Природа общественного мнения

ПРИРОДА ОБЩЕСТВЕННОГО МНЕНИЯ

Как мы уже сказали, общественное мнение представляет собой органический сплав весьма различных по своей природе явлений. При анализе это обстоятельство оборачи­вается, между прочим, той сложностью, что оказывается невозможным рассматривать одну сторону дела без пред­варительного рассмотрения всех остальных. Например, нельзя говорить о природе общественного мнения, не имея предварительно общего определения этого явления, не зная его внешних признаков, не имея, в частности, ответа на воп­рос, какой именно тип суждения мы называем общественным мнением, то есть, иными словами, не зная, природу чего, соб­ственно, мы собираемся исследовать.

И все же для того, чтобы анализ сдвинулся с места, необ­ходимо избрать какую-то последовательность в рассмотре­нии всех сторон предмета. И прежде всего, как кажется, нужно ответить на вопрос: К какому типу, к какому разряду явлений в общей структуре социального целого относится тот феномен, который получил название общественного мнения? Что же касается выделения признаков этого явления, позво­ляющих хотя бы вчерне очертить его границы и исключить из анализа все не относящееся к делу, то тут на первых порах вполне можно довольствоваться представлением, в соответ­ствии с которым общественным мнением считается опреде­ленное коллективное суждение людей.

Куда же нам следует направить стопы прежде всего?

ЕЩЕ ОДНА ФОРМА ОБЩЕСТВЕННОГО СОЗНАНИЯ?

Начать, очевидно, нужно с «азбуки». Как известно, в жизни отдельного человека различают его индивидуальное бытие и индивидуальное сознание. Подобно этому и все бесчисленное множество явлений, фактов и зависимостей, из которых слагается жизнь общества, распадается на два принципиальных ряда, находящихся друг относительно друга в сложном отношении: ряд явлений, фактов, зависи­мостей, существующих объективно, вне сознания человека и называемых общественным бытием, и ряд явлений, фак­тов, зависимостей, относящихся к сфере духовной жизни людей и называемых общественным сознанием.

Будет тавтологией сказать, что общественное мнение от­носится к сфере общественного сознания. Действительные проблемы, однако, возникают при детализации общего опре­деления: какое место в структуре общественного сознания занимает общественное мнение? В каком отношении послед­нее находится к другим известным элементам обществен­ного сознания? Существует ли какая-либо специфика в ха­рактере взаимодействия рассматриваемого типа общест­венного сознания с общественным бытием, в частности в характере отражения последнего в общественном мнении, и т. д.

Общественное сознание, как известно, представляет со­бой совокупность идей, теорий, взглядов, отражающих ре­альный жизненный процесс, общественное бытие и порож­денных определенными материальными условиями жизни людей. Структура этой «совокупности» крайне сложна — как в смысле количества составляющих ее элементов, так и в смысле характера зависимостей между ними. В резуль­тате существует несколько способов расчленения этой структуры.

Важнейший из них связан с выделением форм общест­венного сознания. В соответствии с ним в современном об­ществе различают такие формы существования обществен­ного сознания, как политические идеи, правосознание, мо­раль, религия, наука, искусство и эстетические взгляды, философия. Все эти формы отличаются друг от друга спосо­бом отражения действительности (ср., например, религию и науку), особенностями своего развития, ролью в жизни об­щества и т. д., но прежде всего своим предметом. Различные формы сознания отражают различные стороны действитель­ности: наука, например, имеет дело с законами природы и общества, мораль — с нормами поведения человека в обще­стве, политическая идеология — с политическими отноше­ниями (классовыми, партийными, государственными и т. д.) и пр.

В каком отношении к этим формам общественного созна­ния стоит общественное мнение?

Очевидно прежде всего, что его невозможно отождест­вить ни с одной из названных форм. Хотя бы потому, что предмет общественного мнения не может быть втиснут в рамки какой-либо одной формы: общественное мнение вы­сказывает свое суждение равно как по вопросам морали, так и по вопросам искусства, как о фактах политики, так и о фантомах религии. Известный прогресс в области культуры и просвещения привел к тому, что общественное мнение, ро­дившееся во второй раз, уже в новое время, в сфере полити­ческой борьбы, давно переросло ограниченные рамки своей колыбели и рискует вторгаться в те области сознания, кото­рые извечно были святая святых лишь узкой касты «посвя­щенных»,— в сферу науки и даже «самой» философии. Достаточно вспомнить, например, историю с печально знаме­нитым «обезьяньим процессом» в США (1925 г.), когда про­грессивное общественное мнение в известном смысле встало на защиту теории Дарвина, против обскурантизма религии.

