Под вашингтоновским вязом, в кембридже, 27 апреля 1861 года

© Перевод М. Бородицкая

 

 

Помнишь ли, вяз‑исполин?

Здесь собиралась рать:

Наши отцы из окрестных долин

Шли под знамена, клялись, как один,

Жизнь за свободу отдать.

 

Не был их труд завершен:

Бой нам еще предстоит…

Кембридж, Конкорд и Лексингтон!

В сих именах для грядущих племен

Слава иль срам прозвучит?

 

Чу! Это ветер донес

С юга далекого стон.

Проклятый город убийств и угроз

Залит потоками крови и слез,

Призраками населен.

 

Буря идет – не робей!

Лучше, дружище, стократ

Сгибнуть от молнии, чем от червей,

Что притаились во тьме у корней,

Точат, грызут и гноят.

 

Будут враги сражены.

Ждет нас победа, бойцы!

…В шелесте листьев услышат сыны,

Как за свободу, за счастье страны

Бились в апреле отцы.

 

 

ВОЕННАЯ ПЕСНЬ ПУРИТАН

НА ХАНААН

© Перевод И. Копостинская

 

 

Куда ваш путь, солдаты,

Под стягом сквозь туман?

Во имя Господа на юг

Идем, на Ханаан.

 

Кто вас ведет к повстанцам

Вдоль грозных берегов?

Святого воинства отец,

Великий Саваоф.

 

На Ханаан, на Ханаан

Нас в бой Господь ведет,

Чтоб трубный глас услышал враг,

Зов северных высот.

 

Чей флаг по склонам реет

Меж небом и землей?

С ним умирали предки,

Отцы ходили в бой.

 

Не раз дождем кровавым

Он тек среди руин.

Что начертал на нем Господь?

«Будь человек един».

 

На Ханаан, на Ханаан

Нас в бой Господь ведет

Поднять над крепостью врага

Стяг северных высот.

 

Но чье за вами войско

С лопатой да кайлом?

То темноликие рабы

Идут в строю литом.

 

Они врагов свободы

С лица земли сотрут,

К чему им гнет владельцев

И подневольный труд?

 

На Ханаан, на Ханаан,

Нас в бой Господь ведет.

Там Север шпагой и киркой

Все цепи разомнет.

 

Откуда песня эта?

Ее поют с тех пор,

Когда за Моисеем вслед

Пошел могучий хор.

 

На Ханаан, на Ханаан! –

Клич пасторов и дев.

На Ханаан, на Ханаан

Народ обрушит гнев.

 

На Ханаан, на Ханаан

Нас в бой Господь ведет.

Грозою по гнездовьям змей

Гимн Севера пройдет.

 

Врагов, как пыль, рассеем,

Их крепость канет в прах.

А что потом случится, –

У Господа в руках.

 

Сломаем жезл тирана,

Народ взойдет на троп.

Освободим всю землю

От тяжести корон.

 

На Ханаан, на Ханаан

Нас в бой Господь ведет.

Метелью Севера сметем

Бунтовщиков оплот.

 

 

ДОРОТИ К.

СЕМЕЙНЫЙ ПОРТРЕТ

© Перевод Н. Булгакова

 

Это не попытка рассказать историю Дороти К. незатейливой прозой, а небольшое добавление к ней.

Дороти была дочерью судьи Эдмунда Квинси и племянницей Иосифа Квинси‑младшего, молодого патриота и оратора, который умер незадолго до Американской Революций. Он был одним из самых деятельных и пламенных ее устроителей. Сын последнего, Иосиф Квинси был первым майором г. Бостона, он дожил до глубокой старости, пользуясь всеобщим уважением.

Полотно обветшало и нуждалось в реставрации, – да и удар рапирой, которому он подвергся, лишь укрепил меня в моем решении восстановить холст.

 

Бабушки мать: ей тринадцать лет

Или чуть меньше – скажет портрет.

Лоб ее гладкий прической скрыт,

Плечи худые, но взрослый вид,

Нецеловавшие детские губы,

Складки парчи ниспадают грубо,

Вам прелесть знакома подобных лиц –

Так тогда рисовали девиц.

 

Попугай на ее руке –

Сколько спокойствия в малом мирке!

