Глава 2. Адвокат под тенью осуждённого

Предполагается, что всякие действия процессуального характера, совершаемые подсудимым, совершаются им с согласия, одобрения или по прямому указанию адвоката. Однако адвокат должен помнить о своём публичном предназначении и не прятаться для личной безопасности за спину своего подзащитного. Если судьи совершают неправильные, правопреступные деяния, то заявлять об этом должен сам адвокат, а не его подзащитный. Это вытекает, по крайней мере, из принципа жертвенности адвокатской профессии.
В “деле Йукоса” осуждённый был обескуражен абсурдностью приговора. Будучи несогласным с обвинительным приговором, отреагировал на содержание отказа в удовлетворении надзорного прошения судьёй надзорной инстанции тем, что подал заявление о возбуждении уголовного преследования этого судьи. Это сделали не адвокаты.
Осуждённый направил в обвинительный орган заявление о преступлении, совершённом судьёй. Содержание постановления об отказе этого судьи в удовлетворении надзорной жалобы и является преступлением. Осуждённый обвинил судью в клевете, в служебном подлоге и вынесении заведомо неправосудного судебного акта. Осуждённый представил обвинительному органу доказательства, то есть суждения и умозаключения, в основе которых лежали аргументы (сведения из материалов уголовного дела), что судья внёс в своё постановление заведомо ложные, в том числе клеветнические, сведения и утверждения по отношению к осуждённому, заведомо для судьи невиновному; преднамеренно исказил (сфальсифицировал) действительное содержание многих документов, находящихся в материалах уголовного дела, для создания обстоятельств искусственной причастности осуждённого к неизвестным ему событиям; преднамеренно исказил действительный смысл и содержание разных нормативно-правовых актов, в том числе уголовного и уголовно-процессуального законов.
Осуждённый выразил уверенность в том, что судья совершил эти действия с прямым умыслом, так как содеянное им не может объясняться ни халатностью, когда по небрежности судьи могут ошибаться, ни уж тем более невменяемостью, при отсутствии к тому каких-либо оснований, в силу статуса федерального судьи высшей надзорной инстанции. Осуждённый прямо указал в заявлении, что в отличие от адвоката, который расценивает обвинительный приговор и последующие сопряженные с ним судебные акты как судебную ошибку, он не считает это судебной ошибкой. Это, по заявлению осуждённого, умышленное преступление судей, поэтому он и требует привлечь их к ответственности.
В частности, осуждённый доказал, что утверждение судьи в постановлении, будто осуждённый просил проконтролировать факт совершения неких действий, ложно. Осуждённый представил письменные документы, которые были положены в основу умозаключения о ложности утверждения судьи.
Осуждённый продемонстрировал, что являются фикцией [видимостью] и заведомой ложью утверждения судьи в постановлении о том, что он [судья] изучил материалы дела; что вина осуждённого судом установлена на основании всесторонне, полно и объективно исследованных в ходе судебного рассмотрения доказательств; что всем исследованным в ходе судебного рассмотрения доказательствам суд в приговоре дал оценку в соответствии с требованиями уголовно-процессуального закона; что нарушений уголовно-процессуального закона, влекущих отмену приговора, по делу не установлено; что Определение кассационной инстанции вынесено в соответствии с требованиями уголовно-процессуального закона.
В частности, осуждённый продемонстрировал, как судьи путались в датах одного и того же события, в сроках и местах работы осуждённого. Эти действия судей осуждённый определил, как преднамеренно совершённый подлог. Осуждённый продемонстрировал своё обвинение судьи в преднамеренном уклонении от исполнения предусмотренной уголовно-процессуальным законом обязанности обосновывать и мотивировать свои решения. Вместо этого судья фактически слово в слово, как утверждает осуждённый, переписал (заимствовал) лживые выводы из приговора. При этом осуждённый обратил внимание на грамматическую и синтаксическую безграмотность приговора и постановления судьи надзорной инстанции.
Это заявление осуждённого есть упрек профессиональной правозащите, её безволию, слабости и трусости. Правильно, когда для сохранения профессионального достоинства сам адвокат предлагает альтернативу: или адвокат правопреступник, или судья. Или никто не должен писать заявления о судейском произволе. Пусть всё будет “судейской ошибкой”.

