Большевики в поисках аграрной программы

 

Платформа I конгресса Коминтерна утверждала, что в деревне победоносная революция будет направлена на: 1) экспроприацию и полную социализацию крупной собственности; 2) постепенную экспроприацию (в зависимости от «экономического значения») средних хозяйств и поддержку мелких; 3) идеологическую борьбу и пропаганду среди мелкого крестьянства в пользу коллективизации. Кроме того, эта платформа выражала настоятельное требование принципа «нейтрализации» крестьянства как определяющего элемента в борьбе между пролетариатом и буржуазией[1]. Это была не столько программа, сколько, так сказать, перечисление основных положений из теоретического багажа социализма, начиная с указаний Энгельса и Каутского, в особенности в том, что касается «нейтрализации»[2]. Во всяком случае, на этом конгрессе не чувствовалось особого внимания к тому, что происходило в деревне в первые годы после войны (к процессам капиталистической перестройки и классовой дифференциации, развитию требований батраков, усилению крестьянской борьбы и т.д.). Этот недостаток можно было бы объяснить главным образом подготовительным характером I конгресса, однако необходимо сразу же подчеркнуть абстрактность тезисов Интернационала по аграрному вопросу именно в отношении реальных процессов, происходивших в деревне, именно потому, что она не изменится и в ходе будущей деятельности Интернационала. Принятие этих пунктов аграрной политики с точки зрения их правильного понимания следует рассматривать скорее в связи с общей картиной развития событий в России, а не в Европе. В самом деле, в 1919 – 1920 годах большевистская партия из-за проблемы снабжения городов, контрреволюции и повсеместного сопротивления крестьянства насильственным реквизициям начала как-то исправлять, по крайней мере в форме предложений, некоторые направления собственной аграрной политики, в особенности по отношению к середнякам. Ленинские прогнозы классовой обстановки в русской деревне летом – осенью 1918 года, согласно которым новый натиск пролетариата будет направлен против кулачества, скорее отвечали общей схеме поэтапной революции (за буржуазно-демократическим периодом революции следовал социалистический), а вовсе не реальному положению дел в деревне. Верно и то, что лозунг того момента – создать Советы сельскохозяйственных наемных рабочих, – в сущности, провалился, а товарообмен (находившийся почти что на грани краха) между городом и деревней диктовал большевикам большую гибкость в политике по отношению к крестьянству. На VIII съезде РКП(б) Ленин настаивал на союзе между городским пролетариатом и крестьянством и, повторяя формулировку Каутского о «нейтрализации», вновь и вновь подчеркивал необходимость того, чтобы «крестьянин остался нейтральным в борьбе между пролетариатом и буржуазией, чтобы крестьянин не мог оказать активной помощи буржуазии против нас»[3]. Нелегко было превратить тактическую линию нейтрализации в оперативный план действий. Однако она необходима для понимания некоторых аспектов ленинской аграрной политики. В отличие от других большевистских руководителей для Ленина нейтрализация крестьян, или же вопрос о сохранении после революции крупных землевладений, в действительности никогда не означала догматического следования теоретическим схемам.

В первые годы революции усилия Ленина были обращены не только на то, чтобы дать партии аграрную политику, которой она до сих пор не имела, но и на то, чтобы выработать некоторые определенные пункты общего характера. Один из них сводился к тому, что победоносную пролетарскую власть необходимо сохранить любыми средствами, даже если они непосредственно не соответствуют теоретической концепции социализма. Вот почему необходимо было выявить обстановку, в которой осуществлялась стратегия и тактика на этом этапе революции. Первый пример в этом плане Ленин предложил партии в апреле 1917 года в своей работе «О задачах пролетариата в данной революции»[4], то есть в знаменитых «Апрельских тезисах», где в отношении деревни предлагалось: 1) конфисковать все крупные землевладения; 2) национализировать землю и передать ее в распоряжение Советов батрацких и крестьянских депутатов. Это еще не было аграрной программой в полном смысле слова, но сопротивление, которое она вызвала в рядах большевиков, было связано с ленинским анализом положения в России после февраля[5]. Бóльшая часть партии, для которой единственным ориентиром в этом вопросе, то есть в вопросе отношений между пролетариатом и крестьянскими массами, оставалась в основном старая программа VI[6] съезда РСДРП[7], ориентировалась на завершение буржуазной революции (развитие капитализма, рост пролетариата, укрепление партии и т.д.), прежде чем перейти к революции социалистической. Поэтому казалось непонятным, что рабочая партия включает в план развития революции силы, чуждые пролетариату. Хотя за крестьянскими массами и признавалась революционная роль, но она ограничивалась лишь этапом буржуазно-демократической революции. В этом отношении на протяжении многих лет русская социал-демократия выступала против теории народников. Теория поэтапной революции принадлежала уже к теоретическому багажу социализма. Однако социал-демократия превратила ее в своего рода догму, в которой не было места колебаниям, которая была оторвана от реальности и в свою очередь способствовала неверному пониманию значения крестьянской борьбы в ходе революции, вследствие чего сложная обстановка в деревне характеризовалась в основном такими понятиями, как апатия и жакерия.

