Конкордский гимн, исполненный 4 Июля 1837 года на открытии памятника в честь битвы

© Перевод И. Копостинская

 

 

Здесь наши предки в ранний час

Из бревен мост когда‑то сбили

И сотни ружей, грянув враз,

Весь мир в апреле разбудили.

 

Наш враг с тех пор обрел покой,

Но не в победе, данной богом,

А Время темною волной

Снесло сей мост к морским дорогам.

 

Струится в зелени поток,

И рядом памятник героям.

Пусть слава им плетет венок,

Сыны гордятся их покоем.

 

Да будет вечен дух бойцов,

Завещанная нам свобода.

Пусть знамя дерзкое отцов

Щадит и Время и Природа.

 

 

СНЕЖНАЯ БУРЯ

© Перевод М. Зенкевич

 

 

Предвозвещенный трубным ревом неба,

Приходит снег и, словно не снижаясь,

Летает над землей, и белый воздух

Скрывает даль, реку, леса, холмы,

Завесил домик фермера за садом.

Пути нет в ноле, нарочный задержан,

Разлучены друзья, лишь домочадцы

Сидят перед огнем, заключены

В уединенье буйством снежной бури.

Пойдем посмотрим, что построил ветер.

Добывши мрамор из каменоломен

Невидимых, неистовый искусник,

Воздвиг он сотни белых бастионов

Вокруг столбов, деревьев, у дверей.

Так быстро мириадом рук рабочих

Волшебные постройки он воздвиг,

О цифрах и расчетах не заботясь;

Отделал белым мрамором курятник,

И в лебедя преобразил терновник,

И фермеру назло между двух стен

Проход замуровал, а у ворот

Вознес на вышке стрельчатую башню.

Потом, игрой пресытясь, он исчезнет,

Как будто не был, и под ярким солнцем

Оставит изумленному искусству

Для подражанья в камне на века

Ночное зодчество своих безумств,

Причудливую лепку снежной бури.

 

 

СФИНКС

© Перевод А. Шарапова

 

 

Сфинкс дремлет,

Спокойно сомкулись крыла;

В уме его

Планы людей и дела:

«Кто тайну мою

Разгадает сейчас?

Вы спите, меж тем

Вопрошаю я вас!»

 

Кто возрастом мальчик,

Но мыслью титан?

Кто ведал

Дедала безумного план?

Сон – в жизни затишье,

Явь вылечит сны,

Жизнь – смерти превыше,

И глубь – глубины.

 

Ствол пальмы прямее,

Чем солнечный луч, –

Слон гложет побеги,

Красив и могуч,

И, нежные крылья

Сложив за спиною,

Дрозды воспевают

Величье земное.

 

Волна, как дитя,

Вдохновляясь капризом,

Играет

С лукавым изменчивым бризом.

Закону подвластна

Частица простая,

И бродит меж полюсов

Атомов стая.

 

Звук, пауза, воздух,

И море, и суша,

Зверь, птица –

Имеют единую душу.

Защитник и спутник

От бога всем дан:

Ночь утро скрывает,

А гору туман.

 

Хохочет дитя

В материнской купели –

Игрушка ему

Дни, часы и недели.

В очах его ясных

Сияет покой,

Они – миньятюры

С картины мирской.

 

А взрослый познал

Осторожность и страсть,

Он начал краснеть,

Пресмыкаться и красть.

Насмешлив и желчен,

Всех оргий душа,

Он землю свою

Отравляет, дыша.

 

И, страх его чувствуя,

Мать человечья

Пугает миры

Негодующей речью:

«Кто в вино и хлеб ребенка

Сонной подмешал отравы?

Кто душил во сне ребенка,

Одержимый буйством нрава?»

 

«О Сфинкс мой прелестный, –

Я слышал ответ, –

Загадок твоих

Не страшится поэт.

С любовью начертан

Рисунок времен,

Хоть выцвел

В лучах многозначности он.

 

Что Демон,

Когда не любовь к совершенству?

И пропасть Дракона

Сулит нам блаженство.

Страх гибели

Менее мучает нас

При мысли, что дух

Видит больше, чем глаз.

Дом Духа не здесь,

Но в бездонном ущелье.

Вращенье планеты

Чревато ли целью?

Высокое небо

Извергнет свой гром

На мир – и минувшее

Мы проклянем.

 

Изведали

Падшие ангелы стыд,

И лира раскаянья

Дивно звучит.

Найдется ль

Великая духом жена?

О, если б меня

Полюбила она!

 

Вся жизнь –

Разнородных начал череда:

За скорбью

Сокрыта услада всегда.

Любовь учащает

Биенье сердец,

Встречая

Рождение дня и конец».

 

Бедный глупый Сфинкс! Ключи

Тайн твоих Зевес хранит.