По той же самой причине — отсутствие «своего собствен­ного», специфического предмета — общественное мнение не может быть признано и существующим наряду с назван­ными формами общественного сознания, в качестве еще од­ной, дополнительной формы, аналогичной перечисленным. По своему предмету оно как бы перекрывает все сущест­вующие формы сознания или, может быть, лучше будет ска­зать, входит в каждую из них в качестве весьма своеобраз­ного способа их существования.

Что мы имеем в виду? То, что каждая из форм общест­венного сознания оформляется и функционирует (хотя и в разной степени), в сущности, в двух видах: во-первых, в виде некоей более или менее законченной системы взглядов, вы­рабатываемых или принимаемых «извне» (как, например, в случае с религией и, частично, с наукой) господствующими силами и «официально» предписываемых ими всему обще­ству в качестве господствующих; и, во-вторых, в виде, так сказать, «неофициальной» позиции общества (или отдельных его «секторов») по тем или иным проблемам бытия — пози­ции, частично вырабатываемой непосредственными услови­ями жизни людей, а частично представляющей реминисцен­цию продукта сознательной деятельности разного рода теоре­тиков и идеологов. Разумеется, «официальная система взгля­дов» и «неофициальная позиция» общества могут совпадать (полностью или отчасти) по своему содержанию. Однако этот факт ни в малой мере не отменяет объективного различия названных аспектов общественного сознания.

Общественное мнение связано как раз со вторым из них. Оно является «неофициальным» (в указанном смысле) со­знанием, рассуждающим по вопросам политики и филосо­фии, религии и искусства. Причем в зависимости от специ­фики предмета отражения, в частности от его большей или меньшей сложности, от его практического значения в жизни общественности и т. д., оно входит в состав той или иной формы сознания с разной степенью интенсивности: меньше других оно распространено в сфере философии и науки, зато в сфере политики, морали, правосознания или искусства оно имеет самое широкое хождение и обладает весьма большой реальной силой.

СЛОЖНЫЙ ХАРАКТЕР ОТРАЖЕНИЯ

Вместе с тем, как было уже отмечено, анализирующий отношение общественного мнения к отражаемой в нем со­циальной действительности исследователь всегда должен по­мнить, что речь идет о сложном характере такого отражения.

Эта сложность связана уже с тем, что общественное мнение может быть не только истинным, но и ложным, не только адекватным действительности, но и иллюзорным. Причем суть дела заключается здесь не только и даже не столько в самом существовании возможности для обществен­ного мнения оказаться правильным или ошибочным, сколько в том, что эти две крайности «спокойно» уживаются в нем: взятое в целом, общественное мнение практически никогда не бывает абсолютно истинным или абсолютно ложным, оно всегда есть своеобразное. смешение точных знаний и иллю­зий, переплетение элементов истины и фантастики.

Однако данный аспект не является единственным. О сложном характере отражения действительности в обще­ственном мнении нужно говорить и тогда, когда налицо вы­сказывания общественности, в общем и целом точно пере­дающие объективную картину вещей.

Многозначность толкования суждений

В этом смысле весьма серьезное значение имеет например, тот факт, что зафиксированное мнение может оказаться многозначным по своему содержанию, то есть допускать возможность различного толкования отра­женных в нем явлений.

Разумеется, многое в происхожде­нии (и соответственно — в

устранении) данной сложности за­висит от самого исследователя: выдвигаемые им вопросы должны ставиться в такой форме, чтобы обеспечивать одно­значность интерпретации ответов. Однако нередко суть дела заключается не в ошибках исследования (они возможны, но не о них речь), а в специфике самого процесса выражения мнений.

