Философская дистинкция предмета и объекта исследования

“Дело Йукоса” нужно рассматривать и с позиций объекта, и с позиций предмета. Что есть объект и предмет в “деле Йукоса”? Для нас это правосудие, адвокатура, процесс, доказывание, абсурд, власть, гражданское общество, социум, политика, искусство, сам человек.

Различение предмета и объекта исследования относится к основам современной науки, без него не обходится ни одна квалификационная научная работа, будь то кандидатская или докторская диссертация. Тем не менее, далеко не все учёные понимают сущность данного различения, и объяснить эту сущность порой крайне трудно.

Фундаментом разграничения категорий предмета и объекта является то обстоятельство, что действительность познается человеком избирательно – в зависимости от того, что именно его интересует в ней и какие задачи он при этом решает.

В категории объекта заложена простая констатация существования того или иного фрагмента действительности – камня, человека, общественного института и тому подобного. Однако не существует такой отрасли человеческого познания, которая охватывала бы какой-нибудь подобный объект целиком, в совокупности всех его внутренних и внешних отношений. Один и тот же объект может быть исследован разными науками, каждую из которых интересует строго определённая совокупность отношений объекта, подчиняющихся неким общим закономерностям. Например, физика рассматривает человека как тело, подчиняющееся законам механики; химия – как агрегат веществ, взаимодействующих друг с другом по химическим законам; биология – как форму жизни; юриспруденция – как субъект прав и обязанностей по отношению к другим людям и так далее. Каждая такая совокупность отношений и составляет предмет соответствующей науки. Разные науки могут исследовать один и тот же объект, но в разных аспектах. Соответственно, и отдельные научные исследования могут иметь свой особенный предмет, выделяя в рамках общего предмета своей науки более дробные совокупности отношений.

Предмет – это то, как нам дана вещь, угол зрения, под которым мы её рассматриваем. Соответственно, в категорию предмета в ряде случаев входят не только те внутренние или внешние отношения объекта, которые нас интересуют, но сам наш интерес к этому объекту и весь теоретико-методологический аппарат, который мы используем для её исследования.

Дистинкция предмета и объекта была намечена Иммануилом Кантом, который различал “материю” познания и его “форму”, то есть способ, которым мы познаем элементы действительности. В современных терминах противопоставление предмета (Gegenstand) объекту (Objekt) впервые предложил в 1904 году австрийский философ Рудольф Амезедер. Другой австрийский философ Алексиус фон Мейнонг связал это различение с теорией интенциональности Франца Брентано и построил свою “теорию объектов” (Gegenstandtheorie), в которой трактовал предмет как акт данности объекта в переживании. Подобное понимание стало исходным для феноменологии Гуссерля, который, с одной стороны, провозгласил поворот философии “назад, к самим предметам”, но, с другой, определил их неотрывность от интендирующего сознания. Иными словами, феноменология – это попытка рассматривать только предметы, вынося объекты за скобки посредством феноменологической редукции.

Тем не менее, дистинкция предмета и объекта продолжает играть роль в естественных и социальных науках, поскольку позволяет отличить само эмпирическое поле исследования от тех задач, в свете которых это поле нам дано. В русской методологической мысли разработкой данной дистинкции занимались такие выдающиеся учёные, как Дмитрий Павлович Горский (“Вопросы абстракции и образования понятий”), основатель теории и практики деловых игр Георгий Петрович Щедровицкий (“Проблемы методологии системного анализа”), автор оригинальной версии общей теории систем Авенир Иванович Уёмов (“Вещи, свойства и отношения”).

Об ожидании

На “дело Йукоса” надо взглянуть и как на зеркало ожидания.

Что все ожидали от “ дела Йукоса”? Все пребывали в ожидании. Все ожидали чего-то, исходя из своих воспоминаний. Мол, если раньше было так, то и сейчас должно быть так. Но ожидания рушились, не оправдывались. Что было неверным, не истинным? Воспоминания об ожидании или неоправданность ожиданий, то есть неожиданность наступившей реальности? Ожидали абсурда или сами ожидания были абсурдом?

Ожидали преодоления абсурда, ожидали низвержения судейского произвола, ожидали образцового следствия, ожидали выдающихся судебных речей, ожидали покаяния, ожидали смягчения наказаний, ожидали самого правосудия. Ожидание питалось воспоминаниями и идеальными представлениями.

