Человек увидал в небе золотой шар

© Перевод А. Сергеев

 

 

Человек увидал в небе золотой шар;

Он полез за ним

И в конце концов добрался к нему –

Шар был глиняный.

 

И вот что странно:

Когда человек вернулся на землю

И опять посмотрел в небо,

Там был золотой шар.

И вот что странно:

Это был золотой шар.

Клянусь небом, это был золотой шар.

 

 

«Я блуждал в пустыне…»

© Перевод В. Британишский

 

 

Я блуждал в пустыне.

И воскликнул:

«Господи, возьми меня отсюда!»

Голос промолвил: «Это не пустыня»;

Я воскликнул:

«Да, но –

Этот песок, этот зной, этот пустой горизонт»,

Голос промолвил: «Это не пустыня».

 

 

«Думай, как думаю я, – сказал человек…»

© Перевод В. Британишский

 

 

«Думай, как думаю я, – сказал человек, –

А иначе ты гнусная тварь:

Ты жаба».

Подумавши немного, я сказал:

«Пусть уж я буду жаба».

 

 

«Друг, твоя белая борода уже до земли…»

© Перевод В. Британишский

 

 

Друг, твоя белая борода уже до земли.

Что ж ты стоишь, уповающий?

Уж не надеешься ли узреть это въяве

В свои ветхие дни?

Уж не надеешься ли узреть

Своими дряхлыми глазами

Триумфальный марш справедливости?

Друг, не жди.

Уноси свою белую бороду

И свои дряхлые глаза

В более благоприятные страны.

 

 

КНИГА МУДРОСТИ

© Перевод А. Сергеев

 

 

Я встретил пророка.

Он держал в руках

Книгу мудрости.

– Господин, – попросил я, –

Позволь почитать.

– Дитя, – начал он.

– Господин, – перебил я, –

Не думай, что я дитя,

Ибо я уже знаю много

Из того, что ты держишь;

Да, много.

 

Он улыбнулся.

И он открыл свою книгу

И показал мне.

Странно, что я так внезапно ослеп.

 

 

ВОЙНА ДОБРАЯ

© Перевод А. Сергеев

 

 

Не плачь, дева, ибо война добрая.

Из‑за того, что твой милый безумно взмахнул руками

И напуганный конь понесся дальше один,

Не плачь.

Война добрая.

Хриплые громкие барабаны полка,

Мелкие души, стремящиеся к борьбе,

Эти люди созданы для муштры и смерти.

Необъяснимая слава витает над ними,

Велик бог войны и его царство –

Поле и в поле тысяча мертвых.

Не плачь, дитя, ибо война добрая.

Из‑за того, что отец твой рухнул в желтых траншеях,

Рвал на себе мундир, захлебывался и умер,

Не плачь.

Война добрая.

Быстрое яркое знамя полка,

Орел с золотым и алым гребнем,

Эти люди созданы для муштры и смерти.

Обучи их искусству смертоубийства,

Покажи им величие славных побоищ

И поле и в поле тысячу мертвых.

Мать, скорбное сердце твое смиренно склонилось

Над сияющим светлым саваном сына,

Не плачь.

Война добрая.

 

 

Я ОБЪЯСНЯЮ

© Перевод А. Сергеев

 

 

Я объясняю, зачем серебристый корабль плывет в ночи,

И удар каждой грустной отвергнутой им волны,

Гаснущий гул устремленного вдаль стального корпуса,

Далекую перекличку матросов,

Новую тень на темно‑серой ночи,

И угасанье упавшей звезды.

После – пустыня, большая пустыня вод

И мягкий плеск черных волн

Надолго и в одиночестве.

 

Запомни же, о корабль любви,

Ты покидаешь эту большую пустыню вод

И мягкий плеск черных волн

Надолго и в одиночестве.

 

 

ГАЗЕТА

© Перевод А. Сергеев

 

 

Газета – собрание полуправд,

Громкие крики мальчишек миля за милей

Доносят ее нелепое мнение

До миллиона насмешников и сострадателей.

Семьи сбиваются в кучу у очага

И с восторгом читают о смерти жестокой любви.

Газета – судилище,

Где каждого судит старательно, несправедливо

Убожество честных людей.

 

Газета – базар,

Где мудрость торгует своей свободой,

А толпы венчают арбузные головы.

Газета – игра, в которой

Ее просчеты приносят ей выигрыш,

А искусство противника идет ему на погибель.

Газета – символ,

Летопись бесполезной жизни,

Собрание гулких сплетен,

Средоточие вечной тупости,

Идущей по миру, не зная преград,

Из отдаленных столетий.

 

 

ПУТНИК

© Перевод А. Сергеев

 

 

Путник

Набрел на дорогу к истине

И изумился:

Так густо она заросла травой.