Но к свету холст поверни рукой –

Рваная рана с темной каймой,

По краю – пыли тонкий муар:

Рапирой был нанесен удар

Мундиром Красным[33] – об этом не раз

Слыхали мы леди старой рассказ.

 

Имя художника трудно назвать –

Был он из тех, кого можно не знать.

Жесткой его манера была –

Холст слишком розов и мало тепла.

Но пламенеет слабо щека,

На белом кармин проступает слегка,

А в хрупкости – тайный намек на стать

И обещанье блестящей стать.

 

Но Дороти К. отнюдь не смешна –

Прирожденная леди она.

Норманнское имя ее хранит

Доныне в анналах истории бритт.

С оных времен и до наших дней

Род их достоин славы своей.

Пращура не запятнали седин

Судья и брат его – города сын.

 

Дороти, странным подарком судьбе

Был дар, каким я обязан тебе.

Щедрее мог бы один король

Сына иль дочь одарить – вот сколь

Милость твоя велика была:

Все мои титулы, званья, дела,

Сердца владенья, ума и рук –

В тебе, прибавь мой семейный круг.

 

Что, если б робкие губы в ответ

Проговорили тихое «нет»?

Если б сомнение было сильней

Проблеска чувства в сердце у ней?

Бровь бы не дрогнула у нее –

Вот вам честное слово мое.

Но стал бы я тем, кто ныне есть я, –

Бог один только тому судья.

 

Выдоха легче девичье «да» –

Так паутинок летит фата;

Но никогда никакой канат

Лучше не держит в штормы и хлад

И ничьей больше речи звук

Долго так не звучал округ!

Отзвук этот еще и теперь

В голосе многих живет людей.

 

Эдвард и Дороти! Как далеки

Тени ваши теперь и легки!

Но годы летят, и явлены мы –

Душа и плоть приходят из тьмы.

Счастливей у времени случая нет

В стихах рассказать о событьях тех лет.

Славить мне Дороти или простить

За день, который велел мне жить?

 

Славнейшая Дороти из девиц!

Я приглашу мастеров, мастериц,

Чтоб залечить небольшой изъян –

Красный Мундир был излишне рьян!

Пусть, как в утро творенья, легка

Твоя улыбка пройдет сквозь века

И в своей молодости второй

Сияет, пленяя нас красотой!

 

 

АМЕРИКА – РОССИИ

Августа 1866 года

© Перевод М. Бородицкая

 

Прочитано достопочтенным Г.‑В. Фоксом в Санкт‑Петербурге на обеде в честь миссии Соединенных Штатов.

 

Меж нами океан пролег

Без края и конца…

Но в дружбе Запад и Восток,

И бьются в лад сердца!

 

Наш славный бриг пустился плыть

В тумане штормовом,

Чтоб дружбу давнюю скрепить

Еще одним звеном.

 

И пусть ярится океан,

Грохочет грозный шквал,

И пусть бушует ураган

У диких финских скал!

 

Вперед! Вперед! Взлетай, наш флаг,

Над светлою Невой

Гремит у пушек на устах

Привет наш громовой.

 

Но ветвь оливы с высоты

Над пушками царит,

И белопенные цветы

Ложатся под бушприт…

 

Наш трюм не полон до краев

Пшеницей золотой,

Ни ценным даром рудников –

Невадскою рудой;

 

Нас налегке несет крыло

Раздутых парусов:

Наш груз – сердечное тепло

Далеких земляков!

 

В годину черную войны,

Во мраке тяжких бед,

Из дальней северной страны

К нам пробивался свет.

 

И вот теперь лучи вам шлет

Сквозь тропики и льды

Огней сплоченный хоровод

Вкруг Западной Звезды.

 

Прими ж народного гонца,

О младший брат Москвы!

Швартуем мы свои сердца

У берегов Невы.

 

ДЖЕЙМС РАССЕЛ ЛОУЭЛЛ

 

УЛИЦА

© Перевод Д. Сильвестров

 

 

Они снуют, как тени, меж домами,

В неясные фантомы сплетены,

Как саваном, окутаны телами,

В которых души их погребены.

Их дни тянулись без любви, без веры,

И с Небом не за совесть, а за страх

Они сражались, предпочтя химеры, –

Чтоб победить и обратиться в прах.

И стогнами разверстого кладбища

Слоняются, не преклоня главы,

И верещат, – могил несытых пища:

«Одни лишь мы живые, вы – мертвы».