Добавление. Психотерапевтическая функция надзорных судов.
Способ пересмотра судебного акта в порядке надзора есть предоставление узаконенной возможности (способ) судье не преодолеть абсурд, не отменить абсурд, а прикрыть его иным абсурдом. Прикрытие одного абсурда другим есть отказ от разумности. Это бунт против правосудия, вызов правосудию. Самоё возможность (ныне четыре раза) обжаловать приговор в порядке надзора имеет социально-психологическое назначение. Множественность надзорного обжалования смягчает, притупляет негодование от боли, причиняемой неправосудным приговором. Отсюда надзорные инстанции в основном выполняют не задачи правосудия, а психотерапевтические функции.

Синтаксический вывод адвоката из надзорной жалобы.
В “деле Йукоса” обнаружен казус, когда адвокат не прятался за осуждённого, а сам [заведомо умышленно] доказывал умысел судей в вынесении неправосудного приговора.
В очередном надзорном прошении адвокат пришёл к закономерному выводу: или вынесшие приговор судьи преступили закон, то есть вынесли неправосудный приговор, или надзорное прошение самого адвоката есть заведомо ложный донос на судей. С другой стороны, если надзорное прошение правильно доказывает неправильность приговора и других подтверждающих его судебных актов, то содержание судейских отказов в удовлетворении надзорного прошения само приобретает смысл заведомо ложного доноса против адвоката. Ведь нельзя же допустить, что последовательно несколько судей не знакомы ни с отечественными законами, ни с судебной практикой, ни с основами науки логики.
Иллюстрация. В поданном в очередной раз надзорном прошении адвокат указал, что суд кассационной инстанции не рассмотрел ни одного довода кассационной жалобы. Также судья надзорной инстанции с надзорным прошением не ознакомился, а вынес своё постановление об отказе в её удовлетворении, употребив формальные бюрократические словосочетания и произвольные утверждения, которые никоим образом не соответствуют не только содержанию надзорного прошения, но даже приговору.
То, что судья не знакомился с надзорным прошением, доказывается сопоставлением текста её постановления с содержанием надзорного прошения. Ибо нельзя допустить, чтобы федеральный судья, облеченный доверием Президента России, мог умышленно искажать очевидное.
Во-первых, в постановлении, в противоречии с надзорным прошением, написано, что адвокат оспаривает законность и обоснованность приговора. Такого предмета оспаривания в надзорном прошении нет. Надзорное прошение содержит только указание на внутренние противоречия и пробелы приговора.
Во-вторых, в постановлении написано, что в надзорном прошении указано, что судом были исследованы все доказательства по делу. В надзорном прошении ничего не говорится о доказательствах вообще. Ибо противоречия самого приговора не могут быть устранены так называемым исследованием доказательств, всех или части их. Противоречия приговора не зависят от количества исследованных доказательств. Противоречия приговора есть результат всего следствия – как предварительного, так и судебного.
В-третьих, в постановлении утверждается, что вина осуждённого установлена и подтверждается показаниями представителя потерпевшего, а также перечисленных по фамилиям нескольких десятков свидетелей. Это утверждение только подтверждает, что судья не знакомился ни с надзорным прошением, ни с показаниями перечисленных лиц. Ибо представитель потерпевшего прямо указал, что никто ничего не похищал. Несколько десятков свидетелей рассказали в суде, судя по протоколу судебного заседания, о своей жизни, и ничего более. Более того, свидетельскими показаниями могут доказываться такие виды хищения, как кража, грабеж или разбой, но не хищение в форме присвоения вверенного имущества, которое доказывается только документами и показаниями того, кто вверил имущество.
