Глава 2. Йукосократия и партийная состязательность на суде

В “деле Йукоса” можно было услышать, как отдельные адвокаты заявляли о политическом характере судебного процесса. Суть заявлений сводилась к тому, что этот процесс политический, или носит политический характер, и что власть таким образом борется со своим политическим противником. Это всего лишь заявление, не подтвержденное никакими доказательствами. Это тезис без аргументов.

Подобного рода заявления адвокатов ошибочны. Адвокат не должен их допускать. Это непрофессионально. Такого рода заявления по поводу юридического процесса выходят за рамки адвокатской профессии, нарушают смысл адвокатской профессии, задачи профессиональной правозащиты.

Такими заявлениями адвокат выводит сам себя за рамки процессуальных функциональных обязанностей и фактически подменяет формальный юридический процесс политической целесообразностью. Более того, таким заявлением сам адвокат, по сути, подтверждает правильность властей о преследовании его подзащитного. Ведь, по мнению адвоката, подсудимый – политический противник властей. И что же тогда остаётся делать власти с политическим противником? Ответ может быть только один. Бороться. А вот вопрос о методах политической борьбы стоит отдельно и находится всецело в области политики. Куда адвокат со своим процессуально-правовым инструментарием не должен влезать. Это не его дело. Дело адвоката – его профессия. В частности, в уголовном процессе это работа по исследованию важных для дела обстоятельств, анализу доказательств.

Конечно, там, где есть право, всё политика. Ибо закон - мера политическая. Но политика не только закон. Политика – это вся деятельность, связанная с осуществлением государственной власти. И ядро политики – это борьба за власть.

Итак, если адвокат выдвигает тезис о политическом характере какого-то уголовного процесса, то тем самым адвокат утверждает, что подсудимый боролся за власть, желал завладеть властью вопреки воле других людей, такой властью уже обладающих, то есть лишить власти этих людей. Поэтому власть предержащие, не дожидаясь, пока подзащитный адвоката лишит их власти, решили продолжить своё обычное занятие политической деятельностью, то есть осуществлять её и далее, и в рамках собственной политической деятельности, а именно борьбы с политическим противником, использовали доступный для них такой политический инструментарий, как органы обвинения и суды, то есть всю судебную систему в широком смысле. Подзащитному адвоката было предъявлено обвинительным органом обвинение в совершении им уголовного преступления, а суд вынес обвинительный приговор. Политический противник повержен.

Адвокат, безусловно, может заявить о несостоятельности обвинения, абсурдности приговора и что-то там ещё. Но всякие уже юридически мотивированные заявления адвоката не будут иметь никакого юридического, общественного и политического смысла. Ведь с самого начала адвокат отказал судебному процессу в его процессуально-правовом назначении, признав этот процесс политическим, то есть способом борьбы за власть. Но если власть посредством этого процесса борется за свою власть (это тезис), то тогда, чтобы продолжить логику адвоката, надо признать, что и подзащитный адвоката посредством того же самого процесса борется с властью (антитезис).

Адвокат же опять может сетовать на бесконечные недостатки предварительного и судебного следствия, даже едко высмеивать судебную власть, но главное он оставит в силе – политическую подоплеку. Он уверен в политическом характере судебного процесса над его подзащитным. Тогда весь абсурд обвинения, недочёты или безграмотность следствия ровным счётом не имеют никакого значения. Власть как смогла, так и защитила себя. Это и будет правом власти.

А тезис адвоката о политическом характере суда над его подзащитным (даже без аргументации) есть способ отказа адвоката от борьбы за Право и за правоохраняемые интересы юридической личности.

Политические заявления, то есть касающиеся вопросов политической борьбы, могут делать люди многих родов занятий. Прежде всего, такие заявления могут и должны делать политические деятели. Если судебный процесс является действительно или мнимо политически мотивированным, то заявления об этом должен сделать сам подсудимый или политическая партия, членом которой он является. Но не адвокат. Адвокат не должен выступать с таким заявлением даже по поручению своего доверителя.

Добавление. Порой российскую адвокатуру оценивают через призму политического смысла и рассматривают её как скрытую либеральную оппозицию тому или иному режиму. Например, присяжную адвокатуру рассматривают как оппозицию царизму, при этом всячески восхваляются её политические заслуги, то, на какую политическую высоту она сумела себя поставить в условиях самодержавия, и так далее. В каче стве примеров “политических” успехов присяжной адвокатуры приводится участие адвокатов в политических процессах той поры, цитируются и публикуются защитительные речи адвокатов на этих процессах. С другой стороны, советская и постсоветская российская адвокатура противопоставляется дореволюционной; указывается, что она не выдвинула таких блестящих адвокатов, каковые были в царские времена, и не получила такого политического влияния, какое имела былая адвокатура.