Именно с таким случаем мы столкнулись, в частности, в машем II опросе. Перечисляя проблемы материального бла­госостояния по принципу первоочередности решения, обще­ственное мнение несколько неожиданно назвало тогда в ка­честве третьей по счету проблемы (вслед за жилищным стро­ительством и ростом заработной платы) «расширение сети детских учреждений». Момент неожиданности состоял в том, что эта проблема оттеснила на задний план такие проб­лемы, как «увеличение товаров широкого потребления» и "увеличение производства продуктов питания». Учитывая исключительную важность последних проблем в жизни на­рода, можно было прийти к выводу, что факт их относительно слабого подчеркивания в опросе — результат их относительно успешного решения в стране. Однако выявлен- мог мнение допускало и иное заключение о реальных процессах, а именно позволяло сделать вывод о крайнем обострении за последние годы проблемы детских учреждений. Наконец, речь могла идти и о третьем варианте — о переплетении обоих названных явлений. Выявить действитель­ное содержание зафиксированного мнения должен был специальный анализ.

И с таким сложным, многозначным характером высказываний исследователю общественного мнения приходится иметь дело постоянно. Скажем, человеку нравится его поколение, он доволен его делами. Спрашивается, как расценивать подобное мнение с точки зрения понимания подлин­ного облика советской молодежи? На первый взгляд это мне­ние может казаться благоприятным, и в подавляющем боль­шинстве случаев так оно и есть. Но с другой стороны, такой вывод можно сделать только в результате дополнительного анализа, связанного с выяснением личности говорящего или того, что именно вызывает его симпатии и антипатии. Ведь при абстрактном подходе к делу похвала сама по себе еще не говорит ни о чем: она может быть как похвалой друга, так и поцелуем Иуды. Равно как и критика: за ней может стоять и недовольство сущим, и брюзжание филистера.

Не будем голословными. Давая положительную оценку своему поколению, одни участники опроса писали: «Я ду­маю, что мое поколение — самое счастливое во все времена. Мы первыми увидели спутник и космический корабль, авто­маты, работающие вместо людей, и первые телепередачи. Не только увидели, но и приняли участие в их создании. Мое поколение ведет сейчас самую святую борьбу на земле, и мне хочется, чтобы оно было первым, навсегда устранив­шим войну. Конечно, я влюблена в мое поколение, в мое время. У нас чуть не каждый день рождаются новые города и новые моря, производятся важные научные открытия и от­крытия мощных подземных кладов. Рождаются и новые от­ношения между людьми, новый человек коммунистического завтра» [36]. Но среди них были и такие, кто заявлял: «Поко­ление мне нравится, так как современная молодежь любит деньги, вино, женщин, свободу слова и действий. Самые сильные ее черты: эгоизм, эгоцентризм, жажда наживы и власти над плебеями...» Самая распространенная отрица­тельная черта — «так называемая идейность. Ее проявление выражается, в частности, в том, что открыли настоящий по­ход против аристократов духа» [37].

Момент ситуативности

Сложный характер отражения действительности в общественном мнении находит свое выражение, далее, и в том, что

складывающееся на уровне обыденного сознания, окрашен­ное в тона социальной психологии общественное мнение вы­сказывает суждения, содержание которых в каждом конкретном случае относительно, то есть отличается более или менее сильным моментом ситуативности [38].

Об этом моменте можно говорить прежде всего в широ­ком смысле слова — как о влиянии на содержание высказы­ваний социальной психологии опрашиваемого (говорящего). Именно этот аспект проблемы имел в виду А. Грамши, когда отмечал, что так называемое «поверхностно выраженное, или словесное» сознание, доставшееся «массе в наследство от прошлого» и воспринятое ею «без критики», «не бесплод­но: оно привязывает к определенной социальной группе, влияет на моральное поведение, на направление воли...» [39]

Однако не менее важен и более узкий аспект проблемы, заключающийся в том, что каждое высказывание общест­венности неизменно содержит в себе (в своем происхожде­нии или содержании) определенное, большее или меньшее, число эмоциональных и даже иррациональных элементов. Их наличие придает всему делу своеобразную окраску и в известных условиях способно даже трансформировать со­держание высказываемого мнения. В подобных случаях ре­альное содержание мнения может весьма значительно отли­чаться от того, за которое его принимает исследователь.

