Однажды, когда я проходил Городом

© Перевод К. Чуковский

 

 

Однажды, когда я проходил по большому многолюдному

городу, я пытался внедрить в свою память его улицы,

зданья, обычаи, нравы,

Но теперь я забыл этот город, помню лишь некую

женщину, которую я случайно там встретил, и она

удержала меня, потому что полюбила меня.

День за днем, ночь за ночью мы были вдвоем, – все

остальное я давно позабыл,

Помню только ее, эту женщину, которая страстно

прилепилась ко мне,

Опять мы блуждаем вдвоем, мы любим, мы расстаемся

опять,

Опять она держит меня за руку и просит, чтобы я не

уходил,

Я вижу ее, она рядом со мною, ее грустные губы молчат

и дрожат.

 

 

ДЛЯ ТЕБЯ, ДЕМОКРАТИЯ

© Перевод К. Чуковский

 

 

Вот я сделаю свою сушу неделимой,

Я создам самый великолепный народ из всех, озаряемых

солнцем,

Я создам дивные страны, влекущие к себе, как магниты,

Любовью товарищей,

Вечной, на всю жизнь, любовью товарищей.

 

Я взращу, словно рощи густые, союзы друзей и

товарищей вдоль твоих рек, Америка, на прибрежьях

Великих озер и среди прерий твоих,

Я создам города, каких никому не разъять, так крепко

они обнимут друг друга,

Сплоченные любовью товарищей,

Дерзновенной любовью товарищей.

 

Это тебе от меня, Демократия, чтобы служить тебе,

ma femme!

Тебе, тебе я пою эти песни.

 

 

Я ВИДЕЛ ДУБ В ЛУИЗИАНЕ

© Перевод К. Чуковский

 

 

Я видел дуб в Луизиане,

Он стоял одиноко в поле, и с его ветвей свисали мхи,

Он вырос один, без товарищей, весело шелестя своей

темной листвой,

Несгибаемый, корявый, могучий, был он похож на меня,

Но странно мне было, что он мог в одиночестве, без

единого друга, шелестеть так весело листвой, ибо я на

его месте не мог бы,

И я отломил его ветку, и обмотал ее мхом,

И повесил ее на виду в моей комнате

Не затем, чтобы она напоминала мне о милых друзьях

(Я и без того в эти дни ни о ком другом не вспоминаю),

Но она останется для меня чудесным знамением

дружбы‑любви,

И пусть себе дуб средь широкого поля, там, в

Луизиане, искрится, одинокий, под солнцем,

Весело шумя своей листвой всю жизнь без единого

друга, –

Я знаю очень хорошо, что я не мог бы.

 

 

В ТОСКЕ И В РАЗДУМЬЕ

© Перевод К. Чуковский

 

 

В тоске и в раздумье сижу, одинокий,

И в эту минуту мне чудится, что в других странах есть

такие же люди, объятые тоской и раздумьем,

Мне чудится, что, стоит мне всмотреться, и я увижу их

в Германии, в Италии, в Испании, во Франции

Или далеко‑далеко – в Китае, в России, в Японии, они

говорят на других языках,

Но мне чудится, что если б я мог познакомиться с ними,

я бы полюбил их не меньше, чем своих земляков,

О, я знаю, мы были бы братьями, мы бы влюбились друг

в друга,

Я знаю, с ними я был бы счастлив.

 

 

ПРИСНИЛСЯ МНЕ ГОРОД

© Перевод К. Чуковский

 

 

Приснился мне город, который нельзя одолеть, хотя бы

напали на него все страны вселенной,

Мне снилось, что это был город Друзей, какого еще

никогда не бывало,

И превыше всего в этом городе крепкая ценилась любовь,

И каждый час она сказывалась в каждом поступке

жителей этого города,

В каждом их слове и взгляде.

 

 

ПЕСНЯ БОЛЬШОЙ ДОРОГИ

© Перевод К. Чуковский

 

 

I

 

Пешком, с легким сердцем, выхожу на большую дорогу,

Я здоров и свободен, весь мир предо мною,

Эта длинная бурая тропа ведет меня, куда я хочу.

 

Отныне я не требую счастья, я сам свое счастье,

Отныне я больше не хнычу, ничего не оставляю

назавтра и ни в чем не знаю нужды,

Болезни, попреки, придирки и книги оставлены дома,

Сильный и радостный, я шагаю по большой дороге

вперед.