– Ба! – сказал он, –

Я вижу, давным‑давно тут

Никто не ходил. –

И вдруг он заметил, что каждая

Травинка – нож.

– М‑да, – заключил он, –

Конечно, должны быть другие дороги.

 

 

«Для девушки…»

© Перевод В. Британишский

 

 

Для девушки

Море было голубая долина,

Где жили крошечные гномы пены

И пели.

 

Для моряка с погибшего судна

Море было мертвые серые стены,

Гигантски пустые,

На которых, однако, в роковую минуту

Была написана

Мрачная ненависть Натуры.

 

 

«Солнечный луч, скользящий вдоль мрачных стен…»

© Перевод В. Британишский

 

 

Солнечный луч, скользящий вдоль мрачных стен.

Стыдливая голубизна забытых небес.

 

Несущийся к Господу мощный гимн,

Песнь крушений и криков,

Грохот колес, цокот копыт, колокольный звон,

Гул приветствий, прощаний, признаний, надгробных плачей,

Возгласы радости, глупости, предостереженья, отчаянья,

Невнятные звуки звериных фраз,

Псалмодии цветущих роз,

Визг перепиливаемых деревьев,

Бессмысленный гомон куриц и мудрецов,

Нестройный гвалт, вопиющий аж к звездам глас:

«Боже, спаси нас!»

 

 

«Жил‑был человек – деревянный язык…»

© Перевод В. Британишский

 

 

Жил‑был человек – деревянный язык

И пробовал петь

И поистине жалкие были потуги

Но был один который слушал

Как колотится деревянный язык

И понимал о чем тот человек

Пытается петь

И певец был рад ибо он был понят.

 

 

«Если ты ищешь друга среди людей…»

© Перевод В. Британишский

 

 

Если ты ищешь друга среди людей

Помни: они рекламируют свои товары.

Если ты просишь бога за этих людей

Помни: они рекламируют свои товары.

Если ты ищешь блага для этих людей

Помни: они рекламируют свои товары.

Если ты хочешь предать проклятью людей

Помни: они рекламируют свои товары.

Рекламируют свои товары

Рекламируют свои товары

Если ты хочешь привлечь вниманье людей

Помни:

Помоги или помешан им рекламировать их товары.

 

 

«Серая, бурливая улица…»

© Перевод В. Британишский

 

 

Серая, бурливая улица,

Пульсирующая грохотом.

Вдруг – похоронный кортеж,

Несколько черных карет,

С трудом прокладывающих путь

Через бездну бизнеса.

И мальчишки пытаются рассмотреть

Чужое горе за занавесками.

Наемные люди гонят и в хвост и в гриву,

Торопятся к кладбищу, к концу этой церемонии.

 

Да, кончай это дело.

Гони, кучер, гони.

Хлещи лоснящихся тварей.

Галоп – галоп – галоп.

Покончим с этим быстрее.

 

ПОЛ ЛОРЕНС ДАНБАР

 

КРУГОМ ЛИЧИНЫ

© Перевод А. Ибрагимов

 

 

Кругом личины. Нрав наш пылкий

Скрывают лживые ухмылки.

Мы весело, до хрипоты,

Смеемся, искривляя рты,

Но боль – в биенье каждой жилки.

 

Мир счета не ведет слезам,

Карает правых и безвинных.

Благодаренье небесам –

Кругом личины.

 

Отчаянье – все безысходней.

Но мы смеемся. Сын Господний,

Нас милости своей сподобь!

Поем, хоть под ногами топь, –

И что нам до врагов злочинных, –

Кругом личины.

 

 

УЧАСТЬЕ

© Перевод А. Ибрагимов

 

 

Я знаю, как птица рвется из клетки

В тот утренний час, когда во дворе

Ветер тихонько волнует ветки

И первый бутон – небывалой расцветки –

Глаза открывает навстречу заре.

Его аромат – как зов отдаленный.

Я знаю муки птицы плененной.

 

Я знаю, в какой жестокой тоске

Колотится птица пушистой грудкой

О прутья стальные. Сидеть на шестке

С одною мечтой: от земли вдалеке

Мчаться и мчаться пружины раскруткой.

Я знаю, какая боль и печаль

Бросает пленную птицу на сталь.

 

Я знаю, что́ птица поет в темнице,

Увидев неба клочок голубой.

Не радостно – горько бедной певице.

Сердечко ее к свободе стремится,

И песни полны горячей мольбой…

Устала она. Нет сил томиться.

Я знаю, что птица поет в темнице.

 

 

МОЙ ИДЕАЛ

© Перевод А. Ибрагимов

 

 

Признаться, не люблю господ,

Чванливый люд поместный.

