Конфликт идей как исток терроризма

Сейчас можно с достаточным основанием утверждать, что главным источником возникновения русской интеллигенции и всех связанных с этим потрясений явился конфликт между двумя духовными общностями – Россией и Западом. Образ жизни, стереотип поведения, путь духа России совершенно отличается от того, что есть в Европе. Однако Запад издавна характеризуется чрезвычайной духовной экспансивностью. Он распространил сферу своего духа на всю Центральную Европу, последовательно включив в свою орбиту примыкающие к ней народы других стран. Эти страны не без сопротивления, порой достаточно упорного и кровавого, стали, по сути, духовными провинциями Запада, так как если какой-нибудь народ присоединяется к уже сложившейся духовной общности, причём делает это не вполне добровольно, он должен слушать тех, кто пришёл к лежащим в основе этой общности истинам первым, в результате оригинального, абсолютно самостоятельного поиска. Поэтому одни (присоединенные) должны внимать другим и следовать их идеям, вкусам, привычкам, моде как образцу.

Та же участь была предназначена и России, примером чему могут служить Псковская и Новгородская республики. Однако Россия оказала сопротивление куда более мощное, ибо она опиралась на многочисленных и грозных союзников из степей Евразии. Россия сохранила свою духовную самобытность, однако непрерывная экспансия Запада принесла свои плоды в виде широкого движения западничества, постепенно набиравшего силу внутри русской культуры. Развитие этого движения, приобретшего сторонников в среде русских правителей, привело к многочисленным конфликтам между различными партиями – между царевной Софьей, ориентировавшейся на католический Запад, и Петром, ориентировавшимся на Запад протестантский, между англофилами и франкофилами в эпоху дворцовых переворотов и тому подобное.

С петровских времен, а ещё более с момента воцарения на российском престоле иностранцев (голштинский князь Петр Федорович III и анхальт-цербстская герцогиня Екатерина II) правящие классы России стали неудержимо отдаляться от основной массы населения: они по-другому одевались, с детства говорили на другом языке, обучались иностранцами, значительную часть своей жизни проводили в Европе, подчиненный народ рассматривали как существ иного порядка, как чуждую себе общность.

Это положение развивалось и усугублялось на протяжении двухсот лет – вплоть до начала XX столетия. Интеллектуалы увлекались различными западными идеями и стремились навязать их народу. Предприниматели организовывали свои предприятия на западный манер, приглашали иностранцев с их капиталом и навыками управления. Европейцы же ни на минуту не прекращали считать русских варварами. Народ, в свою очередь, также относился к правящей элите как к чужакам, живущим совсем по иным законам жизни. Эта духовная пропасть между основной массой населения и правящей элитой была беспрецедентной: хозяева обращались с подчиненными им людьми как с низшими существами, народ смотрел на хозяев как на чужаков. Неудивительно поэтому, что с рабочими Ленских приисков обращались как со скотом, а когда те справедливо восстали, их без сомнений расстреляли. Неудивительно поэтому, что когда в аналогичных условиях крестьяне восставали, они без сомнений вырезали семьи помещиков и громили их великолепные усадьбы. Неудивительно, что республика выпускников Оксфорда и Сорбонны продержалась всего полгода и что после этого восставший народ устроил господам невиданный кровавый террор на несколько десятилетий.

Октябрьская революция, по сути, явилась актом восстановления духовного своеобразия России: здесь собственные стереотипы вновь обрели статус господства. Если это было бы не так, Ленину и его коллегам никогда бы не удалось внушить рабочим и крестьянам такую ненависть к господам. Такая ненависть и борьба на уничтожение невозможна между классами одного и того же этноса – она возможна только между двумя враждебными духовными общностями. Борьба между классами в России была именно борьбой между двумя духовными общностями – Западом, представленным правящими классами (“господами”), и Россией, представленной большинством её народа. Народ одержал устрашающую победу в этой войне, где обе стороны были одинаково жестоки, о чем ярко свидетельствуют события Гражданской войны и последующих десятилетий. При этом, однако, надо учитывать, что деятельность ЧК, ГПУ и НКВД отличалась от аналогичной деятельности многочисленных “диких” контрразведок белой армии только своей систематичностью, а значит, как это ни парадоксально звучит, более правовым характером: ЧК была одна – контрразведок было много, у ЧК была одна цель и вытекающие из неё принципы – у контрразведок таковых не было, над ЧК был жесткий контроль большевистской партии – над белыми контрразведками никакого контроля не было. В жестокости же они не уступали друг другу.

Трагедия заключалась в том, что победа родного этнического стереотипа произошла под знаменем идей, пришедших от иных прагматических нравственных систем, иной духовной общности. И в течение полувека это привело к массовой вестернизации. Сегодня, когда множество отечественных деятелей культуры побывали на Западе и оценивают их образ жизни как совершенно неприемлемый для россиян, политика, как внешняя, так и внутренняя, всё равно движется в сторону Запада. Многим теперь стало ясно, что и мы оцениваем жителей Запада как варваров, и они оценивают нас как варваров за многие и многие жизненные правила и привычки. Но уже не только отдельные интеллектуалы и даже не только правители, но значительная часть народа готова преклониться перед Западом, более сильным и богатым и с течением времени не ослабившим свою духовную экспансию, пропаганду своего образа жизни и своих ценностей.

