Техническая отсталость и национальная ограниченность

 

Первый серьезный взрыв политических противоречий по этому вопросу произошел в 1925 году. Объективной предпосылкой выхода этой проблемы на первый план явилось то, что в капиталистическом мире явно завершилась «эпоха войн и революций» и началась «временная стабилизация капитализма». С другой стороны, в СССР кончался период восстановления, и поэтому особое значение приобретал вопрос об основных направлениях дальнейшего построения социализма. Субъективной предпосылкой для новой внутрипартийной дискуссии стали трения между Сталиным, с одной стороны, и Зиновьевым и Каменевым – с другой, принимавшие все более острый характер. Как известно, споры и дискуссии проходили в 1925 году по очень широкому кругу вопросов: о характере государственной промышленности, о значении нэпа, об отношении к крестьянству, об обстановке в партии, об отношении к Троцкому. В этой связи был поднят также вопрос и о возможности построения социализма в СССР. Сначала очень осторожно и не в печати, а на одном из заседаний Политбюро Зиновьев и Каменев выступили с критикой заявлений Сталина, обвинив его, в частности, в том, что он недооценивает значение мировой революции, и в национальной ограниченности. Большинство Политбюро не поддержало Зиновьева и Каменева, но дело, однако, не ограничилось этим эпизодом. Хотя заседания Политбюро обычно не стенографировались и дебаты на них не являлись, как правило, предметом оценки со стороны партии, на этот раз Сталин решил обнародовать заявления Зиновьева и Каменева. Ленинградская печать (партийная организация в этом городе находилась под контролем сторонников Зиновьева) уже довольно долго публиковала завуалированные критические материалы в адрес сталинского большинства в Политбюро: замаскированная критика Центрального Комитета РКП(б) содержалась также в резолюциях XXII областной партийной конференции Ленинграда. Московский комитет РКП(б) не без участия Сталина направил в Ленинград длинное письмо, в котором, в частности, говорилось:

 

«Не так давно тт. Каменев и Зиновьев защищали в Политбюро ту точку зрения, будто бы мы не сможем справиться с внутренними трудностями из-за нашей технической и экономической отсталости, если только нас не спасет международная революция. Мы же вместе с большинством ЦК думаем, что мы можем строить социализм, строим и построим его, несмотря на нашу техническую отсталость и вопреки ей. Мы думаем, что это строительство будет идти, конечно, гораздо медленнее, чем в условиях мировой победы, но тем не менее мы идем и будем идти вперед. Мы точно так же полагаем, что точка зрения тт. Каменева и Зиновьева выражает неверие во внутренние силы нашего рабочего класса и идущих за ним крестьянских масс. Мы полагаем, что она есть отход от ленинских позиций»[91].

 

Вопрос о перспективах построения социализма в СССР был поставлен на XIV конференции РКП(б), состоявшейся в апреле 1925 года. В «Тезисах о задачах Коминтерна и РКП(б)», принятых на конференции, говорилось:

 

«Вообще победа социализма (не в смысле окончательной победы) безусловно возможна в одной стране. С другой стороны, наличие двух прямо противоположных общественных систем вызывает постоянную угрозу капиталистической блокады, других форм экономического давления, вооруженной интервенции, реставрации. Единственной гарантией окончательной победы социализма, т.е. гарантией от реставрации, является, следовательно, победоносная социалистическая революция в ряде стран. Из этого отнюдь не вытекает, что невозможна постройка полного социалистического общества в такой отсталой стране, как Россия, без „государственной помощи“ (Троцкий) более развитых в технико-экономическом отношении стран. Из этого вытекает, что страна рабочей диктатуры, являющаяся основной базой международной революции, должна рассматривать себя, как ее могущественнейший рычаг и подспорье; с другой стороны, господствующая в ней партия пролетариата должна прилагать все усилия к тому, чтобы строить социалистическое общество в уверенности, что это строительство может быть и наверняка будет победоносным, если удастся отстоять страну от всяких попыток реставрации. Другими словами, правильной политикой как в отношении к крестьянству внутри страны, так и в области международных отношений РКП должна преодолеть все затруднения, вытекающие из замедления темпа мировой революции»[92].