Пусть же рута, кумм и мирр

Смутный взор твой прояснит.

 

Старый Сфинкс кусает губы:

«Знать мое не должно имя,

Я жена твоя, я дух твой,

Ты очами зришь моими!»

 

«Вопрос твой безответен.

Твой взор как правды свет.

Ты спрашиваешь вечно –

Но ложь любой ответ.

 

Наедине с Природой

Оставь гостей твоих:

Тысячелетий тайну

Не разгадаешь вмиг».

 

И Сфинкс преобразился,

Отныне он – жена,

И розовая тучка,

И ясная луна,

 

Она в огне сгорела,

И розой зацвела,

И поднялась волною,

И берегом легла.

 

«Я сто имен имею.

Кто вспомнит хоть одно,

Тот властен надо мною

И все тому дано!»

 

 

ОДА

© Перевод А. Шарапова

 

Посвящается В.‑Э. Чаннингу [16]

 

 

Жаль оскорбить

Мне патриота чувство –

Но грех забыть

Свое искусство

Для ханжества попов

И тупости столпов.

 

Коль оторвусь

От творчества политике в угоду,

Для дел я обрету свободу,

Но гнева муз

Страшусь, что учинят мне суд

И в мозг сумятицу внесут.

 

…Но кто ты, чьи трактаты

О красоте грядущей

Читает молодежь?

Ты червь слепоживущий,

Не видящий, как Штаты

Над Мексикой цветущей

Заносят штык и нож[17].

 

Кто все мы, что, бывало,

Живописали наш свободный мир:

«Я твой избранник, бурный Контокук!

Я друг твоих долин, Агиохук!»

Мы все рабовладеличьи шакалы!

И наш господь, создавший Нью‑Хэмпшир,

Смеется над страной,

Где дали небывалы,

Да больно люди малы:

«Какой просторный дом

Для мышки с хомяком!»

Когда бы пламень охватил

Всю Мексику и погубил народ,

У нас рыдал бы разве крокодил.

 

Честь, справедливость – все долой,

Свобода схвачена в оковы,

У гроба траурное слово

Лишь воздух потрясло пустой.

 

Зачем разгорячен

Мой пылкий друг?

От Севера он Юг

Стремится оторвать.

Но для чего же вдруг?

И Банкер и Бостон

До нынешних времен

Гнетет один дракон!

 

Всяк друг при своей работе:

Ковбои служат быку,

Мошенники кошельку,

Обжоры собственной плоти.

Вещь – под солнцем, люди – в тени.

Ткется ткань, дробится мука,

Вещи – в седле, и пока

Людьми управляют они.

 

Два закона звучат зловеще

И непримиримо. Вот

Для человека – а вон

Для вещи. Но именно вещи

Построили город и флот;

И вещь восстала; и человек побежден.

 

Лесам под пилой дрожать,

Горам покоряться равнине,

В горах туннелям бежать,

Не знавшей тени пустыне

В оазисах утопать,

Возделываться полям,

Прериям отступать,

Строиться кораблям.

 

А человеку во все времена

Жить для дружбы, любви и веры,

Для закона, для чувства меры, –

И да подчинится ему страна,

Как Громовержцу Олимп и Гера.

 

Но счетов на шелест листвы

Не зову обменять купцов;

Ради бога, сенатор, и вы

Не ходите слушать дроздов.

 

Всяк – слуга при своем уме.

Глупым – портить, путать, ломать.

Мудрым – думать и понимать.

 

Время драться за свет во тьме,

За право женщины – пусть не твоей.

Пусть доброта людей

Обвенчает долг и свободу,

Да не будет отныне

Народа и ненарода,

Высших и низших рас.

Смелый меда найдет запас

В львином трупе в пустыне.

Пусть отныне взойдет заря

В душе янычара и дикаря.

 

…Казак пирует на Польше[18] –

Вкусен краденый плод.

Нет благородства больше,

Последняя лира уже не поет.

Но распались на два союза

Победившие в этой войне,

И тысячи удивленная Муза

Найдет на своей стороне!

 

 

МЕРЛИН

© Перевод Г. Кружков

 

 

Не утолить моих тревог

Твоею арфой скучной,

Что веет, словно ветерок,

Легко и благозвучно.

Как струны бедные ни рви,

Как клавиши ни мучай,

Они не пробудят в крови

Таинственных отзвучий.

Но древний бард своей рукой,

Как молотом иль булавой,

Ударит по дрожащим струнам! –

Словно знак подаст громам,

Звездным проливням‑дождям,

Ураганам и перунам.

В песне Мерлина – Судьбы

Потрясенное звучанье;

Клич воинственной трубы;

Тяжкий стон и задыханье

Рек, зажатых подо льдом;

Голос площадей ревущих;

Стук сердец и пушек гром;

Поступь воинов идущих;

И пустынника в глуши

Вопль о крепости души.

