Раздел II. Политический смысл милосердия

Глава 1. Мессианство как основа республиканизма

Милосердие есть щит Государя.

Этот щит защищает его против бунта чиновников, в виде их подрывной, противоправной деятельности, и против стихийного народного восстания.

Отказываясь от милосердия, не заботясь о нём, Государь сам предаёт себя в руки недобрых стихий. Он перестаёт быть Государем, но остаётся всего лишь слабым человеком, претендующим на венец, который ему не принадлежит и принадлежать не может.

«Дело Йукоса» прекрасно показало, что любой, даже во всех отношениях выдающийся человек есть ничто перед грозной поступью судьбы и даже перед неизмеримо более слабыми вещами, такими как человеческий суд. Любой, даже тот, кто сегодня на вершине власти, может в одночасье стать несчастной жертвой. Никто из смертных не может претендовать на статус Царя в собственном смысле этого слова. Полагать иное – значит идти на кощунство.

Гностики, называя Ииуса “Христос”, и мусульмане, называя Его “аль-Масих”, часто упускают из виду, что эти имена подразумевают признание Иисуса мессией, то есть в буквальном смысле Царём, Который был обещан иудеям и Который самим Богом предназначен (помазан) установить некое идеальное правление. Христиане – это те, кто, в отличие от современных иудеев, признают в Галилеянине такого Царя. Что это может значить?

Если я называю Иисуса Христом, это значит, прежде всего, что я признаю Его своим личным Повелителем и Господином.

Когда читаешь, к примеру, “Хагакурэ”, в котором описывается идеал преданности самурая своему господину, подразумевающий не только тотальное послушание, но и постоянную готовность умереть за него, невольно вспоминаешь суфиев и шахидов, которые практикуют подобное “предание себя Богу”. Здесь личность земного господина заменяется личностью Бога.

Человек – негодный господин, он слаб и вполне может оказаться не только злодеем, но и ничтожеством. Самурая это не останавливает и он вообще должен пренебречь тем, кому именно он предан, но монотеист, напротив, считает, что подобное подчинение недостойно и даже преступно, и лишь один Бог достоин его. Такая позиция в значительной мере выводит монотеиста из-под власти земных правителей и снимает с неё, с этой власти, покров сакральной неприкосновенности. Покорившийся Христу не станет таким же образом покоряться никому другому, особенно если повеления этого другого расходятся с евангельскими заповедями. Здесь открываются перспективы революций и демократии.

“Если власть принуждает православных верующих к отступлению от Христа и Его Церкви, а также к греховным, душевредным деяниям, Церковь должна отказать государству в повиновении. Христианин, следуя велению совести, может не исполнить повеления власти, понуждающего к тяжкому греху. В случае невозможности повиновения государственным законам и распоряжениям власти со стороны церковной Полноты, церковное Священноначалие по должном рассмотрении вопроса может предпринять следующие действия: вступить в прямой диалог с властью по возникшей проблеме; призвать народ применить механизмы народовластия для изменения законодательства или пересмотра решения власти; обратиться в международные инстанции и к мировому общественному мнению; обратиться к своим чадам с призывом к мирному гражданскому неповиновению» (Основы социальной концепции Русской Православной Церкви. Приняты Юбилейным Архиерейским собором Русской Православной Церкви 16 августа 2000 года. Глава III, часть 5).

Возвращаясь к аналогиям с другими исповеданиями, можно сказать, что христианин должен брать пример преданности Христу, созерцая любые случаи беззаветной преданности у иноверцев. Если другие столь сильно преданы недостойному, с точки зрения христиан, предмету, то неужели христиане уступят им в преданности, имея перед собой предмет столь достойный?

Например, то, как Магомет был предан Аллаху, является для христиан примером того, как следует быть преданным Христу. Исламская мысль включает в себя не только глубоко личный аспект покорности Богу, но и политический. Таухид ар-рубубийа (единобожие господства) требует, чтобы Бог был признан единственным Законодателем и вообще единственным Повелителем. Подчинение властям, которые правят не на основе Божественных установлений, признаётся грехом (тагут), почти равным идолопоклонству. Для христиан это значит, что Христос – единственный Царь в буквальном, политическом смысле этого слова, и не может быть иных царей, кроме Него. Другими словами, любая монархия, а тем более признающая монарха помазанником и священным правителем, есть посягательство на единственность Христа и узурпация Его царского служения. Недаром в цезарепапизме и прочем в этом духе всегда усматривались элементы идолопоклонства, восходящие к культу римского императора. Что же говорить в таком случае о сторонниках Карловацкого раскола, требовавших включить в исповедание христианской веры преданность “православной монархии”.

Если Иисус единственный Царь и нет иных царей, кроме Него, то политическое устройство христианского государства может быть только республикой, а монархизм – пережиток дохристианского политического сознания.

Добавление. Помилование потому и является предпоследним актом преодоления судейского произвола, что есть ещё и последний – народное восстание против несправедливости. Когда и последняя надежда народа – Государь – не оправдывает себя, когда уже ничто, никакое разумное средство, не избавляет людей от давления абсурда и хаос захлёстывает повседневную жизнь, народу не остаётся ничего другого, как преодолевать тотальный абсурд разложившегося государства абсурдом стихийного выступления.