Само “дело Йукоса” положило начало новому воспоминанию, что есть начало нового ожидания. Нового ожидания нравственности, права, правосудия, предпринимательства, политики.

Сущность всякого правового процесса, особенно судебного – ожидание. Ожидание обвиняемого, потерпевшего, свидетеля, адвоката.

Ожидание есть субъективное состояние, в котором субъект воспринимает или переживает события не существующие, но такие, которые будут или не будут, могут или не могут, должны или не должны существовать.

Подавляющее большинство феноменов человеческого существования, почти все эти феномены – суть лишь те или иные формы ожидания. Тревога, производство, поэзия, война, прогресс, спорт, болезнь, суд, математика, лото, адвокатура, самоубийство, прокуратура, молитва, биржа, триллер – всё это ожидания.

Наши мимолетные переживания настоящего почти всегда сопряжены с ожиданием прекращения этих переживаний или ещё каких-нибудь последствий. Даже от воспоминаний мы ждём чего-то. Наши воспоминания всегда направлены в будущее, они чреваты результатами, мы обращаемся к ним, чтобы понять, чего ещё можно ожидать.

Обнаружить такой момент существования, такой поступок, который не был бы сопряжен с ожиданием, практически невозможно. Ожидание наполняет бытие, вдохновляет его и даже в каком-то смысле порождает. Оно придаёт ему форму и направление. Каждый из нас находится во власти ожиданий. Ожидание тотально. Оно настолько пронизывает нашу жизнь, что мы уже не можем отделить одно от другого. Мы не мыслим себя вне ожиданий. Более того, мы не мыслим вне ожиданий и окружающий нас мир: не только мы сами ожидаем от него чего-то, но и ему и его частям приписываем всевозможные ожидания.

Ожидания бывают также беспричинные (иррациональные) и причинные (рациональные). Беспричинное ожидание – это ни на чём не основанная вера. Его предмет – чудо, нечто считающееся невозможным или невероятным. Причинное ожидание имеет основание. Основанием всякого причинного ожидания является беспричинное ожидание, что одни и те же или существенно подобные друг другу события-причины при одних и тех же или существенно подобных друг другу условиях всегда или в существенном большинстве случаев влекут за собой одни и те же или существенно подобные события- следствия. Что ожидание причинности само по себе беспричинно – доказано многократно и разными способами: во II–III веках нашей эры у римского философа Секста Эмпирика, индийского философа Hагарджуны и китайского философа Го Сяна, в XI веке у арабского философа Аль-Газали, в XIV веке у английского и французского философов Уильяма Оккама и Hиколая из Отрекура, в XVII веке, опять-таки, у английского и французского философов Hикола Мальбранша и Джозефа Глэнвилла, наконец в XVIII веке – у английского философа Дэвида Юма. Последним, юмовским, доказательством наиболее активно пользуются современные учёные.

Как правило, причинные ожидания являются соединением ожидания причинности с воспоминаниями. Например, вспоминая, как однажды за прикосновением к огню последовал ожог, и ожидая, что за одинаковыми событиями всегда следуют другие одинаковые события, ожидают, что за прикосновением к огню всегда будет следовать ожог.

Причинные ожидания бывают пассивные и активные. Пассивные – это ожидания чего-то, что произойдет или не произойдет независимо от ожидающего, из-за каких-то посторонних причин. Активные – это ожидания того, что произойдет или не произойдет в зависимости от того, что сделает или не сделает ожидающий.

Ожидания любят выстраиваться в иерархию и таким образом создавать у ожидающего иерархическую картину мира.

По степени вероятия ожидаемого ожидания бывают механистические, виталистические, антропологические и теологические.

Механистические – это ожидания, что одна и та же причина может повлечь за собой одно и только одно следствие. Связь между причиной и следствием в этом случае носит характер абсолютной необходимости. Сфера подобных ожиданий называется физическим миром, или миром неживой природы. Здесь события связаны всеобщей, жесткой и неразрывной цепью механической причинности, и при повторяющемся воздействии на предмет всегда ожидается примерно одно и то же.

Виталистические – это ожидания, что одна и та же причина может повлечь за собой одно из ограниченного числа возможных следствий. Связь между причиной и следствием в этом случае носит характер определённой вероятности. Сфера подобных ожиданий называется жизнью, или миром живой природы. Здесь события связаны избирательной, гибкой и прерывистой паутиной живой причинности, и при повторяющемся воздействии на предмет ожидается, что он всякий раз может отреагировать по-разному, но в пределах определённого набора реакций. Простейшая форма жизни соответствует ожиданию, что за одной и той же причиной может последовать одно из двух возможных следствий.

