Глава 3. О допросе как искусстве

Мысль изречённая есть ложь. Человек греховен. Пытаясь поведать свои мысли, он их искажает обязательно, даже если стремится быть искренним. Если человек говорит правду, то ей никто не поверит. Хотя бы в силу искажения словами правдивой мысли, а также в силу искажённого её восприятия слушающим (он ведь тоже греховен как человек). Абсурд. Если человек будет лгать умышленно, то ложь вскоре будет раскрыта обязательно. И тогда ему не будет веры. Лгать нельзя, а правде никто не поверит. Как преодолеть этот абсурд? Логика учит: чтобы разрешить абсурд и лжи, и правды, говорить надо правдоподобно. Правдоподобие не есть ложь и не есть правда в её искаженном изложении и восприятии. Правдоподобие есть отображение действительности в её логической завершенности.
Правдоподобно изложить события – это труд, искусность, тяжелая работа. Кто у нас привык и умеет тяжко работать? Адвокаты?
Допрос свидетеля – это преодоление абсурда и следователем, и адвокатом, и допрашиваемым (свидетелем).
Следователю нужно узнать, как происходили события в действительности, что видел и слышал свидетель.
Адвокату нужно, чтобы свидетель рассказал именно то, что видел, слышал или делал свидетель. И ничего более.
Свидетелю надо (и он желает этого) рассказать то, что он знает, ответить на те вопросы, на которые он знает ответ. Свидетель хочет, чтобы вопросы для него были простыми и ясными.
Однако сделать это неимоверно трудно. Всегда трудно преодолеть абсурд. Каждый подходит к допросу со своими предпосылками. Каждый обременен ложными предпосылками и моральными величинами. Каждый боится выглядеть на допросе глупым. Синдром боязни глупости – ложная и поэтому вредная предпосылка. Многие пытаются выказать свою осведомлённость или важность. Однако допрос – это не то место, где нужно блистать эрудированностью. Главное, никому это не нужно. У следователя одна цель. И её ему нужно достичь. Адвокату свидетеля нужно не забывать о цели свидетеля на допросе.
На стадии предварительного следствия нет судьи, нет состязательности сторон, нет исследования доказательств сторонами. Сообщённые свидетелем сведения исследует и оценивает следователь. Он выносит суждение о доказательственном значении показаний свидетеля.
Функция адвоката по оказанию помощи свидетелю простая: подготовить свидетеля к допросу и помогать ему консультациями во время допроса. И всё. На это всё у адвоката должны уходить многие и многие часы. Иначе свидетель не преодолеет абсурд допроса.
Прежде всего, язык телодвижений.
Неудобная, зажатая поза напрягает не только свидетеля, но и следователя. Она не даёт правильно и свободно излагать мысли, вызывает избыточную нервозность, что может явиться следствием чувства недоверия к свидетелю. Язык телодвижений – это физическая оболочка допроса. Человек может быть не знаком с психологическими курсами по языку телодвижений, но реакции на жесты и мимику от этого не изменятся. Они у всех одинаковые. Свидетель, перво-наперво, не сможет правильно воспринять наставления адвоката, если во время беседы в позах и жестах свидетеля будут заложены вредные и опасные предпосылки. Не усвоив советов адвоката, свидетель не сможет правильно изложить свои мысли следователю.
Простенький, всем известный пример: скрещённые на груди руки – признак напряженности, замкнутости, скрытности, недоверия, опасения. Человек может ответить, что ему удобнее так (с перекрещенными руками) разговаривать. И действительно удобнее. Потому что он защищается, он не доверяет. Но опасность кроется в том, что и ему не будут доверять. Почему следователь должен доверять свидетелю, если свидетель не доверяет следователю? А, потому что следователь нехороший и хочет навредить свидетелю? Возможно. Но куда хуже для свидетеля, если у следователя возникнут точно такие же чувства к свидетелю и его адвокату в придачу. А скрещённые руки свидетеля к такому мнению следователя подталкивают.
Правильные телодвижения – предпосылка к правильному изложению мысли.
