Марксова теория заработной платы и категория «политической заработной платы»

 

Заработная плата выступает в качестве ключевого понятия не только потому, что в ней, в ее установившемся уровне отражаются взаимные отношения классов, но и потому, что в ней реальные классовые отношения становятся невидимыми, «мистифицированными». Расшифровка понятия заработной платы – этого каждодневно используемого понятия – представляет собой, следовательно, предпосылку всестороннего концептуального раскрытия капиталистического процесса в целом[559]. Не случайно Маркс писал, что

 

«форма заработной платы стирает всякие следы разделения рабочего дня на необходимый и прибавочный, на оплаченный и неоплаченный труд… На этой форме проявления, скрывающей истинное отношение и создающей видимость отношения прямо противоположного, покоятся все правовые представления как рабочего, так и капиталиста, все мистификации капиталистического способа производства, все порождаемые им иллюзии свободы, все апологетические увертки вульгарной политической экономии»[560].

 

Картина наемного труда, особенно при почасовой оплате, создает впечатление, будто все части рабочего дня полностью оплачены: «…даже прибавочный, или неоплаченный, труд выступает как оплаченный». Цена труда скрывает тот факт, что в форме заработной платы труженик получает возмещение затрат на воспроизводство собственной рабочей силы при данных, исторически определенных условиях, с тем чтобы он мог воспроизводить себя как наемного труженика[561].

Форма заработной платы скрывает тот факт, что возмещение затрат на производство наемной рабочей силы – возмещение, выступающее в виде заработной платы, – ни в коем случае не должно смешиваться с трудом, создающим стоимость в процессе производства. Первый из этих двух элементов принадлежит к обращению; капиталист на рынке труда покупает в обмен на заработную плату товар под названием «наемная рабочая сила».

 

«Фактически, – отмечает Маркс, – на товарном рынке владельцу денег противостоит непосредственно не труд, а рабочий. То, что продает последний, есть его рабочая сила. Когда его труд действительно начинается, он перестает принадлежать ему и, следовательно, не может быть им продан. Труд есть субстанция и имманентная мера стоимостей, но сам он не имеет стоимости»[562].

 

Второй компонент принадлежит к сфере производства, где трудящийся творит стоимость, производит стоимости, которые – на основе капиталистического принципа присвоения – становятся собственностью капиталиста. То, что заработная плата (переменный капитал), авансированная капиталистом рабочему, чтобы тот мог воспроизвести себя, представляет собой в конечном счете лишь часть стоимостей, созданных рабочим в процессе производства, есть факт, полностью замаскированный формой заработной платы. Тем не менее

 

«иллюзия, создаваемая денежной формой, тотчас же исчезает, как только мы вместо отдельного капиталиста и отдельного рабочего станем рассматривать класс капиталистов и класс рабочих. В денежной форме класс капиталистов постоянно выдает классу рабочих чеки на получение известной части продукта, произведенного рабочими и присвоенного капиталистами. Эти чеки рабочий столь же регулярно отдает назад классу капиталистов, получая взамен причитающуюся ему часть своего собственного продукта. Товарная форма продукта и денежная форма товара маскируют истинный характер этого процесса.

Итак, переменный капитал есть лишь особая историческая форма проявления фонда жизненных средств, или рабочего фонда, который необходим работнику для поддержания и воспроизводства его жизни и который при всех системах общественного производства он сам постоянно должен производить и воспроизводить. Рабочий фонд постоянно притекает к рабочему в форме средств платежа за его труд лишь потому, что собственный продукт рабочего постоянно удаляется от него в форме капитала»[563].

 

Таким образом, форма заработной платы не только зачеркивает соотношение между необходимым и прибавочным трудом, между производством рабочим стоимости и прибавочной стоимости – само указанное отношение выступает при этом как естественное, форма заработной платы предстает как наиболее естественная форма и, попросту говоря, отождествляется с трудовым процессом как таковым, поскольку представляется извечной предпосылкой человеческой жизни, лежащей в основе всех общественных формаций. Но если заработная плата рассматривается как «чек» на получение части стоимостей, произведенных самим рабочим, с тем чтобы он мог воспроизвести собственную рабочую силу, то

 

«индивидуальное потребление рабочего составляет момент в производстве и воспроизводстве капитала… Дело нисколько не изменяется от того, что рабочий осуществляет свое индивидуальное потребление ради самого себя, а не ради капиталиста… В самом деле, индивидуальное потребление рабочего непроизводительно для него самого, так как оно воспроизводит лишь индивидуума с его потребностями; оно производительно для капиталиста и для государства, так как оно есть производство силы, создающей чужое богатство»[564].