 

На XIV конференции ни Зиновьев, ни Каменев не высказали своих возражений о возможности полной победы социализма в СССР и вместе с другими делегатами даже голосовали за приведенную резолюцию. Было очевидно, что они не хотели, чтобы вопрос о возможности победы социализма в СССР стал предметом внутрипартийной дискуссии. Однако Сталин широко использовал решения конференции для того, чтобы вновь выступить против Троцкого, а косвенно и против Зиновьева и Каменева. Из его доклада «К итогам работ XIV конференции РКП(б)»[93] видно, что он внимательно изучил все заявления Ленина по этому вопросу, что делало его позицию неуязвимой, по крайней мере с догматической точки зрения, но речь здесь шла не только о точности цитат. Подавляющее большинство партактива было убеждено в возможности победы социализма в Советском Союзе. И без особых теоретических тонкостей было ясно: члены партии, естественно, желали, чтобы их тяжелый труд как можно быстрее привел бедную, отсталую страну к процветанию и изобилию. Сталин максимально использовал эти стремления, критикуя каждую недостаточно ясную формулировку в заявлениях Зиновьева, и в то же время сначала намеками, а затем все более открыто начал полемику между московской и ленинградской печатью по самым различным проблемам построения социализма.

Так, летом 1925 года издательство «Молодая гвардия» опубликовало брошюру И. Варейкиса «Возможна ли победа социализма в одной стране?», в основном посвященную анализу и пояснению позиции Сталина и критике некоторых меньшевистских теорий по этому вопросу. Брошюра вызвала немало критических выступлений в ленинградской печати, особенно в ленинградской «Правде», на которые Варейкис ответил осенью того же года выпуском новой брошюры «Коренной вопрос наших разногласий».

Новым поводом для нападок на Зиновьева послужила его книга «Ленинизм», вышедшая в том же 1925 году. В ней Зиновьев часто ссылается на Ленина, цитируя, в частности, его слова о возможности победы социализма в одной или нескольких странах, взятые из статьи «О лозунге Соединенных Штатов Европы». Одновременно Зиновьев критикует Троцкого, однако в его собственных высказываниях содержится целый ряд неясных формулировок, относящихся как к различиям между социализмом и коммунизмом, так и к проблеме построения социализма в СССР. Он, например, пишет:

 

«Чтобы еще точнее уяснить себе, как стоит вопрос у нас в СССР в 1925 году, надо различать две вещи: 1) обеспеченная возможность строить социализм – такая возможность строить социализм вполне, разумеется, может мыслиться и в рамках одной страны, и 2) окончательное построение и упрочение социализма, т.е. осуществление социалистического строя, социалистического общества, совершившийся переход ко второй, высшей стадии коммунизма – возможна ли такая окончательная победа социализма в одной стране? Этот вопрос подлежит разрешению»[94].

 

Из дальнейших длинных разъяснений следует заключить, что Зиновьев считает возможным построение социализма, но не завершение его построения в одной стране, и тем более в такой отсталой стране, как СССР.

Все эти дискуссии носили, однако, предварительный и несистематический характер. С открытым и решительным заявлением «новая», или «ленинградская», оппозиция выступила только на XIV съезде ВКП(б), который состоялся 18 – 31 декабря 1925 года (именно на этом съезде было решено заменить название РКП(б) на ВКП(б)). В своем докладе на съезде Сталин не касался проблемы построения социализма в одной стране, считая, что она уже достаточно рассмотрена, но этот вопрос не был затронут и представителями оппозиции. Основная дискуссия развернулась по другим вопросам. И все же Зиновьев как содокладчик оппозиции с правом заключительного слова в пылу полемики затронул и проблему построения социализма, напомнив формулировку Сталина из брошюры «Об основах ленинизма», которая фактически совпадала с формулировкой Зиновьева в его книге «Ленинизм». Защищая свою точку зрения, Зиновьев сказал:

 