Именно с таким явлением мы частично столкнулись в 3 опросе при анализе отрицательных черт советской моло­дежи. Вопрос в анкете стоял тогда так: «Есть ли, на Ваш взгляд, у молодых людей отрицательные черты, имеющие широкое распространение? Если да, какие именно?» Иными словами, акцент делился на явлениях наиболее распространённых. О днако вместо этого речь в опросе во многом пошла совсем о другом о явлениях наиболее неприятных для масс, вызывающих их наибольшее осуждение. Нет спору, названные подходы отчасти смыкаются, но, как нетрудно понять, они все же далеко не совпадают друг с другом.

Эта своеобразная трансформация угла зрения обществен­ного мнения проявилась прежде всего в том, что широкий разговор о недостатках поколения в явном противоречии с программой опроса повели и те его участники (их было ни много ни мало — 3101 человек), которые не видели в среде молодежи широко распространенных отрицательных явле­ний, то есть дали, по сути дела (а многие и формально), от­рицательный ответ на главный вопрос.

О происшедшей частичной подмене понятия «наиболее распространенный» понятием «наиболее нетерпимый» гово­рил и содержательный анализ названных молодежью отри­цательных черт. Например, наименьшую реакцию вызвали такие явления, как национализм и подверженность религии; первый подчеркнули всего 28 человек из 17446 (0,16 про­цента), вторую — немногим больше: 152 человека (0,8 про­цента). Что касается национализма, то это было вполне есте­ственно: из массы источников известно, что эта черта в не­значительной мере свойственна советской молодежи, ее проявления носят исключительный характер. Однако этого совсем нельзя было сказать о религиозных пережитках. Многочисленные выступления печати, официальная инфор­мация, наконец, специальные социологические исследования, проводившиеся в некоторых районах страны, дают основа­ние полагать, что дело тут обстоит скорее как раз неблаго­получно. Подверженность молодых людей религии — не­редко встречающееся явление, во всяком случае не менее распространенное, нежели, скажем, их увлечение «стилем». Между тем последнее было подчеркнуто в опросе почти в 3 тыс. анкет. Даже в деревне, где влияние религии на моло­дежь значительно сильнее, чем в городе, и где, напротив, «стиляги» встречаются крайне редко, опрошенные все же выдвинули на первый план «стиляжничество». Из 600 кол­хозников увлечение «стилем» в качестве наиболее распро­страненной отрицательной черты подчеркнули 54 человека, в то время как связь с церковью — лишь 9; из 1933 жителей сельской местности — соответственно 252 и 32.

Подобный факт невозможно было объяснить какой-либо технической ошибкой, допущенной исследователем при со­ставлении анкеты (например, неудачной формулировкой во­проса). Что же в таком случае тут имело место? Недооценка молодежью отрицательного значения религии? Переоценка некоторых других явлений, в частности «стиляжничества»? Бесспорно, и то, и другое. И источник этого смещения в оцен­ках в обоих случаях был один: некоторые особенности функ­ционирования массового сознания.

По всей вероятности, у опрошенных, как и у поколения в целом, не было никаких иллюзий на тот счет, что участие молодежи в религиозных праздниках и обрядах — явление значительно более распространенное, нежели ее участие в «оргиях с рок-н-роллом». Но одно дело — «распространен­ное», а другое — «опасное», «неприятное», вернее, кажущееся таковым. Религия — явление глубоко противное коммуни­стическому сознанию и всему укладу жизни социалистиче­ского общества. Эго знает по крайней мере большинство мо­лодых людей. Но с другой стороны, религия воспринимается психологически как нечто привычное, освященное многове­ковой традицией, к тому же связанное в массовом представ­лении прежде всего со старшими поколениями. Поэтому-то, видимо, молодые люди и не придали ей в опросе (как не при­дают и в жизни!) большого значения. Зато, напротив, «под­ражание западной моде» представляется многим сущим бельмом на глазу, и пусть оно встречается несравненно реже, оно все равно кажется более вызывающим, неприемлемым и опасным, чем религия. Именно эта эмоциональная окраска в восприятии явлений действительности наложила отпеча­ток на общественное мнение и именно она привела, выра­жаясь языком физики, к «возмущению» общественного мнения, к незаметному на первый взгляд смещению плос­кости его высказывания.