 

И данное положение сохраняет свою истинность не только для индивидуального рабочего, который будет оставаться наемным тружеником, даже если уровень его потребления может повышаться в фазах процветания, но и для отношений между классами в капиталистическом обществе.

 

«Итак, – пишет Маркс, – капиталистический процесс производства самим своим ходом воспроизводит отделение рабочей силы от условий труда. Тем самым он воспроизводит и увековечивает условия эксплуатации рабочего. Он постоянно принуждает рабочего продавать свою рабочую силу, чтобы жить, и постоянно дает капиталисту возможность покупать ее, чтобы обогащаться… Капиталистический процесс производства, рассматриваемый в общей связи, или как процесс воспроизводства, производит не только товары, не только прибавочную стоимость, он производит и воспроизводит само капиталистическое отношение, – капиталиста на одной стороне, наемного рабочего – на другой»[565].

 

Марксова теория стоимости, следовательно, стремится не только разоблачить мистификации капиталистического способа производства, извлечь на свет его рациональное зерно, но и ставит себе целью дать материалистическое объяснение возможности и необходимости тех ложных, иллюзорных идей, которыми люди облекают капиталистическое отношение.

Но изложение и анализ развития формы заработной платы, цены труда представляют собой лишь часть Марксовой теории заработной платы. Другая ее часть касается динамики заработной платы в процессе капиталистического воспроизводства. Поскольку капиталистический способ производства привязан к производству прибыли, изменение заработной платы может рассматриваться лишь как зависимая переменная величина капиталистического накопления. Не существует, правда, никакого закона, определяющего минимальный уровень прибылей, и тем самым нет возможности установить предельно низкий уровень их падения. Можно лишь утверждать, что если даны пределы длительности рабочего дня, то максимальный уровень прибыли будет соответствовать физическому минимуму заработной платы, а если даны предельно низкие уровни заработной платы, то максимум прибыли будет соответствовать такому увеличению длительности рабочего дня, которое окажется минимально совместимым с физической выносливостью рабочего. Максимальный уровень прибыли, таким образом, ограничен только физическим минимумом заработной платы и физическим максимумом рабочего дня. Ясно, что между двумя этими крайними пределами заключается широкий спектр вариантов, и реальная величина прибыли и заработной платы определяется исключительно непрекращающейся борьбой между капиталом и трудом. Тем не менее это утверждение не дает права заключить, что уровни заработной платы определяются единственно экономическими, социальными или политическими отношениями власти. Напротив, тот факт, что производство подчинено цели получения исторически обусловленной нормы прибыли, означает, что заработная плата никогда не может повыситься настолько, чтобы норма прибыли надолго опустилась ниже исторически обусловленного уровня. Сам процесс капиталистического накопления подразумевает наступление таких фаз, когда происходит бурное возрастание как постоянного, так и переменного капитала и, следовательно, спрос на рабочие руки может превышать их предложение, обусловливая тенденцию к увеличению заработной платы. Но

 

«увеличение ее означает в лучшем случае лишь количественное уменьшение того неоплаченного труда, который приходится исполнять рабочему. Это уменьшение никогда не может дойти до такого пункта, на котором оно угрожало бы существованию самой системы… Повышение цены труда, вытекающее из накопления капитала, предполагает следующую альтернативу. Или цена труда продолжает повышаться, потому что ее повышение не препятствует росту накопления… В этом случае очевидно, что уменьшение неоплаченного труда нисколько не препятствует распространению господства капитала. Или – и это другая стороны альтернативы – накопление вследствие повышения цены труда ослабевает, потому что притупляется стимулирующее действие прибыли. Накопление уменьшается. Но вместе с его уменьшением исчезает причина его уменьшения, а именно диспропорция между капиталом и доступной для эксплуатации рабочей силой. Следовательно, механизм капиталистического процесса производства сам устраняет те преходящие препятствия, которые он создает. Цена труда снова понижается до уровня, соответствующего потребностям возрастания капитала, будет ли уровень этот ниже, выше или равен тому уровню, который считался нормальным до повышения заработной платы»[566].