Глава 2. Свобода и смерть

Милосердие начинается с воспоминания об узниках. С мысленного сопереживания им в их страданиях. По сути, вся эта книга есть такое сопереживание, есть мысленное «хождение по мукам» и путешествие по безднам нашего «правосудия». Всякий, кто прочитал её от начала до конца, уже не станет поверхностно судить об осуждённых, не решится самонадеянно отмахиваться от ужаса неправосудности, не будет безоглядно повторять фельетонизмы средств всенародного оповещения.

Люди жестоки. Это, однако, не значит, что у нас нет надежды. Эта надежда есть одновременно и утешение узникам, и укор тем, кто пренебрёг милосердием.

Жизнь милосердна. Прежде чем человека постигнет какое-нибудь бедствие, она обязательно предупреждает его. Это предупреждение следует понимать буквально: по крайней мере однажды человеку даётся довольно ясный образ того, что его ждёт, если он будет продолжать в том же духе. Иными словами, перед любым бедствием у человека всегда есть момент решения – что делать с этим образом. Бедствия случаются после того, как человек соглашается с тем, о чём его предупредили. Он невидимо кивает этому образу: да, я готов на это, продолжать в том же духе мне дороже.

Отчего же многие люди, когда бедствия всё-таки случаются, винят кого угодно, только не себя, и отрицают, что их предупреждали? Оттого что у человека есть память, с которой он может сделать что угодно. Предупреждение забывается начисто, как будто его не было. Это даёт возможность снять с себя вину. Более того, со временем человек научается игнорировать предупреждения, он специально отупляет себя, чтобы ничего такого не знать. Вот почему глупость – тоже всегда плод свободного решения.

И такое бедствие, как смерть, всегда предваряется предупреждением. Причём далеко не одним, а множеством ясных предупреждений. К любой смерти ведёт длинная дорога, и нужно сделать очень много чего, согласиться очень много с чем, прежде чем равнодействующая всех этих решений приведёт к финальному результату. Речь идёт как о насильственной, так и о естественной смерти. Когда я живу насилием и грубым попранием разумных интересов людей, я заранее соглашаюсь, что такая жизнь мне мила и она стоит того, чтобы в конечном итоге меня убили. Когда я ем нездоровую пищу, вольно обращаюсь со сном и проч., я заранее соглашаюсь, что лучше в конечном итоге умереть, чем жить иначе. Потом, когда груз принятых решений уже неподъёмен, когда назад не повернуть, я сталкиваюсь с неизбежностью смерти и не желаю её. Но уже поздно. А о том, как я тысячу раз согласился с этим, я уже не помню.

И вот, перед нами вырисовывается жуткая картина: вереница моментов, когда люди соглашались на свою смерть, – все те миллиарды людей, которые уже умерли. Каждой смерти предшествовал по крайней мере один момент согласия. Каждую смерть, таким образом, можно счесть самоубийством.

“Кто соблюдет слово Моё, не увидит смерти вовек” (Ин. 8:51). Говорят, многие первые христиане верили в буквальное, физическое бессмертие для себя. Человек умирает, потому что соглашается умереть. Он соглашается, потому что жизнь в какой-то момент перестаёт быть достаточным мотивом, она перестаёт привлекать его, он устает от неё, её ценность становится меньше и уже не оправдывает присущих ей неприятностей. Поэтому выработка воли к жизни – это создание такой мотивации, которая сделает любовь к жизни независимой от преходящих обстоятельств, то есть практически вечной. А человек, который действительно хочет жить, всегда найдет способ, как избежать смерти. Ведь его всегда предупреждают. С другой стороны, буддизм обозначает жажду жизни как источник страданий. Жажда делает зависимым, ты становишься трусом, который способен на всё, лишь бы сохранить свою жизнь. Поэтому следует различать волю к жизни и жажду жизни. Первая свободна. Волящий к жизни способен рисковать ею ради каких-то высоких идеалов. Ведь жизнь ценна не столько сама по себе, сколько в связи с чем-то, что выше её. Непреходящий источник ценности жизни трансцендентен жизни.

Достоин бессмертия только тот, кто способен отдать свою жизнь за нечто более высокое. Таким образом, это не трусливая пассивность, не уступчивость всем и вся, а жизнь деятельная. Но деятельная жизнь обязательно наступит на хвост других жизням, и они в ответ захотят уничтожить её. Таким образом, смерть, если и не неизбежна, то очень вероятна. Она постоянно нависает. Чтобы преодолеть её, надо иметь волю воскреснуть. Надо так любить жизнь, чтобы, даже если тебя уничтожат, восстать из мёртвых. Один такой Пример мы знаем.