 

Земля, – разве этого мало?

Мне не нужно, чтобы звезды спустились хоть чуточку

ниже,

Я знаю, им и там хорошо, где сейчас,

Я знаю, их довольно для тех, кто и сам из звездных

миров…

 

 

II

 

Ты, дорога, иду по тебе и гляжу, но мне думается,

я вижу не все,

Мне думается, в тебе много такого, чего не увидишь

глазами.

 

Здесь глубокий урок: все принять, никого не отвергнуть,

никому не отдать предпочтенья,

Курчавый негр, невежда, преступник, больной – всякому

открыта она;

Роды, кто‑то бежит за врачом, нищий ковыляет,

шатается пьяный, рабочие шагают гурьбой и

смеются,

Подросток, удравший из дому, экипаж богача,

расфуфыренный франт, жених, увозящий невесту

тайком от родни,

Торгаш, что спешит спозаранку на рынок, погребальные

дроги, мебель, что перевозится в город, а другая –

из города,

Они проходят, и я прохожу, и все проходит, и никто

никому не помеха,

Я никого не отвергну, все будут до́роги мне.

 

 

III

 

Ты, воздух, без тебя мне ни говорить, ни дышать!

Вы, предметы, творцы моих мыслей, дающие им

отчетливый облик!

Ты, свет, что окутал меня и все вещи нежным и ровным

дождем!

Вы, торные кривые тропинки, бегущие рядом с дорогой!

Я верю, в вас таится незримая жизнь, ибо вы так дороги

мне.

 

Вы, тротуары, мощенные плитами! вы, крепкие каменные

обочины улиц!

Вы, пароходики! вы, доски и столбы пристаней! вы, суда

в строительных лесах! вы, корабли на рейде!

Вы, вереницы домов! вы, фасады, пронзенные окнами!

вы, крыши!

Вы, крылечки и парадные подъезды! вы, железные

решетки перед домами!

Вы, окна, чья прозрачная скорлупа может так много

открыть нашим взорам!

Вы, двери и ступеньки, ведущие к ним! вы, своды и арки

домов!

Ты, серый булыжник нескончаемых мостовых! вы,

перекрестки, исшарканные ногами прохожих!

Много прикосновений вы впитали в себя и втайне

передаете их мне,

Вы населены и живыми и мертвыми, их образы встают

предо мной, как друзья.

 

 

IV

 

Земля простирается по правую руку и по левую руку,

Яркая картина встает предо мною, в ней каждая

подробность – совершенство,

Музыка начинает звучать, когда нужно, а когда

не нужно, умолкает,

Ликующий голос дороги, радостное, свежее чувство

дороги.

Говоришь ли ты мне, о дорога: «Не уходи от меня»?

Говоришь ли ты мне: «Не дерзай уходить – если уйдешь,

ты пропал»?

Говоришь ли ты мне: «Не расставайся со мною, ведь я

так гладко утоптана и по мне так удобно шагать»?

«О большая дорога! – говорю я в ответ. – Я не прочь

расстаться с тобою, но я тебя очень люблю,

Ты выражаешь меня лучше, чем я сам выражаю себя,

Ты больше для меня, чем та песня, которая создана

мной».

Я думаю, геройские подвиги все рождались на вольном

ветру и все вольные песни – на воздухе,

Я думаю, я мог бы сейчас встать и творить чудеса,

Я думаю: что́ я ни встречу сейчас на дороге, то сразу

полюбится мне,

И кто увидит меня, тот полюбит меня,

И кого я ни увижу сейчас, тот должен быть счастлив.

 

 

V

 

Отныне я провозглашаю себя свободным от мнимых

преград и уз,

Иду, куда вздумаю, – сам себе полный хозяин,

наделенный неограниченной властью,

Прислушиваясь к тому, что мне скажут другие,

внимательно вникая в их речи,

Размышляя, изучая, обдумывая снова и снова,

Мягко и учтиво, но с непреклонной решимостью

освобождаю себя от тех пут, которые могли бы меня

удержать.

 

Большими глотками я глотаю пространство,

Запад и восток – мои, север и юг – мои.

 

Я больше, чем я думал, я лучше, чем я думал,

Я и не знал, до чего я хорош.