 

Динамика заработной платы не есть независимая величина: она связана с циклическим движением капиталистического накопления. Тем не менее тот факт, что это отношение между капиталистическим накоплением и динамикой заработной платы не является постоянным, фиксированным соотношением, но может – в известных пределах – определяться отношениями власти, существующими между капиталистами и рабочим классом, способен породить убеждение, будто изменение величины заработной платы не зависит от капиталистического накопления. Более того, если заработная плата рассматривается не как переменный капитал, который капиталист должен авансировать рабочим, а как доход, который может тратиться наемными работниками, как их покупательная способность, то может возникать убеждение, будто подобное изменение способно выступать как важный политический фактор.

Такого рода факты, которые являются продуктом капиталистического развития, двояко трактуются в новых концепциях, в ревизиях Марксовой теории заработной платы. С одной стороны, экономическая необусловленность современной заработной платы побуждает к отрицанию ее экономической зависимости от процесса капиталовложения или по крайней мере к признанию такой обусловленности практически несущественной. Утверждается, напротив, что современные уровни заработной платы зависят от политической силы покупателей и продавцов, противостоящих друг другу на рынке труда. С другой стороны, с опорой на ту же самую предпосылку осуществляется инверсия той причинно-следственной связи, которая была сформулирована Марксом. Заработная плата уже не выступает как зависимая переменная величина капиталистического накопления, а становится переменной величиной, зависимой от вмешивающейся в экономику политической власти, которая намерена путем увеличения этого основного фактора покупательной способности масс вновь привести в движение механизм накопления. К концу 20-х годов теория недопотребления возводит этот тезис в догмат политической экономии[567]. Целесообразно рассмотреть прежде всего проблему определения уровней заработной платы, исходя из предположения о том, что оно не обусловлено динамикой накопления капитала.

Факторам, определяющим размеры заработной платы в рамках существующих общественных условий воспроизводства, противопоставляется ее пластичность, то есть тот факт, что коллективно-договорная мощь рабочих организаций способна влиять на ее уровни в «обширной зоне компромисса»[568]. В этом случае важную роль играет идея о том, что условия распределения становятся менее жесткими в результате технического прогресса, роста производительности труда и как их следствия большего количества товаров. Так, Эдуард Бернштейн пишет:

 

«Абсолютного предела увеличению заработной платы не существует, однако при некоторой данной стадии техники и определенном уровне производительности труда существуют пределы, которые не может игнорировать без ущерба для собственной выгоды ни одна из сторон, заинтересованных в распределении дохода. Нелегко установить, где в каждом данном случае проходят эти границы, но в будущем больший опыт позволит рабочему движению – которое, помимо всего прочего, еще очень молодо – всесторонне овладеть такой способностью»[569].

 

В соответствии с такими взглядами возможность повышения заработной платы предопределена уменьшением других издержек. Здесь в рассмотрение принимается не сущностное отношение между заработной платой (как авансом в счет части стоимости, произведенной рабочими) и прибавочной стоимостью (прибылью), извлекаемой для себя классом капиталистов, а лежащее на поверхности отношение между издержками на заработную плату и затратами иного типа в том виде, как они фигурируют в расчетах любого отдельного капиталиста.

 

«Совершенствование трудовых процессов позволяет сократить долю человеческого труда в отдельном изделии или отдельной производственной операции, так что увеличение цены труда компенсируется или даже перекрывается экономией, достигнутой за счет сокращения других издержек»[570].