Мне по душе простой народ,

Доверчивый и честный.

Не слишком грубый и не злой,

Само собой понятно.

А что до всяких мелочей –

Есть и на солнце пятна.

 

Я только не терплю тех, в ком

Сплошная ложь, притворство.

Бывает, смотрит добряком

Подлец с душою черствой.

Но переигрывает он.

Обманщика, пролазу,

Хоть и в короне золотой,

Я распозна́ю сразу.

 

Хороший вкус – нам лучший дар.

Не скрою, мне приятно,

Когда мужчина, юн ли, стар,

Одет к лицу опрятно.

Наряды – женской красоте

Достойная оправа,

И капелька тщеславья нам

Не помешает, право.

 

И все же не в одежде суть.

Не обольщайтесь лоском.

Я вижу много прощелыг,

Укрытых в платье броском.

И часто следует успех

За голью, с виду жалкой, –

Из тех, что превосходят всех

Отвагой и смекалкой.

 

Я не люблю господский круг –

Мне те друзья и братья,

Чьих крепких, мускулистых рук

Не разомкнуть пожатья.

А тот, кто не держал вовек

Ни заступа, ни грабель, –

Пустой, ничтожный человек:

Он сам себя ограбил.

 

Не высшая ли это честь –

Упорно, понемногу

К вершине собственным трудом

Прокладывать дорогу?

Отныне – истинный король –

Ты обретешь величье, –

И что тебе насмешек рой,

И брань, и злоязычье?

 

Сидеть и ждать, пока добро

Придет само, напрасно.

Вперед! На поиски его

Ступай тропой опасной!

Верши, без липших слов, твой долг.

Будь тверд, забыв о страхе, –

И мир откроется тебе

Во всем своем размахе.

 

А где добро, там честь всегда.

Извечно их содружье.

Не меч разящий, не свинец, –

Они – твое оружье.

Твори ж добро, его одно –

И счастья полнокровье

Узнаешь. Ты богат. Бедно́

Господское сословье.

 

 

ДОЛГ

© Перевод А. Ибрагимов

 

 

Не рассчитаться, хоть режь.

За однодневный мятеж

Долгие годы расплатой

Муки души распятой.

 

Долг, что тащу на горбу,

Видно, в гробу погребу.

Там, обездоленный сроду,

Мир обрету – и свободу.

 

Думал: какая беда,

Все уплачу без труда,

Но не учел я роста.

Рост‑то чудовищный просто!

 

 

УТРЕННЯЯ ЗАРЯ

© Перевод А. Ибрагимов

 

 

Херувим в одежде белоснежной

Ночь поцеловал с улыбкой нежной.

Пробудилась спящая, горя

Маковым огнем. Взошла заря.

 

 

ВОЗДАЯНИЕ

© Перевод А. Ибрагимов

 

 

Так глубоко любил я,

Так долго, что Царь Небесный,

Являя свое милосердье,

В дар ниспослал мне песни.

 

Так безнадежно любил я,

Пел – и сипел так надрывно,

Что смерть ниспослал мне Всевышний

В своей доброте неизбывной.

 

 

ЛЮБОВНАЯ ПЕСНЬ НЕГРА

© Перевод Э. Шустер

 

 

Я вчера с любимой был –

Красота, ей‑богу.

Нежно ручку ей сдавил –

Красота, ей‑богу.

Слышал вздох, один, другой,

Видел блеск в глазах живой

И улыбок пил настой –

Красота, ей‑богу.

 

Слышал ветра шум в сосне –

Красота, ей‑богу.

Что‑то птахи пели мне –

Красота, ей‑богу.

А поняв ее намек,

Обмер с головы до ног,

Все мне было невдомек –

Красота, ей‑богу.

 

И, обняв ее слегка, –

Красота, ей‑богу.

Начал я издалека –

Красота, ей‑богу.

Любишь? Дай тогда ответ!

Любишь так, как я, иль нет?

А она: – Здесь ярок свет! –

Красота, ей‑богу.

 

ЭДВИН АРЛИНГТОН РОБИНСОН

 

СОНЕТ («О, где Поэт – чтоб светочем для нас…»)

© Перевод А. Сергеев

 

 

О, где Поэт – чтоб светочем для нас

Из мертвой зыбкой серости сверкнуть,

И Муз, вдали блуждающих, вернуть,

И новым светом затопить Парнас;

И в бегство мелких обратить пролаз,

Мастачащих без сердца, как‑нибудь

Стишки, которым уготован путь,

Блеснув на миг, навеки сгинуть с глаз.

 

Что означает наш бездарный век?

В нем, как всегда, цветок и человек,

И солнца свет, и смена лет и зим.

Неужто же в столетьях тот исчез,

Кто стяг срывает с запада небес

И крестит время именем своим?