Такое принижение современной адвокатуры несправедливо и неправильно концептуально. Во все времена среди адвокатов есть одаренные ораторы, блестящие стилисты, виртуозные полемисты, глубокие знатоки права. Однако дело вовсе не в способности адвоката произнести яркую впечатляющую судебную речь, а потом её опубликовать в газете – всё это может быть присуще и прокурору. Дело в том, чтобы все эти качества были востребованы обществом для осуществления правосудия. Послереволюционное русское общество (как советское, так и постсоветское) не испытывает потребности в применении всех этих способностей на поприще юстиции – ни со стороны адвокатов, ни со стороны прокуроров. Чтобы эта потребность существовала, необходимо действительное соблюдение принципа состязательности. А для этого, в частности, необходимо, чтобы адвокатура строго блюла политический нейтралитет, не участвовала в политических дрязгах, не путала свою правозащитную миссию с посторонними политическими делами и целиком сосредоточилась на правильной самоорганизации.

Адвокат, конечно, может заняться и политикой, может даже пойти во власть, может произнести речь на судебном процессе, который часть публики будет считать политическим (сегодня, например, террористы, настоящие или мнимые, всегда найдутся). Но общество останется равнодушным к судебно-политической деятельности адвоката, так же как и власть, поскольку политическая активность адвокатуры была интересна обществу лишь до 1917 года. Монархическая власть, в силу своего понимания свобод, дозволяла всем заниматься политической деятельностью, в том числе дозволяла адвокатам быть судебно-политическими трибунами. К тому же это нравилось публике – в то время она могла оценить блеск сложной политико-правовой риторики. Но довольно быстро люди от неё устали – им стали нужны не слова, а радикальные решения социально-политических проблем. Этой потребности в наибольшей степени отвечала Советская власть, которая потому и победила в Гражданской войне. Власть, взявшаяся за энергичное разрешение общественных противоречий, посчитала пагубным для государства любое проявление политической оппозиции себе. Политическая деятельность упростилась, политическая ответственность приобрела суровые черты. Судебно-политические выступления адвокатов утратили мало-мальский практический смысл. Постсоветский режим, в общем-то, существенно не пересмотрел принципиальную позицию своих предшественников.

Не исключено, конечно, что адвокатура в какой-то исторический момент вновь займет положение оппозиционера, станет, в лице своих наиболее ярких представителей, обличать на судебных процессах несовершенство государственного строя и эти обличительные речи будут распространяться в средствах всенародного оповещения, а публика будет ими зачитываться. Но такое развитие событий возможно только в условиях тотального расшатывания государственной власти, предреволюционной политической ситуации, когда образованные круги населения недовольны существующей государственной машиной и их целью является слом этой машины. Но главное, такое возможно лишь в том случае, если это попустит Государь, как это было во времена последних русских царей.

В отличие от политической, профессиональная правозащитная деятельность находится всецело в правовых рамках, даже в тех случаях, когда адвокат обличает действия властей. Смешение правозащиты и политики ставит адвокатов в один ряд с разрушителями государства. Если данное государство изжило себя, и общество настроено на его слом и замену, такое отождествление ещё может быть оправдано. Но если общество не имеет сил на очередной государственный переворот, новую революцию, такая позиция может вызывать лишь негативное отношение общества и сделает и без того нелегкое положение адвокатуры ещё более тяжелым. У чиновников и так существует стойкое впечатление политической неблагонадежности адвокатов. Любое указание адвоката на нарушение закона чиновником расценивается последним как покушение на государственные устои.

Примечание. Право и политика.

Власть, принуждающая деятельность которой обеспечивает существование права, может использовать свои возможности и в собственных целях. Всякая активность и все отношения, возникающие ради завоевания, укрепления и расширения власти в человеческом обществе, – это политика. Люди могут бороться за власть, руководствуясь самыми разными соображениями – религиозными, моральными, культурными, экономическими, правовыми. Но если борьба за власть происходит ради самой власти и больше ни для чего, мы имеем дело с политикой в чистом виде. Таким образом, политика в чистом виде – это воля к власти, то есть такая стратегия поведения, которая призвана обеспечить наибольшую эффективность в достижении и расширении власти. Поскольку эта стратегия должна быть максимально гибкой, чтобы применяться в изменчивых ситуациях, мы не можем назвать политику системой норм. Воля к власти, по сути, является здесь единственной постоянной нормой, по отношению к которой все иные нормы являются преходящими и подчиненными. Носитель воли к власти, руководствующийся политикой как нормой жизни, может следовать закону и даже отстаивать его, но только до тех пор, пока это соответствует его политическим устремлениям. Совсем иное дело, когда люди добиваются власти исключительно ради осуществления каких-либо религиозных, нравственных или правовых идеалов. К сожалению, в обозримой истории такие случаи встречаются крайне редко, и господствует тип политика, готового следовать любым нормам, если это помогает достичь как можно большей власти, и отступиться от любых норм, как только они становятся ему не нужны.