 

Тем самым прибавочная стоимость и те категории, в обличье которых она выступает – категории прибыли и процента на капитал, – исключаются из сферы анализа, ибо расцениваются просто как остаточный доход, а заработная плата рассматривается лишь в соотношении с другими производственными издержками. В результате определение заработной платы становится, безусловно, менее сложным, чем оно является в действительности. Заработная плата и впрямь оказывается, с одной стороны, просто категорией распределения, противостоящей барышу, а с другой – становится просто категорией издержек, которая может быть компенсирована за счет издержек другого типа. Тем самым затушевывается, если не прямо игнорируется, то, что для Маркса было самым важным: проблема выявления взаимозависимостей между структурой издержек (отношение между инвестициями в переменный и постоянный капитал), с одной стороны, и отношениями распределения (норма прибавочной стоимости) – с другой, в их динамике и воздействиях на процесс накопления капитала с целью объяснения на этой основе их обратного воздействия в области распределения. Этот пункт подвергается также нападкам «ортодоксальной» критики, главное обвинение которой заключается в том, что приравнивание заработной платы к другим категориям затрат «упраздняет то поле боя, где сталкиваются два класса»[571].

Однако трактовка заработной платы как категории, находящейся в количественном отношении под влиянием власти, иначе говоря, как «политической заработной платы» (или living wage в противоположность economic wage[572]), в ходе последующих дискуссий пойдет еще дальше: будет утверждаться, что размеры заработной платы не только зависят от соответствующей силы организаций наемных тружеников и капитала (заработная плата не есть лишь категория издержек производства), но и меняются под политическим воздействием государства. Концепция соотношения между экономикой и государством у марксистов II и III Интернационалов требует еще досконального исследования, но уже сейчас можно по крайней мере упомянуть те ее последствия, которые затрагивают воззрения на заработную плату. Преобладающей здесь оказывается такая интерпретация соотношения между экономикой и государством, при которой государство рассматривается как субъект регулирования (причем субъект в значительной мере самостоятельный), между тем как экономика является объектом регулирования, то есть организуется извне (и тем самым освобождается от анархии конкуренции). Государство реализует свои задачи через посредство политического механизма выборов и парламентского контроля; большинство трудового народа может добиться победы на выборах, и его воля, выраженная таким образом, будет затем реализована исполнительными органами государства, то есть правительством, – такова вкратце идея государства, которую можно проследить, например, в речи Гильфердинга, произнесенной в 1927 году на съезде Социал-демократической партии Германии.

 

«Мы, – сказал он тогда, – должны вдолбить в голову каждого рабочего, что уровень заработной платы обусловлен политикой, зависит от силы парламентского представительства рабочего класса, от силы его организации и от соотношения социальных сил вне стен парламента. В особенности необходимо заявлять женам рабочих: подавая свой голос на выборах, вы влияете также на решение вопросов относительно цены на хлеб и мясо и относительно уровня заработной платы. Конечно, это нечто новое в условиях капиталистического хозяйства, это элемент большого экономического, социального и политического значения»[573].

 

Если провозглашенную Гильфердингом концепцию «политической заработной платы» сопоставить с Марксовой расшифровкой категории заработной платы и проистекающих из последней «мистификаций» (можно было бы, впрочем, без труда показать, что позиция Гильфердинга лишь продолжает давнюю традицию, идущую от Бернштейна к Туган-Барановскому и другим), то придется лишь сказать, что ее автор всецело стал жертвой мистификаций. Тем не менее не следует забывать, что для возникновения указанной концепции имелись веские причины, коренившиеся в самом социально-политическом развитии общества, особенно после первой мировой войны. Уже в ходе войны коллективно-договорные процедуры установления заработной платы действительно политизировались почти во всех капиталистических странах; по крайней мере в них более или менее явным образом стало участвовать государство. Помимо этого, тогда сложились системы социальной политики: возникло социальное страхование, было введено пособие по безработице, заработная плата была отчасти гарантирована от экономических превратностей (living wage в Англии). «В растущей политизации этой части экономики обнаруживается новый элемент всего хозяйственного развития»[574].