Ленину также не были чужды подобные взгляды, но в отличие от своих товарищей по партии и других европейских социал-демократов ему с большой точностью удавалось определить рамки применения той или иной теории и политики. Когда в 1902 году он настоял на необходимости включить в программу рабочих партий требование, касающееся сельских масс, это уже было преодолением догматизма, который, например, по этим же вопросам продемонстрировала немецкая социал-демократия на съезде в Бреслау[8]. Но и здесь не было речи о каком-то ином понимании соединения борьбы крестьян и рабочих в ходе социалистической революции.

 

«Но такое включение (интереса к крестьянским вопросам. – Ред.) вовсе не предполагает, чтобы мы стали звать активные революционные силы из города в деревню. Об этом не может быть и речи. Не подлежит никакому сомнению, что все боевые элементы партии должны стремиться к городам и фабрично-заводским центрам, что только промышленный пролетариат способен на бесповоротную и массовую борьбу против самодержавия… Не для того, чтобы отозвать из города в деревню убежденных социал-демократов, не для того, чтобы приковать их к деревне, должны мы внести в свою программу крестьянские требования, – нет, а для того, чтобы дать руководство для деятельности тем силам, которые не могут найти себе приложения иначе как в деревне»[9].

 

Сохранить рабочий характер партии, но при этом обладать способностью дать ориентиры в сложной обстановке, волновавшей сельский мир. Но каковы здесь конечные цели и реальности? Исключая прямое вмешательство партии в дела деревни, не следовало также, согласно Ленину, недооценивать антифеодальную направленность крестьянского движения. Однако и в этом случае поддержка партии не могла предусматривать сохранения класса мелких собственников, а должна была сообразовываться со способностью этих крестьян вести «революционную борьбу против остатков крепостничества вообще и против абсолютизма в частности»[10]. Если бы подобная гипотеза не стала реальностью, партии следовало идти своим путем. Даже позднее, когда, как в 1905 году, волнения в русской деревне, казалось, подтверждали такие условия, Ленин не отказался от мысли о том, что вклад крестьянского движения в революцию ограничивается лишь ее буржуазным этапом. Конечно, в этом случае задача партии приобретала иные масштабы и программы были пересмотрены, но как же разрешить противоречия между революционным порывом крестьян и их мелкобуржуазным стремлением к владению землей? Политическая необходимость заставила Ленина согласиться с мнением о том, что нужно «вместе бить, врозь идти, не смешивать организаций, смотреть за союзником как за врагом»[11].

1917 год будет означать решительный поворот в этом вопросе. Своими «Апрельскими тезисами» Ленин внес новые элементы не столько в теорию, остававшуюся неизменной, сколько в тактику. Более чем кто-либо из большевистских руководителей он фактически отдавал себе отчет в том, что радикализация, выступления рабочего класса и крестьянства в России и растущая оппозиция народа правительству Львова оставляли мало места парализующей приверженности ортодоксальности. Преимущества, которые приобретала политика в этой обстановке, дают нам возможность определить разрыв с предшествующим социал-демократическим опытом и позволяют понять негодование, которое вызвал Декрет о земле[12] у убежденных сторонников «рабочей» революции. Но лозунг «Земля – крестьянам» – и тут мы повторяем мысль Лукача – еще до того, как стать предложением большевиков, сам по себе был уже фактом, перед которым крестьяне революционной России поставили тех же большевиков. Именно этот факт вместе с неверием в будущее революции в отсталой стране стал предметом критики Розы Люксембург[13].