Несчастные! Застыл в безмолвном крике

Знак эпитафии на каждом лике.

 

 

ХОЗЯИН

© Перевод Д. Сильвестров

 

 

В домах и землях есть ли прок?

От купчих и оград, струясь

Ручьем, когда настанет срок,

Они в кладбищенский песок

Уйдут, над жадностью глумясь.

 

Тогда умолкнешь, стиснут вдруг

Землей, что ты держал в руках.

Ком липкой глины! Свой досуг

Умножив, завершишь свой круг

И в жалкий возвратишься прах.

 

Копи! Бедняк какой‑нибудь,

Что жив смекалкой и умом,

Отыщет в этом мире суть:

Господь ему укажет путь,

Ему достанется твой дом.

 

Все, чем владеешь, с давних пор

Он обращает в свой доход,

И, взявши серп или топор,

Леса, луга, вершины гор –

Всю землю он приобретет.

 

В палатах ты не усидишь:

Он правит всей твоей судьбой.

Ты сладко ешь и мягко спишь,

Он – нищ, как полевая мышь,

Но он – хозяин над тобой!

 

Твое безделье лишь взрастит

Траву на всхолмленной земле, –

Его же слово оросит

Дождем – и солнцем озарит

Мир, заблудившийся во зле.

 

Размер могильного холма

Твои владенья обретут, –

Но не смогла б и Смерть сама

Отнять владения ума

И обесценить честный труд.

 

 

ОНА БЫЛА, ЕЕ УЖ НЕТ

© Перевод Д. Сильвестров

 

 

Трепещет лист, едва‑едва

Поющей птахою задет, –

Мерцают в памяти слова:

Она была, ее уж нет.

 

Вбирает озеро без края

Небесный бесконечный свет,

Но исчезает проблеск рая:

Она была, ее уж нет.

 

Пришла – как ранняя весна

Чредой стремительных примет

Сад отрешает ото сна –

И вот теперь ее уж нет.

 

Как ангел на одно мгновенье

Влетел, а там – пропал и след,

Она осталась, как виденье,

Со мной, когда ее уж нет.

 

Тускнеет день. Едва хранит

Лампада – пламя долгих лет;

Один лишь луч во мне горит:

Она, которой больше нет.

 

 

КОШУТ [34]

© Перевод Д. Сильвестров

 

 

Древнейший род сойдет на нет,

Ветвь королевская увянет;

Знакомый каждому предмет

Природа охранять не станет.

 

Но те, кто ввысь свой дух простер,

Как звезды на небе, горят;

Темница, плаха и костер

Их никогда не истребят.

 

Собрав оружие свое,

Природа сокрушает рок,

А затупится острие –

Придет святой или пророк.

 

Земля мадьяр! Пускай тиран

Разорванную цепь скует.

Тебе высокий жребий дан,

Ты свергнешь ненавистный гнет.

 

В смертельных муках и борьбе

Ты подвиг совершила свой, –

И слава снизошла к тебе,

И землю посетил герой.

 

Тебя он спас – и умер. Что ж!

Ему в могиле не страшны

Казачьи орды или нож,

И нам слова его слышны.

 

«Я – Кошут. Будущее! Ты,

Что обеляешь иль чернишь,

Склонись ко мне, и пусть цветы

Растит кладбищенская тишь.

 

Я избран был как трубный глас

Господень, сотрясавший твердь.

Оковы смерти ждут всех нас,

Но этот зов сильней, чем смерть!»

 

 

НАРУЖИ И ВНУТРИ

© Перевод М. Зенкевич

 

 

Мой кучер ждет меня наружи.

Как лошади, и он продрог,

Клянет он резкий ветер стужи, –

Ругаться так и я бы мог.

 

В кулак оцепеневший дуя

И топая у двери там,

Хотел бы он, чтоб был в аду я,

И шлет меня ко всем чертям.

 

Наверно, видит он оттуда,

Прижав замерзший нос к стеклу,

Как бело‑розовое чудо

Веду я под руку к столу.

 

Счастливцем с ношей драгоценной

Сейчас я перед ним предстал,

Он слышит выстрел пробки пенной

И видит золотой бокал.

 

А я с такою же тоскою,

В гостях у старого осла,

Завидую его покою

Там, за окном, где ночь светла.

