Раздел X. Психиатрия в “деле йукоса”, или невнушаемость как психическое отклонение у адвокатов

Внушаемость расценивается как качество психического здоровья. Невнушаемость – признак психического заболевания.
Человек, легко поддающийся чужому внушению (убеждению), никогда не признаётся психически нездоровым, в крайнем случае, его назовут “слабохарактерным”. Особенно легко поддающийся убеждению мил тому, кто сам убеждает (внушает). Для него “внушаемый” человек сразу становится разумным. И уже этого “внушаемого” и “разумного” человека внушающий использует как авторитет для подтверждения истинности своих “убедительных” мыслей. Легко внушаемого даже иногда наделяют исключительно выдающимися качествами. Например, говорят, что он нашёл в себе “мужество” признать правоту другого.
Человека, который с трудом соглашается с чужими внушениями, называют нередко упрямым, капризным.
Если человек не поддаётся внушению, не соглашается с утверждениями другого, то такой человек вызывает сначала раздражение, потом ярость и затем уже становится врагом для того, кто внушает ему “правду”. И очень быстро внушающий объявляет невнушаемого психически нездоровым.
И таких “невнушаемых” много. Обвинительный орган внушает, что некто совершил преступление и чтобы этот некто признался в совершении преступления, а этот некто не признаётся в совершении преступления, то есть он не “внушается”. Тогда обвинительному органу ничего не остаётся, как считать этого “невнушаемого” глупым человеком, страдающим психическими отклонениями, и в дальнейшем не считаться с заявлениями этого чудака о нарушении его прав обвинительным органом. Нельзя же “серьёзно” относиться к заявлениям глупого “невнушаемого” человека. С клеймом “невнушаемого” обвиняемый переходит от обвинительного органа к суду, где подсудимый продолжает выказывать всякие психические выверты в форме “невнушаемости”.
Особенно много “невнушаемых” среди адвокатского сословия. Не является ли подтверждением тому отношение к заявлениям адвокатов со стороны правосудной системы, мизер оправдательных приговоров?
В “деле Йукоса” обвиняемому была избрана в качестве меры пресечения подписка о невыезде. Обвинительный орган, торопясь закончить предварительное расследование, своей волей, без формального обращения в суд, запретил обвиняемому ознакомиться более чем с третью томов материалов уголовного дела. Уголовное дело поступило в суд с явным процессуальным пороком. Началось слушание дела в суде. Подсудимый и его адвокат при реагировании на происходящее напоминали суду, что произволом обвинительного органа подсудимому было запрещено ознакомиться с материалами уголовного дела, и этот процессуальный порок не может быть восполнен в судебном процессе никогда. Происходящее для них непонятно. Государственный обвинитель даже в судебном заседании не раскрыл перед стороной защиты обвинение и не пояснял смысл его деяний в судебном заседании.
Для стороны обвинения стало очевидным, что с таким процессуальным пороком нельзя быть уверенным в устойчивости обвинительного приговора, тем более что уголовное дело рассматривается в отношении трёх обвиняемых. И государственный обвинитель решает исключить из судебного процесса этого Подсудимого посредством признания его психически неадекватной личностью. Государственный обвинитель заявляет ходатайство о назначении и проведении амбулаторной судебно-психиатрической экспертизы в отношении Подсудимого на том основании, что у стороны обвинения возникло сомнение в способностях Подсудимого правильно понимать происходящее, а поведение Подсудимого в суде имеет окрас сутяжно-кверулянтских тенденций. В качестве обоснования своего ходатайства государственный обвинитель привёл следующие доводы: Подсудимый не может воспринимать те обстоятельства, которые имеют значение для дела; не может высказать своего мнения по простейшим вопросам, которые обсуждаются в судебном заседании; на предложение суда дополнить исследование доказательств затрудняется сформулировать своё собственное мнение; свои ответы на уточняющие вопросы суда мотивировал тем, что он в своё время был ограничен органами предварительного следствия