Вместе с тем Ленин был глубоко убежден в исключительной роли, которую будут играть крестьянские массы в деле сохранения пролетарской власти, так же как он был уверен в недостаточном проникновении партии в деревню[14]. Необходимость развивать политику, которая принимала бы во внимание требования крестьянства, вполне совпадала с планом перехода к социалистическому преобразованию деревни. Директивная линия на коллективизацию, на преимущественное развитие крупного хозяйства, на централизацию обмена между городом и деревней и отмену наемного труда переплеталась с курсом на сохранение земли у крестьян и фактическим расширением мелкой собственности, с формами черного рынка и т.д. Можно сказать, вплоть до нэпа вмешательство большевиков в деревне имело целью ограничить стремление крестьян к свободному владению землей, поскольку большевики жили иллюзией навязать деревне коммунизм с помощью законов. Несмотря на официальные призывы крепить союз между фабрично-заводским пролетариатом и деревенскими массами, в партии все-таки бытовало недоверие к крестьянину, который, как считалось, стремится лишь к тому, чтобы стать кулаком. Не помогал в понимании этого вопроса и «городской» взгляд определенной части большевиков на классовую борьбу в деревне, разнообразие форм и целей которой часто весьма плохо согласовывалось с формами и целями борьбы фабрично-заводского пролетариата.

Вот элементы, помогающие нам представить, чем располагал Интернационал для разработки аграрных программ. Тут важно иметь в виду и ссылку Ленина на отсталость России для оправдания мер, принятых в пользу крестьянства. Он фактически произвольно противопоставлял обстановку в России той обстановке, с которой должен был встретиться пролетариат в капиталистически развитых странах. Это различие не находило оправдания в анализе конфликтных ситуаций, свойственных деревне в начале послевоенного периода. Скорее это было предположение о том, что развитому капитализму будет соответствовать и развитая форма борьбы, а обстановке экономической отсталости – отсталые формы борьбы. Эта концепция впоследствии получит широкое распространение в Интернационале.

 

Тезисы II конгресса

 

Основная схема тезисов по аграрному вопросу, принятых на II конгрессе Интернационала, включала сельский пролетариат, полупролетариев, мелкое, среднее и зажиточное крестьянство и крупных землевладельцев. Эти категории были уже достаточно полно охарактеризованы сначала Каутским, а затем Лениным в его «Развитии капитализма в России». Они кажутся несколько неуверенными в своем анализе и несколько статичными в том, что касается динамики процессов классовой дифференциации в деревне в первые годы после войны. Возьмем, например, середняка. Выступая на VIII съезде РКП(б), Ленин говорил, что он «отчасти собственник, отчасти труженик», который «не эксплуатирует других представителей трудящихся». В тезисах же под середняком подразумевался крестьянин, у которого было небольшое хозяйство и который попользовал наемную рабочую силу[15]. Кроме того, замечает Левин, Ленин говорил об этом слое сельского населения, употребляя то термин «класс», то термин «слой» или «сословие»[16]. Все это, так же как и неспособность Интернационала четко представить себе борьбу и цели крестьянских выступлений, естественно, не способствовало ясности политической речи и вело к объективной недооценке взаимосвязей между борьбой крестьян и борьбой рабочих в преддверии захвата власти.

 

«Неслыханно забитое, раздробленное, придавленное, осужденное во всех, самых передовых, странах на полуварварские условия жизни, сельское население всех трех указанных категорий (сельскохозяйственный пролетариат, полупролетариат и мелкое крестьянство. – Авт.), будучи экономически, социально, культурно заинтересовано в победе социализма, способно решительно поддержать революционный пролетариат лишь после завоевания им политической власти, лишь после решительной расправы его с крупными землевладельцами и капиталистами, лишь после того, как эти задавленные люди увидят на практике, что у них есть организованный вождь и защитник, достаточно могучий и твердый для помощи и руководства, для указания верного пути»[17].