 

 

КРЕДО

© Перевод А. Сергеев

 

 

Я не найду пути: глухой покров

Завесил путеводные светила;

И в воздухе бездушном все застыло,

Лишь временами долетает зов

Могучей музыки из тех краев,

Где упражнялась ангельская сила,

И упражненье ненароком свило

Венок из мертвых листьев без цветов.

 

Ни проблеска, ни звука, все мертво.

Чему, страшась и радуясь, пропеть я

В ужасной мутной мгле хочу ответ?

Сквозь все, над всем и за чертой всего

Мне вести шлют далекие столетья,

Я чувствую грядущий в славе Свет.

 

 

УОЛТ УИТМЕН

© Перевод А. Сергеев

 

 

И отзвучали песни. Человек,

Который пел их, сделался понятьем,

Как Бог, как жизнь и смерть и как любовь.

Но мы настолько слепы, что не в силах

Прочесть того, что написали сами,

Или того, что вера начертала:

Мы недоумеваем.

 

Так песня воплотилась в человека,

А человек преобразился в песню.

Сегодня большинство его не слышит:

Чрезмерно высоко, чрезмерно чисто

Для слуха нашего его искусство,

Чрезмерно радостно и слишком вечно.

Но те немногие, что слышат, знают,

Что завтра он споет для всех на свете,

И все его услышат.

 

Не отзвучали песни. Лучше скажем,

Что спетое не может отзвучать

И что понятия не умирают.

Когда мы человеческие буквы

Наносим на гранит или песок,

Мы пишем их навеки.

 

 

ЛЮК ГАВЕРГОЛ

© Перевод А. Сергеев

 

 

У западных ворот, Люк Гавергол,

Где по стене багрянцем плющ зацвел,

Встань в сумерках и жди среди теней,

И листья вдруг зашепчутся о ней,

И, как слова, зашелестит их шелк;

Она зовет, чтоб ты туда пришел.

У западных ворот, Люк Гавергол –

Люк Гавергол.

 

О нет, ни проблеска не даст восток,

Огнистый мрак в твоих глазах глубок;

Но там, где запад мрачно пышет так,

Быть может, сам же мрак прикончит мрак:

Кровавит лист самоубийца‑бог,

И ад наполовину рай облек.

О нет, ни проблеска не даст восток –

Не даст восток.

 

Из гроба я хочу тебе шепнуть,

Чтоб поцелуй ослабить как‑нибудь,

Тот, что всегда горит на лбу твоем

И, ослепив, влечет одним путем.

Поверь, что к ней ведет один лишь путь,

Он горек, но не может обмануть.

Из гроба я хочу тебе шепнуть –

Тебе шепнуть.

 

У западных ворот, Люк Гавергол,

Где плющ багряный по стене зацвел,

Где ветры рвут обрывки мертвых слов

И не хотят разгадывать их зов,

Не чувствуют, что шепчет листьев шелк,

Там ждет она, чтоб ты туда пришел.

У западных ворот, Люк Гавергол –

Люк Гавергол.

 

 

РИЧАРД КОРИ

© Перевод И. Кашкин

 

 

Когда под вечер Кори ехал в сад,

Мы с тротуаров на него глазели:

Он джентльмен был с головы до пят,

Всегда подтянут, свеж, приветлив, делен.

 

Спокойствие и мощь он излучал,

Гуманностью своею был известен.

О, кто из нас за кружкой не мечтал

Стать мильонером, быть на его месте!

 

Он был богат – богаче короля,

Изысканный, всегда одет красиво.

Ну, словом, никогда еще земля

Такого совершенства не носила.

 

Трудились мы не покладая рук,

Частенько кто‑нибудь из нас постился,

А Ричард Кори процветал – и вдруг

Пришел домой, взял кольт и застрелился.

 

 

МИНИВЕР ЧИВИ

© Перевод А. Сергеев

 

 

Минивер Чиви свой удел

Клял и поры своей стыдился,

Худел, мрачнел и сожалел,

Что он родился.

 

Минивер, предан старине,

Пожалуй, если увидал бы

Рыцаря в латах на коне,

То заплясал бы.

 

Минивер всех людских забот

Бежал и знал свое упрямо:

Афины, Фивы, Камелот,

Друзья Приама.

 

Минивер плакал, что с былой

Славой ослабли нынче узы, –

Бредет Романтика с сумой

И чахнут Музы.

 

Минивер в Медичи влюблен

Заочно был, прельстясь их званьем, –

Как жаждал приобщиться он

К их злодеяньям!

 

Минивер будничность бранил,

Узрев солдата в форме новой,

И вспоминал про блеск брони

Средневековой.