и ему было запрещено знакомиться с материалами уголовного дела; Подсудимый эгоистически сконцентрирован на старых личных обидах в отношении органов предварительного следствия, которые ограничили его в ознакомлении с материалами уголовного дела; Подсудимый фактически не реализовывает свои права продолжить знакомиться с материалами уголовного дела в судебном заседании; запрет органов предварительного следствия знакомиться с материалами уголовного выдуман Подсудимым; утверждение Подсудимого о запрете знакомиться ему с материалами уголовного дела – это позиция стороны защиты от обвинения, скорее всего, она надиктована болезненным состоянием Подсудимого; на стадии предварительного следствия Подсудимый понимал, в чём он обвиняется; ему всё было понятно и разъяснено, и он давал детальные и разумные объяснения. Однако в судебном заседании при представлении стороной обвинения тех же самых документов Подсудимый заявил, что он ничего не понимает, происходящее считает безобразием, просит всё это прекратить и отпустить его домой; причиной, по которой Подсудимый перестал понимать происходящее, служит факт падения его с высоты около года тому назад. По этому факту была проведена проверка органами предварительного следствия и вынесено постановление об отказе в возбуждении уголовного дела. Это был несчастный случай, вследствие которого Подсудимый получил тяжёлую травму. Кроме того, государственный обвинитель сказал, что адвокат Подсудимого в суде заявлял ходатайства, делал замечания, выражал своё отношение, как собственно и все подсудимые в процессе; Третий Подсудимый неоднократно обращал внимание суда на ту ошибку, которая была допущена в обвинительном заключении, анализируя представленные и исследуемые доказательства, а также обращал внимание суда на то, что он не имеет отношения к представленному доказательству. А это достаточно разумная оценка Третьим Подсудимым происходящего в судебном процессе.
Государственный обвинитель ходатайствовал поставить перед экспертом вопросы: страдает ли Подсудимый каким-либо психическим расстройством; может ли он осознавать фактический характер своих действий и их общественную опасность, руководить ими в период, вменяемый обвинительным органом, то есть в 0000-000ХХ годы, и в настоящее время. Дополнительно государственный обвинитель попросил обозреть в судебном заседании материалы об отказе в возбуждении уголовного дела по факту причинения Подсудимому телесных повреждений в результате падения с высоты.
Сторона защиты расценила это ходатайство как попытку стороны обвинения скрыть нарушения процессуального закона, которые были допущены ею на стадии предварительного следствия.

Адвокаты о ходатайстве государственного обвинителя о назначении судебно-психиатрической экспертизы Подсудимому.
Причиной заявленного ходатайства явилось возникшее у государственного обвинителя сомнение в способностях Подсудимого правильно понимать происходящее, поскольку поведение Подсудимого в суде имеет окрас сутяжно-кверулянтских тенденций.
Действительно, психиатрическая наука оперирует такими понятиями, как сутяжничество и кверулянтство.
Толковый словарь русского языка С.И. Ожегова определяет слово “сутяжничать” как заниматься тяжбами, имея к этому вкус, склонность, интерес. Владимир Иванович Даль в своём Толковом словаре живого великорусского языка слово “сутяжничать” толкует как заводить тяжбы, споры по суду, тягаться, судиться вздорно, придирчиво, стараясь оттягать что-нибудь; а “сутяжник”, по Далю, – это вздорный, неправедный истец, охотник до придирчивых тяжб, исков, тот, кто сутяжничает.
Кверулянтство – это мелочно-придирчивая борьба, предпринимаемая психопатическими личностями, против незначительных обид за достижение мнимой справедливости, по силе не достигающая уровня бредового поведения (см.: А.Н. Моховиков. Судебная психиатрия. Учебное пособие. З-е издание, исправленное и дополненное. – Одесса, Юридическая литература, 2004. С. 118).
Иначе говоря, кверулянтство есть сутяжничество, а кверулянт – сутяга (см.: В.Я. Гиндикин. Психиатрия для клинических психологов и психотерапевтов. М.: Высшая школа психологии, 2001. С. 260).