Явление транзитивности

Наконец, сложный, противоречивый характер отражения действительности в общественном мнении проявляется в том, что исследователю всегда бывает очень трудно прове­сти границу между автохарактеристичными высказыва­ниями и мнениями, содержание которых не характеризует говорящих.

Понятно, такой проблемы не существует в рамках иссле­дования всей «вселенной» в целом. Ведь если, скажем, сово­купность индивидов, образующих «вселенную», высказывает мнение о каких-либо признаках последней, само собой ясно (разумеется, при условии, что высказанное мнение истинно), что эти признаки характеризуют и самое высказывающуюся совокупность. Подобное мнение всегда обладает свойством транзитивности: отмечаемый субъектом мнения признак яв­ляется признаком самого говорящего субъекта, может быть «перенесен» на него.

Иное дело — мнения групп, выделяемых в составе более широкой «вселенной». Одни из них также могут рассмат­риваться в качестве автохарактеристик субъекта высказы­вания, другие — нет. Чтобы понять, с каким конкретно слу­чаем мы имеем каждый раз дело, необходимо провести спе­циальный анализ «на точность выражения мнения», затра­гивающий как объект, так и субъект высказывания.

Возьмем, например, вопрос: «Есть ли, на Ваш взгляд, у молодых людей отрицательные черты, имеющие широкое распространение? Если да, какие именно?» 8,5 процента опро­шенных ответили на него: равнодушие, пассивность. При этом по отдельным группам картина выглядела следующим образом (в процентах):

 

 

Группы по возрасту	Группы по образованию	Группы по месту жительства
до17 лет	18—22	23—30	ниже сред­него	сред­нее	выс­шее	Москва	круп­ные города	прочие города	село
6,0	7,6	10,2	5,1	8,9	16,2	13,0	10,7	7,7	7,6

Естественно, исследователю важно было решить: можно ли тут было сделать какие-либо выводы относительно сте­пени распространенности данной черты внутри той или иной группы? Можно ли было, например, на основании приведен­ной таблицы утверждать, что в старших группах молодежи равнодушных больше, чем в младших (и именно в 1,5 раза), что рост пассивности определяется ростом образования лю­дей и т. д.?

Анализ показал, что такого вывода в данном случае сде­лать было нельзя. Конечно, известный рост равнодушия с возрастом происходить может (один из опрошенных студен­тов справедливо заметил, что эта черта тесно связана с «шишками, набитыми жизнью на лоб», а количество таких «шишек» прямо пропорционально возрасту). Однако ясно, что подобный вывод — даже в столь аморфном своем виде — отнюдь не исчерпывает всей проблемы до конца. И тем более неверными были бы попытки устанавливать здесь какие- либо точные количественные отношения между группами. Почему? Потому, что, когда 30-летние говорят о болезни равнодушия, их суждение основывается на знакомстве не только со своими 30-летними же сверстниками, но со всей без исключения молодежью. Иными словами, возрастные группы, по крайней мере в границах взятого предмета вы­сказывания, являются, так сказать, открытыми, незамкну­тыми. Эмпирическая база образования их мнения не огра­ничена рамками самих этих групп, и потому такое мнение не обладает признаками транзитивности.

Аналогичное положение наблюдается и в группах по об­разованию. Заключение о том, будто число пассивных людей увеличивается по мере роста образования, было бы совсем уже ошибочным; ведь известно, что рост знаний и культуры ведет к расширению интересов людей, к их совершенствова­нию в той или иной области деятельности и т. д., то есть к усилению как раз тех факторов, которые противопоказаны распространению микроба равнодушия.

Следовательно, приведенные цифры скрывают в себе другие, более широкие зависимости, относящиеся всецело к субъективному миру людей. В частности, они позволяют сде­лать такой вывод: чем выше зрелость человека (а она при­ходит и с возрастом, и особенно с образованием), тем нетер­пимее, критичнее он относится к явлению равнодушия, тем больший вред и опасность он усматривает в этой черте.