 

Минивер золото презрел,

Но забывал свое презренье,

Когда терпел, терпел, терпел,

Терпел лишенья.

 

Минивер Чиви опоздал

Родиться и чесал в затылке,

Кряхтел, вздыхал и припадал

В слезах к бутылке.

 

 

ДЖОН ГОРЭМ

© Перевод А. Сергеев

 

 

– Что ты вдруг решил сюда прийти, Джон Горэм,

И зачем прикинулся, что скорбен и уныл?

Рассмеши иль отпусти меня, а то при лунном свете

Я тебе напомню слово, о котором ты забыл.

 

– Я пришел тебе сказать, о чем луна, быть может,

Шепчет и кричит тебе ночами целый год,

Я пришел тебе сказать, какая ты, Джейн Уэйленд,

И пускай тебя хоть это малость в чувство приведет.

 

– Ну‑ка, объясняйся до конца, Джон Горэм,

А не то скользну я и исчезну стороной

И по пальцам не сочтешь ты всех моих путей‑дорожек

И следов моих не сыщешь там, где толпы шли за мной.

 

– Жаль, что ты не видывала толп, Джейн Уэйленд,

Верно, ты могла бы покорять их при луне.

Только я исчезну первым, это я хочу исчезнуть,

И когда меня не будет, ты не вспомнишь обо мне.

 

– Так‑то ты сказал, какая я, Джон Горэм?

Видно, мне самой тебя придется развлекать.

Погляди‑ка, вон луна тебе какие строит рожи,

Притворись хоть на минутку, что не хочешь убегать.

 

– Ты – то самое, что в мае меж цветов порхает

И цветком взлетает на мгновенье в небосвод,

Ты – то самое, что ночью ловит мышь, Джейн Уэйленд,

Поиграет с ней, а после для забавы загрызет.

 

– Не был ты мне мышью никогда, Джон Горэм,

Как тебе не стыдно даже думать о таком?

Складно сказку сочинил ты, но не более, чем сказку, –

Не была тебе я кошкой, не была и мотыльком.

 

– Нынче ночью ровно год, как я гляжу и вижу –

То крадется кошка, то мелькает мотылек.

Целый год я вижу их, а не тебя, Джейн Уэйленд,

Ты их спрячь или убей, чтоб я тебя увидеть мог.

 

– Посмотри получше на меня, Джон Горэм,

Не дури, подвоха не ищи в моих словах!

Я ведь женщина всего лишь, протори ко мне тропинку

И не требуй объяснений и раскаяний в грехах.

 

– Поздно, слишком поздно ты зовешь, Джейн Уэйленд,

И луна напрасно изливает благодать

На ненужные осколки позабытого былого,

О котором нам с тобою больше нечего сказать.

 

 

БЬЮИК ФИНЗЕР

© Перевод А. Сергеев

 

 

Когда‑то миллион его

С процентов распухал,

Но алчность подвела его,

И миллион пропал,

И надломился человек,

Утратив капитал.

 

А годы шли, и кто‑то вслед

За ними уходил,

Но год пришел, и тот пришел,

О ком весь мир забыл,

Пришел, но вовсе не таким,

Каким когда‑то был.

 

Дрожащий голос, тусклый взгляд,

Поникшие черты,

В одежде – лоск отчаянья,

Опрятность нищеты,

В душе – о призрачных деньгах

Безвольные мечты.

 

Он знает, что в большой игре

Он больше не игрок,

Он жалко смотрит вам в глаза,

Боясь прочесть упрек

Того, кто стать несчастнее,

Чем он, несчастный, мог.

 

Он постоянно просит в долг,

Мы не вступаем в спор,

Он никогда не отдает,

Но просит до сих пор, –

Докучлив, как былой просчет,

Бесплоден, как позор.

 

 

EPOS TYPANNOS [39]

© Перевод А. Сергеев

 

 

До сей поры ее страшит

Былое ослепленье;

Один его любезный вид

Внушает отвращенье;

Но что такое вид и страх,

Когда в клонящихся годах

Ей в одиночестве, впотьмах

Влачиться по теченью?

 

Хотя давно она умом

Проникла в суть Иуды,

Любви упрямой нипочем

Соседей пересуды,

А гордость – не одна она

Союзу их подчинена…

А он томится у окна,

Он и его причуды.

 

Его влекут в морской простор

Невидимые нити,

Цветистый осени убор

Лишь прибавляет прыти;

И пусть он ей все время врет –

Так недвусмыслен жизни ход,

Что вдруг она к нему прильнет

С мольбою о защите.

 

С кружащейся в глазах листвой

Вселяется смятенье;

Прибой гудит за упокой

Пустого обольщенья;

И дом с любовью неживой

Стал ей спасительной норой;

А городок звенит струной

Прямого осужденья.

