Профсоюзы и пролетарское государство

 

В конце 1920 года подошли к завершению одновременно два процесса, которые в годы после Октябрьской революции в сильной степени определяли характер ответов на вопросы социальной организации: гражданская война окончилась победой Красной Армии, которая теперь контролировала всю территорию страны – в марте Деникин бежал за границу, а Врангель – в ноябре; европейские революции почти все без исключения «затухают», и коммунистические партии должны признать, что по крайней мере в настоящий момент не стоит ожидать взрыва мировой революции. В тезисах III конгресса Коммунистического Интернационала, состоявшегося 22 июня – 12 июля 1921 года, констатировалось:

 

«Революционное движение к концу империалистической войны и после нее… не опрокинуло ни мирового, ни европейского капитализма… Война не завершилась непосредственно пролетарской революцией. Этот факт буржуазия с известным основанием отмечает как свою крупную победу»[60].

 

Все это создало возможность для развития полемики по вопросу альтернативного выбора, и не случайно, что она началась с продолжения полемики о профсоюзах, поскольку именно эта институционная система самым явным образом была отделена от пролетарского государства.

Непосредственно после революции профсоюзы еще играли свою весьма важную роль в создании «экономической диктатуры пролетариата». Институциализация руководства профсоюзами и экономическая жизнь еще не были разделены ни организационно, ни функционально. На II съезде профсоюзов (1919) Ленин еще утверждал:

 

«Неизбежно огосударствление профессиональных союзов, неизбежно слияние их с органами государственной власти, неизбежен всецело переход в их руки дела строительства крупного производства»[61].

 

В тот период, как показывает эта цитата, теория еще не приняла к сведению противоречие между «огосударствлением профсоюзов» и «опрофсоюзиванием государства», потому что еще не сформировались институты, руководители и члены которых придерживались бы той или иной точки зрения, соответствующей их интересам и особым функциям.

Однако в конце 1919 года и в особенности в начале следующего мы встречаем все более явные признаки разделения между руководящими функциями государства и профсоюзами, и не только относительно институционных форм, но и идеологии. С одной стороны, оформилась руководящая бюрократическая концепция, которую впоследствии назвали главкизмом и которая требовала для государственного руководства неограниченной и неделимой власти, с другой – в профсоюзах утверждалась точка зрения, отражавшая влияние анархо-синдикализма (тогда в советской политической и интеллектуальной жизни усилилось влияние анархизма).

В новой обстановке отношения между государством и профсоюзами стали складываться по-новому; то, что прежде, казалось, можно было примирить, теперь очень быстро принимало реальные очертания двух следующих противоположных тезисов:

а) независимость профсоюзов в пролетарском государстве недопустима, следовательно, надо исходить из предпосылки, что государство есть революционная организация рабочего класса и что отдельно от него могут существовать лишь контрреволюционные или по крайней мере консервативные интересы и движения;

б) в Советском государстве, как и в любом другом, образуются специализированные и отделенные от непосредственных производителей руководящие аппараты. И если отсутствует бдительный рабочий контроль за деятельностью последних, они могут превратиться в «бюрократические наросты», «опасные язвы» на теле советского общества. Поэтому необходимо, чтобы профсоюзы непосредственно руководили государством.

Самым авторитетным сторонником первой концепции является Троцкий. Глава рабочей оппозиции Шляпников был самым авторитетным защитником второй. Троцкий исходил из того, что профсоюзы после революции находились в кризисном положении, обусловленном вовсе не трудностями роста, как утверждали многие, а «агонией», вызванной тем, что они утратили свои прежние функции. На этой же предпосылке основывались предложения, согласно которым все профсоюзы должны исчезнуть, а их функции должны быть переданы государственным институтам, которые действовали с большей эффективностью, нежели профсоюзы. Несмотря на собственный резкий и решительный анализ положения, Троцкий не заходил так далеко, но исходил из предпосылки о том, что в пролетарском государстве профсоюзы не могли выполнять иной функции, кроме функции самого государства. Например, профсоюз металлистов должен был решать те же проблемы, что и Главное управление металлургической и металлообрабатывающей промышленности, использовать тех же специалистов. Настаивая на том, чтобы формальное «огосударствление» не рассматривалось основным в вопросе о профсоюзах, он требовал, чтобы профсоюзы, изменяя свои прежние функции, действительно становились государственными органами, которые охватывали бы всю промышленность и отвечали как за производство, так и за производителей. Позднее программа, которую выработали совместно Троцкий и Бухарин, подчеркивала те же самые моменты, то есть не столько огосударствление профсоюзов, сколько слияние двух организационных систем.