 

Ведь холодней зимы раздольной

Улыбок блеск вокруг меня.

Кислей вина и тост застольный,

И чопорная болтовня.

 

Он ноги обмотал отрепьем,

А я прильнувшую к плечу

Тоску с ее великолепьем,

Как раб галеру, волочу.

 

Мы с ним судьбу одну и ту же

Сменяли б – так же до зари,

Как он, скучал бы я наружи,

Как я, скучал бы он внутри!

 

 

«Не нужно, чтоб любви прекрасной цвет…»

© Перевод Д. Сильвестров

 

 

Не нужно, чтоб любви прекрасной цвет

На стебле одиноком возрастал

И в диадеме, в коей проку нет,

Отсвечивал безжизненный металл.

Восточным древом сделаться бы ей

С невянущею зеленью ветвей, –

Ведь той любви, которой далека

Любовь ко всем, цена невелика.

Поэт напрасно славит мир иной,

Где души, порознь, вне добра и зла,

Парят, раскрыв незримые крыла.

О нет, любовь смыкает круг земной

И к единенью братскому стремит,

И очищает, и животворит.

 

 

ИСПЫТАНИЕ

© Перевод Д. Сильвестров

 

 

I

 

Глядит ли сквозь стальную ячею

Злосчастный узник с болью и тоской

На клок травы, что чахнет день‑деньской,

Пробившись меж камней, равно свою

Приемля долю блага и невзгод,

Которые Господь ему пошлет;

Вероученью ль посвятив усилья,

Корпит над ним весь век один из тех,

Кто слышит в отдаленье детский смех, –

И зябко прячет сморщенные крылья;

Иль раб из Джорджии, поднявши взор,

Вдруг видит парус, что в морской простор

Стремится, – в их душе огонь зажжен

Одною искрой тайного желанья

Свободы, воскрешающей сказанья

О доблестных делах былых времен.

 

 

II

 

И все же дар прекрасней во сто крат

Получит лишь отважившийся с бою

Взять то, что предназначено судьбою

И потому бесценней всех наград;

Нас манит бремя творческих тревог,

И счастлив тот, кто риск изведать мог.

Всю жизнь, за камнем камень, мы собою

Возводим храма царственные своды,

Где, Испытанием освящено,

Из чаши, жертвой на алтарь Свободы,

Струит свой ток бессмертное вино.

 

 

ПОЛОЩУЩИЕ САВАН

© Перевод Д. Сильвестров

 

 

Я шел вдоль берега, куда не зная;

Мои мечты не ведали оков,

И душу леденила тьма ночная;

Фантом луны сквозил меж облаков,

Чуть брезжила в тумане даль речная.

 

Несли во мгле над лугом светляки

Свой ореол, как пух чертополоха;

Вдруг, словно лай псов Одина с реки

Иль шум бесовского переполоха,

Смех чей‑то эхом прянул в тростники.

 

И смолкло все, но вновь нарушил тишь

То ль под мостками плеск волны о жерди,

То ль зверем потревоженный камыш,

И услыхал я: «Это воды смерти!

Полощут саван Сестры, – уходи ж!»

 

Но что могло меня предостеречь?

Я увидал трех норн. Как тяжко бремя

Прясть эту нить, его не сбросишь с плеч.

Как монотонна песнь, как вечно Время!

Оно текло, течет и будет течь.

 

Старух согбенных я искал напрасно:

Вчера, сегодня, завтра – никогда

Ничье лицо столь не было прекрасно.

Но радости и горести туда

Не вхожи, где судьбу вершат бесстрастно.

 

«Что сеяли, то и пожнут народы.

Так выстираем саваны скорей.

Для Австрии? Иль роковые всходы

Сулят закат Владычице морей,

Величию, ковавшемуся годы?

 

Иль смерти ждет край вольного простора,

Кто всех объединил в семью одну,

Где не было б ни ссоры, ни раздора;

Кто лес рубил и обуздал волну,

Мостостроитель, младший отпрыск Тора?

 

Что делаем и кто мы, шепчешь ты?

Издревле бег империй, пресекаясь,

Кончался у невидимой черты,

И мы спешили, с саваном склоняясь,

Предать земле их дерзкие мечты». –

 

«И нет надежды? – я вскричал в тоске. –

Наш гордый край, Охотник с ловчей птицей,

Не знавшей ровни в яростном броске!