В-четвёртых, в постановлении утверждается, что вина осуждённого в совершении инкриминируемых преступлений подтверждается копиями протоколов внеочередных собраний, учредительными документами, банковскими карточками, договорами банковского счёта и так далее, и тому подобное, а также письменными материалами дела и вещественными доказательствами. Это утверждение в форме перечисления разных документов только подтверждает, что судья не знакомился ни с надзорным прошением, ни с кассационным определением, ни с приговором, ни с протоколом судебного заседания. Прежде всего, никакие учредительные документы коммерческих организаций не могут служить доказательствами совершения преступлений, так как все учредительные документы во всех коммерческих организациях одинаковые. Это то же самое, как если сказать, что совершение человеком преступления доказывается его гражданским паспортом или свидетельством о рождении. Более того, по мысли судьи, например, договор банковского счёта является одновременно доказательством и присвоения вверенного имущества, и легализации. Также, судя по протоколу судебного следствия, никакие вещи в качестве доказательств в суде никто не представлял. В суде зачитывались только копии разных документов, но какое отношение содержание этих документов имеет к делу, ни разу никем не раскрывалось, то есть ничего не доказывалось.
В-пятых, в постановлении написано, что существенных противоречий по обстоятельствам, имеющим значение для выводов суда о виновности либо невиновности осуждённого и юридической квалификации содеянного, перечисленные доказательства не содержат. В надзорном прошении ничего не говорится о противоречиях по обстоятельствам или между обстоятельствами. Хотя бы по той причине, что, судя по протоколу судебного заседания, в судебном следствии никто никаких обстоятельств не устанавливал. Однако судья, указав на наличие известных ему каких-то противоречий, не привёл ни одного из них. Это подтверждает то, что судья ни с какими доказательствами по делу, а не только с надзорной жалобой, не знакомился. Потому что никаких противоречий между документами, которые были зачитаны в качестве доказательств, или рассказами свидетелей нет и не может быть. Не может быть противоречия между уставом организации, трудовой книжкой, актами приёма товара и так далее, и тому подобное.
В-шестых, в постановлении утверждается, что в приговоре и в кассационном определении указана как стоимость похищенного, так и действительный размер причиненного ущерба. Это утверждение показывает, что судья не знакомился ни с приговором, ни с кассационным определением. В приговоре ни о какой стоимости “похищенного” не говорится, там произвольно указывается размер денежных средств, которые руководимая осуждённым организация получила от продажи товара. О так называемом действительном размере причинённого вреда никогда речь не шла, его никто не определял. А судя по протоколу судебного заседания, такого вопроса даже не возникало в ходе судебного следствия. Из фондов потерпевшего имущества никто не изымал, что, в частности, подтверждают документы бухгалтерского учёта.
В-седьмых, в постановлении утверждается, что в надзорном прошении приводится довод о неполноте судебного следствия. Это всего лишь говорит о том, что судья не знакомился с надзорным прошением. В прошении нет таких доводов, как “неполнота судебного следствия”, хотя бы по той причине, что надзорное прошение касается исключительно внутренних противоречий самого приговора. А судя по протоколу судебного заседания, надлежащего судебного следствия вообще судом первой инстанции не проводилось. Что, в частности, подтверждается тем, что адвокаты осуждённого были фактически лишены возможности принять участие в прениях.
Далее адвокат обрисовал мнимые утверждения другого судьи надзорного суда, который также отказал в удовлетворении надзорного прошения. Адвокат обратил внимание, что этот судья ни с протоколом судебного заседания, ни с приговором не знакомился и ответ об отказе в удовлетворении надзорного прошения составил по выдуманным доводам.
Адвокат продемонстрировал, что содержание ответа судьи является выражением пренебрежительного отношения к провозглашенному в России правопорядку и проявлением неуважения к судебной власти. Судья делает ложное утверждение, что вывод суда о виновности осуждённого в совершении преступления соответствует фактическим обстоятельствам дела и подтверждается совокупностью исследованных в судебном заседании доказательств. Это утверждение ложно по той причине, что никто никогда в судебном заседании не устанавливал никаких “фактических обстоятельств”, а также никто не исследовал в судебном заседании никаких “доказательств”. Понятие “совокупность доказательств” означает достаточность доказательств. В судебном заседании никакие доказательства не представлялись. Чтобы в этом убедиться, достаточно ознакомиться с протоколом судебного заседания.