В формировании этой концепции на Троцкого оказал влияние прежде всего его опыт командующего Красной Армией. Основываясь на этом опыте, он уже на IX съезде партии поднял вопрос о необходимости милитаризации производственного сектора, резко выступив против Смирнова, который, ссылаясь, в частности, на роль профсоюзов, сомневался в уместности такой милитаризации. Таким образом, у Троцкого отрицание роли независимых от государства профсоюзов является частью закрытой концепции. И это подтверждается тем фактом, что уже в то время он подчеркивал значение единого экономического плана, упрекая Высший совет народного хозяйства в том, что тот не уделяет ему должного внимания. Говоря затем о личной ответственности, он предлагал, чтобы к исполнительным функциям более решительно привлекались специалисты. Его точка зрения к тому же связана с государственным централизованным управлением, в котором, согласно определению, профсоюзы не могут иметь места, а если и имеют, то только в случае полного слияния с различными инстанциями государственного управления экономикой.

В противовес этому рабочая оппозиция опиралась на свою формулировку партийной программы, которая фактически провозглашала, что управление промышленностью на любых уровнях должно перейти в руки профсоюзов. Часто цитируемая в ходе полемики фраза звучала так: «…Профсоюзы должны прийти к фактическому сосредоточению в своих руках всего управления всем народным хозяйством, как единым хозяйственным целым»[62]. Когда началась полемика о профсоюзах, эта программа еще действовала, и поэтому все, кто был против рабочей оппозиции, не могли сомневаться в справедливости этой цели. Лозовский, например, упрекал ее только в том, что этот пункт программы представлял лишь тактическую задачу, которую надо было сразу же решить на практике, а не стратегическую цель, то есть в том, что она не учитывала конкретного положения дел в 1920 году.

Однако вся рабочая оппозиция на основании собственного опыта считала: обстоятельства таковы, что многие уже отошли от этого пункта программы как стратегической цели. И действительно, ежедневно можно было наблюдать, как растут и множатся различные инстанции экономического управления, которые мало-помалу не только выходили из-под ее контроля, но в крайней необходимости принимали все ее советы и предложения о помощи. Критика рабочей оппозиции в адрес государственных органов экономического руководства, которые рассматривались исключительно как бюрократические, приобретала все более резкий характер.

 

«Победа над разрухой станет возможной и достижимой, – писал Шляпников, – и производительные силы возможно будет восстановить и умножить лишь с помощью радикальных изменений, касающихся сути дела в системе, в настоящих организациях и в руководстве национальной экономикой республики, которая опирается на мощный бюрократический механизм, подавляющий самостоятельность организованных производителей и творческую инициативу»[63].

 

Представители рабочей оппозиции постоянно требовали, чтобы партия больше доверяла рабочим массам, больше опиралась на их предложения и инициативы. В ответ на эту аргументацию говорилось, что рабочий класс уже не тот, что прежде, поскольку лучшие его представители, участвовавшие в войне, погибли, а те, кто остались в живых, стали основной опорой партийных и государственных учреждений. В то же время вследствие всеобщей трудовой повинности на фабрики и заводы хлынули различного рода нерабочие элементы, зачастую именно с целью избежать военной службы. Эти факты трудно опровергнуть, но они не оправдывали того, что в идеологии конкретно-обобщенное понятие рабочего класса становилось все более абстрактным.

Рабочая оппозиция не выработала более точного представления о будущем, и ее политическая платформа ограничивалась по большей части тактическими целями. Из того немногого, что оставалось в ее трудах, говорилось о более отдаленном будущем, вырисовывалась перспектива, возвращавшая к анархо-синдикалистской тенденции. Идеальное общество соответственно должно было строиться на самоуправлении свободно объединенных организаций трудящихся. Эта организованная «наипростейшим образом» система основывается на статистической оценке натурального типа (стало быть, не выраженной в денежной форме) потребностей и возможностей производства. Распределительные функции должны были перейти от государства к системе организованных отраслевых профсоюзов (что в основном соответствовало отраслевым картелям анархо-синдикализма) и их ассоциациям, организованным по отраслевому принципу. (В сущности, те же функции, что и у федераций отраслевых картелей.)

Рабочую оппозицию нередко обвиняют в том, что она намеревалась поручить руководство различными отраслями промышленности – промышленным главкам и центрам – массе беспартийных рабочих, занятых в различных отраслях производства. Это, возможно, верно в том, что касается концепций, связанных с более отдаленным будущим (что, впрочем, никогда не было предметом полемики); однако в том, что касалось ближайшего будущего, она боролась не за право экономического контроля для масс, а скорее за создание системы руководства со стороны более или менее бюрократизированных профсоюзов, поскольку сама выступала прежде всего в качестве их представителя.

Наряду с двумя резко противостоящими группами оформилась третья важная платформа, которая в конце концов победила и которая находилась под непосредственным влиянием Ленина. Он, как мы видели, сразу же после Октябрьской революции выступил за быстрейшее слияние двух институционных систем – профсоюзной и государственной. В начале 1920 года в отличие от Троцкого он, однако, призывал к осторожности в этом вопросе. По словам Лозовского, уже тогда Ленин увидел неизбежность нэпа и отдавал себе отчет в том, что, если профсоюзы возьмут на себя груз и ответственность руководства экономикой, они перестанут быть профсоюзами, а трудящиеся рано или поздно должны будут образовать новые отраслевые организации. В этот период для Ленина было ясно, что все это «сложная система нескольких зубчатых колес и не может быть простой системы»[64], и именно поэтому, по его мнению, нельзя было сливать государственные институты с профсоюзными, но, сохраняя их независимость, необходимо было развивать справедливое распределение труда между ними.