 

Мы скажем вам, стуча по лбу,

Все то, что есть на деле,

Как будто чью‑нибудь судьбу

Хоть раз понять сумели,

Как будто дар нам вещий дан

И на ее самообман

Ее глазами сквозь дурман

Мы много раз смотрели.

 

И вот – мы к ним не пристаем;

Уж коль они такие,

Пускай колеблются вдвоем

По прихоти стихии;

Они же, говоря всерьез, –

Чета безлиственных берез

Или к пучине под откос

Бредущие слепые.

 

 

ПАМЯТИ ОДНОЙ ДАМЫ

© Перевод А. Сергеев

 

 

Навек померкла глубь очей,

Избытком света осиянных,

Отныне в них покров ночей

На сокровенных сердца странах;

И где найти такой язык,

Чтоб передать, как многолик

И звонок вился дней ручей

В игре причуд ее нежданных.

 

Божественная красота

Осталась как воспоминанье,

Любовь язвившие уста

Теперь не просят оправданья,

Чело безоблачное там,

Где Кронос счет ведет годам,

А грудь лилейная пуста

И неподвижна без дыханья.

 

Разрушить эту благодать

Законы бытия успели –

Ей больше не затрепетать

Ни в танце, ни у колыбели;

И мы, в ее вникая суть,

Давно знакомый видим путь,

Которым все за пядью пядь

К последней отступаем цели.

 

 

ЕЕ ВОЗЛЮБЛЕННЫЙ

© Перевод А. Сергеев

 

 

Пусть он скажет все всерьез

Или выберет минутку

И поплоще ляпнет шутку,

Чтобы отвести вопрос,

Пусть он станет колдовать,

Чтобы вопреки рассудку

Опасенья отогнать.

 

Пусть сорочьим словом он

Передаст, как снег лучится,

Пусть поможет убедиться,

Что у года нет времен

И хорош любой приют, –

Все ж, куда бы ей ни скрыться,

Опасенья оживут.

 

 

ТЕМНЫЕ ХОЛМЫ

© Перевод А. Сергеев

 

 

Под вечер в тающих холмах

Закат плывет, как золотой

Фанфарный звук, покоя прах

Бойцов, уснувших под землей,

Уходит солнца легион,

И тают темные холмы,

И до утра конец времен

И вечный мир средь вечной тьмы.

 

 

ДОМ

© Перевод А. Сергеев

 

 

Они все десять безмятежных лет

Безмолвно друг у друга просят взгляда

И счастливы, что стены их – преграда

Меж ними и толпой житейских бед

И толпами людей вовне, что нет

В воспоминаньях их ни капли яда,

Но лишь покой и в довершенье лада –

Разумного молчания обет.

Им вместе б столько лет не протянуть,

Когда бы знать ей, что его морщины –

Другой, далекой женщины печать,

Иль если б он ей в душу мог взглянуть

И увидать далекий блеск мужчины,

Который ей бы мог принадлежать.

 

 

НОВЫЕ ЖИЛЬЦЫ

© Перевод А. Сергеев

 

 

И вот ему пришлось в конце концов

Узнать, как неустойчивы и тленны

Его уюта крепостные стены

При натиске невидимых врагов;

Когда с подпольной злобы спал покров,

Он обнаружил вдруг, что перемены –

Как ни были малы и постепенны –

Чреваты разрушением основ.

Когда ж неведомо откуда в дверь

Его случайно отпертого дома,

Галдя, ввалились новые жильцы,

По буйству их он понял, что теперь

До собственного дожил он разгрома

И мир его присвоят подлецы.

 

 

ВЕЧЕРИНКА МИСТЕРА ФЛАДА

© Перевод А. Сергеев

 

 

Однажды ночью старый Ибен Флад

На полдороге между городком

И той забытой будкой на горе,

В которой был его последний дом,

Остановился, ибо не спешил,

И, сам себе ответив на вопрос,

Что любопытных нет ни впереди,

Ни сзади, церемонно произнес:

 

– Ах, мистер Флад; опять на убыль год

Идет среди желтеющих дубрав;

«Пернатые в пути», – сказал поэт, –

Так выпьем за пернатых! – И, подняв

Наполненную в лавочке бутыль,

Он сам себе под круглою луной

С поклоном отвечал: – Ах, мистер Флад,

Ну, разве за пернатых по одной.

 

В бесстрашных латах раненых надежд

Среди дороги, горд и одинок,

Он возвышался, как Роландов дух,

Вотще трубящий в молчаливый рог.

А снизу из темнеющих домов

Приветный, еле различимый хор

Былых друзей, ушедших навсегда,

Касался слуха и туманил взор.