Понятие сутяжничества в психиатрии употребляется в связи с таким симптомом расстройства мышления, как бредовые идеи. Появление бредовых идей является несомненным признаком психического расстройства и указывает на тяжелое нарушение способности суждения. В психиатрии бредовые идеи разделяются на несколько видов; среди них выделяют бред преследования, который заключается в том, что человек видит себя окружённым врагами, имеющим цель уничтожить, устранить его. Мотивы преследования различны. Своеобразной формой бреда преследования является сутяжный бред, или “паранойя жалобщика” (см.: Г.Р. Колоколов. Судебная психиатрия. Курс лекций. – М.: Издательство “Экзамен”, 2006. С. 87-88; Г.И. Каплан, Б.Дж.Сэдок. Клиническая психиатрия. В 2-х томах. Том 1. – М.: Медицина, 2002. С. 283).
Бред или бредовые идеи могут рассматриваться в свою очередь как дополнительная симптоматика шизофрении (см.: А.Н. Моховиков. Судебная психиатрия. Учебное пособие. З-е издание, исправленное и дополненное. – Одесса, Юридическая литература, 2004. С. 52). Однако при бредовых (параноидных) расстройствах бред часто лишён причудливости, характерной для больных шизофренией. При бредовых расстройствах личность остаётся сохранной или претерпевает незначительные изменения в течение длительного времени (Г.И. Каплан, Б. Дж. Сэдок. Клиническая психиатрия. В 2-х томах. Том 1. – М.: Медицина, 2002. С. 273).
Шизофрения же есть психическое заболевание, характерной особенностью которой является “расщепление” психики или психической деятельности, раскол между мышлением, эмоциями и поведением. Наиболее важным фундаментальным симптомом шизофрении является расстройство мышления, характеризующееся нарушением ассоциативного процесса, его несостоятельностью. К другим основным симптомам шизофрении относятся: а) аутизм – направленность личности на внутренние переживания, стремление ограничить контакты с окружающими людьми, своеобразным кругом представлений; б) нарушение мышления по структуре, целенаправленности и логической стройности; в) эмоционально-волевые расстройства в виде обеднения и искажения этих проявлений (см.: А.Н. Моховиков. Судебная психиатрия. Учебное пособие. З-е издание, исправленное и дополненное. – Одесса, Юридическая литература, 2004. С. 51; Г.И. Каплан, Б.Дж. Сэдок. Клиническая психиатрия. В 2-х томах. Том 1. – М.: Медицина, 2002. С. 233).
Естественно, когда государственный обвинитель заявляет о сомнениях в психическом состоянии человека, а точнее в психическом расстройстве, выражающемся в неспособности Подсудимого правильно понимать происходящее, то необходимо, прежде всего, уяснить вопрос о понятии вменяемости человека.
Основополагающим психологическим фундаментом понятия вменяемости является принцип единства сознания и деятельности, который, устраняя разрыв между поведением и сознанием, устраняет его и между нарушениями поведения и сознания, а значит, позволяет понять непосредственно наблюдаемые симптомы нарушения поведения как симптомы нарушения отдельных сторон и качеств сознания (А.А. Ткаченко. Судебная психология. Консультирование адвокатов. Изд. 2-е, доп. и перераб. – М.: Университетская книга, Логос, 2006. С. 239).
Иными словами, о сознании человека мы можем судить по действиям, по поведению человека.
Восприятие – это психический процесс, при котором ощущения, получаемые от раздражителей внешней и внутренней среды, переводятся в осознанную информацию. Человек познает окружающий мир с помощью органов чувств, которые передают информацию в мозг. В результате происходит процесс осознания, ориентировки в окружающем (Б.В. Шостакович. Основы судебной психиатрии. Учебное пособие для юристов. – М.: Издательский дом ГУ ВШЭ, 2005. С. 20).
Государственный обвинитель засомневался именно в способности восприятия Подсудимого, то есть в его способности познавать окружающий мир, переводить свои ощущения в осознанную информацию.
Это сомнение государственный обвинитель выразил в суждениях в форме утверждений и предположений. В логике суждение – это форма мышления, представляющая собой сочетание понятий, из которых одно понятие (субъект) определяется и раскрывается через другое понятие (предикат), а утверждение – это мысль, которой доказывают, то есть утверждают что-нибудь; предположение же есть догадка, предварительное соображение. Так, приведённые государственным обвинителем суждения сторона защиты считает ложными, утверждения – ошибочными, а предположения – не имеющими объективных оснований, в силу следующих доводов:

Первое суждение государственного обвинителя. Подсудимый не может воспринимать те обстоятельства, которые имеют значение для уголовного дела.