Примечание. Занимательная танатология.
Итак, мы умираем, потому что так хотим. Хотим же мы так потому, что неверно обходимся со вдохновением, которое щедро даруется нам. В итоге вдохновение жить и творить превращается во вдохновение умереть (а иногда – и убивать).
Смерть бывает двух видов.
Первая – это когда человек сдается, опускает руки. Жизненная борьба его утомляет, он не видит больше смысла продолжать её. Это смерть-поражение. Человек не выполнил того, что намечал, соскочил с полдороги.
Вторая – это когда человек сделал что хотел, выполнил задуманное, и у него больше нет причин оставаться. Это смерть-пенсия. В этом случае истинная причина – выбор такой миссии, которая заведомо меньше жизни. Это не значит, что подобная миссия всегда ничтожна или что её легко выполнить. Напротив, она может быть сложна и благородна, просто она в принципе допускает ситуацию, что ты её выполнил и теперь тебе нечего больше делать. Вырастил детей – пора и на покой. Жил праздно – и помереть не жаль. Отомстил врагу – жить больше незачем. Создал могучую империю (банк, клан и тому подобное) – можно и на тот свет.
Оба вида смерти могут быть сопряжены как с естественными, так и с насильственными причинами. В первом случае человек просто перестаёт беречь себя, отпускает сдерживаемые недуги, прекращает бороться за свою жизнь. Во втором случае человек ищет смерть, бросается в гущу опасности, провоцирует недругов.
Оба вида смерти могут быть сопряжены как с ожидаемыми, так и со “случайными” причинами. В первом случае человек запускает течение долговременных процессов, так что в конечном итоге наступает момент, когда назад не повернуть. Во втором случае человек отключает своё внимание, перестаёт следить за обстановкой и даже ввергает себя в рискованные обстоятельства.
Довольно часто люди чуть не с детства планируют свою смерть. В культурах даже формируются идеалы смерти. Смерть в бою, с мечом в руке. Смерть в собственной постели, в окружении многочисленных родных и близких. Смерть на сцене. Смерть пьяным во сне. Смерть от блаженства. Умереть молодым и красиво смотреться в гробу. Умереть убелённым сединами и насыщенным жизнью.
Учитывая всё это, трудно говорить, что смерть настигает нас. Скорее, это мы настигаем её и заставляем работать.

Добавление. Христианское учение можно изложить самыми разными языками (имеется в виду, конечно, не лингвистика), и оно от этого нисколько не пострадает, даже наоборот. Например, можно изложить его в буддийских понятиях. Бога-Творца можно осмыслить как определённый аспект или пласт нашего ума, который связан с творческим вдохновением и вообще с Жизнью. Воздаяние – как тот способ, которым личность решает усвоить свою меру вдохновения. Ад – как оторванность от Источника вдохновения, как омертвелость.
Простор для подобных изложений и толкований задан мистиками монотеизма. Даже в исламе мы встречаем такие аллегории, что остаётся только позавидовать свободе духа их авторов. Крайне важной тенденцией является проецирование библейских сюжетов на нашу повседневную жизнь. Например, Ибн Араби истолковал таким образом историю всемирного потопа. Ной – это каждый из нас. Потоп – это бурный житейский океан. Ковчег – это следование Божьим заповедям. У кого ковчег скроен крепко – тот спасётся.
Если ад – это наша жизнь, то сошествие Иисуса в ад – это его пришествие к нам, к обитателям последующих времён. Это именно мы испытываем омертвелость, ведём существование теней и не видим никакого выхода, постепенно двигаясь к окончательной смерти. И мы такие же, как все мертвецы прошлого. Разница лишь в том, что стены нашего ада разрушены. И мы можем в любой момент покинуть его. Если только откликнемся на зов.
Согласно Преданию Иисус сошёл в ад в виде призрака, тени – такой же, как и все прочие. И именно в виде призрака Он существует и проповедует среди нас. Некоторые из нас вообще считают, что Он только миф, за которым нет никакого бытия. Другие допускают, что Он жил когда-то, но не верят в Его воскресение. Для всех считающих так – Он мёртв и существует только в виде тени, сплетённой из каких-то обрывочных слухов, медийных симулякров, затёртых клише. Из всего этого сплетены и мы сами.
Ад не вне нас, он внутри. Легче разрушить внешние стены, чем внутренние. То, что происходит с нами, лишь некоторое отражение того, что происходит внутри нас. Достаточно изменить себя, чтобы изменить мир вокруг себя. Но мы бессильны это сделать. Потому что не представляем, как это возможно. Потому что не знаем, что ждёт нас там, за стенами, и боимся этого. Потому что верим во всемогущество и тотальность своего внутреннего ада. Вот почему должен был появиться Кто-то по ту сторону стен. “Се, стою у двери и стучу”. Он разбил засовы и зовет на свободу.
Мы можем откликнуться и воскреснуть. С некоторого момента ад бессилен удержать нас, если мы захотим уйти. В нём появилась Дверь. Но чтобы воскреснуть, надо сбросить с себя оболочку из всех этих мёртвых символов и фрагментов. Надо уничтожить это роговое тело, чтобы вызволить из него живую субстанцию. Иными словами, в каком-то смысле нужно умереть. Как говорится в текстах Предания, “умереть для смерти, чтобы воскреснуть для жизни”.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.
ПОМИЛОВАНИЕ: ВОЛЯ ГОСУДАРЯ ПРОТИВ ПРОИЗВОЛА СУДЕЙ И АТРОФИИ АДВОКАТУРЫ