Напротив, выделенные в составе «вселенной» «экологи­ческие» группы (по месту жительства) являются в данном отношении группами замкнутыми: их мнение базируется на опыте, ограниченном преимущественно рамками самой группы. Поэтому такого рода мнение является в большей сте­пени автохарактеристичным. Например, суждение москви­чей основывается конечно же прежде всего на знакомстве с жизнью молодежи этого города, и потому оно может быть «перенесено» на объективную характеристику данной груп­пы. Равно как и мнение деревенских жителей, основываю­щееся на опыте преимущественно сельском. Следовательно, применительно к таким группам цифры говорят уже не только о мире мнений, но и о мире реальных явлений. Ис­ходя из них, можно сделать вывод (при прочих равных об­стоятельствах), что равнодушие больше распространено в крупном городе, нежели в деревне [40].

Следует подчеркнуть, что различение открытых и замк­нутых групп носит относительный характер. Оно прямо свя­зано с объектом обсуждения, поскольку применительно к различным объектам одни и те же группы могут выступать то как открытые, то как замкнутые. И особенно важным та­кое различение становится тогда, когда объект мнения свя­зан с доступными непосредственному наблюдению явле­ниями, то есть когда в основе образования мнения лежат не теоретическое знание, не распространяемые средствами массовой коммуникации истины, а личные наблюдения, не­посредственный опыт микросреды.

Характерным примером тут может быть отношение раз­личных групп опрошенных к такому отрицательному явле­нию, как пристрастие к спиртным напиткам. Буквально все выделенные группы — возрастные, «экологические», по об­разованию, по роду деятельности и т. д.— назвали это явле­ние самым большим недостатком, свойственным молодежи. Причем среди групп по роду деятельности такое мнение вы­сказали (в процентах):

Рабо­чие	Инже­неры	Колхоз­ники	Слу­жащие	Сту­денты	Военно­служа­щие	Лица свобод­ных про­фессий	Школь­ники	Нерабо­тающие
26,0	22,0	22,7	22,8	19,9	23,6	21,0	19,5	21,0

Исходя из таблицы, никак нельзя утверждать, что зло­употребление алкоголем распространено в среде служащих больше, скажем, чем в среде инженеров, меньше, чем среди военнослужащих, и т. п. И дело не только в незначительной разнице между цифрами. Главное — объект высказывания тут таков, что мы не можем рассматривать названные груп­пы в качестве замкнутых.

В самом деле, рассматриваемое суждение существенным образом отличается с точки зрения процесса своего формирования от общественного мнения, складывающегося, к при­меру, вокруг явления равнодушия. Разумеется, и тогда, когда служащие или инженеры говорят о пассивности мо­лодежи, они также исходят при этом не только из фактов жизни своего учреждения или завода. Эмпирическая база образования такого мнения также значительно шире: она включает в себя опыт встреч с людьми в самых разнообраз­ных условиях и сферах. И все же своя собственная социаль­ная среда играет в данном случае при формировании мнения первостепенную роль. Иное дело — пьянство. Пьяный чело­век на улице, в общественных местах бросается в глаза всем. Восприятие такого явления не связано с продолжительными, устойчивыми, более или менее глубокими связями между людьми в рамках той или иной социальной общности, оно возможно и за пределами таких групп.

Зато «экологические» границы имеют тут снова довольно большое значение. Житель села, говорящий о распрост­раненности пьянства, как правило, судит об этом сугубо на основе «местного материала», «материал» города зачастую просто неизвестен ему. Точно так же житель крупного го­рода, как правило, не принимает во внимание или даже во­все не располагает знанием о положении вещей в деревне и всецело основывается в своем суждении на впечатлениях, связанных с жизнью семьи, ближайшего окружения, дома, улицы, городских центров и т. п. Поэтому, если в группе жителей Москвы и крупнейших городов увлечение спирт­ными напитками в качестве наиболее распространенной черты отметило 19,9 процента опрошенных, в группе жите­лей остальных городов и поселков — 24,0 процента, а в группе жителей села — 27,5 процента, то — при прочих рав­ных обстоятельствах — отсюда можно было сделать вывод, что в среде сельской молодежи это отрицательное явление распространено более, чем в среде городской и особенно сто­личной.