 

Если духом бард велик,

Пусть и его язык

Будет также величавым,

Чуждым правилам лукавым,

Мелочному счету строк;

Пусть карабкается вечно

По тропинке бесконечной.

«Выше! выше! – говорят

Ангелы, – взбирайся смело,

К небу устреми свой взгляд;

Без боязни, без сомненья –

По ступеням удивленья!»

Царь и властелин игры,

Той, которой нет чудесней,

Он раздарит все дары,

Скрытые в извивах песни.

Легче и бодрей идти,

Когда над нами громогласно

Музыка звучит в пути

С надеждою согласно

И сердца стучат

С ней в лад.

 

Не изнеженный пиит –

Все, что жизнь ему велит,

Бард исполнит без обмана;

Слово Мерлина смирит

Волю грозную тирана;

Песня, вырвавшись из уст,

Злую бурю укрощает,

Льва в ягненка превращает,

Удлиняет лета срок,

Мир приводит на порог.

В дни бесславья и бессилья

Он не станет в изобилье

Сочинять бравурных од;

Но с терпеньем переждет.

Как птица, дольный мир покинув,

Устремляется в зенит,

Так и муза воспарит,

Низменное все отринув,

К высочайшей из орбит.

И пусть не силятся профаны,

Зудом рифмы обуяны,

Рассужденьями достичь

Того, что лишь высокий гений

Может выразить сполна

В час счастливых откровений.

Но приходят времена,

Когда промысел господний

Проявляется свободней,

Так что даже идиот

Может видеть невозбранно

Судеб и веков полет.

Так негаданно‑нежданно

Тайна нас заворожит,

Но никто не обнажит

Смысла, что под ней лежит

Непостижно и сохранно.

 

 

СТОЙКОСТЬ

© Перевод И. Копостинская

 

 

Ты не стрелял в летящих мимо птиц?

Шиповник полюбив, цвести оставил?

Ел на пиру роскошном хлеб с водой?

Шел безоружный с верою на смерть?

Чтил бескорыстие высоких душ

В мужчинах, женщинах, ценя поступки,

Чье благородство превзойти нельзя?

Так дай мне руку. – Научи быть другом!

 

 

ЖИЗНЬ ПОСВЯТИ ЛЮБВИ

© Перевод И. Копостинская

 

 

Жизнь посвяти любви,

Лишь сердцу верь.

Забудь родство, друзей, происхожденье,

Известность добрую, ход времени,

Призванье, даже Музу…

Любви достойней узы.

 

Она творец отважный,

Ее пространство – нежность.

Взмывай за нею вслед

С надеждой в безнадежность.

Она летит стрелой

Все выше в полдень, выше,

Не расплескав крыла,

Божественно‑смела.

Ее не объяснишь, –

У ней свой путь земной,

Свои дороги в бездны голубые.

 

И не для мелких душ она.

Нужны ей благородство, прямота

И непокорная мечта

Без тени отреченья.

Все, что возьмет у нас,

Воздаст в свой час. –

Лишь в ней спасенье.

 

Всю жизнь отдай любимой,

Но все ж послушай, все же…

Пусть слово, что в душе неопалимо,

И предначертанный судьбою путь –

Хранят тебя незримо.

В плену любви свободен будь,

Как бедуин в пустыне,

Всегда и ныне.

 

Прильни с любовью к деве.

Но если вдруг ее черты

Осветит грусть несбывшейся мечты

Иль проблеск счастья,

А твоего в том нет участья, –

Не связывай, не угнетай ее надежд.

Не твой теперь и край ее одежд,

И бледной розы лепесток,

Что обронил ее венок.

 

Пусть всей душой она любима

И вышних ангелов затмит,

И без нее день сумраком повит,

Нет в жизни прелести былой.

Поверь мне, сердцем знаю, –

Когда нас полубоги покидают,

Находят боги нас порой.

 

 

ДНИ

© Перевод И. Копостинская

 

 

Дни лицемерные, как дочери Фортуны,

Закутавшись, безмолвной вереницей

Идете, словно дервиши босые,

Держа в руках венки, сухие прутья.

Для всех у вас достойные дары –

Хлеб, королевства, звезды, свод небесный.

Набрел и я в заглохших кущах сада

На торжество… Забыв желанья утра,

Взял трав и сладких яблок. Дочь Фортуны

Безмолвно удалилась… Слишком поздно

Насмешку я прочел на сумрачном челе.

 

 

БРАМА

© Перевод М. Зенкевич

 

 

Убийца мнит, что убивает,

Убитый мнит, что пал в крови, –

Ни тот и ни другой не знает,

Куда ведут пути мои.