 

Наряду с этим официальным документом существовал и другой, который благодаря наиболее подробному характеру объяснений и по распространенности в секциях Коминтерна можно считать даже важнее самих тезисов. Речь идет о брошюре, написанной Мархлевским, «Аграрный вопрос и мировая революция»[18], о которой Ленин сказал, что это – документ, содержащий теоретические принципы коммунистической аграрной программы III Интернационала. Основные аспекты этой программы, устанавливавшие способы вмешательства пролетарского государства в деревне после захвата власти, можно резюмировать так: 1) крупная собственность конфискуется государством, а управление ею поручается Советам предприятий, в состав которых входят наемные рабочие (пролетарии и мелкие крестьяне); 2) сельскохозяйственная продукция после удовлетворения нужд наемных работников хозяйства идет на снабжение городов; 3) обмен между городом и деревней происходит не в торгово-денежной форме, а регулируется объективными потребностями: хозяйства снабжают города, получая в обмен необходимые промышленные товары; 4) крестьяне-собственники в борьбе между пролетариатом и буржуазией должны быть «нейтрализованы» при помощи мер, которые исключат их подчинение финансовому капиталу, например с помощью отмены задолженности. Возможность перейти к разделу земель, хотя и явно допускалась программой, сталкивалась с двумя непреодолимыми препятствиями: разнообразием сельскохозяйственной структуры. и необходимостью создавать крупные коллективные хозяйства. Хотя в своих тезисах по аграрному вопросу Ленин неоднократно подчеркивал абсолютный приоритет сохранения пролетарской власти и говорил, что создание крупных хозяйств не должно рассматриваться как некий абсолют и настоятельная потребность, окончательную – более строгую – формулировку тезисов заимствовал из брошюры Мархлевского.

Раздел земли продолжал оставаться политической необходимостью в отношениях между победившим пролетариатом и сельскими массами, и тут не было никакого снисхождения к прудонистскому утопизму с его воображаемым этическим превосходством индивидуального труда мелкого крестьянина. Не было места и социалистическому максимализму типа Серрати, который с подозрением смотрел на политику большевиков в отношении крестьянства и был шокирован ею[19]. Подчеркивать линию на коллективизацию и в то же время выступать за сохранение и даже распространение мелкой собственности в этой брошюре и в тезисах значило мыслить сугубо реалистически, хотя в то же время все это представляло собой трудноразрешимое противоречие. Для Мархлевского и других руководителей Интернационала, «животный эгоизм крестьянского сословия», его слепое бунтарство, недоверие и невежество являлись препятствиями на пути реализации проекта социалистической перестройки деревни. Кроме того, упрощая, Мархлевский добавлял к этим чертам крестьянского характера и отказ снабжать продуктами города революционной России, побуждал, таким образом, большевистскую власть прибегать к насильственным реквизициям[20].

Итак, первое противоречие состояло в желании как можно быстрее избавиться от этого социального слоя и в то же время установить какие-то союзы с ним в целях сохранения диктатуры пролетариата. Второе вытекало из проекта централизации обмена между городом и деревней с одновременным уничтожением рынка, фактическим сохранением права собственности и, стало быть, абстрактной возможностью распоряжаться продукцией. В конкретном опыте Советского Союза все это приведет экономику на грань краха и вызовет необходимость в новой экономической политике. Что касается Интернационала, то II конгресс пока что временно отложил эту проблему, предоставив ее разрешение животворным силам революции. В тезисах говорилось, что

 

«коммунистическая партия должна ясно сознавать, что в переходный период от капитализма к коммунизму, т.е. во время диктатуры пролетариата, среди этого слоя (мелкого крестьянства. – Авт.) неизбежны, по крайней мере отчасти, колебания в сторону ничем не ограниченной свободы торговли и свободы использования прав частной собственности, ибо этот слой, являясь уже (хотя и в небольшой мере) продавцом предметов потребления, развращен спекуляцией и собственническими привычками. Однако при твердой пролетарской политике, при вполне решительной расправе победившего пролетариата с крупными землевладельцами и крупными крестьянами, колебания данного слоя не могут быть значительны и не способны изменить того факта, что в общем и целом он будет на стороне пролетарского переворота»[21].

 

Последующая дискуссия показала, что все, за исключением Серрати, по причинам, о которых мы уже говорили, приняли линию, предложенную в тезисах. Сокольников остановился на процессах пролетаризации в деревне в первые послевоенные годы. Грациадеи предложил некоторые исправления второстепенного характера. Болгарин Шаллин вместо того, чтобы говорить о крестьянах своей страны, заявил, что он согласен с Сокольниковым. Даже выступление докладчика Мейера на дискуссии оказалось сухим комментарием к тезисам. В общем, так и не удалось вовлечь в дискуссию других делегатов[22].