Обращаем внимание, что государственный обвинитель указывает на то, что Подсудимый не воспринимает не обстоятельства вообще, не окружающую действительность, не внешние события, включая поведение других людей, а исключительно те обстоятельства, которые имеют значение для уголовного дела. Таким образом, государственный обвинитель подтверждает, что Подсудимый нормально, правильно, или адекватно, ведёт себя в быту, на работе, в отношениях с адвокатами и так же адекватно воспринимает складывающуюся жизненную обстановку. И только обстоятельства, которые имеют значение для уголовного дела, Подсудимый не воспринимает.
Утверждение государственного обвинителя, что Подсудимый не воспринимает только одни, отдельно взятые обстоятельства – ложно. Это утверждение ложно по той причине, что в самом утверждении заложена на настоящий момент времени ложная предпосылка. Ложность предпосылки заключается в том, что государственный обвинитель исходит из предположения, будто стороне защиты, соответственно и Подсудимому, известны все обстоятельства, которые имеют значение для уголовного дела.
Однако действительность настоящего судебного процесса иная, не соответствующая предположениям государственного обвинителя: обстоятельства, которые имеют значение для уголовного дела, для стороны защиты, то есть для подсудимых и их защитников, неизвестны.
Причины такой неосведомлённости и непонимания у стороны защиты заключаются не столько в том, что на стадии предварительного следствия ознакомление с материалами уголовного дела было прервано, а в том, что восемьсот листов обвинительного заключения не раскрывают обстоятельств деяний, инкриминируемых обвиняемым.
Из обвинительного заключения можно только запомнить, что подсудимые обвиняются в совершении преступлений, предусмотренных двумя статьями Уголовного кодекса России, и догадаться, что их обвиняют в хищении то ли двухсот, то ли четырёхсот миллиардов рублей и в легализации где-то около двухсот миллиардов рублей. Остальное же содержание обвинительного заключения не поддается осмыслению и пониманию, потому что в нём не содержится изложения объективной стороны названных составов преступлений, то есть действительных деяний обвиняемых, которые сторона обвинения считает преступными, и почему эти деяния преступны. Те факты, которые сторона обвинения приводит в обвинительном заключении в качестве доказательств совершённых преступлений, противоречат правилам формальной логики по доказыванию.
Профессиональные участники стороны защиты, конечно, осведомлены о том, в чём состоит доказывание и какие обстоятельства, подлежат доказыванию. И первое, что подлежит доказыванию, – это событие преступления. Ознакомившись с обвинительным заключением, мы не обнаружили события преступления. Даже напротив, мы сделали умозаключение, что никакого события преступления не было.
Соответственно, если отсутствует событие преступления, то выяснение иных подлежащих доказыванию обстоятельств не требуется.
Однако государственный обвинитель придерживается другого мнения и считает, что подсудимые совершили вменяемые им преступления, и для подтверждения этого мнения вызывает в суд для допроса свидетелей и представляет различные документы. При этом государственный обвинитель ни разу не пояснил, какое обстоятельство, имеющее значение для дела и подлежащее доказыванию, он хочет доказать показаниями свидетеля или тем или иным документом.
Поскольку государственный обвинитель ни разу не пояснил, какое обстоятельство он доказывает тем или иным представляемым документом или показаниями свидетеля, то есть доказательством чего является это доказательство, и какое отношение к уголовному делу имеют представляемые им документы и содержащиеся в них сведения, то сторона защиты не может полноправно и полноценно участвовать именно в исследовании представляемых “доказательств”. Ибо смысловое назначение этих “доказательств” скрыто от стороны защиты.
Следовательно, никто из участников стороны защиты, а не только Подсудимый, не может воспринимать те обстоятельства, которые имеют значение для уголовного дела, по причине неосведомлённости о них на настоящий момент судебного следствия. Несмотря на противодействие государственного обвинителя, сторона защиты пытается выяснить эти обстоятельства посредством внимательного выслушивания свидетельских показаний и вдумчивого выслушивания и прочтения представляемых государственным обвинителем документов.

Второе суждение государственного обвинителя. Подсудимый не может высказать своего мнения по простейшим вопросам, которые обсуждаются в судебном заседании.
