках обеих способностей, ибо их природа не психофизиологическая, а духовная, т. е. формируемая культурой. Эта закономерность подтверждается каждый раз в онтогенезе, убеждающем нас в

 

том, что ребенок не рождается с эстетической восприимчивостью и художническим даром, от рождения он даже не владеет словесной речью и прямохождением; отличие онтогенеза от филогенеза состоит лишь в том, что эстетические и художественные способности ребенка формирует воспитание — его приобщение к уже сложившейся культуре усилиями взрослых, а человечество должно было само себя воспитывать, стихийно «изобретая» культуру и с ее помощью возвышая себя над биологическим своим состоянием, постепенно превращая биологическое в био-социо-культурное.

Вместе с тем анализ многосоттысячелетнего процесса культурогенеза выявляет различие корней, из которых выросли эстетическая и художественная «энергии» культуры. Первая рождалась в ходе практического овладения человеком материальностью природы, совершенствование которого выливалось в свободное и целесообразное формообразование', оно начиналось с целенаправленного созидания необходимых человеку вещей, а затем выходило за пределы удовлетворения практических потребностей, и тогда полезное оборачивалось красивым, утилитарное — игровым, функциональное — гармоничным, конструктивное — декоративным, целесообразное — самоцельным, рационально построенное — эмоционально воздействующим (в соответствующей лекции уже говорилось о том, как протекал этот процесс формирования эстетической восприимчивости).

Художественная «энергия» культуры вырастала из другого источника (а совсем не из эстетического чувства, будто бы предшествовавшего ей, как следует из объяснения происхождения искусства нашим выдающимся археологом А. Окладниковым) — из развивавшейся в сознании первобытного человека способности «продуктивного воображения» (И. Кант). Речь идет о неизвестной психике животных способности идеального преобразования реальности с целью ее объяснения и осмысления, способности создавать образные модели бытия, необходимые людям потому, что в этот переходный период их практическая деятельность переставала управляться генетически транслируемыми инстинктами, а рациональное познание мира, зарождавшееся в ходе трудовой практики, еще не выходило за пределы эмпирического, обыденно-практического сознания и потому не могло осмыслить бытие, космос, мир и человека в мире в той онтологической обобщенности, какая будет позже свойственна теоретическому мышлению.

Вместе с тем в. зарождавшейся практической деятельности тело человека постепенно превращалось в человеческое тело, с изменявшимся строением фигуры, рук, головы и очищавшееся от плотного волосяного покрова; и этим своим собственным

 

телом человек овладевал во все большей степени, что и позволило ему, в конце концов, обрести свободу созидательных и выразительных действий своих рук, лицевых мышц, гортанной артикуляции, необходимой и речи, и пению.

Весь этот многосторонний процесс преобразования одной формы бытия в другую мог произойти только благодаря стихийному поиску зарождавшимся человечеством оптимального пути выхода к более совершенному, чем биологический, способу существования — прежде всего, способу добывания пищи, а затем и способам организации совместной жизнедеятельности. В возникавшем при этом веере «проб и ошибок» — нелинейной разветвленности путей перехода от одной формы организации бытия к другой — крайними оказывались наиболее перспективная дорога и тупиковая; последняя объяснялась, по-видимому, попытками сохранения биологических форм жизнеобеспечения средствами собирательства и охоты без радикального изменения самой «технологии» этих действий с помощью создания искусственных органов человека — орудий труда и оружия, что и привело к остановке развития неандертальцев и их гипотетического потомка — современного «снежного человека», «йети» (если, разумеется, он существует); что же касается того пути, который вывел животных на открытую дорогу их очеловечивания, то он был связан с начавшейся обработкой камня для изготовления колющих и режущих инструментов. Их историко-культурное значение состояло не только в повышении эффективности борьбы со зверем, но и в стимулировании интеллектуальной энергии самого человека — его способности познания и творческого преобразования реальности, а одновременно и способности передавать внегенетическим путем обретаемые знания и умения. Понятно, что в разных природных условиях процесс этот оказывался опять-таки нелинейно-вариативным.