 

Забвенье, даль – мои дороги,

Мне безразличны тьма и свет;

Во мне – отверженные боги,

Величий и падений след.

 

Кто прочь стремится в самомненье,

Тому я сам даю полет;

Я искуситель, и сомненье

Тот гимн, что мне брамин поет.

 

Ко мне стремятся боги тщетно,

Священных Семь, – но в тишине

Добро творящий незаметно

Придет и без небес ко мне!

 

 

ДВЕ РЕКИ

© Перевод М. Зенкевич

 

 

Мне голос твой, Маскетаквит,

Звучит как музыка дождей,

Но сквозь тебя свой бег стремит

Иной поток, всех вод светлей.

 

Ты в узких берегах стеснен,

А безграничный тот поток

Сквозь все моря, сквозь небосклон,

Сквозь свет и жизнь течет, глубок.

 

Я вижу ясно вечный свет,

Я слышу бесконечный плеск

Сквозь смену и людей и лет,

Сквозь сон любви, сквозь власть и блеск.

 

Маскетаквит, как добрый гном,

Ты камни золотишь, граня,

А в том потоке золотом

Всегда сияет солнце дня.

 

Кто выпьет из него глоток,

Тот жажду утолит навек.

Века уносит тот поток,

Как ты весною – лед и снег.

 

ГЕНРИ ДЭВИД ТОРО

© Перевод В. Топоров

 

НЕЗАВИСИМОСТЬ

 

 

Не государственным указам

Своей свободой я обязан.

 

За власть цепляются цари,

Свои владенья ширя,

А я – свободен изнутри,

В своем духовном мире.

 

Что бесконечней, чем моя мечта?

Что защищеннее, чем нагота?

Что полновластней вдохновенья?

Пред ним – бессильны притесненья!

 

Чем власть заманит – или устрашит –

Того, кто с мирозданьем слит?

Тиранов время сточит,

А выслушает – лишь того,

Кто лишнего не хочет.

 

Держись всегда особняком,

Особняков не строя,

Не будь холопом и льстецом,

Польстят – считай: пустое.

 

Расшиты роскошью ковры –

Но к людям не добры.

Невольно подлости полна

Любая честная война.

 

Но не твое сраженье

За самоотделенье.

 

Ту жизнь, которую вести

Желаю, я веду,

И в искушенье не ввести

Меня в земном аду.

 

 

ВЗДОХИ ЭОЛОВОЙ АРФЫ

 

 

Есть кроткий дол, возбранный нам,

Никто из смертных не был там,

Никто из нас, никто из тех,

Кто обречен на труд и грех.

 

Там доблесть прежде рождена,

Чем в здешний мир вошла она,

Туда деянья наши все

Вернутся в подлинной красе.

 

Там юность истинна и страсть,

Поэзии ж святая власть

В словах не чувствует нужды –

Поет простор на все лады.

 

А если слух твой изощрен,

Ты различишь вечерний звон,

Лиющийся оттуда к нам,

Чьи души внемлют небесам.

 

 

«Природа дарит нам свою…»

 

 

Природа дарит нам свою

Зарю по расписанью.

Когда ж увижу я – мою! –

В неслыханном сиянье!

 

Едва взойдет она – о нет, –

Едва забрезжит слабо,

Померкнет и полдневный свет

В лучах вселенской славы.

 

Подчас, с природой примирясь,

Толкую с ней степенно,

Но луч ее и луч из глаз,

Скрестись, сгорят мгновенно.

 

Ее рассветы в радость мне

И жар ее светила;

Но свет, довлеющий вполне,

Пролить она не в силах.

 

Вот если б день ее – и мой, –

Два летних дня слились бы,

Настало б утро над землей,

Печали унеслись бы!

 

 

ДЫМ

 

 

Дым, легкий дым, крылатый друг Икара,

Стремящийся туда, где ты растаешь,

Скворец безгласый, вестник ранней зорьки,

Кружащий над своим домком – деревней;

А и́наче – сон спугнутый, тенистый

Полночный призрак в длинном одеянье,

При свете звезд и ярком свете дня

Чуть омрачающий сияние светила,

Взойди от очага моей молитвой –

Просить прощенья у богов за пламя.

 

 

ПОЛДНЕВНАЯ ДЫМКА

 

 

Ткань солнечная, газ воздушный,

Природой выведенный шелк,

Жар, ставший видимым, сухая

Волна, воздушная вода,

Последняя добыча зренья,

Игрушка зноя, прах небес,

Прибой, катящийся на землю,

Эфиров устье, шлюз лучей,

Девятый вал дневной истомы,

Твердь пенная над морем суши,

Полуденная птица, крылья

Простершая над целым миром, –

Но не поющая, а тихо

Баюкающая все кругом.

