Правосудие, попранное в массачусетсе

© Перевод М. Зенкевич

 

 

Покинем наши сады, и вернемся домой,

И сядем в гостиной.

Зацветут ли лютики, всколосятся ль хлеба под таким небом?

Солона для плодоносных семян

Холодная земля под таким небом.

Мы прошли по сорняку и бурьяну, но не победили,

Не срубили мотыгой их цепкие стебли.

 

Вернемся домой и сядем в гостиной.

Видно, не нам

Прояснится небо и встанет солнце,

Щедро сверкнув

По мерцающим волнам,

И теплый ветер подует с моря,

Мирно зашелестев

Колосьями хлеба.

 

Покинут, покинут,

Стоит воз на пустом сенокосе,

И лепестки без завязи в садах

Облетели так рано.

Солнце, что греет согбенные спины, иссушает кучи бурьяна, –

Мы еще его ждем,

Мы, погребенные под дождем.

 

От сияющих погибших из тьмы

Что наследуем мы:

Борозды для зерен, чистые, без сорняка, –

Там хозяйничают слизняки и грибки‑паразиты.

Зло одолевает

Лютики, злаки,

И нет им защиты.

 

А мы сидим сложа руки

В гостиной в ожиданье,

А шаги смерти все ближе и ближе,

Оставляя детям наших детей этот дивный вход,

И этот вяз,

И запущенную землю

Со сломанной мотыгой.

 

 

ПОГРЕБАЛЬНАЯ БЕЗ МУЗЫКИ

© Перевод И. Кашкин

 

 

Я не смирюсь никогда перед тем, что уходят в могилу

Все те, кем земля так бесконечно горда,

Так есть, так будет, потому что всегда так было:

С незабудкой иль лавром уходят они. Но я

не смирюсь никогда.

 

Любовники, мудрецы, вы все соберетесь там вместе.

Туда, куда с прахом безвестным смерть вас

в кучу сметет.

Стройте, пишите, исследуйте, радуйтесь, грезьте!

Формула, фраза останется – лучшее с вами уйдет.

 

Выдумка и порыв, задорный смех забияки!

Все поглотил безразличный животворящий мрак.

Вырастут на могилах тучные, пышные маки,

Но ярче был блеск ваших глаз, чем на солнце

пылающий мак.

 

Вниз, вниз, вниз – под темные своды могилы!

Тихо ступает нежный и добрый туда,

Спокойно ступает умный, смелый, красивый…

Я знаю. Но протестую. И не смирюсь никогда.

 

 

«Ложь! Время боли не смягчит такой…»

© Перевод М. Редькина

 

 

Ложь! Время боли не смягчит такой,

Такой тоски оно не исцелит.

О милом дождь, рыдая, говорит,

О милом что ни день шумит прибой.

 

Из сада тянет прелою листвой,

Со склонов горных талый снег бежит,

Но прежней страстью все еще горит

Душа моя; в ней – прежних мыслей строй.

 

В иных местах мне страшно – там кругом

Жизнь памятью о нем напоена.

Порой скажу, легко войдя туда,

 

Где мой любимый не был никогда:

«Здесь нет его!» Скажу, и вмиг о нем

Я вспомню, мыслью этой сражена.

 

 

«Ты – в памяти оттаявшей земли…»

© Перевод М. Редькина

 

 

Ты – в памяти оттаявшей земли,

Дороги пыльной, вешнего цветенья,

В неторопливом лунном восхожденье;

Ты – в каждой птичьей трели, что вдали

 

Звенит в разгаре лета, в запустенье

Гнезд, что когда‑то свили журавли,

Во всех ветрах и бурях, что прошли

Над миром в годовом круговращенье.

 

Вверх по тропе, исхоженной рассветом,

Ты не пойдешь, и шума птичьих крыл

Ты не услышишь в воздухе прогретом,

 

Когда птенец давно уж в небо взмыл, –

Но ты исполнен красотой и светом,

И долгий год тебя не позабыл.

 

 

«Чьи губы целовала, где, когда…»

© Перевод Ю. Менис

 

 

Чьи губы целовала, где, когда –

Я позабыла все, на чьей руке

Меня будил рассвет, но вот в дожде

Всю ночь мелькают тени у окна,

Стучатся и вздыхают: «Ты одна!»