Это суждение неправильно ни по юридической, ни по нравственной сути. В судебном процессе не бывает ни простейших, ни сложнейших вопросов, поскольку от каждого вопроса и ответа на него зависят судьба и жизнь человека. Касательно же всякого подсудимого ещё в 1912 году приват-доцент Московского университета Сергей Иванович Викторский писал, что подсудимый не в состоянии сам оценить всего значения фактической и юридической стороны своего деяния и передать об этом надлежащим образом суду (см.: Викторский С.И. Русский уголовный процесс. – М.: Юридическое бюро “Городец”, 1997).
При этом государственный обвинитель своё суждение о “простейших вопросах” поясняет тремя утверждениями.
Первое из них гласит, что Подсудимый на предложение суда дополнить исследование доказательств затрудняется сформулировать своё собственное мнение.
Это утверждение государственного обвинителя не соответствует действительности по той причине, что не только Подсудимый, но и никто из участников стороны защиты не мог “дополнять” зачитываемые вслух государственным обвинителем документы. Такая неспособность вызвана тем, что ни один из участников стороны защиты не понимает логического смысла озвучивания государственным обвинителем сведений из материалов уголовного дела под видом представления доказательств, какое отношение эти сведения имеют к делу и какие обстоятельства они доказывают. Сторона защиты считает, что если какие-то сведения не относятся к делу и не доказывают обстоятельств, имеющих значения для дела, то такие сведения нельзя отнести к категории судебных доказательств. Это не подлежит исследованию в суде. Поэтому упрек в затруднении сформулировать собственное мнение по дополнению “исследования доказательств” должен быть обращен к каждому участнику стороны защиты.
Второе утверждение государственного обвинителя гласит, что Подсудимый на простейший вопрос, имеются ли у него какие-либо ходатайства, попросил отпустить его домой.
Не вдаваясь в подтекст, скрытый смысл такого утверждения, обращаем внимание только на буквальные, прямые слова утверждения. Касательно вопроса, желает ли он заявить ходатайство, был получен отрицательный ответ, то есть Подсудимый не пожелал заявлять ходатайство. Никто из участников стороны защиты также не пожелал заявлять ходатайств.
Заявление государственного обвинителя, что Подсудимый попросил отпустить его домой, требует, прежде всего, проверки посредством изучения соответствующего протокола судебного заседания. Но даже если такая просьба действительно поступила от Подсудимого и не была отражена в протоколе судебного заседания, то эта просьба никоим образом не отличалась от подобных просьб защитников подсудимых.
В дни проведения судебных заседаний стояла тридцатиградусная жара, в зале судебных заседаний было жарко и душно, а окна не всегда представлялось возможным держать открытыми по причине доносившегося с улицы от проезжающих автомобилей шума, мешающего нормальному процессу судоговорения. Поэтому адвокаты часто просили отложить судебное заседание по причине жаркой погоды, с чем соглашался и государственный обвинитель.
А вопрос о том, куда каждый шёл после судебного заседания, домой или куда-либо ещё, не может быть даже поводом для подозрения в психическом расстройстве. Подсудимый мог ехать домой, на работу или иное место, но не далее границы города, поскольку ему избрана мера пресечения в виде подписки о невыезде.
Третье утверждение государственного обвинителя гласит, что Подсудимый свои ответы на уточняющие вопросы суда мотивировал тем, что он в своё время был ограничен органами предварительного следствия и ему было запрещено знакомиться с материалами уголовного дела.
В этой мотивировке Подсудимый не одинок и не оригинален. Были также ограничены в ознакомлении с материалами уголовного дела и другие участника процесса. И если человеку не известны какие-либо данные (сведения), хотя бы по причине неознакомления с ними, то он должен заявить о них прямо и правдиво, а не излагать свои предположения или утверждать что-либо, не соответствующее действительности, только затем, чтобы у этого человека не заподозрили психического расстройства.

Третье суждение государственного обвинителя. Подсудимый эгоистически сконцентрирован на старых личных обидах в отношении органов предварительного следствия, которые ограничили его в ознакомлении с материалами уголовного дела.