Вторая предпосылка к правильному изложению мысли, как многим ни покажется удивительным, а некоторые даже не поверят, – это слова. Слова, которыми описывается событие, должны быть предельно простыми и иметь однозначное понимание. Не употребляйте слов, значение которых не понимаете.
Функцию ложных предпосылок играют слова-паразиты, жаргонизмы, вульгаризмы. Например, слова “паразиты” “как бы”, “правду говоря”, “честно скажу” часто выполняют роль междометий в рассказе. Об их смысловом значении никто не задумывается, никто их не анализирует, их никто не вносит в протокол, если допрос не вёлся с применением аудиозаписи с последующей её расшифровкой. Но впечатление такие слова производят удручающее. Если свидетель беспрерывно произносит “как бы”, то невольно возникает чувство, а было ли на самом деле то, о чём он рассказывает, или он излагает свои предположения. Бывает, что свою искренность свидетель усиливает словами “честно скажу”. Эти слова выскакивают непроизвольно, без всякого разумного обоснования, но и впечатление они производят на другого человека тоже непроизвольное. Когда свидетель говорит правду? Или до слов “честно скажу” свидетель врал?
Казалось бы, слова “паразиты” мелочь, пустяки, на них никто внимания не обращает. Возможно, это и так. Скорее всего, именно так. Но стоит обнаружиться самой малой неискренности в словах свидетеля, как эта мелочь приобретает важный смысл. Много надо будет положить труда, чтобы восстановить доверие к свидетелю. Или свидетелю доверие со стороны следователя не нужно? Или доверие со стороны следователя к показаниям свидетеля безразлично обвиняемому? А ведь сведения, содержащиеся в показаниях свидетеля, могут явиться аргументами в суждениях, что и есть доказывание в судебном деле. Или адвокату безразлично, какие аргументы сторона обвинения положит в основания доказывания? Если это безразлично адвокату, то обвиняемому это не безразлично.
Все на допросе нервничают. Поэтому свидетелю надо напомнить известные ему простые и ясные слова. Задача уберечь свидетеля от фантазий, от преувеличенной самооценки, значимости, от боязни показаться быть глупым или незнающим или неквалифицированным, предостеречь от показной эрудированности, шутливости, несерьёзности, от дачи рекомендаций или “совета специалиста”.
Это всё психомоторный каркас для дачи показаний. Осталось самое простое и трудное – описать то, что действительно свидетель делал, то, чему свидетелем он был.
На серьёзную подготовку к допросу уходит много времени. Это нудное времяпрепровождение. Если есть возможность провести это время приятно, то можно вспомнить о праве каждого на молчание. Придя на допрос, свидетель отказывается свидетельствовать, указав на дарованное ему Конституцией России право на молчание. Допрос окончен. Но такой приятный подход для адвоката будет из сферы искусства или игры, а не профессионального ремесла и долга.
Опасен и вреден адвокат, который советует относиться к допросу как к искусству. Ибо под искусством сразу же понимают творческое отражение, воспроизведение действительности в художественных образах.
Допрос – это не искусство. Нельзя относиться к допросу как к искусству. Можно быть искусным в каком-нибудь деле, то есть хорошо знать своё дело, быть умелым в нём.
Допрос не есть создание художественного образа с помощью слов.
Допрос – это суровое испытание. Допрос – это тяжелый искус. И редко кто выдерживает строгость этого испытания. Однако сам допрос свидетеля искушает, то есть соблазняет его относиться к происходящему как к искусству.
Адвокат не должен быть искусителем свидетеля, то есть соблазнять его относиться к допросу как к искусству, научать свидетеля создавать художественные образы, пользоваться художественными приёмами для изображения картин прошлого и собственного свидетельского облика, прельщать свидетеля благами художественного вымысла и притворства. Особенно в целях проверки собственных (адвоката) представлений о психологии человека.