«Вы посмотрите, до чего, например, договорился т. Яковлев на последней Курской губпартконференции: „Можем ли мы в одной стране, – спрашивает он, – будучи окружены со всех сторон капиталистическими врагами, можем ли мы в таких условиях в одной стране построить социализм?“ И отвечает: „На основе всего сказанного мы вправе сказать, что мы не только строим социализм, но что мы, несмотря на то, что мы пока что одни, что мы пока единственная в мире советская страна, советское государство, – мы этот социализм построим“ („Курская правда“, № 279 от 8 декабря 1925 г.). Разве это ленинская постановка вопроса… разве здесь не отдает душком национальной ограниченности?»[95]

 

Еще более резко выступил Сталин против Зиновьева и Каменева после XIV съезда, опубликовав в январе 1926 года брошюру «Вопросы ленинизма», по большей части посвященную критике идей Зиновьева и Каменева и между прочим противоречивых заявлений Зиновьева по вопросу о возможности построения социализма в СССР[96].

Необходимо сказать также несколько слов и о позиции Бухарина. В настоящее время во многих публикациях можно прочитать, что он тоже разделял «неверие Троцкого и Зиновьева в возможность построения социализма в СССР», или же, как пишет, например, Ф. Ваганов, «если троцкисты под знаменем „левой“ революционной фразы открыто отрицали возможность построения социализма в нашей стране, то правые, не отрицая на словах эту возможность, практически сводили ее на нет»[97].

Все это явное преувеличение. В действительности именно Бухарин в 1924 – 1928 годах был основным теоретиком советской партии и руководил редактированием ее основных документов и программных резолюций. Поэтому неудивительно, что как «новая», так и «объединенная» оппозиция сосредоточили в 1926 году свой огонь не столько против Сталина, сколько против Бухарина. Более того, необходимо сказать, что все основные заявления Бухарина по вопросу о победе социализма в СССР, о роли нэпа, о характере государственных предприятий, о роли кооперации с теоретической точки зрения были точнее, продуманнее и яснее заявлений Сталина. Уже в основной своей работе, «Путь к социализму и рабоче-крестьянский союз» (1925), Бухарин писал:

 

«Неужели нам суждено погибнуть не от нападения внешнего противника, а из-за нашей отсталости, поскольку, не получая тактической и экономической помощи от победившего пролетариата других стран, не получая этой помощи довольно долгое время, мы неизбежно падем жертвами нашей отсталости, нашей экономической слабости? Возможно, мелкобуржуазный характер нашей страны, подавляющее преобладание ее сельского населения, малочисленность рабочего класса, к тому же истощенного многими годами империалистической и гражданской войн, приведут „с железной неизбежностью“ к краху всей нашей работы?

Подобные утверждения, выражающие глубочайшее неверие в силу нашей революции, являются абсолютно фальшивыми и не имеют никаких оснований. Верно, что отсутствие технической и экономической помощи со стороны рабочего класса других стран, который, к сожалению, еще не пришел к власти, в большой степени замедлит наш экономический рост и одновременно темпы социалистического строительства в нашей стране. Если бы мы получали эту дополнительную помощь, мы, конечно, несравненно быстрее могли бы продвигаться по пути экономического прогресса и в то же время довольно быстро развивать все, что связано с построением социализма как в экономической области, так и в том, что касается уровня жизни, как в политической области, так и в области всех возможных наук и так называемой „духовной культуры“. Естественно, без этой помощи наше развитие будет идти медленнее, но мы бесстрашно пойдем вперед, как это ясно уже показал опыт первых лет после окончания гражданской войны и непосредственный опыт на полях сражений.

В сущности, мы уже сегодня доказали, что можно построить социализм без прямой технико-экономической помощи других стран. Верно, что на ближайший период форма построения нашего социализма неизменно будет представлена в формах малоразвитого социализма, но это не беда, потому что даже они гарантируют нам постоянное продвижение ко все более совершенным и полным формам социализма»[98].

 

Однако, чтобы действительно гарантировать построение нового, социалистического общества, Советское государство, согласно Бухарину, должно было на основе нэпа обеспечить союз между рабочим классом и крестьянством, аналогичный союзу первых лет гражданской войны, заключенному на военно-политической основе.

 

«Мы одержим окончательную победу, – писал Бухарин, – мы одержим полную и всеобщую победу, создадим действительно новое рабочее общество только тогда и при том условии, что в этой новой, мирной обстановке сможем вновь укрепить тот союз между рабочим классом и крестьянством, который обеспечил нашу победу в нашей революции. Вот почему мы вновь и вновь должны постоянно заниматься вопросами союза между пролетариатом и крестьянством. Это не просто повторение старого вопроса, потому что речь идет о новых, более сложных условиях»[99].