Рассматривая взаимодействие права с иными нормативными системами, следует помнить, что существуют такие модели общества, в которых все эти системы, различаясь по способу подкрепления своих норм, совпадают по своему содержанию. Например, в религиозном обществе определённые правила поведения защищены не только верой в воздаяние со стороны высших сил мироздания, но и совестью верующих, их общественным мнением, их законами и волей их правительства. То же самое касается и так называемых традиционных обществ, где господствующие нормы черпаются из вековой культуры, и современного общества потребления, где господствует экономический интерес.

Паттерн. Подсудимый и политический борец.

Если подсудимый сам себя считает политическим борцом или жертвой политических репрессий, то он сам лично и должен вести себя в процессе как политический борец. Это не дело адвоката, и адвокат не должен показывать своё отношение к политическим взглядам своего подзащитного. Если подсудимый не признаёт политический режим, то он не должен признавать и судей, потому что эти судьи, по мнению политического борца, есть плоть этого режима. Политический борец должен в судебном процессе обличать не только вообще ненавистный ему политический режим, но и сам суд. А не заискивать перед судом, не обращаться к суду с бесконечными ходатайствами, в том числе как бы улучшить или ускорить судебный процесс, чтобы судьи и прокуроры с адвокатами не перетрудились.

Адвокат же должен строить свои отношения с судом по правилам судопроизводства. Адвокат не обличитель власти, что само по себе есть вид проявления неуважения к суду, а ходатай за то, чтобы судьи не нарушали закон. Если суд наи более абсолютно выполняет все предписания закона, то дела для адвоката в судебном процессе почти никакого. Но такого ещё не было. Судьи – люди. А если люди, то им свойствен абсурд.

Добавление. О всеобщих партийных доносах

Прокуроры плохие, неправильно обвиняют. Прокурорами все недовольны. Но просят именно их разобраться и приструнить политических и идеологических противников. Вот они и разбираются. Они разберутся. Когда прокуратура против вас, то она плохая, а когда против других, то хорошая. А если не против ваших врагов, то опять плохая. Получается, прокуратура – всеобщий судья. Судья над всеми. Если бы ей кто-то был недоволен, не верил ей, то и не обращался к ней. Игнорировал. К неправде нельзя идти за правдой. У неправды всегда неправда.

Добавление. Адвокатура и общественная палата.

Что такое Общественная палата? Её не было, она сейчас есть, вскоре не будет. Без неё жили и будем жить. Искусственное образование при власти государственной. Это образование придумано властью, потому что власть слышала, что есть общество и оно может революцию устроить.

Хорошо, что есть образование под названием Общественная палата. Но оно случайно, преходяще. Оно не есть из гражданского общества. Оно имитация общества, холодное отражение кривого зеркала народа. Без общественной палаты прожить можно, но без адвокатуры нельзя. Адвокатура – многоликий, разнобойный голос людей, а общественная палата – имитация обобщенного интереса народа.

Как воспринимает адвокатура Общественную палату? Казалось бы, Общественная палата должна обращаться к адвокатуре за разъяснением юридических сомнений. У нас наоборот. Адвокатура просит помощь у Общественников. О чём просит? Что адвокатов обижают? Так адвокатуру на Руси всегда обижали и будут обижать. На то она и адвокатура. Народ и кормит адвокатов за то, чтобы адвокаты жертвовали собой для народа. А адвокаты что делают? Сами бегают жаловаться. А где достоинство адвокатуры? Может быть, Общественникам надо гнать хнычущую адвокатуру? Иначе говоря, кто же будет считаться с адвокатурой, кто будет верить адвокатуре, если она слаба и трусливо прячется за спину случайного прохожего – Общественной палаты?

Добавление. Вторичность политики.