Судья надзорной инстанции заявляет, что у него “достоверность и допустимость доказательств сомнений не вызывает”. Но адвокат никогда не ставил вопрос о “достоверности” и “допустимости” доказательств. Чтобы ставить этот вопрос, нужно иметь доказательства, предварительно нужно определить круг подлежащих доказыванию обстоятельств, должна быть проведена процедура доказывания. Ничего этого в суде первой инстанции не делалось. И доказательство этой бездеятельности суда первой инстанции – протокол судебного заседания.
Судья мог проверить истинность приговора только посредством сверки его с ходом доказывания в судебном следствии по протоколу судебного заседания. Но в этом протоколе никакого доказывания не отражено. Поэтому проверить законность приговора не представляется возможным никому. Следовательно, судья создал видимость (фикцию) проверки приговора по надзорному прошению. Адвокат же указывал только на внутренние противоречия приговора и причины, по которым этот приговор должен быть отменен.
Далее адвокат продемонстрировал неустранимые внутренние противоречия приговора и кассационного определения.
В конце адвокат изложил перед очередной надзорной инстанцией сущность надзорного прошения. Смысл доводов сводился к следующему.
Судья надзорной инстанции, отказывая в удовлетворении надзорного прошения, по сути, обвиняет адвоката не только в юридическом невежестве, не только в том, что он не знаком с правилами формальной логики, но и в том, что в своём надзорном прошении адвокат обвиняет судей в вынесении заведомо неправосудного приговора и других судебных актов.
Адвокат признал, что он действительно их в этом обвиняет, потому что нельзя допустить, чтобы судьи, получившие высшее юридическое образование, имеющие опыт правовой работы, выдержавшие квалификационное испытание для занятия должности судьи и облечённые особым доверием Президента России, могли ошибаться. Адвокат также согласился, что он также, будучи адвокатом, имеет высшее юридическое образование и не ошибается в своей профессиональной деятельности. Он, так же как и судьи, причастные к обжалуемому им приговору, принимает решения заведомо умышленно. Его суждения и умозаключения, изложенные в надзорном прошении, в логическом смысле есть представление доказательств и самоё доказывание противоправных деяний судей.
В частности, могут быть случаи, когда кража совершается установленными и неустановленными лицами. Но не может быть случаев, чтобы “неустановленное” лицо совершило хищение в форме “присвоения вверенного имущества”. Поскольку физическое лицо, которому имущество вверяется, всегда известно тому, у кого это имущество изымается. Если федеральный судья пишет, что присвоение вверенного имущества совершило “неустановленное” лицо, то такое утверждение заведомо для этого судьи ложное, и осуждён заведомо для судьи невиновный человек.
Адвокат настаивает на том, что его, адвоката, умозаключение и есть доказательство правопреступного деяния судьи.
Если судьи не совершали деяний, в которых адвокат их обвиняет, то против адвоката надо возбудить уголовное преследование за заведомо ложный донос о совершении преступления, соединённый с искусственным созданием доказательств обвинения. Ибо если доводы (доказательства) надзорного прошения ложны, придуманы адвокатом умышленно, то адвокат их создал искусственно. Если руководствоваться принципом процессуальной экономии, то для разрешения коллизии между умышленными утверждениями судьи и адвоката уголовное дело в отношении осуждённого следует направить на новое судебное рассмотрение. Если же возбудить уголовное дело против адвоката, то для вынесения правосудного приговора, то есть для установления истинности или ложности представленных в надзорном прошении доказательств, дело в отношении осуждённого необходимо будет рассмотреть в полном объёме по правилам судебного следствия суда первой инстанции. В противном случае обвинительный приговор в отношении адвоката будет неправосудным, заведомо для суда невиновного человека. Но оправдательный приговор в отношении адвоката подтвердит истинность представленных адвокатом доказательств, что приговор в отношении осуждённого (доверителя адвоката) был неправосудным.

Добавление. Судьи надзорных инстанций, выполняя психотерапевтическую функцию, сокрыли абсурд (правопреступность) судебных решений и означенное правопреступление адвоката, дав ложный ответ на его обвинительное надзорное прошение.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.
ПОМИЛОВАНИЕ: ВОЛЯ ГОСУДАРЯ ПРОТИВ ПРОИЗВОЛА СУДЕЙ И АТРОФИИ АДВОКАТУРЫ