 

После XIV съезда, когда в Ленинграде была созвана XXIII внеочередная областная конференция ВКП(б), именно Бухарину поручили от имени Центрального Комитета выступить с докладом о результатах и уроках только что закончившегося съезда и о разгроме «ленинградской» оппозиции. В этом докладе Бухарин заявил:

 

«Когда мы обвиняем товарищей из оппозиции в том, что они ошибочно поставили вопрос о построении социализма в нашей стране, в чем мы их обвиняем и против чего считаем необходимым бороться? Мы считаем, что необходимо решительно бороться против утверждения товарища Каменева и товарища Зиновьева, сделанного на заседании Политбюро, – утверждения, что мы погибнем из-за нашей технической отсталости, если к нам вовремя не подоспеет помощь со стороны победившего пролетариата Западной Европы. По этой причине нас обвиняют в национальной ограниченности. Но этот упрек мог бы иметь какие-то основания, если бы мы заявляли, что будем сопротивляться в одиночку, во что бы то ни стало и при любых условиях. Это было бы ошибкой, и это было бы национальной ограниченностью… Мы защищаем истинную ленинскую точку зрения, утверждая, что, несмотря на нашу техническую отсталость, несмотря на то, что у нас многочисленное крестьянство, а техника и экономика все еще исключительно отсталые, мы можем шаг за шагом работать во имя построения социализма, довести до конца построение социализма, если нам не помешает вооруженное вмешательство со стороны капиталистических держав… Могут ли они победить нас силой оружия? Отвечаем: могут. И что же, поэтому нам действительно следует отказаться от пути к мировой революции? Нет, этого мы сделать не можем. Мировая революция – это единственная гарантия того, что капиталистические державы нас не раздавят. Но можем ли мы отсюда сделать вывод, что из-за нашей технической и экономической отсталости мы погибнем? Мы отвечаем: это абсолютно другой вопрос. И тот, кто так говорит, внушает недоверие к внутренним силам нашего рабочего класса, к его способностям вести за собой крестьянство, что полностью противоречит Ленину»[100].

 

 

Победа Сталина

 

Как известно, последний этап открытой борьбы внутри партии против так называемой «левой» оппозиции длился примерно полтора года – с лета 1926 года и до поздней осени 1927 года, когда Троцкий и Каменев, на время позабыв о собственных недавних яростных стычках, объединились и стали во главе новой, «объединенной» фракции. Теоретическая платформа оппозиции включала почти все основные тезисы как троцкистской оппозиции 1923 – 1924 годов, так и «ленинградской» оппозиции 1925 года. Основным вопросом, по которому оппозиция выступала против политики Сталина и Бухарина, был вопрос отношения к капиталистическим элементам в городе и деревне. Она требовала усиления борьбы против кулаков и нэпманов и увеличения их налогообложения. Одновременно она требовала увеличения темпов индустриализации, но также расширения и углубления внутрипартийной демократии, борьбы против бюрократизации партийного и государственного аппаратов и т.д. Но линия оппозиции не противоречила курсу партии на построение социализма. Оппозиция попросту требовала применения методов, которые плохо сочетались с основными принципами нэпа. Она также настаивала на таком усилении темпов построения социализма, к которому страна еще не была готова. Никто из лидеров оппозиции не утверждал, что в СССР не следует строить социализм и невозможно его построить. Однако они, и в первую очередь Троцкий, не считали возможным допустить, что их многочисленные предшествующие формулировки об отсутствии перспектив построения социализма в СССР в условиях капиталистического окружения были ошибочными. В отличие от Ленина не только Сталин, но и Троцкий не мог и не имел мужества сказать: «Я ошибся». Отсюда и противоречие в программных тезисах оппозиции, в которых принцип необходимости более быстрых темпов построения социализма уживался с утверждением о невозможности абсолютной победы социализма в отсталой стране, каковой был СССР в 1926 – 1927 годах.