Казалось бы, утверждение, что допрос – это не искусство, всем очевидно. Особенно оно, это утверждение, понятно юристу обыденному или не обременённому либеральными идеями. И очень просто для воплощения. Но на деле оказывается как раз всё наоборот. Для всех. Редкий адвокат справляется с этой задачей и не искусится впасть в сферу искусства. Как раз большинство убеждены, что именно искусство, как художественное воспроизведение действительности, и есть проявление умения в адвокатском мастерстве. В адвокате происходит подмена искусности на искусственность. И эта опасная подмена передаётся свидетелю, который обязан верить адвокату. Адвокат становится искусным в художественных приёмах, но утрачивает искусность в суровом ремесле адвокатской профессии. Отсюда омерзительная по отношению к жизненному интересу, но вызывающая у большинства фельетонистов эстетический трепет фраза “выиграл дело, или проиграл процесс”.
Художественная форма всегда притворна, хотя может быть чрезвычайно выразительна, сильно воздействовать на чувства. Но искусство только имитирует действительность, жизнь.
Всякий слушающий художественно обрамленный ответ на вопрос чувствует притворность. Если притворность очевидна или хотя бы ощущаема, то почему это не может быть причиной неверия рассказчику? Притворство есть неискренность.
Задача адвоката – с помощью собственного искусства (умения, мастерства) стремиться к максимальному элиминированию всякого искусства из ответов свидетеля.
Последнее дело – при разборе жизненных коллизий правоведу ссылаться на статьи законов. Статьи законов переменчивы, но мудрость закона неизменна. Статьи закона всего лишь примеры, о которых можно изредка напомнить для пояснения. Поэтому не возбраняется напоминать и нормы из былых времен.
Примеры из Уголовно-процессуального кодекса России:
– Если свидетель явился на допрос с адвокатом, приглашённым им для оказания юридической помощи, то адвокат присутствует при допросе и пользуется правами, предусмотренными частью второй статьи 53 Уголовно-процессуального кодекса. По окончании допроса адвокат вправе делать заявления о нарушениях прав и законных интересов свидетеля. Указанные заявления подлежат занесению в протокол допроса (часть 5 статьи 189 в редакции Федерального закона от 4 июля 2003 г. № 92-ФЗ).
- Защитник, участвующий в производстве следственного действия, в рамках оказания юридической помощи своему подзащитному вправе давать ему в присутствии следователя краткие консультации, задавать с разрешения следователя вопросы допрашиваемым лицам, делать письменные замечания по поводу правильности и полноты записей в протоколе данного следственного действия. Следователь может отвести вопросы защитника, но обязан занести отведённые вопросы в протокол (часть 2 статьи 53 в редакции Федерального закона от 4 июля 2003 г. № 92-ФЗ).
Обратите внимание, разрешение следователя адвокат должен получить, только чтобы задать вопросы. Остальное – его право, которым адвокат пользуется по правилам своей профессии. Использование прав не может зависеть от усмотрения лица, которому эти права мешают по определению.
Процессуальный закон содержит право адвоката задавать вопросы свидетелю. Неугодные вопросы следователь может отвести, но обязан занести в протокол допроса. На всякий случай пусть остаётся в процессуальном законе такое правило. Оно вне логики процесса.
Самоё задавание вопросов свидетелю адвокатом нарушает назначение адвокатской помощи свидетелю. Ибо свидетель должен ответить правильно, прежде всего грамотно с точки зрения выражения мысли словами, на вопрос следователя. Если следователь удовлетворён ответом, то на этом допрос закончен. Ибо цель допроса известна только следователю. Адвокату она не известна. У адвоката могут быть только догадки, которые не имеют жизненного смысла.
Или адвокат своими вопросами хочет помочь следователю установить истину? Тогда следователь должен посвятить адвоката в замысел расследования. Но такое посвящение противоречит смыслу следствия. Более того, сам адвокат не должен проявлять любопытства и избегать всякого подобного знания. Речь идёт только о свидетеле, а не об обвиняемом.