Всюду видится мне красота.

Вновь я могу повторить и мужчинам и женщинам: вы

сделали мне столько добра, и я хочу отплатить вам

добром,

Все, что я добуду в пути, я добуду для себя и для вас,

Я развею себя между всеми, кого повстречаю в пути,

Я брошу им новую радость и новую грубую мощь,

И кто отвергнет меня – не опечалит меня,

А кто примет меня – будет блажен и дарует блаженство

и мне.

 

 

VI

 

Если бы тысяча великолепных мужчин предстали

сейчас передо мною, это не удивило бы меня.

Если бы тысяча красивейших женщин явились сейчас

передо мною, это не изумило бы меня.

 

Теперь я постиг, как создать самых лучших людей:

Пусть вырастают на вольном ветру, спят под открытым

небом, впитывают и солнце и дождь, как земля.

 

Здесь раздолье для геройского подвига

(Для подвига, что покоряет сердца всех на свете людей;

Сколько в нем воли и силы, что он сводит насмарку

законы и глумится над всеми властями

И все возражения смолкают перед ним).

Здесь испытание мудрости;

Не в школах окончательно испытывать мудрость:

Те, у кого она есть, не могут передать ее тем, у кого ее

нет.

 

Вся мудрость – в душе, ее нельзя доказать, она сама

обнаружит себя,

И мудрость в каждом предмете, явлении, качестве, и

больше ничего ей не надо,

В ней свидетельство реальности и бессмертия мира,

а также его совершенства;

Есть нечто такое в этом потоке вещей и явлений, что

манит ее из души.

 

Здесь я проверю сейчас все религии и философии,

Может быть, они хороши в аудиториях, но никуда

не годятся под широкими тучами, среди природы,

у бегущих ручьев.

Здесь цену себе узнают – и себе и другому,

Здесь проверяется каждый, здесь каждый осознает, что

в нем есть.

Прошедшее, грядущее, величье, любовь – если

существуют они без тебя, значит, ты существуешь

без них.

 

Питательно только зерно;

Где же тот, кто станет сдирать шелуху для тебя и меня?

Кто справится с лукавством жизни – для тебя, для меня,

кто снимет для нас оболочку вещей?

 

Здесь люди влекутся друг к другу не по заранее

составленным планам, а внезапно, по прихоти

сердца,

Знаешь ли ты, что это значит, – когда ты идешь

по дороге и вдруг в тебя влюбляются чужие,

Знаешь ли ты речь этих глаз, что обращены на тебя?

 

 

VII

 

Здесь излияние души,

Она прорывается сквозь тенистые шлюзы, вечно

пробуждая вопросы:

Откуда эти томления? Откуда непонятные мысли?

Почему многие мужчины и женщины, приближаясь ко

мне, зажигают в крови моей солнце?

Почему, когда они покидают меня, флаги моей радости

никнут?

Почему, когда я прохожу под иными деревьями, меня

осеняют широкие и певучие мысли?

(Я думаю, и лето и зиму они висят на ветвях и роняют

плоды всякий раз, когда я прохожу).

Чем это я так внезапно обмениваюсь с иными

прохожими?

И с каким‑нибудь кучером омнибуса, когда я сижу с ним

на козлах?

И с каким‑нибудь рыбаком, что выбирает сети,

когда я прохожу по побережью?

Откуда это доброе чувство, которое так щедро дарят мне

мужчины и женщины?

Откуда у меня такое же чувство к ним?

 

 

VIII

 

Излияние души – это счастье, вот оно, счастье!

Я думаю, здесь в воздухе разлито счастье и поджидает

каждого во все времена,

А теперь оно льется в нас, и мы полны им до краев,

Здесь‑то и возникает в нас нечто влекущее,

Свежесть и душевная прелесть мужчины и женщины

(Утренняя трава, что лишь сегодня явилась на свет,

не так свежа и прелестна).

И старый и молодой истекают любовью к тому, кто

исполнен таким обаянием,

От него такие чары исходят, перед которыми и красота,

и душевные силы – ничто,

С ним жаждут сближения до боли, до томительной

дрожи.

 

 

IX

 

Allons![35] кто бы ты ни был, выходи, и пойдем вдвоем!

Со мной никогда не устанешь в пути.