 

 

«Твердим, что знаем много…»

 

 

Твердим, что знаем много.

Увы!.. Берем в подмогу

Искусства и науки

И всяческие трюки.

А ветерок подует –

Все знанья наши сдует.

 

 

«Уважаемый народец…»

 

 

Уважаемый народец –

Где же он живет?

Он в ветвях дубовых бродит,

Он в стогу поет,

Он поет зимой и летом, дни и ночи напролет,

Он живет в лесу и в поле, на лугу живет.

Он не плачет,

Не судачит

О смерти скорой,

Не шлет нам укора,

Он в хаос звуков вносит Лад,

Он знает, что принадлежат:

Океану – безбрежность,

Лугу – нежность,

Времени – длительность,

Рекам – медлительность,

Скалам – твердость,

Звездам – гордость,

Светилу – небосклон,

Усталым – сон,

Упорным – день,

А вздорным – лень.

Весть о щедрости народца разнеслась во все края:

Должники его с ним дружат, и в долгу пред ним друзья.

 

 

«Что мне в железной дороге?..»

 

 

Что мне в железной дороге?

Устанут ноги

Дойти туда, куда поезд мчится.

Прорыли туннели

И для птичьей артели

Столбов наставили вереницы.

В округе пыль клубится

И ягода родится.

 

 

«Туманный дух заповедных зон…»

 

 

Туманный дух заповедных зон,

Птица первовремен,

Чертящая путь одинокий свой

Метеором в июльский зной,

С холма на холм, из леса в лес,

Среди полей, ручьев, древес,

О чем твой щебет?

Зачем ты в небе?

Зачем несешь, несома

Воздухом, в наши домы

Свой дерзостный порыв,

Превыше тучи взмыв?

А мы живем поныне

В беспесенной низине.

 

 

CARPE DIEM [19]

 

 

О завтра не думай!

Плати веселей

Сегодняшней суммой –

Не суй векселей.

 

Не жди, что случится,

Что знак подадут, –

До боли в ключицах

Вработайся в труд.

 

Не нянчись с печалью –

На плечи взвали

И двигайся дале –

И сгинет вдали.

 

Сегодняшней жизнью

Будь полон полней,

И праздник и тризну

Обрящешь лишь в ней!

 

Веленье Господне –

Скорбя, уповать,

Погибнуть сегодня

И завтра восстать.

 

 

«Я готовлюсь, я готовлюсь, я заутро уплыву…»

 

 

Я готовлюсь, я готовлюсь, я заутро уплыву.

На Азорском, иль безвестней, буду жить я острову.

Там – и только, там – и только, там – и только мой

Грааль,

И песок сырой повсюду, и кругом немая даль.

 

 

ЗИМНИЕ ВОСПОМИНАНИЯ

 

 

В круговращенье мимолетных дней

Мгновенья выпадают – столь чисты

И ярки, как фиалка, анемон

Или другой цветок, весной влекомый

Вниз по теченью горного ручья,

Играя, верх берущего над нашей

Доктриной философскою, гласящей,

Что только в ней – лекарство от тоски.

Припоминаю зимнею порой

В каморке, опечатанной морозом,

Покуда лунный свет лежит вокруг –

На ветках, водостоке и заборе, –

И копья ледяные восстают,

Пока их не подкосят стрелы солнца, –

Припоминаю, как в июльский день

Бессчетные лучи скользили вдоль

Тех пастбищ, где темнеет зверобой,

И слышу пчел, кружащихся, жужжащих

Над синеватой травкой, или звон

Ручья, теперь промерзшего насквозь

И ставшего надгробием себе,

Ну, а тогда поившего луга

И пастбища – от горных до низинных,

И вижу блестки света в борозде

И на меже, идущей к горизонту…

Теперь пустая праздная земля

Знай стынет в тонком снежном одеянье, –

Но что с того! Великий эконом,

Господь зимой нас кормит лишь похлебкой

Из памяти с надеждой пополам.

 

 

Я СВЯЗАН ТОРОПЛИВОЮ РУКОЙ

 

 

Я связан торопливою рукой

В случайный сверток

И скорой почтой послан далеко.

О, будь на небесах покой!..

А то любой предмет во мне так верток,

Что я могу рассыпаться легко.

 

Возьми щавель, фиалки без стеблей,

С соломой вперемешку,

Себе в букет – такой букет не в счет!

О, будь прочнее связь вещей,

Намешанных в меня!.. А то, в насмешку,

Они в меня накиданы вразброд.

 

Пусть с Елисейских собраны полей

Цветы в моем букете,

Но череда их разве что смешна.

Пирушка пьяниц и вралей,

Которые сожгут, смеясь, как дети,

Все, что сулила щедрая весна!