Что ж, воронье потянет вереницей

К живому солнцу в каждом колоске?

 

Ужель итог злосчастный предрешен?

Блеснет ли Веспер вновь? Или во мраке

Он канет в бездну призрачных имен

И скроет звезд мерцающие знаки

Ночь вами уготованных пелен?» –

 

«Когда кровь липнет к каждому растенью,

Тому победа будет отдана,

Кто следовал души своей стремленью

И чашу жизни осушил до дна!

Ты это не подвергнешь ведь сомненью?

 

Три корня здесь главенствуют: Сознанье

Совместно с Волей; третий – глубже всех

И крепче их обоих: Послушанье.

Долг, как скалу, обвив, оно из тех,

Кто выдержит любое испытанье.

 

Судьба открыта звездам? Но в ладу

С запечатленным в вечности Законом,

Герой презрит грозящую беду;

Расчеты же окончатся уроном:

Найди ее, счастливую звезду.

 

Кто дал орла гиенам на расправу,

Перунам повелев служить желудку;

Кому успех у черни лишь по нраву;

Кто пред молвой дал отступить рассудку, –

Тот приговора должен ждать по праву!

 

Прорубленные вверх в кремнистом кряже,

Трудны ступени власти, – путь же вспять

Куда как легок, вызолочен даже;

Из царственного мрамора ваять, –

Не лучше ль думать о его продаже?

 

Вот наша песня, к горю или к благу;

В ней ясно все и вовсе нет темнот:

Зло немощно, а силу и отвагу Один

Огонь Небесный придает;

Сдержи его, швырнув в него бумагу.

 

Истекшее – в Текущем остается,

Определяя ход людских судеб;

Тем самым То, Что Вытечет, берется.

Но торопитесь, Сестры! Дверью склеп

Скрипит – и зовом бездна отдается». –

 

«Нет, не его! – воскликнул я тогда. –

Пусть горизонт бескрайний в час заката

Бежит на запад, за звездой звезда,

Туда, где небо золотом объято

И океан пылает, как слюда!

 

Пусть край цветет и зреет много лет

И грозных испытаний не страшится;

Не муки, трусость – худшая из бед,

А он своих отцов не устыдится,

Униженно врагу не глянет вслед.

 

Мы плачем – но от гордости за тех,

Кого облек в сраженье пурпур смерти.

Бой справедливый – праведен для всех,

А мир бывает горек, и поверьте:

Меч ржавый в ножнах – это худший грех.

 

Мир ниспошли нам, Боже! Но не сон –

А острый взгляд и сомкнутые брови,

Чтоб отразить превратности времен.

И пусть корабль наш будет наготове,

Разящими громами снаряжен!»

 

Я стиснул руки. Мертвые лучи

Ложились на долину Потомака.

Исчезли грезы, как огонь свечи.

У речки вновь захохотал гуляка,

И эхо лаем замерло в ночи.

 

 

ШАТРЫ ОКТЯБРЬСКИХ КЛЕНОВ

© Перевод Д. Сильвестров

 

 

Зачем знамена в ряд?

Кому они дарят

Багряный свой наряд?

Кто шествует средь них?

О чудная пора!

Прекрасней нет ковра

Для ног из серебра –

Дианы? Нет, твоих!

 

Костры прозрачных крон

Горят со всех сторон,

И солнце, как на троп,

Взошло в листве резной;

Приносит дань земля

И золотит поля,

Волшебный праздник для –

Лишь для тебя одной.

 

В моей душе твой лик

Слагается на миг,

И поступь – как родник,

Мечте моей верна.

Касаешься травы

Неслышней, чем листвы

Луна, но и, увы,

Бесплотней, чем она.

 

 

АУСПИЦИИ

© Перевод Д. Сильвестров

 

 

В душе, где птицы пели,

Теперь метут метели

И жухнет палый лист;

Из сердца улетели

Дрозды и свиристели,

Смолк соловьиный свист.

 

Коль не летать высоко,

Пусть ласточкою вьется

Полуугасший пыл.

О, как мне одиноко, –

Уж, видно, не вернется

Вновь трепет этих крыл!

 

Иллюзия растает.

То стая листьев реет

И застит белый свет –

То шквал ее взметает,

И в нем не уцелеет

Ни песня, ни поэт.