Говоря о сложном характере отражения действительно­сти в общественном мнении, можно было бы сослаться и на иные факторы, в частности на то обстоятельство, что общест­венное мнение может заключать в себе ту или иную уста­новку группы, выражать приверженность группы к той или иной системе ценностей и т. д., то есть осуществляться в суждении, связанном с весьма сложными формами опо­средствованного отражения социальной действительности. Однако, как кажется, и сказанного достаточно, чтобы увидеть, что содержание высказываний общественности не может браться исследователем «на веру», приниматься как данное, без всестороннего критического рассмотрения. На­против, подчеркивая роль общественного мнения в качестве измерителя действительности, мы одновременно с такой же силой должны подчеркнуть, что пользоваться этим орудием можно лишь со знанием дела. Разного рода «манипуляции» с общественным мнением не могут иметь какой-либо силы, если они не опираются на научное исследование высказыва­ний общественности, не включают в себя критического ана­лиза реального содержания выявленных мнений. В свою оче­редь такой подход предполагает владение методологией и методикой исследования, умение препарировать обществен­ное мнение, испытывать его «на истинность отражения», «на точность выражения» и т. д. Но обо всем этом — ниже.

ИНДИВИД ИЛИ ГРУППА?

Решение его начинается, очевидно, с выяснения: может ли в роли субъекта общественного мнения выступать и инди­вид или это прерогатива исключительно группы, коллектива, совокупности (множества) индивидов?

При первом подходе к проблеме тут все кажется пре­дельно ясным: раз мнение общественное, то и носителем его, естественно, должно быть общество, общественность, словом, какая-то группа, а никак не отдельный индивид. Большин­ство, если не все исследователи, соглашаются в этом.

Следует заметить прежде всего, что, несмотря на кажу­щуюся очевидность, данное положение является весьма важным как с точки зрения теории, так и, особенно, с точки зрения практики политической жизни. Фиксирование его тем более необходимо, что на практике отдельные люди очень часто пытаются (иногда не безуспешно) выдавать свое личное мнение за общественное, а свои индивидуальные жела­ния— за волю народа. В капиталистическом обществе, где технические средства информации и коммуникации — га­зеты, радио, телевидение и т. д.— находятся в собственности или под контролем отдельных лиц, с подобными случаями приходится сталкиваться, как известно, сплошь и рядом. В этой связи, пытаясь определить общественное мнение и сетуя по поводу того, что на деле оно «значительно отли­чается от народного одобрения», А. Сови пишет: «Это иногда узкие группы или даже заурядные личности, которые рас­полагают рупорами более или менее мощными: газетами, особенно в некоторых странах, радиопередатчиками и т. д. Ансамбль этих голосов, когда он относительно строен, состав­ляет общественное мнение» [121].

Вместе с тем, казалось бы, совершенно бесспорный взгляд, отрицающий за индивидом право называться обще­ственностью, содержит в себе нечто гораздо большее, нежели простую тавтологию. Это становится ясным, если учесть, что в современном обществе действительно имеется большая группа лиц, которая и по субъективному восприятию (своему собственному, а также других людей) и, главное, по своему объективному положению в обществе и роду своей деятель­ности претендует на то, чтобы говорить от имени народа. Это так называемые общественные лидеры: политические деятели, депутаты, руководители массовых общественных организаций, профессиональные журналисты, писатели и т. д., за которыми стоят более или менее широкие группы населе­ния — избиратели, члены организаций, те или иные социаль­ные круги, наконец, массы, народ. Как быть со всеми этими лицами, как относиться к высказываемым ими индивидуаль­ным мнениям? Ясно, что перед лицом подобных вопросов очевидное поначалу положение о несовпадении индивида с общественностью теряет свою первоначальную очевидность и убедительность. Социологическое «дважды два» нуж­дается в доказательстве и анализе.

Положение общественных лидеров

Как кажется, решение проблемы об отношении индивида к общественности рассматриваемом теперь аспекте до­стигается с помощью различения форм существования и форм выражения общественного мнения.