 

Я знаю: увядает вешний цвет.

И ни листочка.

И если я и пью – то пью свой сок:

Ведь корня подо мною нет.

Вся жизнь моя – недолгая отсрочка:

Погибнет в вашей чашке мой цветок.

 

Еще найдут один‑другой бутон –

Попытку жизни –

На мне. Но детям будет невдомек,

Какой здесь стон глубокий затаен

И каково на этой вечной тризне

Мечтать о том, чтоб расцвести в свой срок,

 

Но понял я, что сорван был не зря.

В стеклянной чашке, –

Перенесенный доброю рукой

Оттуда, где моя заря

Прошла, – я благодарен и оттяжке,

Я жизни счастлив даже и такой.

 

Мой стебель, истонченный и сухой,

Еще, быть может,

Дождется в этой чашке лучших дней –

И расцветет. И цвет иной,

Чем тот, что мать‑земля бездумно множит,

Чем выстраданней будет, тем верней.

 

 

КОГДА В ДУШЕ РАССВЕТАЕТ

 

 

Весь гардероб живой Природы

В моем сознанье сохранен,

И пусть она меняет моды –

Ветшая, не стареет он.

 

Я сам, ревнитель и хранитель

Старья, взыскую новизны –

И брызнул луч в мою обитель,

И чувства преображены.

 

Так что ж златит и лес, и тучу,

И самую изнанку туч?

Что неизменней, легче, лучше,

Чем льющийся сквозь вечность луч?

 

Зима оденет снегом хвою,

Но солнце, встав, прогонит прочь

Своею россыпью златою

Не зиму, так хотя бы ночь.

 

Как соснам утреннюю сырость

Без солнца было б перенесть?

И пчел рабочую настырность –

Цветам, решившимся расцвесть?

 

И целые леса, что стыли

Под зыбким маревом луны,

С утра на розовые мили

И вширь и вдаль озарены.

 

И как же сердцу не очнуться,

Когда от солнечных вестей

Цветы счастливые качнутся

Восточной роскошью своей,

 

Когда, смеясь, проснутся птицы,

Но зная, кто их рассмешил,

И песня будет торопиться

Благовестить, что мрак почил, –

 

Да что там солнце! первый вестник –

Луч, обогнавший остальных, –

Себя узнает в птичьих песнях

И в мыслях утренних моих.

 

 

ЛЕТНИЙ ДОЖДЬ

 

 

Я бросил чтенье, я бегу от книг,

Рассеянно скользит по строчкам взгляд,

За миром строк встает его двойник:

Гляжу в окно и вижу ближний сад.

 

Хорош Плутарх, и величав Гомер,

В любом стихе Шекспира все цветет,

Но не хочу ни правды, ни химер,

Ни щедрых, но искусственных красот.

 

Какое дело мне, что Илион

Ахейцами был взят в конце концов?

Орешником тенистым осенен,

Я наблюдаю битву муравьев.

 

Угоден олимпийцам алый цвет

Иль черного значенье предпочтут?

Врагов Аякс осилит или нет?

Мне дела нет, ведь жизнь не там, а тут.

 

Захваченный паденьем триумвира,

Могу я, замечтавшись, пропустить,

Что тучи как подвижники Шекспира

Уже спешат в сражение вступить.

 

Пока не вступят в схватку роковую,

Пока лишь втайне стиснут кулаки,

Под изголовье клевера нарву я

И спрячу меж фиалок башмаки.

 

Но вот уж и начало рукопашной!

И ветерок, суфлирующий им,

Разносит капли первые над пашней,

Над садом, над Уолденом моим.

 

И ливень грянул! Я промок насквозь.

Но солнце, как в трагедии – надежда,

Пробилось из‑за туч и принялось

Сушить – еще под струями – одежду.

 

И словно бы финальная свирель

Дождя, уже унесшегося вдаль,

С деревьев наземь брызнула капель –

И в чашах листьев засверкал хрусталь.

 

И все же солнце в полузабытьи

И светит, увлажненное, вполсилы, –

И вот как эльфы волосы мои,

Когда росою эльфов окатило.

 

 

ВДОХНОВЕНИЕ

 

 

Положась на волю Божью, знаем:

Не в забвенье дело оставляем.

Избирая дело по призванью,

Уповаем на свое дерзанье.

 

Когда поется мне легко,

Без напряжения и без мук,

Взлетает звук невысоко

И разливается вокруг.

 

Но если я спускаюсь вглубь

Себя, минуя ту черту,

Где, знаю подлинно: я глуп,

И каждый шаг невмоготу,

 

И, глупый, становлюсь умен;

И, сердцем дух воспламенив, –

Скорее верой вдохновлен,

Надеждой нежели, – не лжив,

 

Но жив, и навсегда, мой стих,

Как все, что начертал Господь, –

В косноязычье строк моих

Душа уж брезжит, а не плоть.