Антропологические – это ожидания, что одна и та же причина может повлечь за собой одно из неограниченного числа возможных следствий. Связь между причиной и следствием в этом случае носит характер неопределённой вероятности. Сфера подобных ожиданий относится к человеку, поскольку он в данном случае обращает пассивные ожидания на самого себя: каковы могут быть последствия постороннего воздействия на него самого. Здесь события связаны через так называемую свободу воли, согласно которой при повторяющемся воздействии на предмет ожидается, что он может отреагировать как угодно, за исключением тех реакций, которые признаны для него невозможными.

Теологические – это ожидания, что одна и та же причина может повлечь за собой одно из ничем не ограниченного числа последствий. Сфера подобных ожиданий называется миром божественного. Здесь события связаны через абсолютную свободу, согласно которой при повторяющемся воздействии на предмет всякий раз можно ожидать чего угодно – без каких-либо ограничений. По сути, теологические ожидания как особый род причинных ожиданий возвращаются в сферу ожиданий беспричинных, поскольку в этом случае совершенно нельзя быть уверенным, что то или иное событие явилось следствием именно данной причины.

Все четыре сферы ожиданий носят исключительно условный характер, поскольку неизвестно, какие именно предметы на самом деле входят в каждую из них. В любой момент мы можем столкнуться (и сталкиваемся), что те объекты ожиданий, которые мы считали принадлежащими к одному миру, ведут себя как представители другого: неживые предметы – как живые (например, в микромире), животные – как люди, люди – как бесчувственные камни и так далее. Hе говоря уже о том, что очень часто ожидающие принимают отдельные неживые предметы, отдельных животных или отдельных людей за богов, которым всё возможно. Всё это позволяет говорить о “рабстве воли” человека, о свободе воли электрона, о том, что всё в мире есть божество (пантеизм) или подобно человеку (аналогия макро- и микрокосма) или, по крайней мере, одушевлено (панпсихизм). Одни ожидают, что все живые существа, и люди, и боги, подчиняются механистической причинности (крайний, лапласовский детерминизм), другие – что всё свободно и реагирует на воздействия единообразно по чистой случайности (крайний индетерминизм). Поскольку же любые ожидания в своём корне беспричинны, всякое разделение и объединение миров вероятия является лишь условием игры в причинность.

При активных ожиданиях причинность преображается в воздаяние, в виде кар и наград, и порождает систему императивов – что надо делать или не делать при тех или иных условиях, чтобы достичь или избежать тех или иных результатов.

Ожидание воздаяния со стороны высших сил мироздания – это религия. Высшие силы мироздания могут пониматься весьма различно. Чтобы ждать от них реакции на наше поведение, надо верить в них. Но некоторые верят, что каковы бы ни были эти силы, они совершенно равнодушны к нам, и что если однажды ваше поведение привело к хорошим результатам, это вовсе не значит, что в последующем подобная удача повторится. Они верят, что миром правит случай либо в виде безличного закона, либо в виде непредсказуемого божества. Всё течёт своим чередом, и полагаться можно лишь на везение, организованность и разумную вероятность.

Религиозность в собственном смысле слова основана на вере в такие высшие силы мироздания, которые способны разумно реагировать на наши поступки. Пусть даже в некоторых религиях они безличны и неодушевленны, однако автоматически оценивают, что мы сделали правильно, а что нет, и потому всегда справедливо воздают нам за наши дела.

Ожидание воздаяния со стороны земных сил – это право. Когда я знаю, что за определённые поступки от земных властей могут последовать определённые награды или наказания, я живу в праве. Если же в какой-то момент эти ожидания разрушаются и вместо награды я или кто-нибудь, кто живёт в той же сфере права, что и я, получаем наказания, а вместо наказания награду, или вместо более мягкого наказания более суровое – право разрушается. Наступает хаос ожиданий и ужас неопределённости.

“Дело Йукоса” – это зеркало ожидания воздаяния. Но какое? Прямое, кривое, боковое, перевернутое? “Дело Йукоса” может оказаться ложным или истинным. Но зеркальное отражение всегда истинно. Зеркало всегда правдиво отражает и саму ложь, и саму истину.