Это суждение неверно, потому что в нём неадекватно отражено состояние и положение человека, обвиняемого в двух тяжких преступлениях.
Это суждение несправедливо к Подсудимому, к человеку, которого обвиняют в преступлениях, которые, он, по его убеждению, не совершал; к человеку, который не понимает, в чём его вина, за что он переносит такие страдания и муки. И само по себе лишение права обвиняемого на ознакомление с материалами уголовного дела по окончании предварительного расследования не имеет существенного значения по сравнению с тем обвинением, которое выдвинуто против него.
Человека обвиняют в совершении неведомых ему преступлений и при этом считают его эгоистом, потому что он обиделся на органы предварительного следствия, которые как раз и обвинили его в совершении двух преступлений.
Эгоизм – это себялюбие, предпочтение своих личных интересов интересам общественным и интересам других людей; это пренебрежение к интересам общества и окружающих.
Получается, что государственный обвинитель считает, что человек должен любить тех людей, которые обвиняют его в совершении неведомых ему двух преступлений. А если он не возлюбил своих обвинителей, то это непременно признак психического расстройства. В таком случае все подсудимые и их адвокаты, по крайней мере в этом судебном процессе, страдают психическим расстройством.
В то же время государственный обвинитель считает, что Подсудимый именно обиделся на органы предварительного следствия. Употребляя слово “обида”, которое означает несправедливое причинение огорчения, оскорбления, а также вызванное этим чувство (см.: Толковый словарь русского языка С.И. Ожегова), государственный обвинитель, по сути, подтверждает несправедливость действий стороны обвинения по отношению к Подсудимому. Но, несмотря на это, государственный обвинитель хочет, чтобы Подсудимый не был эгоистом, а пострадал ради общественных интересов, как их представляет себе государственный обвинитель.
Однако сторона защиты считает, что в данном случае общественные интересы понимаются ложно.

Четвёртое суждение государственного обвинителя. Подсудимый фактически не реализовывает свои права на продолжение ознакомления с материалами уголовного дела в судебном заседании.
Это суждение ложно по самой своей сути. Оно не соответствует объективной действительности. Государственный обвинитель заявляет, что Подсудимый не знакомится с материалами уголовного дела в судебном заседании. Это неверно. Подсудимый, как и все другие участники стороны защиты, знакомится с материалами уголовного дела именно и только в судебном заседании. Так, все, в том числе и Подсудимый, заслушивают показания свидетелей и сведения, содержащиеся в представляемых государственным обвинителем документах. Но одного такого ознакомления недостаточно для стороны защиты, ей надо ещё и понимать процессуальное, доказательственное назначение оглашаемых в судебном заседании сведений. Однако государственный обвинитель препятствует такому пониманию отказом пояснить суду, что он доказывает теми или иными сведениями.
При этом следует указать, что право обвиняемого на ознакомление с материалами уголовного дела по окончании предварительного расследования, после которого он может подать ходатайства и заявления, в частности, по дополнению материалов уголовного дела и вызову в судебное заседание свидетелей, не равно праву участника процесса знакомиться с материалами уголовного дела в ходе судебного заседания.
Нельзя одно право заменить другим правом. Если бы такое было возможно, то стадией ознакомления с материалами уголовного дела по окончании предварительного следствия можно было бы пренебрегать. Ведь в судебном заседании и так все доказательства будут исследоваться.

Пятое суждение государственного обвинителя. Подсудимый выдумал запрет органов предварительного следствия знакомиться с материалами уголовного дела.
Это суждение государственного обвинителя ложно, потому что не соответствует действительности.
Подсудимый, находящийся под подпиской о невыезде, в нарушение установленных процессуальным законом норм был ограничен руководителем следственной группы в ознакомлении с материалами уголовного дела по окончании предварительного расследования, о чём было вынесено постановление, и дело было следователем направлено в суд. Суд принял уголовное дело к своему рассмотрению, поскольку посчитал, что права обвиняемого на защиту не нарушены.
Таким образом, государственный обвинитель известный и установленный факт запрета ознакомиться со всеми материалами уголовного дела по окончании предварительного расследования выдаёт за фантазии Подсудимого, свидетельствующие о психическом нездоровье Подсудимого.