 

УОЛТ УИТМЕН

 

ОДНОГО Я ПОЮ

© Перевод К. Чуковский

 

 

Одного я пою, всякую простую отдельную личность,

И все же Демократическое слово твержу, слово

«en masse».

 

Физиологию с головы и до пят я пою,

Не только лицо человеческое и не только рассудок

достойны Музы, но все Тело еще более достойно ее,

Женское наравне с Мужским я пою.

 

Жизнь, безмерную в страсти, в биении, в силе,

Радостную, созданную чудесным законом для самых

свободных деяний,

Человека Новых Времен я пою.

 

 

ШТАТАМ

© Перевод И. Кашкин

 

 

Говорю всем Штатам, и каждому из них, и любому

городу в Штатах:

         «Побольше противься – подчиняйся поменьше».             

Неразборчивое послушание – это полное рабство,

А из полного рабства нация, штат или город не

возвратятся к свободе.

 

 

СЛЫШУ, ПОЕТ АМЕРИКА

© Перевод И. Кашкин

 

 

Слышу, поет Америка, разные песни я слышу:

Поют рабочие, каждый свою песню, сильную и зазывную.

Плотник – свою, измеряя брус или балку,

Каменщик – свою, готовя утром рабочее место или

покидая его ввечеру,

Лодочник – свою, звучащую с его лодки, матросы

свою – с палубы кораблей,

Сапожник поет, сидя на кожаном табурете, шляпник –

стоя перед шляпной болванкой,

Поет лесоруб, поет пахарь, направляясь чем свет на

поля, или в полдень, или кончив работу.

А чудесная песня матери, или молодой жены, или

девушки за шитьем или стиркой, –

Каждый поет свое, присущее только ему,

Днем – дневные песни звучат, а вечером – голоса

молодых, крепких парней,

Распевающих хором свои звонкие, бодрые песни.

 

 

НЕ ЗАКРЫВАЙТЕ ДВЕРЕЙ

© Перевод К. Чуковский

 

 

Не закрывайте дверей предо мною, надменные

библиотеки,

Ведь я приношу вам то, чего никогда не бывало на

ваших тесно уставленных полках, то, что вам нужнее

всего,

Ибо и я, и моя книга взросли из войны;

Слова моей книги – ничто, ее стремление – все,

Одинокая книга, с другими не связанная, ее не

постигнешь рассудком,

Но то сокровенное, что не сказано в ней, прорвется на

каждой странице.

 

 

ПОЭТАМ, КОТОРЫЕ БУДУТ

© Перевод С. Маршак

 

 

Поэты, которые будут! Певцы, музыканты, ораторы!

Не нынешний день оправдает меня и ответит, зачем я,

Нет, люди породы иной – коренной, атлетической, куда

величавее прежних.

Явитесь! Вам надо меня оправдать.

 

Я сам напишу для будущих дней два‑три указующих

слова,

Выступлю только на миг, чтоб уйти опять в темноту.

Я – тот, кто, слоняясь в толпе, на ходу вас глазами

окинет и снова лицо отвернет,

Вам предоставив его разгадать и создать отчетливый

образ,

Главного жду я от вас.

 

 

ИЗ БУРЛЯЩЕГО ОКЕАНА ТОЛПЫ

© Перевод К. Чуковский

 

 

Из бурлящего океана толпы нежно выплеснулась

ко мне одна капля

И шепчет: «Люблю тебя до последнего дня моей жизни.

         Долгим путем я прошла, лишь бы взглянуть на тебя и             

прикоснуться к тебе.

         Ибо я не могла умереть, не взглянув на тебя хоть             

однажды,

         Ибо мне было так страшно, что я потеряю тебя».             

 

Ну вот, мы и повстречались с тобою, мы свиделись, и все

хорошо.

С миром вернись в океан, дорогая,

Я ведь тоже капля в океане, наши жизни не так уж

раздельны,

Посмотри, как круглятся великие воды земли, как все

слитно и как совершенно!

Но по воле непреклонного моря мы оба должны

разлучиться,

И пусть оно разлучит нас на время, но оно бессильно

разлучить нас навек;

Будь терпелива – и знай: я славлю и сушу, и море, и

воздух

Каждый день на закате солнца ради тебя, дорогая.