 

Как мать свое уснувшее дитя,

С великим тщаньем, чтоб не разбудить,

Он опустил бутыль, держа в уме,

Что в жизни многое легко разбить;

Но, убедившись, что бутыль стоит

Потверже, чем иные на ногах,

Он отошел на несколько шагов

И гостя встретил словно бы в дверях:

 

– Ах, мистер Флад, пожалуйте ко мне,

Прошу! Давненько я не видел вас.

Который год уж минул с той поры,

Когда мы выпили в последний раз. –

Он указал рукою на бутыль

И дружески привел себя назад

И, соглашаясь, сипло прошептал:

– Ну как не выпить с вами, мистер Флад?

 

Благодарю. Ни капли больше, сэр.

Итак, «мы пьем за старые года». –

Ни капли больше пить его ему

Уговорить не стоило труда,

Поскольку, обнаружив над собой

Две полные луны, он вдруг запел,

И весь ночной серебряный пейзаж

Ему в ответ созвучно зазвенел:

 

– «За старые года»… – Но, захрипев,

Он оборвал торжественный зачин

И сокрушенно осмотрел бутыль,

Вздохнул и оказался вновь один.

Не много проку двигаться вперед,

И повернуть назад уже нельзя –

Чужие люди жили в тех домах,

Где отжили старинные друзья.

 

 

НОВАЯ АНГЛИЯ

© Перевод А. Сергеев

 

 

В краю, где вечно воют норд‑норд‑осты

И мерзнут ноги школьников зимой,

Смущен и зачарован тот герой,

Кто, впав в лирические перехлесты,

Безумные выкрикивает тосты

В чаду, где песни и вино рекой,

И страсть кипит, и, чтоб настал покой,

Мечтают черти, жалобны и просты.

 

Любовь здесь ноша с тяжестью креста,

А Страсть ведет, как думают, в болото;

На спицах вяжет в уголке Мечта,

А Совесть с милой миной доброхота

В качалке гладит первого кота,

Которого прикончила Забота.

 

 

СНОПЫ

© Перевод А. Сергеев

 

 

Здесь зеленела до поры пшеница

И тень от ветра длинной шла волной,

А ныне мир по воле неземной

Послушно и неспешно золотится

Тем золотом, которое годится

Не для торговли, ибо сорт иной

И явлен, чтобы звучной тишиной

Все рассказать и не проговориться.

 

Сюда, где ярких дней – наперечет,

Сплошная яркость пробралась, как пламя,

Но золотом горит не горний свод,

А тысяча снопов под небесами,

И тысяча от нас вот‑вот уйдет –

Волшебниц с золотыми волосами.

 

 

ДЖЕЙМС УЭЗЕРЕЛЛ

© Перевод А. Сергеев

 

 

Мы мало верили словам

Людей о Джеймсе Уэзерелле.

Он, в общем, приглянулся нам,

И, в общем, мы его пригрели.

Но нечто выплыло на свет,

И он исчез без промедленья.

Писать об этом смысла нет,

Жалеть об этом – заблужденье.

 

РОБЕРТ ФРОСТ

 

ПАСТБИЩЕ

© Перевод И. Кашкин

 

 

Пойду на луг прочистить наш родник.

Я разгребу над ним опавший лист,

Любуясь тем, как он прозрачен, чист.

Я там не задержусь. – Пойдем со мной.

 

Пойду на луг теленка принести.

Не может он на ножках устоять,

Когда его вылизывает мать.

Я там не задержусь. – Пойдем со мной.

 

 

НОЯБРЬСКАЯ ГОСТЬЯ

© Перевод И. Кашкин

 

 

О грусть моя, ты здесь со мной

В ненастные, пустые дни.

Вокруг деревьев черных строй,

Но люб лесов тебе покой,

И бродим мы с тобой одни.

 

С тобою вместе все грустят:

Злой ветер ветви оголил,

И птицы больше не звенят,

И скромный, серый твой наряд

Седой туман посеребрил.

 

И сквозь нагих деревьев свод

Навес свинцовых туч сквозит.

Но все, что душу ей гнетет,

Все грусть прекрасным признает

И мне об этом говорит.

 

Уже давно я оценил

Ненастливый ноябрьский день,

Но, сколько бы я ни твердил,

Не веришь, что его любил

И до того, как грусти тень

Я снова в дом к себе впустил.

 

 

ОКТЯБРЬ

© Перевод М. Зенкевич

 

 

Денек октябрьский золотой,

Уже созрел твой листопад.

Подует завтра ветер злой,

И листья облетят.

Вороны каркают не в лад,

Но завтра разлетится стая.

Денек октябрьский золотой,

Продли часы, неслышно тая.

Пусть кажутся длинней они.

Плени обманчивой мечтой,

Как ты умеешь, увлекая.