 

Земля не утомит никогда,

Сначала неприветлива, молчалива, непонятна земля,

неприветлива и непонятна Природа,

Но иди, не унывая, вперед, дивные скрыты там вещи,

Клянусь, не сказать никакими словами, какая красота

в этих дивных вещах.

 

Allons! ни минуты не медля,

Пусть лавки набиты отличным товаром, пусть жилье так

уютно, мы не можем остаться,

Пусть гавань защищает от бурь, пусть воды спокойны,

мы не вправе бросить здесь якорь.

Пусть окружают нас горячим радушием, нам дозволено

предаться ему лишь на самый короткий срок.

 

 

X

 

Allons! соблазны будут еще соблазнительнее,

Мы помчимся на всех парусах по неведомым бурным

морям,

Туда, где ветры бушуют вовсю, где сшибаются воды, где

клипер несется вперед, широко распустив паруса.

Allons! с нами сила, свобода, земля и стихии,

С нами здоровье, задор, любопытство, гордость, восторг;

Allons! освободимся от всяких доктрин!

От ваших доктрин, о бездушные попы с глазами

летучих мышей.

 

Зловонный труп преграждает дорогу – сейчас же

закопаем его!

 

Allons! но предупреждаю тебя:

Тому, кто пойдет со мною, нужны самые лучшие

мышцы и самая лучшая кровь,

Тот не смеет явиться на искус ко мне, кто не принесет

с собою здоровья и мужества,

Не приходите ко мне, кто уже растратил свое лучшее, –

Только те пусть приходят ко мне, чьи тела сильны

и бесстрашны;

Сифилитиков, пьяниц, безнадежно больных мне не надо.

 

(Я и подобные мне убеждаем не метафорами, не

стихами, не доводами,

Мы убеждаем тем, что существуем.)

 

 

XI

 

Слушай! я не хочу тебе лгать,

Я не обещаю тебе старых приятных наград,

я обещаю тебе новые, грубые, –

Вот каковы будут дни, что ожидают тебя:

Ты не будешь собирать и громоздить то, что называют

богатством,

Все, что наживешь или создашь, ты будешь разбрасывать

щедрой рукой,

Войдя в город, не задержишься в нем дольше, чем нужно,

и, верный повелительному зову, уйдешь оттуда

прочь,

Те, кто останутся, будут глумиться над тобой и язвить

тебе злыми насмешками,

На призывы любви ты ответишь лишь страстным

прощальным поцелуем

И оттолкнешь те руки, что попытаются тебя удержать.

 

 

XII

 

Allons! за великими Спутниками! о, идти с ними рядом!

Они тоже в дороге – стремительные, горделивые

мужчины и самые чудесные женщины,

В море они радуются и штилю и шторму,

Они проплыли по многим морям, исходили многие земли,

Побывали во многих далеких краях, посетили немало

жилищ,

Они внушают доверие каждому, они пытливо изучают

города, они одинокие труженики,

Они встанут порой на дороге и вглядываются в деревья,

в цветы или в ракушки на взморье,

Они танцуют на свадьбах, целуют невест, лелеют и холят

детей, рожают детей,

Солдаты революционных восстаний, они стоят

у раскрытых могил, они опускают в них гробы,

Они идут по дороге, и с ними их спутники, их

минувшие годы,

С ними бредет их детство,

Им весело шагать со своей собственной юностью,

со своей бородатой зрелостью,

С женственностью в полном цвету, непревзойденной,

счастливой,

Со своей собственною величавою старостью;

Их старость спокойна, безбрежна, расширена гордою

ширью вселенной,

Их старость свободно струится к близкому

и сладостному освобождению – к смерти.

 

 

XIII

 

Allons! к тому, что безначально, бесконечно.

Много трудностей у нас впереди, дневные переходы,

ночевки,

Все ради цели, к которой идем, ради нее наши ночи

и дни,

Чтобы пуститься в другой, более знаменательный,

торжественный путь,

Чтобы не видеть ничего на этом пути, кроме цели, чтобы

дойти до нее и шагнуть еще дальше вперед,

Чтобы не считаться с расстоянием и временем,

только бы дойти до нее и шагнуть еще дальше

вперед,

Чтобы не видеть иного пути, кроме того, что простерт

перед тобою и ожидает тебя,

Чтобы идти к той же цели, куда идут все творения, бог

ли их создал или нет,

Чтобы убедиться, что не существует сокровищ,

которыми ты не мог бы владеть без труда и без денег,

обделенный на жизненном пиру и все же

участвуя в пире,

Чтобы взять самое лучшее, что только могут дать тебе

ферма фермера или дом богача,

И целомудренное счастье дружной супружеской пары,

и плоды и цветы садов.