Или своими вопросами адвокат хочет выручить или уберечь свидетеля? Вопрос весьма значим. В чём помочь свидетелю и от чего его уберечь? Может быть свидетель потенциальный обвиняемый? И адвокату это известно? Тогда своими вопросами адвокат только даёт предпосылку следователю для обвинения. У адвоката не может быть вопросов к свидетелю. Всякий вопрос свидетелю от адвоката несёт в себе ложную предпосылку.

Добавление. Пассивность проявлена адвокатами и на допросах в судах их доверителей в качестве свидетелей. Создалось впечатление, что просто вошло в моду приходить свидетелю в суд с адвокатом. Адвокат сидит во время допроса и слушает вопросы и ответы. Приходилось наблюдать, что свидетель не понимает существа заданного ему вопроса, отвечает невпопад, пускается в фантазии и другие искусы. Бывало, что свидетель оценивал правомерность действий своих сослуживцев. При этом ни сам свидетель не обращался за помощью к адвокату, ни адвокат не исполнял своей обязанности по консультированию свидетеля. Или ни один свидетель не знал, что он имеет право прибегнуть к помощи адвоката?

Пояснение. Повальный обыск.
По своей масштабности допросы свидетелей в “деле Йукоса” у стороннего созерцателя могут ассоциироваться с таким забытым судебно-процессуальным понятием, как повальный обыск.
Повальный обыск – это свидетельство больших групп людей, живущих в одном селении или в находящихся поблизости разных селениях, об обвиняемом или событиях (происшествии), которые могут быть известны всем. При повальном обыске все жители превращаются в свидетелей. При повальном обыске от допрашиваемых не требовалось достоверности знания, то есть не требовалось быть очевидцами события. Достаточно было, чтобы допрашиваемые рассказали о своих впечатлениях (хороший или плохой был обвиняемый), о подозрениях, о слухах. Повальный обыск – это голос народной молвы. А за утайку каких-либо сведений опрашиваемый подвергался наказанию. Считалось, что знать народную молву о личности подозреваемого необходимо, когда нет прямых доказательств. Повальный обыск – это и проверка слухов о преступлениях.
В “деле Йукоса” признаки повального обыска есть, хотя в целом это совершенно не повальный обыск – только отдельные признаки. Речь идёт о допросе больших групп людей, работающих в одной или нескольких организациях, связанных более или менее устойчивыми отношениями. Опрашивали этих людей под присягой, то есть люди давали обязательство говорить правду под угрозой наказания. Свидетели могли стать обвиняемыми. Опрашивали обо всём, что только могли знать допрашиваемые, в том числе и об их роде занятий. Вообще выспрашивали о молве. Чем не повальный обыск?

Примечание. О поведенческих синдромах.
Жизненные ситуации для изучения делят по единому основанию. Жизненные ситуации, сгруппированные по одному основанию, назовём стандартными ситуациями или стандартными состояниями. В судебном процессе стандартными ситуациями, в которые попадают люди, могут быть состояния свидетеля, подозреваемого и обвиняемого в совершении преступления, потерпевшего от преступных деяний, разыскиваемого судом и так далее. В стандартных процессуальных состояниях также находятся судьи, следователи, прокуроры, адвокаты.
Все охватываемые судебным процессом деяния урегулированы правовыми нормами и поэтому находятся в рамках юридической формы. С позиции судебного процесса всё есть стандартные ситуации, стандартные состояния.
Согласно положенному принципу, человек оказался в жизненной ситуации, подпадающей под категорию процессуального стандарта, в силу абсурда, то есть сама ситуация для него и других людей абсурдна. Поскольку всякий абсурд требует своего разрешения с помощью логики, то предыдущее изучение стандартных процессуальных ситуаций выработало правильные с точки зрения логических форм ожидания в поведении людей, которые оказываются в такой ситуации. Иначе говоря, стандартная ситуация предполагает стандартную реакцию. Если человек попадает в стандартную процессуальную ситуацию, то от него, прежде всего, ожидают поведения, которое все знают как привычное, стандартное. Получив от человека именно привычное (стандартное) поведение, признают уже полученное поведение правильным, логичным. С точки зрения внешнего наблюдателя, логичным становится то поведение, которое ранее признавалось стандартным, то есть без актуального логического доказательства.