Так, например, в заявлении от 2 июня 1927 года пятнадцати ведущих представителей оппозиции утверждалось:

 

«Техническая отсталость нашей страны и низкий уровень производительности труда, вытекающий из этого, естественно представляют огромное препятствие на пути построения социализма. По причине этой отсталости переход к действительно социалистической организации производства (когда трудящийся из рабочей силы превращается в хозяина производства, а товарный характер производства исчезает) для нас невозможен без помощи развитых стран, без мировой социалистической революции»[101].

 

И. Смилга, один из самых известных лидеров оппозиции, на одной из лекций в Коммунистической академии говорил в сентябре 1926 года:

 

«Я утверждаю, что он [Бухарин] находится целиком во власти реконструктивистской идеологии; он утверждает, что экономическая отсталость нашей страны не может служить препятствием построению социалистического строя в России. Я считаю, что нет никаких сомнений в том, что, занимаясь социалистическим строительством, мы строим социализм. Но вот вопрос: разве период реконструкции дает возможность для проверки, для пересмотра центрального пункта марксизма и ленинизма, утверждающего, что в одной технически отсталой стране невозможно построить социализм?»[102]

 

Неоднократно полемизируя в своих речах со Сталиным и Бухариным, К. Радек тоже определял их утверждения как «теорию построения социализма в одном округе» или же «на одной улице».

Тем не менее Троцкий, Зиновьев и Каменев, в общем-то, пытались избежать дискуссий о возможности полного и завершенного построения социализма. Если Сталин смог извлечь из книги Зиновьева «Ленинизм» цитату, из которой можно было сделать вывод, что последний не верил в возможность полной победы социализма в одной стране, то в книге Троцкого «К социализму или к капитализму», опубликованной в 1925 году, он не нашел ни одной подобной цитаты и довольствовался тем, что высмеял стиль Троцкого, который в сухих цифрах государственного плана услышал «звуки прекрасной исторической музыки растущего социализма»[103]. Основная платформа объединенной оппозиции, сформулированная перед XV съездом ВКП(б), не содержала никаких утверждений о невозможности построения социализма в СССР. Напротив, в ней утверждалось, что линия Сталина и Бухарина воспрепятствует его быстрому построению, открывая возможности для исключительно быстрого роста капиталистических элементов как в городе, так и в деревне, и что представляет опасность для социализма. В этой платформе мы можем найти множество замечаний и критических предложений о положении рабочего класса, о профсоюзах, об усилении классовой борьбы в деревне, о колхозах и совхозах, о проблемах жилья и безработицы, по вопросам финансовой политики Советского государства, борьбы против бюрократизма, по проблемам пятилетнего плана и т.д.[104] Многие из этих замечаний и предложений, несомненно, были справедливы. …

Но Сталин не имел желания дискутировать с оппозицией по поводу этой платформы. Именно он превратил вопрос о возможности победы социализма в СССР в принципиальный тезис и основную тему дискуссии. Большую часть двух своих основных докладов, направленных против «объединенной» оппозиции, – «О социал-демократическом уклоне в нашей партии» (доклад на XV конференции ВКП(б) 1 ноября 1926 года) и «Еще о социал-демократическом уклоне в нашей партии» (доклад на VII расширенном Пленуме Исполкома Коммунистического Интернационала 7 декабря 1927 года) – Сталин посвятил именно «разоблачению» неверия лидеров оппозиции в возможность победы социализма в CССP. С этой целью Сталин приводил многочисленные цитаты из трудов Троцкого 1905 – 1915 годов, но даже не упомянул его последующих произведений. И надо признать, что таким образом Сталин добился своей цели, поскольку его рассуждения и мотивировки по этому вопросу были не только ближе к мнению Ленина и больше совпадали с ним, но были понятнее и ближе большинству партактива.

С разгромом объединенной оппозиции вопрос о возможности победы социализма в СССР перестал быть предметом дискуссии. В сущности, он не поднимался и не обсуждался и в период борьбы против так называемой «правой оппозиции». Еще меньше о нем говорилось, когда после разгрома «правых», начала коллективизации и в разгар индустриализации Сталин выдвинул лозунг наступления социализма по всему фронту. Большинство лидеров последних оппозиций, как «левых», так и «правых», капитулировали перед Сталиным и ничего не могли сказать против линии партии в 1930 – 1933 годах, когда партия и весь народ СССР переживали один из самых драматических периодов своей истории, который во многом можно сравнить с периодом гражданской войны. И хотя у большинства партактива уже зрело, хотя и в скрытой форме, недовольство руководством Сталина, XVII съезд был официально назван съездом «победителей».