Чтобы обогатить свою душу всеми щедротами города,

по которому тебе случится пройти.

Чтобы унести из него здания и улицы и нести их

повсюду, куда ни пойдешь,

Чтобы собрать воедино при встречах с людьми все

их мысли и всю их любовь,

Чтобы увести с собою тех, кто полюбится вам, а все

прочее оставить позади,

Чтобы понять, что весь мир есть дорога, очень много

дорог для блуждающих душ.

Все уступает дорогу душам, идущим вперед,

Все религии, устои, искусства, правительства – все, что

было на этой планете или на любой из планет,

разбегается по углам и укромным местам перед

шествием душ по великим дорогам вселенной.

Всякое другое движение вперед есть только прообраз и

символ этого шествия человеческих душ по великим

дорогам вселенной.

Вечно живые, вечно рвущиеся вперед, гордые,

удрученные, грустные, потерпевшие крах,

безумные, пылкие, слабые, недовольные жизнью,

Отчаянные, любящие, больные, признанные другими

людьми или отвергнутые другими людьми, –

Они идут! они идут! я знаю, они идут, но я не знаю куда,

Но я знаю, что идут они к лучшему – к чему‑то

великому.

 

Выходи же, кто бы ты ни был! выходи, мужчина

или женщина!

Ты не должен прохлаждаться и нежиться в доме,

хотя бы ты построил его сам.

 

Прочь из темноты закоулка! из укромных углов!

Никаких возражений! они не помогут тебе: я знаю все

и выведу тебя на чистую воду.

 

Я вижу тебя насквозь, ты не лучше других,

Ты не заслонишься от меня ни смехом, ни танцами,

ни обедом, ни ужином, ни другими людьми,

Я вижу сквозь одежду и все украшения, сквозь

эти мытые холеные лица,

Вижу молчаливое, скрытое отвращение и ужас.

 

Вашего признания не услышать ни жене, ни другу,

ни мужу –

Об этом страшном вашем двойнике, который прячется,

угрюмый и мрачный,

Бессловесный и безликий на улицах, кроткий и учтивый

в гостиных,

В вагонах, на переходах, в публичных местах,

В гостях у мужчин и женщин, за столом, в спальне,

повсюду,

Шикарно одетый, смеющийся, бравый, а в сердце

у него смерть, а в черепе ад;

В костюме из тонкой материи, в перчатках, в лентах,

с поддельными розами,

Верный обычаям, он ни слова не говорит о себе,

Говорит обо всем, но никогда – о себе.

 

 

XIV

 

Allons! сквозь восстанья и войны!

То, к чему мы идем, не может быть отменено

ничьим приказом.

Привела ли к победе былая борьба?

И кто победил? ты? твой народ? Природа?

Но пойми меня до конца: такова уж суть вещей,

чтобы плодом каждой победы всегда становилось

такое, что вызовет новую схватку.

 

Мой призыв есть призыв к боям, я готовлю

пламенный бунт.

Тот, кто идет со мной, будь вооружен до зубов.

Тот, кто идет со мной, знай наперед: тебя ждут голод,

нужда, злые враги и предатели.

 

 

XV

 

Allons! дорога перед нами!

Она безопасна – я прошел ее сам, мои ноги испытали

ее – так смотри же не медли,

Пусть бумага останется на столе неисписанная

и на полке нераскрытая книга!

Пусть останется школа пустой! не слушай призывов учителя!

Пусть в церкви проповедует поп! пусть ораторствует

адвокат на суде и судья выносит приговоры!

 

Камерадо, я даю тебе руку!

Я даю тебе мою любовь, она драгоценнее золота,

Я даю тебе себя самого раньше всяких наставлений

и заповедей;

Ну, а ты отдаешь ли мне себя? Пойдешь ли вместе

со мною в дорогу?

Будем ли мы с тобой неразлучны до последнего

дня нашей жизни?