Само же суждение государственного обвинителя строится на ложных предпосылках. Подсудимый напряженно и постоянно знакомился с материалами уголовного дела. Он делал это в выходные и праздничные дни именно в здании обвинительного органа. Это можно подтвердить пропусками в здание обвинительного органа. За отведённый обвинительным органом период Подсудимый знакомился в день более чем с двумястами листами материалов уголовного дела, делая при этом выписки из них.
Сам государственный обвинитель при изложении обвинения оказался способным прочитывать только по 20 листов в час уже знакомого ему текста из обвинительного заключения. При этом государственный обвинитель не делал никаких выписок или письменных заметок, а только лишь читал. При такой скорости чтения государственный обвинитель мог за восемь часов прочитать не более 160 листов в день (20 х 8 = 160). А Подсудимый прочитывал более двухсот листов в день и при этом ещё обдумывал прочитанное, делал из них выписки.
Подсудимый знакомился с материалами дела на грани человеческих возможностей, что при определенных условиях может быть сравнимо с пыткой. Государственный обвинитель же посчитал, что такая скорость ознакомления, которая не по силам самому государственному обвинителю, есть явное затягивание ознакомления.
Таким образом, Подсудимый подошёл к ознакомлению с материалами дела добросовестно и ответственно, разумно полагая, что пренебрежение ознакомлением может отрицательно отразиться на его дальнейшей судьбе.
Поскольку главный тезис государственного обвинителя – это психическое расстройство Подсудимого, то надо полагать, если следовать логике государственного обвинителя, что если бы Подсудимый без фактического ознакомления с материалами дела подписал бы протокол об ознакомлении, то есть отнесся к своей судьбе и жизни безразлично, то это свидетельствовало бы о его психическом здоровье. А если человек хочет знать, в чём он обвиняется, всячески стремится к этому, приглашает в помощь адвоката, то это вызывает сомнение в его психическом здоровье. В таком случае вся сторона защиты страдает психическим расстройством.
Но сторона защиты не считает, что именно она страдает психическими расстройствами.

Шестое суждение государственного обвинителя. Утверждение Подсудимого о запрете знакомиться ему с материалами уголовного дела – это позиция защиты от обвинения, а адвокат связан позицией своего подзащитного. Позиция Подсудимого, скорее всего, надиктована его болезненным состоянием.
Тезис этого суждения государственного обвинителя – болезненное состояние Подсудимого, а аргумент, которым доказывается этот тезис, – его позиция защиты от обвинения. Этот аргумент ложен по следующим причинам.
Во-первых, если обвиняемый способен оценить окружающую действительность, понять угрожающую ему опасность и, руководствуясь чувством самосохранения, принимать меры и использовать доступные средства для своей безопасности или, по крайней мере, уменьшения грозящего ему вреда, то действия такого человека можно расценить только как разумные, адекватные.
Но у государственного обвинителя другое воззрение на общепринятое поведение людей. Он считает, что если человек не идёт на заклание, то есть на гибель, на мучение, то такой человек пребывает в состоянии психического расстройства. Если верно такое утверждение государственного обвинителя, то все, по крайней мере, участвующие в судебном процессе, находятся в болезненном состоянии. Но это не так. Психологическая и психиатрическая науки как раз доказывают иное: человек, лишенный чувства самосохранения, находится в состоянии психического расстройства, без чувства самосохранения человечество не смогло бы существовать. Это общеизвестный факт, который не требует дополнительных доказательств.
Во-вторых, государственный обвинитель в своём суждении неправильно для государственного обвинителя употребил понятие “позиция”.
Согласно методическим указаниям НИИ проблем укрепления законности и правопорядка при Генеральной прокуратуре Российской Федерации позиция государственного обвинителя по уголовному делу – это его отношение к предъявленному подсудимому обвинению, отстаиваемое мнение о доказанности, законности и обоснованности обвинения, виновности или невиновности обвиняемого, а также по другим решаемым судом вопросам; позиция государственного обвинителя по уголовному делу включает и психологический компонент – внутреннюю убежденность в правильности и справедливости отстаиваемой позиции, в её соответствии требованиям закона, а также непосредственно исследованным в суде доказательствам и обстоятельствам дела (см.: Судебная речь государственного обвинителя. Методическое пособие. – М.: НИИ проблем укрепления законности и правопорядка при Генеральной прокуратуре РФ, 2003. С. 14).