Индивидуальное (частное) мнение, бесспорно, не яв­ляется общественным мнением, и потому индивид никак не может быть признан носителем общественного мнения. Пра­вда, в силу совсем иных причин, нежели это представляет себе, к примеру, А. Уледов, когда пишет, что «публично выраженные мнения отдельных лиц не могут быть признаны как таковые за общественное мнение уже потому, что послед­нее обладает политической и нравственной силой» [122]. Дело, конечно, совсем не в этом. Политической и даже нравствен­ной силой в не меньшей мере могут обладать и мнения от­дельных лиц, особенно если последние наделены всеми атри­бутами власти, как это бывает, например, с государственными деятелями, или являются высокопочитаемыми в обществе авторитетами, как это случается с некоторыми писателями. Дело в другом. Индивид не является и не может быть субъ­ектом общественного мнения потому, что последнее пред­ставляет собой специфическое состояние сугубо массового сознания. Единица не совпадает с множеством.

Но, с другой стороны, как мы показали в своем месте, частное мнение, высказываемое индивидом, может быть свя­зано по своему объекту с общественным интересом и, следо­вательно, входить в состав общественного мнения. Множе­ство состоит из отдельных единиц. Это заставляет взглянуть на индивида иначе. Не в состоянии быть носителем обще­ственного мнения, он вполне может быть его выразителем. Именно на этом основывается деятельность упомянутых общественных лидеров. Высказываемые ими мнения дол­жны— по крайней мере, в идеале! — совпадать по своему содержанию с мнением общественности. Благодаря этому возникает возможность по индивидуальному мнению судить о мнении общественном.

Однако при этом необходимо иметь в виду, что речь во всех этих случаях идет о косвенном, опосредствованном выражении мнения народа, а не о его непосредственном высказывании. Поэтому к индивидуальному мнению ли­дера нужно подходить со знанием дела: между ним и мнением общества в целом (или мнением той его части, которую представляет данный лидер) еще нельзя поста­вить знака тождества, по крайней мере без предваритель­ного анализа.

Прежде всего лидеры, претендующие на то, чтобы гово­рить от имени всего народа, практически нередко выражают порой бессознательно, чаще же с полным знанием дела — мнение лишь определенных секторов общества. Эти секторы могут быть замкнутыми, то есть характеризоваться четко выраженными специфическими интересами (таковы социальные классы, политические партии, определенные возрастные группы и т. д.), их границы могут быть, напро­тив, открытыми, размытыми (в тот или иной общественный сектор могут входить люди с самыми различными, даже противоположными интересами — таков, например, круг избирателей данного округа),— но во всех случаях они пред­ставляют собой только часть общества. Следовательно, пози­ция лидера, принадлежащего к этой части общества, всегда ограниченна. Иллюзия, в том числе самоиллюзия, может быть такова, что человек говорит от имени общества в целом, в действительности же мнение его совпадает с мнением од­них членов общества и может самым решительным образом отличаться от мнения других членов общества, как, кстати сказать, и других лидеров, выражающих настроения иного общественного сектора.

Иными словами, общественные лидеры, имея собствен­ную точку зрения, могут оказаться пристрастными в своих суждениях. Поэтому, строго говоря, по их высказываниям не всегда можно судить о картине мнений, реально суще­ствующих в обществе в целом. Это верно даже в отношении журналистов — людей, которые, как кажется, могли бы больше других претендовать на особое положение «над» об­ществом. Подобные их претензии выглядят столь же неос­новательными: как и другие общественные лидеры, журна­листы могут представлять в своих суждениях ту или иную пристрастную точку зрения. Даже спортивные обозреватели, пишущие о секундах, голах и метрах. Казалось бы, как можно быть необъективным в отчете об эстафетном беге двух команд, из которых одна пришла первой, а другая — второй. И все же известна история о двух репортерах-болельщиках, по-разному подавших этот факт: «Наша коман­да была первой, а противника — последней»,— писал один; «Наша команда была второй, а противника — предпослед­ней»,— утверждал другой.

Правда, можно рассуждать так: если высказывание одного лидера, выражающего мнение одной определенной группы общества, не может дать представления о картине общественного мнения в целом, то, может быть, такое пред­ставление получится в результате сложения индивидуальных мнений различных лидеров? Однако это рассуждение также оказывается неправомерным. И все в силу того же обстоятельства — что индивидуальное мнение является лишь опосредс<