И тихо шевелится боль в душе:

Совсем одна, меня никто во сне

Не позовет, забывшись, никогда.

 

Так дерево под снегом в тишине

Не помнит улетевших в небо птиц,

Но знает, как безмолвие гнетет.

И я не помню тех любимых лиц,

Умолкло лето, певшее во мне,

Давным‑давно – и больше не поет.

 

 

«Обеты я не слишком свято чту…»

© Перевод М. Редькина

 

 

Обеты я не слишком свято чту:

Не будь ты так красив, о мой любимый,

С другим нашла бы я свою мечту

В погоне за красой неуловимой.

 

Не будь ты редким яством для меня

И вечным утоленьем дикой жажды,

Я бы сбежала среди бела дня

Искать другого, как тебя однажды.

 

Но ты блуждаешь с ветром заодно;

Приязнь твоя изменчивей прибоя.

Непостоянной быть немудрено –

Ведь я меняюсь следом за тобою.

 

Любовь моя беспечна и вольна:

Я неверна, когда тебе верна.

 

 

«Жалей меня не оттого, что свет…»

© Перевод М. Редькина

 

 

Жалей меня не оттого, что свет

На склоне дня покинул небосвод;

Жалей меня не оттого, что след

Былой красы с полей и рощ уйдет;

 

Жалей меня не оттого, что лик

Луны поблек, волна стремится вспять;

Не оттого, что страсть мужская – миг

И больше мне твоей любви не знать.

 

Давно известно мне: любовь – пурга

Цветов, летящих с вишневых ветвей,

Прибой, швыряющий на берега

Обломки затонувших кораблей.

 

Жалей меня за то, что разум скор,

А сердце неразумно до сих пор.

 

 

«Разъятье рук твоих подобно смерти…»

© Перевод М. Редькина

 

 

Разъятье рук твоих подобно смерти.

Как, разлучась с тобой, умру опять?

Нам не дано на этой хрупкой тверди

Двукратно жить, двукратно умирать…

 

Томясь у Времени в узде суровой,

К нам в дверь стучит его гонец – рассвет.

Но Время не подвергнет муке новой

Меня на гребне самых горьких бед.

 

Когда ты розами и рожью станешь,

Видением печальным появлюсь,

Там, где любила, там, где в вечность канешь.

Над прахом незабвенным я склонюсь,

 

Воздену руки и уйду украдкой,

Как ныне, на исходе ночи краткой.

 

 

«О нет, не допусти, чтоб разум твой…»

© Перевод М. Редькина

 

 

О нет, не допусти, чтоб разум твой,

Отчаясь, возомнил неосторожно,

Что, раз мы платим дорогой ценой

За красоту, ее купить возможно!

 

И если в лунном свете соловей

Тебе просвищет с ветки молчаливой,

То вряд ли он слетит к руке твоей –

Ты не приманишь птицы прихотливой.

 

А значит, красота вольнее всех:

Ведь красота не горлица ручная,

Не ослепленный сокол для утех –

Она горда. Целуя и лаская,

 

Ты красоту голубкой не зови.

Что ей любовь? Она чужда любви.

 

 

«О нет, ты не любил меня ничуть…»

© Перевод Ю. Менис

 

 

О нет, ты не любил меня ничуть,

А я любила больше жизни – что ж,

Отмщение – вот мой отныне путь,

И каждый миг лишь мщением хорош.

Мне выбирать оружие, но я –

Я стали не коснусь вершить мой суд,

А проведу всю ночь, в сердцах кляня

Министров, пап и прочий мелкий люд;

И встречу день обидою веков

На землю, небо, ад и на глупца,

Что чувству господин, и на богов,

И на детей у школьного крыльца…

А ты уйдешь, и я похороню

Холодность, не доступную огню.

 

 

«От воскрешенных утром сновидений…»

© Перевод М. Редькина

 

 

От воскрешенных утром сновидений

Печалью день пронзен. Везде – укор.

Хочу читать – но слез поток осенний

Стекает на руки, туманит взор.