 

Но это – не последний шаг

К божественному (сил достанет) –

Оденет Видимое мрак

И Невиди́мое проглянет.

 

Я стану Зренье, стану Слух,

Над немотой и темнотой

Столетья проживет мой дух

В мгновенья истины святой.

 

Так разрастется окоем

И область слышимого мной,

Что мир предстанет незнаком –

Волшебный будет он, иной.

 

Твердь, суша и вода – и свет,

Их пронизавший, – все на свете,

Чему прибавится примет, –

Доподлиннее в этом свете.

 

Все будет нежно и светло,

Яснее солнца, громче грома,

Чтоб существо мое вошло

В жизнь мирозданья без надлома.

 

Я стану частью бытия,

Волненья голосу внимая,

И время, словно чешуя,

Сойдет, мне Вечность открывая.

 

Главенства полон этот час,

В нем жизни подлинный расцвет –

Цвет доблести не напоказ,

Залог замышленных побед.

 

Он настигает нас врасплох,

Когда и где угодно; он

Земных не хочет жалких крох –

И день июньский оскорблен

 

Забвеньем; и растет душа

И тело, гением объяты,

Как в темном царстве гашиша,

Но чище и сильней трикраты.

 

Восходит Муза – дщерь Небес,

Звезда над миром, надо мною –

В ее свету полно чудес

Простое празднество земное.

 

Ее дыханье – трепет сфер

И сердца моего биенье,

Она пускает жизнь в карьер

И время – вскачь до исступленья.

 

Все, что дано, – дано навек.

Крушенье ли земного шара

Лишит тебя, о человек,

Словес – божественного дара?

 

Любовь, ты с Музою сестра,

В одной вы ношены утробе, –

Мое сегодня, и вчера,

И завтра, и всегда – вы обе.

 

Тебя, о Память, я взращу,

Чтоб тьму веков ты пронизала,

В пещеры пращуров пущу

И в Золотого Века залы.

 

С тобой, о Вдохновенье, сгину,

Любую боль прияв, пускай я

Хоть в Ада черные глубины,

Любви из рук не выпуская.

 

Тщеславья нет в Певце.

Не жаждет он Венца.

Он славен во Творце,

И славит он Творца.

 

 

СОВЕСТЬ

 

 

Сама собой в душе родится Совесть;

А Чувство с Мыслью порождают Грех

Путем противусовестных утех.

Я говорю: их надо за ворота,

Пинком, в болота.

Я жизнь люблю, рисунок коей прям,

Не покороблен там и сям,

Подобно гноем налитым прыщам.

Ведь если совесть нарывает,

Душа ее оковы разрывает.

Я души строгие люблю,

Огнеупорные на радость и страданье

И стойкие, подобно кораблю, –

Будь буря в океане иль в стакане.

Переживет та совесть, что чиста,

Одну трагедию,

Нечистая – полста.

От отчаянья

Совесть удержит,

В испытаньях путь свой держит,

Не чуткая к лести

С нападками вместе.

Там, где все отступятся в сомнении,

Совесть стоит в полунощном бдении.

Но мне нежеланна и

Душа деревянная,

Соблазнов лишенная,

Неискушенная

И тем вознесенная.

Наша совесть нам залогом.

Дело, начатое Богом,

Завершиться в нас должно –

А не быть погребено.

Нам Христос оставил право

Идти налево или направо,

Творить на выбор добро и зло,

Коли уж на то пошло.

Боже! ты приял страданье

Не за сонные созданья.

Прожил жизнь свою Исус

Не как совестливый трус.

Честный выбор, честный труд –

Я с тобою, честный люд.

Время косу править.

Время Бога славить.

 

ДЖОНС ВЕРИ

© Перевод А. Парин

 

ДЕРЕВО

 

 

Ты любо мне, когда набрякли почки

И листья лопнуть разом все спешат,

Отвергнув в бегстве от зимы отсрочки

И мчась стремглав под вешний солнцепад.

А после зеленью укроют темной

Гнездо малиновки твои листы,

И любо мне лежать в тени укромной,

Всласть разомлев от летней теплоты.

А после стылый ветр тебя разденет,

И ляжет пышный снег на кутерьму,

И сгинет все, что взор в тебе так ценит,

И тень твою я взором обойму,

Сквозь сеть ветвей всмотрюсь во вспышки звезд –

Их ярче свет, когда наш дольний путь непрост.

 

 

ПУТЬ

 

 

Несуетливые стопа и длань

Быстрей иных найдут свой путь законный –

Легки в движеньях ныне, словно лань,

А были медленней улитки сонной.