Итак, интеллигенция была и есть не что иное, как передовой отряд вестернизации в России. Приходится констатировать, что адвокатура стала передовой группой внутри этого передового отряда. Так сложилось во многом благодаря объективной роли юридического сословия. Чистое право, то есть право как независимая идея с собственной железной логикой, является одним из двух, наряду с экономическим интересом, главных компонентов цивилизации, а именно цивилизация является господствующей формой духа Запада. Именно на Западе люди уже достаточно давно живут затем, прежде всего, чтобы получить как можно больше непосредственной выгоды для себя и своих близких, стараясь при этом по возможности не нарушать закон, призванный согласовывать частные и общественные экономические интересы. Индивидуализм, прагматизм, потребительство Запада были изначально чужды русскому духу, однако в 19 веке мы наблюдаем поразительную картину – среди образованных людей огромное количество сторонников различных западных “практических” теорий, таких как позитивизм (в том числе юридический), утилитаризм, марксизм и тому подобное. Все они выражали стремление научить народ правильно жить, объяснить ему высокие идеи, улучшить его.

Интеллигенция оказала решающее влияние на формирование в России системы законов, списанных из всевозможных западных конституций и деклараций и совершенно чуждых русскому образу жизни. Однако она же сама стала первым врагом всякой законности. Кто как не интеллигенты и, что особенно поразительно, адвокаты, стали первыми пропагандистами нравственного и правового релятивизма и нигилизма? Разве не адвокаты-интеллигенты либеральной или социалистической направленности, кадеты, эсеры и эсдеки говорили чуть не в один голос о примате политической и социальной целесообразности, а на самом деле целесообразности проповедуемых ими идей, над всяким законом? Разве не они растоптали историческую русскую власть – последнее собственно русское правовое установление?

Почему русский народ так подозрительно и нигилистически относится к закону и ко всему с ним связанному? Потому что этот закон не соответствует исконным представлениям русского человека об общественном порядке, о правилах жизни и межличностных отношениях. Если бы право соответствовало духу народа, народ не отрицал бы его, по крайне мере не делал бы это так систематично и массово. Мы никогда не слышали о правовом нигилизме мусульман по отношению к мусульманскому праву, да и говорить о подобном было бы абсурдно. Но посмотрите на турок: с тех пор как их интеллигенция (младотурки) ввела для своего народа швейцарское право (великое благо Западной цивилизации), правовой нигилизм здесь развивается ничуть не меньше, чем в России. В этом свете становится абсолютно ясно, что если адвокатура будет насмерть привязывать себя к букве такого закона, да ещё при этом причислять себя к его творцам и хранителям (интеллигенция), она никогда не заслужит доверия народа, и люди по-прежнему будут относиться к адвокатам с недоверием и подозрительностью – как к чужакам. Русские люди в массе своей не надеются на закон, но, напротив, боятся его; знают, что он бессилен, но что если он будет соблюден, то будет ещё хуже; не разбираются в нем, а логику и мотивы тех, кто с ним связан, не понимают. Но как же их понять, если сотворившие закон интеллигенты сами его не уважают и считают лишь средством для обуздания непонятного для них народа?

В этом плане крайне интересна статья Богдана Кистяковского “В защиту права (Интеллигенция и правосознание)”, где он писал о низком уровне, “притупленности” правосознания русской интеллигенции, которая не уважает права и не видит в нём ценности. “Правосознание нашей интеллигенции, – писал Кистяковский, – находится на стадии развития, соответствующей формам полицейской государственности”.

Одним из поводов для подобного упрека послужил II съезд РСДРП, в частности выступление Георгия Валентиновича Плеханова, заявившего, что революция – высший закон, и если для её успеха потребуется ограничение какого-либо демократического принципа (например, всеобщего избирательного права) либо разгон парламента, то перед этим было бы преступно останавливаться. Любопытно, что весьма похожих взглядов придерживались и либералы, и монархисты: менялась идея, ради которой следовало пренебречь законом, средства же её осуществления оставались теми же. Защищая правовые начала, Кистяковский писал, что “провозглашенная в этой речи идея господства силы и захватной власти вместо господства принципов права прямо чудовищна” и что речь Плеханова, “несомненно, является показателем не только крайне низкого уровня правосознания нашей интеллигенции, но и наклонности к его извращению”.

В знаменитом сборнике “Вехи” (1909 г.), к которому относится названная работа Кистяковского, для самой интеллигенции (правда, далеко не для всей) внезапно открылся ужас самосознания этой духовной и социальной силы во всей своей разрушительности. Типичные интеллигенты Н.А.Бердяев, С.Н.Булгаков, П.Б.Струве, С.Л.Франк, М.О.Гершензон, А.С.Изгоев, Б.А.Кистяковский, заигрывавшие в своё время с революционно-нигилистическим движением, вдруг узрели ужасающий облик интеллигента, отрицающего всё – нравственность, религию, закон, отечество. В “Вехах” игнорирование или даже отрицание русской интеллигенцией традиционных религиозно-нравственных начал связывается с разрушительным социальным активизмом.