 

Скорбь на корню сильней, чем грусть

в предгрозье:

Та скорбь в плену у тайны роковой

Выбеливает щеки алой розе,

Мертвит бутон и сушит лист живой.

 

Глубокий пруд у берегов прозрачен,

Искрится солнцем, тянется к цветам,

А в омуте его покой утрачен:

Чернея, бьется чье‑то сердце там.

 

Сны прогоняют сон; я слез не прячу:

Заплачу – и проснусь, проснусь – и плачу.

 

 

«Любовь еще не все: не хлеб и не вода…»

© Перевод М. Алигер

 

 

Любовь еще не все: не хлеб и не вода,

Не крыша в ливень, не нагим – одежды;

Не ствол, плывущий к тонущим, когда

Уже иссякли силы и надежды.

Не заменяет воздуха любовь,

Когда дыханья в легких не хватает,

Не сращивает кость, не очищает кровь,

И без любви никто не умирает.

Я допускаю, грянет час такой,

Когда, устав от нестерпимой боли,

За облегченье, отдых и покой

Твою любовь отдам я поневоле

Иль память тех ночей сменяю на еду.

Возможно. Но едва ль на это я пойду.

 

 

«Сдержать Хаос уздой четырнадцати строк…»

© Перевод М. Алигер

 

 

Сдержать Хаос уздой четырнадцати строк,

Чтоб он из них бежать на волю рвался,

Коль повезет; вертелся, притворялся,

Как будто пламя он, и демон, и поток,

Нет счета всем его уловкам и повадкам,

Пока в границах я держу его,

Бесформенное это существо,

И он сливается с божественным Порядком.

Но вот уже прошли часы и годы,

А как высокомерен он в неволе,

И мы с ним оба лишены свободы,

Он прост, но он еще не понят – и не боле.

А я и без его признаний понимаю,

Что я своей уздой ему лишь помогаю.

 

 

«Под лунным светом Всемогущей Плоти…»

© Перевод М. Алигер

 

 

Под лунным светом Всемогущей Плоти

И я кричала кошкой в час ночной,

Уйдя из башни, выстроенной мной,

Не для того ль, чтоб в галочьем помете

И в живописи детской озорной

Ей вековать? У башни, под луной,

Сидят соседки так, как некогда их тети,

Судача обо мне и о моей работе.

Какая есть, однако это я

Ту башню возвела, она – моя.

Во имя Красоты взлетевшая высоко.

В ней боль и гордость – все, что было у меня,

Кость честная, мысль, полная огня,

И жар ночей, где я была не одинока.

 

 

«Не умирать от жалости, а жить…»

© Перевод М. Алигер

 

 

Не умирать от жалости, а жить,

И есть и пить, чтоб крепнуть и расти,

Чтоб чище кровь, чтоб тверже стать в кости,

И чувствовать острее, и хитрить:

Тому, кто тоже хочет есть и пить,

Нежирную похлебку поднести

Из нашей жалости. Ах, господи прости,

Ее бы понаваристей сварить!

Денек сентябрьский синий, тут и там

Уже краснеют клены по холмам.

Затем, чтоб слабым я могла помочь,

Вскормить свой ум и волю надо мне б,

Взбодриться и тоску отринуть прочь,

Пить полный кубок, счастье есть, как хлеб.

 

 

ВОЗВРАЩЕНИЕ

© Перевод М. Редькина

 

 

Земля своих детей не понимает.

Когда не по себе бывает нам,

От шума городов изнемогая,

Мы возвращаемся к ее лесам.

 

Земля для всех распахивает двери,

Хотя ее созданьям счету нет:

Подранки – люди и подранки – звери

Бредут к ней, волоча кровавый след.

 

Земля чуть спет встает, листвой хлопочет

Украсить год, потом листву стряхнуть,

А горевать, баклуши бить не хочет –

Ей недосуг негромко помянуть

 

Того, кто не хранит всего, что было,

Лежит в покое дни, года, века;

Того, чья безымянная могила

В угрюмом запустении горька;

 

Того, кто знал печаль и поражение,

Того, кто друга отдал, не скорбя,

За лист ольхи – земное утешенье,

Которое не сознает себя.