С точки зрения преодоления абсурда, не всякая стандартная реакция на стандартную ситуацию может быть правильной и служить преодолению абсурда, поскольку каждый абсурд имеет особенности, на то он и абсурд. Поскольку каждая ситуация имеет свои причуды, то каждый волен заявить о своём отступлении от стандартной реакции по причине необходимости преодоления причуды особой логикой. Поэтому отступник выдумывает свою логику?
Но если каждая стандартная ситуация есть результат логического обобщения и стандартная реакция есть обязательное логическое следствие из обобщения, то есть само следствие есть обобщение, то нестандартная реакция на стандартную ситуацию есть нелогичная реакция? Стандартная реакция есть опыт, рассудок поколений, освящённый традициями. А нестандартная реакция есть блажь, каприз, нелогичность, то есть сам абсурд? Если стандартную ситуацию как абсурд пытаются преодолеть стандартной реакцией как логикой, то это соответствует жизненным интересам. Но абсурд нельзя преодолеть с помощью другого абсурда, так абсурды только множатся.
Процессуальный закон допускает разные деяния (реакции) в стандартной ситуации. Дело за малым: насколько правильны с позиции логики и стандарта эти реакции. Ведь по форме может быть верно, как это обычно в нашем Отечестве бывает, а по существу глупость, которую люди терпят как издевательство.
Наблюдения за судебным процессом показывают, что отступления от поведенческих стандартов тоже могут быть классифицированы или, по крайней мере, компоноваться по характерным признакам. Наиболее частым примером такого отступления является псевдостандартное поведение, когда реакции активны, но суть происходящего непонятна. Например, адвокат в течение всего процесса по каждому случаю произ541 носит на память несколько слов из процессуального закона безотносительно к происходящему в судебном заседании. На непосвящённых такие слова даже производят впечатление, как если бы человек произносил по всякому случаю одну и ту же пословицу.
Причины отступления от стандарта могут быть разные. Первая и самая простая – отсутствие знаний, прежде всего знания правил. Знания связаны с убеждённостью. Знания можно восполнить. Тогда будет система связей: знание – убеждение – решение – действие – результат. Поведенческий стандарт восполнен. Но есть фундаментальные вещи, которые нельзя восполнить. Они кроются в самой психике конкретного человека, в его моральных величинах. Смелость, трусость, решимость, робость, достоинство, страх, азарт, покой. Моральные силы и воля находятся в единении. Как указал Карл фон Клаузевиц: воля есть величина моральная, которая приводит в движение материальные силы. Неспособность человека рисковать, поступиться привычным комфортом, поставить под угрозу достигнутый уровень благосостояния могут быть причинами характерных (отличительных) поведенческих признаков в любой стандартной ситуации. Такие характерные поведенческие признаки моральных сил формируют субстандартное поведение, субстандартную реакцию на стандартную ситуацию.
Отличительное в стандартной ситуации поведение, характеризующееся повторяющимися признаками, обусловленное психомоторным типом, определяется как поведенческий синдром участника юридического процесса.
Например, синдром свидетеля, синдром обвиняемого, синдром фельетонизма (в адвокатуре). Наименование синдрома, как принято, может носить случайный характер.
Синдром участника процесса не является отклонением от психического здоровья или от такого поведения, которое принято признавать психически полноценным. Тот или иной синдром есть проявление особенного однородного поведения как реакции на стандартную ситуацию. Процессуальный синдром всецело находится в области психологии, а не психиатрии. Синдром – это не патология, это лишь форма псевдологической попытки преодоления абсурда. Синдром сам есть абсурд.
Само выделение (описание) синдромов в судебном процессе есть способ классификации поведенческих реакций как абсурдов. Синдрому присуща закономерность возникновения и устойчивость проявления.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.
“ДЕЛО ЙУКОСА” И НИСХОЖДЕНИЕ АДВОКАТОВ В БЕЗДНЫ ПРАВОСУДИЯ