Конечно, партия и советский народ добились в 1934 году значительных успехов в строительстве социализма, хотя ретроспективный анализ показывает, что без третьей, сталинской революции сверху, вероятно, можно было бы достичь более высоких результатов, и без миллионов человеческих жертв. Однако в своем докладе Сталин не сказал о той огромной цене, которую страна заплатила за успехи, перечисленные в его выступлении. В этом докладе он лишь слегка коснулся вопроса построения социализма в одной стране: «Доказано на опыте нашей страны, что победа социализма в одной, отдельно взятой стране – вполне возможна. Что можно возразить против этого факта?»[105]

Приведем более пространные выдержки из покаянных речей недавних руководителей «левой» оппозиции, с которыми они выступили на XVII съезде.

 

«У меня была цепь ошибок, – заявил, например, Зиновьев, – цепь, у которой неизбежно одно звено цеплялось за другое. Я имел претензию навязывать партии свое особое понимание ленинизма, свое понимание „философии эпохи“. Между тем, как я вижу теперь… что это была цепь ошибок, и если бы партия не дала должного отпора этой цепи ошибок, то мы обсуждали бы теперь здесь на съезде все, что угодно, только не второй пятилетний план социалистического строительства».

«Я думаю, товарищи, – и это теперь тоже стало ясным, – что основным теоретическим узловым вопросом, на котором я сбился и который меня привел туда, где я находился, – этим узловым вопросом был вопрос о построении социализма в одной стране».

«Далее вы знаете, товарищи, что, когда я стал открыто оспаривать эту теорию, я сделал попытку „расчленить“ ее… т.е. сделал попытку доказать, что строить социализм мы можем и в одной стране, но что построить его в одной стране нельзя. И мне казалось тогда, что в этом отношении я в чем-то в корне отличаюсь от социал-демократических взглядов на этот счет».

«И когда я оцениваю свои ошибки, я говорю: что это такое было?.. Это был рецидив старых социал-демократических взглядов в той их разновидности, которая называется троцкизмом, в той их разновидности, которая не могла не привести к полному отчуждению от партии, к полному отчуждению от рабочего класса»[106].

 

То же заявил Каменев в своей речи:

 

«На мне лежит печальная обязанность на этом съезде победителей представить летопись поражений, демонстрацию цепи ошибок, заблуждений и преступлений, на которые обрекает себя любая группа и любой человек отрывающиеся от великого учения Маркса – Энгельса, Ленина – Сталина…»

«Товарищи, оглядываясь теперь на эти десять лет, я из великого, грандиозного наследия, теоретического и практического наследия Ильича, выделяю три пункта, сомнение в которых и затем оспаривание которых явилось, как я вижу теперь, началом и источником всего нашего ошибочного пути… Первый – его словами сказано: „Мы имеем все необходимое и достаточное для построения социализма“. Второй – мы можем построить социализм в одной, отдельно взятой стране, в данном случае в СССР. Третий – диктатура пролетариата, хранимая как зеница ока, должна стать руководительницей крестьянства и, укрепляя союз с его основными массами, вести крестьянство к новому экономическому строю, т.е. к социализму…

Формулу „Мы имеем все необходимое и достаточное для построения социализма“ мы стали мало-помалу подменять формулой о технической отсталости нашей страны…»

«Формулу о возможности построения социализма в одной стране мы стали просто отрицать, прибегая к софизмам и ложным аргументам, чтобы доказать, что ее основы не были заложены в общем анализе капиталистического строя, данном Марксом и Энгельсом, и не были целиком провозглашены в учении Ленина. Наконец, вместо того, чтобы крепить союз пролетариата с основными массами крестьянства, мы стали предлагать такие меры, которые могли, конечно, только сорвать и нарушить этот союз»[107].