Они в трудах исправных день‑деньской,

Движения покойны и степенны.

С пути не сбить их суете мирской,

Им труден путь, но дни благословенны.

Не отыскать зверью их скрытый след,

Ни нюх, ни хитрость сыску не поможет.

Душе на сем пути запретов нет –

Свободна вечно, но свернуть не может.

Сей путь означен тем, чья мощь без меры

С любовью движет атомы и сферы.

 

 

ДЕНЬ

 

 

День! Я пеняю, что тебе во славу

Достойные стихи нам невподъем.

В твоих лучах мы пишем их в забаву,

Но зрим Творец их в лике лишь твоем.

О моего житья собрат великий!

Закутав тело в солнечный лоскут,

Ты ввысь идешь с востока, ясноликий,

Чтоб чад своих спасти от черных пут.

Привет тебе, о сирый пилигрим,

Чьи равно всех благословляют взоры!

Я, как и ты, иду путем своим

И в мир блаженный скроюсь, верно, скоро.

Твой новый свет, который не узрю,

На вечном западе узрит мою зарю.

 

 

ЧУЖИЕ

 

 

Лицо, изрытое заботой, –

Реестр покупок и продаж

Иль книга, где в словах без счета –

Заемных мыслей ералаш.

 

Мне чужды люди, ибо всуе

Глядят на вещи вкривь и вкось

И, вежливо со мной толкуя,

Иных суждений ждут небось.

 

Мой слух не выловит ни слова,

Где проступил бы смысл прямой,

Они хитрят столь бестолково,

Что лжи простор дают самой.

 

Хочу туда, где речь правдива,

Где око видит то, что зрит, –

Здесь редки люди, чьи порывы

Лишь истина животворит.

 

ЭДГАР АЛЛАН ПО

 

ПЕСНЯ («Я помню: ты, в день брачный твой…»)

© Перевод В. Брюсов

 

 

Я помню: ты, в день брачный твой,

Как от стыда, зарделась вдруг,

Хоть счастье было пред тобой

И, весь любовь, мир цвел вокруг.

 

Лучистый блеск в твоих очах

(Что́ ни таила ты)

Был – все, что на земле, в мечтах,

Есть выше красоты!

 

Быть может, девичьим стыдом

Румянец был – как знать! –

Но пламенем он вспыхнул в том,

Кто мог его понять,

 

Кто знал тебя в день брачный твой,

Когда могла ты вспыхнуть вдруг,

Хоть счастье было пред тобой

И, весь любовь, мир цвел вокруг.

 

 

СОНЕТ К НАУКЕ

© Перевод В. Брюсов

 

 

Наука! ты – дитя Седых Времен!

Меняя все вниманьем глаз прозрачных,

Зачем тревожишь ты поэта сон,

О коршун! крылья чьи – взмах истин мрачных!

 

Тебя любить? и мудрой счесть тебя?

Зачем же ты мертвишь его усилья,

Когда, алмазы неба возлюбя,

Он мчится ввысь, раскинув смело крылья!

 

Дианы ко́ней кто остановил?

Кто из леса изгнал Гамадриаду,

Устав искать приюта меж светил?

 

Кто выхватил из лона вод Наяду?

Из веток Эльфа? Кто бред летних грез,

Меж тамарисов, от меня унес?

 

 

К*** («Я не скорблю, что мой земной удел…»)

© Перевод К. Бальмонт

 

 

Я не скорблю, что мой земной удел

Земного мало знал самозабвенья,

Что сон любви давнишней отлетел

Перед враждой единого мгновенья.

Скорблю я не о том, что в блеске дня

Меня счастливей нищий и убогий,

Но что жалеешь ты, мой друг, меня,

Идущего пустынною дорогой.

 

 

К ЕЛЕНЕ

© Перевод Г. Кружков

 

 

Елена, красота твоя

Мне – словно парус морякам,

Скитальцам, древним, как земля,

Ведущим корабли в Пергам,

К фригийским берегам.

 

Как зов Наяд, мне голос твой

Звучит за ропотом глухим

Морей, ведя меня домой,

К сиянью Греции святой

И славе, чье имя – Рим.

 

В алмазной раме у окна

Вот ты стоишь, стройна, как взмах

Крыла, с лампадою в руках –

Психея! – не оставь меня

В заветных снах!

 

 

ИЗРАФЕЛ

© Перевод В. Топоров

 

…И ангел Израфел с лютней‑сердцем и с наисладчайшим из всех восславивших аллаха гласом.

Коран

 

 

Есть, я знаю, ангел в высях

«С лютней‑сердцем». Се – Израфел.

У него на устах

И в его перстах –

Песнь, настолько прекрасная, что в небесах

Гимны звезд замирают; молчанье в мирах;