Устройство государственной жизни не является причиной хозяйственного и культурного процветания. Это доказано уже даже экспериментально – на примерах Ирака, Афганистана и проч. Политика и законы – лишь следствие, такое же, как экономиче ский бум и творческий взлет. И то, и другое, и третье обусловлены сознанием людей, отношением каждого из них к себе, друг к другу, к своему труду, к своим правам, обязанностям и проч. и проч. Если у значительной активной массы людей есть такое сознание, которое предполагает вольный рынок и демократию, то в обществе будут вольный рынок и демократия. Хотя воля и демократия не одно и то же. Если же их сознание предполагает другое устройство, то никакой просвещённый деспот, жестокий завоеватель или хитрый медиамагнат не смогут закрепить у них эти институты. Более того, вольный рынок и демократия вовсе не связаны напрямую с процветанием. Если люди хотят работать, но не видят необходимости в рынке и выборах, они будут жить лучше, чем те, кто не желает над собой контроля и хочет выбирать власть, но работать не любит. Желание трудиться, добросовестность, творческая инициатива не могут быть установлены законами, указами или чем-то в этом роде. Поэтому вся эта возня вокруг того, что у нас, дескать, не те законы или не те правители, а вот надо бы их заменить, и всё тогда пойдёт как по маслу – лишь свидетельство безнадёжной ограниченности.

И поэтому всегда странно, как те или иные, по впечатлению, неглупые и талантливые люди столь увлечены политикой. В своей увлеченности они порой доходят просто до карикатурности. Яркий пример – шум вокруг продажи того или иного средства всенародного оповещения.

Не будем спорить с тем, что новые владельцы, как правило, люди плохие, что свободу, в верности которой они клянутся, они глубоко презирают и что скорее всего они станут насаждать свои порядки самым безжалостным образом.

Но, во-первых, это всё-таки их собственность. Те, кто сегодня кричит им “не тронь”, зеркально похожи на героев Достоевского:

“На другой же день, рано утром, явились к Варваре Петровне пять литераторов, из них трое совсем незнакомых, которых она никогда и не видывала. Со строгим видом они объявили ей, что рассмотрели дело о её журнале и принесли по этому делу решение. Варвара Петровна решительно никогда и никому не поручала рассматривать и решать что-нибудь о её журнале. Решение состояло в том, чтоб она, основав журнал, тотчас же передала его им вместе с капиталами, на правах свободной ассоциации; сама же чтоб уезжала в Скворешники, не забыв захватить с собою Степана Трофимовича, “который устарел”. Из деликатности они соглашались признавать за нею права собственности и высылать ей ежегодно одну шестую чистого барыша. Всего трогательнее было то, что из этих пяти человек наверное четверо не имели при этом никакой стяжательной цели, а хлопотали только во имя “общего дела” (Бесы, 1, VI).

Во-вторых же, и это главное, средства всенародного оповещения как система “жертвами” (почему-то роль жертвы всегда так легка и так органична для некоторых людей) только эксплуатируется – не они её создали, не вносят в её развитие решающий финансовый, организационный или интеллектуальный вклад. Почему? Почему первым среди изобретателей и предпринимателей, реализующих столь важные для людей вещи, могут оказаться кто угодно, только не они? Эта среда вообще способна породить создателей подобных вещей? Они всё думают о законах, политических акциях и правителях, но никакие самые совершенные законы, самые правильные политические акции и самые мудрые правители не способны внедрить в головы людей стремление хорошо делать свою работу, стремление придумывать и воплощать что-то новое. С другой стороны, если какая-то группа людей в большинстве своём состоит из энергичных, деловитых и творческих людей, никакие махинации не смогут ей помешать. Она будет первой во всех начинаниях, остальные будут лишь поспевать за ней, адаптироваться к ней и тому подобное. Творческий труд первичен, махинации вторичны.

Изменять надо не государство, а себя. Работа должна вестись на уровне тончайших и глубочайших пластов индивидуального сознания. Если вы хотите изменить жизнь вокруг себя, займитесь своей собственной религией (в сколь угодно широком смысле этого слова).

“В общем, религия и основа государства – одно и то же: они тождественны в себе и для себя....Государство есть лишь свобода в мире, в действительности. Здесь, в сущности, всё дело заключается в том, каково понятие свободы, сложившееся в самосознании народа, ибо в государстве реализуется понятие свободы, и в эту реализацию в качестве её существенного компонента входит сознание сущей в себе свободы. Народы, не ведающие о том, что человек свободен в себе и для себя, живут в состоянии отупения как со стороны их государственного устройства, так и со стороны их религии. В религии и государстве – одно понятие свободы. Это одно понятие есть самое высшее из того, что дано человеку, и оно реализуется человеком. Народ, имеющий плохое понятие о Боге, имеет и плохое государство, плохое правительство, плохие законы” (Гегель. Лекции по философии религии, 7, III).

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.
“ДЕЛО ЙУКОСА” КАК ЛАКМУС АДВОКАТСКОГО ПРАВОСОЗНАНИЯ
Раздел III. “Дело Йукоса” как политический процесс