 

Из старых лидеров оппозиции только Троцкий, сосланный за границу и развернувший там бурную, но малорезультативную деятельность в целях объединения своих заграничных сторонников и создания IV Интернационала, продолжал критиковать теорию построения социализма в одной стране. Еще в 1930 году в книге «Перманентная революция» он писал:

 

«Теория построения социализма в одной стране, пустившая ростки из навоза реакции против Октября, – это единственная теория, которая последовательно противостоит теории перманентной революции.

Попытки эпигонов под критическими ударами ограничить применение теории социализма только к одной стране, России, по причине ее особенностей (обширность территории и огромное наличие природных богатств) не смягчают, а, наоборот, усугубляют проблему. Отказ поставить вопрос в международном масштабе неизбежно ведет к национальному мессианству, то есть признанию прерогатив и особых характеристик за определенной страной, которая, таким образом, сможет взять на себя те функции, до которых не смогут подняться другие страны.

Всемирное разделение труда, зависимость советской промышленности от иностранной техники, зависимость производительных сил разных государств от азиатского сырья и т.д. делают невозможным построение социалистического самостоятельного и изолированного общества в какой бы то ни было стране мира»[108].

 

В 1934 году, после XVII съезда, группа последователей Троцкого, которая образовала так называемый «Секретариат Международной Лиги коммунистов-интернационалистов (большевиков-ленинцев)», опубликовала тезисы Троцкого «Четвертый Интернационал и война». Необходимо заметить, что, несмотря на критику сталинского правления, Троцкий не подвергал сомнению пролетарский характер Советского Союза.

 

«Несомненное и глубокое бюрократическое вырождение Советского государства, так же как и национально-консервативный характер его внешней политики, – говорилось в тезисах, – не меняют социальной природы Советского государства как первого государства трудящихся. Всякого рода демократические, идеалистические, ультралевые, анархические теории, игнорирующие социалистический по своим тенденциям характер советских имущественных отношений и отрицающие или же затушевывающие классовые противоречия между СССР и буржуазными государствами, неизбежно должны, в особенности в случае войны, привести к контрреволюционным политическим выводам»[109].

 

Однако мы можем прочитать в том же документе и следующее утверждение:

 

«Изолированное государство трудящихся является лишь плацдармом мировой революции. В лице СССР пролетариат защищает не национальные границы, а социалистическую диктатуру, временно ограниченную национальными границами. Только глубокое понимание того факта, что пролетарская революция не может завершиться в национальных рамках, что без победы пролетариата в основных странах все успехи социалистического строительства в СССР обречены на провал, что для любой страны – спасение лишь в международной революции, что социалистическое общество может быть построено только на основе международного сотрудничества, – только эта непоколебимая уверенность, уверенность до мозга костей, в состоянии создать надежную основу для революционной политики пролетариата во время войны»[110].

 

Несомненно, что это противопоставление интернационального и национального характера Октябрьской революции, которое признавало за Советским Союзом единственно роль плацдарма мировой революции, было весьма далеко от ленинского понимания международного значения Октябрьской революции и способности Советского государства к длительному существованию без прямой государственной поддержки победоносного европейского пролетариата. Троцкий оказался плохим пророком в своих предсказаниях раскола и краха советского общества в случае длительной и тяжелой войны.

 

«В раскаленной атмосфере войны, – говорилось в тезисах, – можно ожидать резких поворотов в сторону индивидуализма в сельском хозяйстве и ремесленничестве, можно ожидать привлечения иностранного „союзного“ капитала, образования брешей в монополии внешней торговли, ослабления государственного контроля над трестами, обострения конкуренции между трестами, их столкновений с рабочими и т.д. В политическом смысле эти процессы могут означать возникновение бонапартизма с соответствующим переворотом или целой серии переворотов в отношении собственности. Другими словами, в случае длительной войны, если мировой пролетариат останется пассивным, внутренние социальные противоречия СССР не только смогут, но должны привести к буржуазно-бонапартистской контрреволюции.

Политические выводы, которые отсюда следуют, очевидны: а) спасти СССР в качестве государства трудящихся в случае затяжной войны сможет лишь пролетарская революция на Западе… б) безоговорочная поддержка СССР против империалистических армий должна идти параллельно с марксистской революционной критикой военной и дипломатической политики советского правительства и образованием в СССР подлинной партии большевиков-ленинцев»[111].