Применяя указанное определение понятия “позиция” к стороне защиты, заявляем, что отношение к предъявленному обвинению у стороны защиты одно – события преступления не было, подсудимые преступлений не совершали. Если указанная позиция защиты есть симптом психического нездоровья, то всех участников стороны защиты, включая адвокатов, надо предать в руки психиатров.

Седьмое суждение государственного обвинителя. Адвокаты и все подсудимые, кроме Подсудимого, в суде заявляли ходатайства, делали замечания, выражали своё отношение.
Это суждение не соответствует действительности. Для подтверждения его ложности достаточно просмотреть протоколы судебных заседаний. Все участники стороны защиты, включая и Подсудимого, деятельно выражают своё отношение к происходящему в судебном заседании, потому что им важно понять, в чём заключается объективная сторона деяний, которые инкриминирует подсудимым сторона обвинения.
Естественно, что именно адвокаты проявляют наибольшую активность в попытке раскрыть тайну объективной стороны деяния, потому что они профессионально подготовлены к такому исследованию.
Также государственный обвинитель указал, что адвокат Подсудимого в суде заявлял ходатайства, делал замечания, выражал своё отношение. Действительно, этот адвокат совершал такие действия в судебном заседании, даже задавал вопросы свидетелям. Но делалось это исключительно для выяснения действительных событий, имевших место в 0000-00ХХ годах. Ему хотелось узнать от других людей (свидетелей), что же на самом деле происходило в эти годы, чем занимались в эти годы подсудимые. Может быть, подсудимые совершили какие-либо правонарушения в те годы? Но допрос свидетелей и государственным обвинителем, и адвокатами не показал, что были совершены какие-либо правонарушения.
Адвокаты должны задавать вопросы свидетелям хотя бы для выяснения событий, участниками которых были или могли быть подсудимые, но самим подсудимым незачем узнавать от посторонних людей о событиях, участниками которых были сами подсудимые.
Вот если бы человек спрашивал у других о событиях, участником которых он был сам, то тогда можно было бы засомневаться в его психическом состоянии и выяснить, по какой причине он не помнит того, участником чего был он сам, связано ли это со свойствами обычной человеческой памяти или болезненным состоянием, например, по причине сильного алкогольного опьянения.
Поведению Подсудимого государственный обвинитель противопоставляет, в частности, поведение Третьего Подсудимого. Государственный обвинитель указывает: Третий Подсудимый неоднократно обращал внимание суда на ту ошибку, которая была допущена в обвинительном заключении, анализируя представленные и исследуемые доказательства; обращал внимание суда на то, что он не имеет отношения к представленному доказательству; а это оценка, но достаточно разумная оценка; позиция Третьего Подсудимого ясна.
Такое противопоставление недопустимо с моральной точки зрения. В то же время оно недопустимо и с точки зрения логики, правил доказывания.
Во-первых, из суждения государственного обвинителя получается, что если в отношении Третьего Подсудимого допущена стороной обвинения ошибка и он на эту ошибку указал, а в отношении [Первого] Подсудимого такая ошибка не допущена и, следовательно, он не указал на неё, то психическое состояние [Первого] Подсудимого должно вызывать сомнение. В таком случае, для сохранения здоровья [Первого] Подсудимого, нужно чтобы сторона обвинения допустила в отношении [Первого] Подсудимого ту же ошибку, которую она допустила в отношение Третьего Подсудимого. Тогда они оба, по версии государственного обвинителя, будут давать достаточно разумные для государственного обвинителя оценки.
Во-вторых, по логике государственного обвинителя получается, что если Третий Подсудимый указал только на одну ошибку, которая была допущена в обвинительном заключении, то всё остальное содержание обвинительного заключения Третий Подсудимый считает правильным и разумным. Однако такое предположение неверно. Сторона защиты считает всё обвинительное заключение сплошной ошибкой. И позиция у всех подсудимых, включая Третьего Подсудимого, одна – события преступления не было, подсудимые преступлений не совершали ни в группе, ни по одиночке.