Однако такого рода подход предполагает один вопрос: с политическим определением уровней заработной платы «рабочая сила продолжает еще оставаться товаром или уже перестает быть им»[575]? В самом деле, если рабочая сила по-прежнему является товаром, то она продолжает подчиняться правилам ценообразования на рынке [труда] и критериям образования стоимости в соответствии с логикой затрат на воспроизводство. Разумеется, эти моменты также испытывают на себе влияние политических факторов, однако товарный характер рабочей силы в конечном счете препятствует полному и прочному утверждению политического принципа. В послевоенные годы, кстати, это было подтверждено тенденциями к неприятию «политизации» заработной платы, происшедшей во время войны: living wage так и не смогла устоять против economic wage. Как бы то ни было, Хайнц Потхофф, будучи последовательным, объясняет, что трудовой договор – это уже не договор о продаже (или аренде) рабочей силы как товара и что главная задача профсоюзов – бороться за ликвидацию товарного характера экономики вообще[576]. Ляйхтер также достаточно последователен, чтобы выводить возможность политического предопределения заработной платы из «монополизации рабочей силы» – с той предполагаемой предпосылкой, что монополия способна нейтрализовать действие закона стоимости[577]. На этом пункте следует остановиться более подробно.

В самом деле, у тезиса о возможности устанавливать уровни заработной платы политическим путем есть еще один аспект. Даже если мы будем исходить из предпосылки, что уровни заработной платы уже не определяются законом стоимости, все же одновременно предполагается, что «самостоятельность политической власти (в сфере распределения доходов. – Э. А.) не доходит до того, чтобы акты ее вмешательства в экономику не отражались и на процессе производства»[578]. Отделение производства от обращения оказывается, таким образом, односторонним: государство пользуется широкой самостоятельностью (в распределении), но, с другой стороны, исходит из предположения, что оно все же способно воздействовать на производство и накопление посредством политики распределения[579]. Действительно, на основании представления о неантагонистическом характере заработной платы целый ряд теоретиков – таких, как Тарнов, Массар, Маршак, Эмиль Ледерер, Отто Ляйхтер и другие, – приходят к выводу о том, что предприниматели могли бы быть сами заинтересованы в повышении заработной платы. По их мнению, более высокие уровни заработной платы увеличили бы покупательную способность национального рынка, и, следовательно, у предпринимателей было бы больше возможностей сбывать свою продукцию и получать бóльшую прибыль. Отто Ляйхтер пишет даже:

 

«Само капиталистическое развитие все больше требует солидарности интересов (которая ныне, конечно, пока наталкивается на препятствие в виде капиталистических классовых противоречий), а также расширения и обновления структуры покупательной способности широких масс населения. Но, таким образом, тот самый механизм оппозиции, который служил движущей пружиной нормального капиталистического развития, оказывается если не устраненным, то все же ослабленным в решающей степени. С новейшими успехами развития все более отчетливо вырисовывается новый закон – закон солидарного планомерного распределения»[580].

 

Поразительно, конечно, что эти слова были написаны в самый разгар мирового экономического кризиса, особенно если вспомнить, что правительства тогда – повинуясь тиранической власти платежного баланса[581] – зачастую не только прибегали к сокращению реальной заработной платы, но и резко сужали политические пределы парламентской демократии. Однако в них выразилась незыблемая вера в возможность управлять экономическим развитием, в том числе и с помощью заработной платы. Ведь как бы то ни было, а заработная плата означает покупательную способность, между тем как рост покупательной способности питает реальный спрос. И Тарнов считал возможным уже в 1929 году заявить:

 

«В этом смысле речь идет не о социальной поблажке, а об экономической и политической необходимости навязать гражданам расширенное пользование потребительскими благами, чтобы проложить путь к расширению потребления и производства»[582].

 

Заработная плата, иначе говоря, понимается как категория политической экономии, но такая, которая не определяется накоплением капитала. Напротив, она рассматривается здесь как один из инструментов государственного регулирования, позволяющего получать определенные результаты в экономической жизнедеятельности общества.

Вышеизложенные рассуждения насчет «политической заработной платы» мы можем пока что заключить следующим образом. Как мы видели, противопоставление необходимости и возможности, или экономической закономерности и политической власти, означает специфическую интерпретацию Маркса, которая вместе с тем не только представляет собой теоретическую «ревизию», но и подчиняется стремлению извлечь из новой социальной ситуации выводы как теоретического, так одновременно и политического свойства. Все это, как мы увидим, не может не порождать новых проблем, тем более что подобный подход, без сомнения, способствовал политической дезориентации социал-демократии в период между двумя мировыми войнами.