 

Если в свете реального исторического опыта эти утверждения Троцкого в течение 10 – 15 последующих лет оказались необоснованными, то и сталинская концепция построения социализма в общем и построения социализма в одной стране в частности во многом оказалась ошибочной. Попробуем выявить по крайней мере некоторые из этих ошибок.

 

Ошибки и вырождение

 

Победа Сталина и его последователей в дискуссии о возможности победы социализма в одной стране, и в частности в такой стране, как Россия, вовсе не следовала из того, что концепции Сталина были ближе к ленинским, чем концепции «левых». Дело было тут не в догмах или доктринах. Сталинские концепции по этому вопросу в том виде, как он их излагал в 20-х годах, были, как правило, весьма близки к реальности. Даже экономическую и техническую отсталость России в этом случае не следует преувеличивать. С точки зрения капиталистического развития Россия 1917 года была не слабее, не более отсталой по сравнению, скажем, с Францией или Германией середины XIX века. И тем не менее Маркс и Энгельс считали тогда возможной социалистическую революцию в этих двух странах, и их письма и статьи 50-х годов говорят об ожидании новой революционной волны. И хотя эти предвидения не стали реальностью, нельзя не иметь их в виду и считать простой ошибкой. Обращаясь к российским проблемам, Ленин писал, что, если бы не мировая война, развитие России могло бы длиться десятилетиями и без социалистической революции. Исторический опыт показал, как заметил Ленин, что легче начать социалистическую революцию в странах со средним уровнем капиталистического развития, то есть именно в странах Западной Европы 50 – 60-х годов прошлого века.

Ошибки Сталина следует искать не в повторении ленинских утверждений о возможности победы социализма в одной стране. Прежде всего необходимо заметить, что Сталин никогда не проявлял особого интереса к вопросам международного коммунистического движения. Это выражалось и в том, что он редко принимал непосредственное участие в работах конгрессов Коминтерна, не сотрудничал, к примеру, в журнале «Коммунистический Интернационал» и не фигурировал в списке его сотрудников. Таким образом, его заявления в отношении Октябрьской революции как начала революции мировой скорее вызывают мысль о том, что это просто дань уважения к Ленину, а не собственные искренние убеждения. Как пишет один из современных последователей сталинизма:

 

«Ленинское чувство органической связи с мировой революцией, с участием в этой революции, с чувством прямой ответственности не только за революцию в России, но и за мировую революцию, чувство, которое определяло также и психологическую атмосферу в высших сферах ленинской партии, – все это было далеко от Сталина. Для него это было нечто привнесенное извне, несущественное и недостойное доверия. Он жил в психологически иной атмосфере, оторванной от превратностей и проблем мировой революции. Для него эта революция, весьма возможно, была книжным фактом, связанным с Западом измышлением литераторов, выросших далеко от России, в эмиграции, и пропагандистской поддержкой с целью ободрить малосознательные и слишком доверчивые массы, которые начинали свою русскую революцию»[112].

 

В том, что касается взаимоотношений между Октябрьской революцией в России и мировой революцией, Троцкий и Сталин весьма далеко отходили от Ленина. Для Троцкого национальная судьба России представлялась как бы пустой фразеологией, и роль России ему казалась единственно в качестве плацдарма мировой революции. Сам Троцкий подчеркивал это слово «единственно». Сталин со своей стороны рассматривал эту проблему в прямо противоположном плане. В программной заметке «О политической стратегии и тактике русских коммунистов» он писал:

 

«Осуществление задачи свержения буржуазии в одной стране привело, таким образом, к новой задаче борьбы в международном масштабе, борьбы на иной плоскости, борьбы пролетарского государства против враждебных ему капиталистических государств, причем русский пролетариат, являвшийся до сих пор одним из отрядов международного пролетариата, превратился отныне в передовой отряд, в авангард международного пролетариата.

Таким образом, задача развязывания революции на Западе для того, чтобы облегчить себе, т.е. России, доведение до конца своей революции, из пожелания превратилась в чисто практическую задачу дня»[113].