Один листочек утром нам,

Другой же в полдень оброни,

Один вот здесь, другой вон там.

Да будет твой закат лучист,

Земля светлей, чем аметист.

Тишь какая!

Пусть дозревает виноград:

Хотя листву спалил мороз,

Плодам вреда он не принес –

И гроздья вдоль стены висят.

 

 

ПОЧИНКА СТЕНЫ

© Перевод М. Зенкевич

 

 

Есть что‑то, что не любит ограждений,

Что осыпью под ними землю пучит

И сверху сбрасывает валуны,

Лазейки пробивает для двоих.

А тут еще охотники вдобавок:

Ходи за ними следом и чини,

Они на камне камня не оставят,

Чтоб кролика несчастного спугнуть,

Поживу для собак. Лазейки, бреши,

Никто как будто их не пробивает,

Но мы всегда находим их весной.

Я известил соседа за холмом,

И, встретившись, пошли мы вдоль границы,

Чтоб каменной стеной замкнуться вновь,

И каждый шел по своему участку

И собственные камни подбирал –

То каравай, а то такой кругляш,

Что мы его заклятьем прикрепляли:

«Лежи вот здесь, пока мы не ушли».

Так обдирали мы о камни пальцы,

И каждый словно тешился игрой

На стороне своей. И вдруг мы вышли

Туда, где и ограда ни к чему:

Там – сосны, у меня же – сад плодовый,

Ведь яблони мои не станут лазить

К нему за шишками. А он в ответ:

«Сосед хорош, когда забор хороший».

Весна меня подбила заронить

Ему в мозги понятие другое:

«Но почему забор? Быть может, там,

Где есть коровы? Здесь же нет коров.

Ведь нужно знать, пред тем как ограждаться,

Что ограждается и почему,

Кому мы причиняем неприятность.

Есть что‑то, что не любит ограждений

И рушит их». Чуть не сказал я «эльфы»,

Хоть ни при чем они, – я ожидал,

Что скажет он. Но, каждою рукою

По камню ухватив, вооружился

Он, как дикарь из каменного века,

И в сумрак двинулся, и мне казалось –

Мрак исходил не только от теней.

Пословицы отцов он не нарушит

И так привязан к ней, что повторил:

«Сосед хорош, когда забор хороший».

 

 

БЕРЕЗЫ

© Перевод А. Сергеев

 

 

Когда березы клонятся к земле

Среди других деревьев темных, стройных,

Мне кажется, что их согнул мальчишка.

Но не мальчишка горбит их стволы,

А дождь зимой. Морозным ясным утром

Их веточки, покрытые глазурью,

Звенят под ветерком, и многоцветно

На них горит потрескавшийся лед.

К полудню солнце припекает их,

И вниз летят прозрачные скорлупки,

Что, разбивая наст, нагромождают

Такие горы битого стекла,

Как будто рухнул самый свод небесный.

Стволы под ношей ледяною никнут

И клонятся к земле. А раз согнувшись,

Березы никогда не распрямятся.

И много лет спустя мы набредем

На их горбатые стволы с листвою,

Влачащейся безвольно по земле, –

Как девушки, что, стоя на коленях,

Просушивают волосы на солнце…

Но я хотел сказать, – когда вмешалась

Сухая проза о дожде зимой, –

Что лучше бы березы гнул мальчишка,

Пастух, живущий слишком далеко

От города, чтобы играть в бейсбол.

Он сам себе выдумывает игры

И круглый год играет в них один.

Он обуздал отцовские березы,

На них раскачиваясь ежедневно,

И все они склонились перед ним.

Он овладел нелегкою наукой

На дерево взбираться до предела,

До самых верхних веток, сохраняя

Все время равновесие – вот так же

Мы наполняем кружку до краев

И даже с верхом. Он держался крепко

За тонкую вершинку и, рванувшись,

Описывал со свистом полукруг

И достигал земли благополучно.

Я в детстве сам катался на березах,

И я мечтаю снова покататься.

Когда я устаю от размышлений

И жизнь мне кажется дремучим лесом,

Где я иду с горящими щеками,

А все лицо покрыто паутиной

И плачет глаз, задетый острой веткой, –

Тогда мне хочется покинуть землю,

Чтоб, возвратившись, все начать сначала.

Пусть не поймет судьба меня превратно

И не исполнит только половину

Желания. Мне надо вновь на землю.

Земля – вот место для моей любви, –

Не знаю, где бы мне любилось лучше.

И я хочу взбираться на березу

По черным веткам белого ствола

Все выше к небу – до того предела,

Когда она меня опустит наземь.

Прекрасно уходить и возвращаться.

И вообще занятия бывают

Похуже, чем катанье на березах.