Такова была «платформа десяти», среди авторов которой наряду с Лениным были Зиновьев, Каменев, Калинин и Сталин. Эта платформа исходила прежде всего из следующего: как гарантировать наиболее эффективное влияние коммунистов, что означало руководящую роль партии, располагающей собственным аппаратом и превратившейся в институционализованную систему. В полемике с Троцким утверждалось, что профсоюзы не переживали кризиса, напротив, можно было показать их внушительный рост на базе увеличения числа их членов, но в то же время не было сомнения в том, что профсоюзы не доросли еще до уровня требований, предъявляемых к ним. В возражениях против позиции Троцкого говорилось, что «профсоюзы должны оставаться школой коммунизма, организаторами масс и никоим образом не должны превращаться в государственные органы в узком смысле этого слова» и что в профсоюзы могут вступать «рабочие различных политических взглядов и настроений, партийные, как и беспартийные, грамотные и неграмотные, религиозные и нерелигиозные»[65]. Платформа также признавала, что профсоюзы во все большей степени должны брать на себя государственные функции, но тем не менее не должны из-за этого отказываться от собственной независимости и собственной формы массовой организации. Их основной задачей оставалось воспитание масс в целях поддержки диктатуры пролетариата.

Когда были сформулированы эти три платформы и параллельно с ними еще около полудюжины менее важных платформ, руководство партии приняло меры по расширению демократии в самих профсоюзах. 21 февраля 1921 года вышло постановление Центрального Комитета, которое подчеркивало важность «полной свободы полемики», поскольку «любая партийная организация, какова бы ни была ее позиция по обсуждаемым вопросам, может защищать и излагать свои позиции перед партией на страницах газет, через лекторов, обмениваясь докладчиками, и т.д.»[66].

Время свободных дискуссий быстро миновало, но высокий уровень и зрелость формулировок различных альтернатив свидетельствуют о том, что советская революция располагала огромной интеллектуальной силой. Кронштадтский мятеж и недовольство крестьян, которое в отдельных местах выливалось в вооруженные выступления, положили начало новому этапу, когда единство партии без оппозиции становилось все более единодушным первостепенным требованием. Но это происходило постепенно. X съезд, который собрался во время кронштадтского мятежа, в своем постановлении решительно выступил против фракций и запретил их, но в то же время констатировал, что критика недостатков партии, как и всякий анализ «общей линии партии», безусловно, необходимы. Он также постановил, что эта полемика должна доводиться до всех членов партии, для чего необходима публикация «дискуссионного листка».

Однако в той определенной исторической обстановке концепция рабочей оппозиции была неизбежно обречена на поражение. Чтобы выбраться из исключительно тяжелой экономической и политической ситуации, необходимо было почти что любой ценой укреплять государственный аппарат. Это был наиболее быстрый способ, и он находился буквально под рукой. Но подобная необходимость диктовалась также бедностью, неурожаем и дороговизной, а отнюдь не определенной формой первоначального накопления капитала, которая выдвинется на первый план лишь через несколько лет, но и тогда вновь послужит только укреплению государства. Кроме того, переход управления экономикой в руки профсоюзов мог представлять угрозу для укрепления в государственном механизме руководящей роли партии, которая исполняла все большее количество функций и пользовалась все более возрастающей властью. На практике это могло означать, что коммунистическая партия сможет руководить государственным аппаратом или же экономическими органами лишь через посредство каких-то других институтов.

Постановление X съезда единодушно констатировало, что «профсоюзы должны постепенно превращаться в вспомогательные органы пролетарского государства, а не наоборот. С принятием Постановления Центрального Комитета партии от января 1922 года завершается полемика о профсоюзах. В постановлении решительно отделена институционная система государственных учреждений от системы профсоюзов. В нем, с одной стороны, утверждается, что любой род прямого вмешательства профсоюзов в руководство предприятиями… следует рассматривать как вредный и недопустимый». Если же в нем затем и перечисляются подробно основные формы косвенного участия профсоюзов в этом управлении, то большая часть этого вмешательства состоит лишь в поддержке экономической управленческой деятельности, за которую уже отвечали отдельные лица. С другой стороны, что касается влияния формировавшегося тогда нэпа, в нем говорится:

 

«Профсоюзы должны взять на себя обязательство защищать интересы трудящихся и, насколько это возможно, помогать в росте их материального благосостояния, исправляя ошибки и злоупотребления экономических органов, которые могут проистекать из-за бюрократических извращений в деятельности государственного аппарата».

 

Сами авторы постановления признают противоречивость позиции профсоюзов и считают возможным преодолеть ее только «в течение многих десятилетий». Они убеждены, что,

 

«с одной стороны, их основная задача состоит в защите интересов трудящихся масс в самом непосредственном смысле этого слова; с другой – они не могут отрицать их участия в определенном угнетении, поскольку они разделяют государственную власть и являются строителями всей национальной экономики в целом»[67].