 

 

НОЧЬЮ У МОРЯ ОДИН

© Перевод А. Сергеев

 

 

Ночью у моря один.

Вода, словно старая мать, с сиплой песней

баюкает землю,

А я взираю на яркие звезды и думаю думу о тайном

ключе всех вселенных и будущего.

 

Бесконечная общность объемлет все, –

Все сферы, зрелые и незрелые, малые и большие, все

солнца, луны, планеты,

Все расстоянья в пространстве, всю их безмерность,

Все расстоянья во времени, все неодушевленное,

Все души, все живые тела самых разных форм, в самых

разных мирах,

Все газы, все жидкости, все растения и минералы,

всех рыб и скотов,

Все народы, цвета, виды варварства, цивилизации,

языки,

Все личности, которые существовали или могли бы

существовать на этой планете или на всякой

другой,

Все жизни и смерти, все в прошлом, все в настоящем

и будущем –

Все обняла бесконечная эта общность, как обнимала

всегда

И как будет всегда обнимать, и объединять,

и заключать в себе.

 

 

ЕВРОПА

(72‑й и 73‑й годы этих Штатов)

© Перевод К. Чуковский

 

 

Вдруг из затхлой и сонной берлоги, из берлоги рабов,

Она молнией прянула, и сама себе удивлялась,

И топтала золу и лохмотья, и сжимала глотки королей.

 

О надежда и вера!

О тоска патриотов, доживающих век на чужбине!

О множество скорбных сердец!

Оглянитесь на былую победу и снова идите в бой.

 

А вы, получавшие плату за то, что чернили Народ, – вы,

негодяи, глядите!

За все пытки, убийства, насилия,

За тысячи подлых уловок, которыми лукавая знать

выжимала трудовые гроши у бедноты простодушной,

За то, что королевские уста лгали им, надругались над ними,

Народ, захвативший власть, не отомстил никому

и дворянских голов не рубил:

Он презирал жестокость королей.

 

Но из его милосердия выросла лютая гибель,

и дрожащие монархи приходят опять,

С ними их обычная свита: сборщик податей, поп, палач,

Тюремщик, вельможа, законник, солдат и шпион.

Но сзади всех, смотри, какой‑то призрак крадется,

Неясный, как ночь, весь с головою укутан в бесконечную

пунцовую ткань,

Не видно ни глаз, ни лица;

Только палец изогнутый, словно головка змеи,

Из багряных одежд появился и указует куда‑то.

 

А в свежих могилах лежат окровавленные юноши,

И веревка виселицы туго натянута, и носятся пули

князей, и победившие гады смеются,

Но все это приносит плоды, и эти плоды благодатны.

 

Эти трупы юношей,

Эти мученики, повисшие в петле, эти сердца,

пронзенные серым свинцом,

Холодны они и недвижны, но они где‑то живут, и их

невозможно убить.

Они живут, о короли, в других, таких же юных,

Они в уцелевших собратьях живут, готовых снова

восстать против вас,

Они были очищены смертью, умудрены, возвеличены ею.

 

В каждой могиле борца есть семя свободы, из этого

семени вырастет новый посев,

Далеко разнесут его ветры, его вскормят дожди и снега.

 

Кого бы ни убили тираны, его душа никуда не исчезает,

Но невидимо парит над землею, шепчет, предупреждает,

советует.

 

Свобода! пусть другие не верят в тебя, но я верю в тебя

до конца!

Что, этот дом заколочен? хозяин куда‑то исчез?

Ничего, приготовьтесь для встречи, ждите его неустанно.

Он скоро вернется, вот уже спешат его гонцы.

 

 

Я СИЖУ И СМОТРЮ

© Перевод В. Левик

 

 

Я сижу и смотрю на горести мира – я вижу позор,

произвол и гнет,

Я вижу незримые слезы, я слышу рыдания юношей,

которых мучает совесть, раскаянье в подлых

поступках,

Я наблюдаю уродства жизни: вот матери, брошенные

детьми, голодные, нищие, близкие к смерти,

Вот жены, чья жизнь исковеркана мужем, а вот

вероломные соблазнители,

Я вижу все, что скрыто от взора, – страдания ревности

и неразделенной любви, все тайные язвы людские,

Я вижу битвы, чуму, тиранию, я вижу замученных,

брошенных в тюрьмы,

Я вижу голод на корабле – матросы бросают жребий,

кого убить, чтоб спаслись остальные,

Я вижу высокомерье богатых, агонию нищих – рабочих,

и негров, и всех, кто делит их жребий.

Да, все – и низость одних, и бесконечные муки

других – я, сидя здесь, наблюдаю,

Я вижу, я слышу, и я молчу.

 

 

БЕЙ! БЕЙ! БАРАБАН! – ТРУБИ! ТРУБА! ТРУБИ!

© Перевод К. Чуковский

 

 

Бей! бей! барабан! – труби! труба! труби!

В двери, в окна ворвитесь, как лихая ватага бойцов.

В церковь – гоните молящихся!

В школу – долой школяров, нечего им корпеть

над учебниками,

Прочь от жены, новобрачный, не время тебе

тешиться с женой,

И пусть пахарь забудет о мирном труде, не время пахать

и собирать урожай,

Так бешено бьет барабан, так громко кричит труба!

 

Бей! бей! барабан! – труби! труба! труби!

Над грохотом, над громыханьем колес.

Кто там готовит постели для идущих ко сну? Не спать

никому в тех постелях,

Не торговать, торгаши, долой маклеров и барышников,

не пора ли им наконец перестать?

Как? болтуны продолжают свою болтовню и певец

собирается петь?

И встает адвокат на суде, чтобы изложить свое дело?

Греми же, барабанная дробь, кричи, надрывайся, труба!

 

Бей! бей! барабан! – труби! труба! труби!

Не вступать в переговоры, не слушать увещаний,

Пронеситесь мимо трусов, пусть молятся и хнычут,

Пронеситесь мимо старца, что умоляет молодого,

Заглушите крик младенца и заклинанья матерей

И встряхните даже мертвых, что лежат сейчас на койках,

ожидая похорон!

Так гремишь ты, беспощадный грозный барабан! так

трубишь ты, громогласная труба!

 

 

ИДИ С ПОЛЯ, ОТЕЦ

© Перевод М. Зенкевич

 

 

Иди с поля, отец, – пришло, письмо от нашего Пита,

Из дома выйди, мать, – пришло письмо от любимого сына.

 

Сейчас осень,

Сейчас темная зелень деревьев, желтея, краснея,

Овевает прохладой и негой поселки Огайо, колеблясь

от легкого ветра,

Созрели яблоки там в садах, виноград на шпалерах.

(Донесся ль до вас аромат виноградных гроздий

И запах гречихи, где пчелы недавно жужжали?)

А небо над всем так спокойно, прозрачно после дождя,

с чудесными облаками;

И на земле все так спокойно, полно жизни и красоты –

на ферме сейчас изобилье.

 

В полях тоже везде изобилье.

Иди же с поля, отец, иди, – ведь дочь тебя кличет,

И выйди скорее, мать, – выйди скорей на крыльцо.

Поспешно идет она, недоброе чуя, – дрожат ее ноги,

Спешит, волос не пригладив, чепца не поправив.

 

Открыла быстро конверт,

О, то не он писал, но подписано его имя!

Кто‑то чужой писал за нашего сына… о несчастная мать!

В глазах у нее потемнело, прочла лишь отрывки фраз:

         «Ранен пулей в грудь… кавалерийская стычка…             

отправлен в госпиталь…

         Сейчас ему плохо, но скоро будет лучше».             

 

Ах, теперь я только и вижу

Во всем изобильном Огайо с его городами и фермами

Одну эту мать со смертельно бледным лицом,

Опершуюся о косяк двери.

«Не горюй, милая мама! (взрослая дочь говорит, рыдая,

А сестры‑подростки жмутся молча в испуге),

         Ведь ты прочитала, что Питу скоро станет лучше».             

 

Увы, бедный мальчик, ему не станет лучше (он уже

не нуждается в этом, прямодушный и смелый),

Он умер в то время, как здесь стоят они перед домом, –

Единственный сын их умер.

Но матери нужно, чтоб стало лучше:

Она, исхудалая, в черном платье,

Днем не касаясь еды, а ночью в слезах просыпаясь,

Во мраке томится без сна с одним лишь страстным

желаньем –

Уйти незаметно и тихо из жизни, исчезнуть и скрыться,

Чтобы вместе быть с любимым убитым сыном.