Ленин, тейлор, стаханов: споры об экономической эффективности после Октября

 

В период «пражской весны» кое-кто задавался вопросом, не скрывается ли под оболочкой различных социально-политических систем практически один и тот же тип трудового процесса, обусловленного потребностями индустриального развития. При этом отмечалось, что,

 

«по существу, социализм в своих материальных аспектах, в общем, основывается на идентичном типе труда, какой получил развитие при индустриальной системе, унаследованной социализмом. Хотя люди в изменившихся условиях социалистического общества поставлены в иное положение по отношению к собственному труду (поскольку они теперь действительно выступают как компонент системы всеобщего общественного труда)… не подлежит сомнению, что в ходе большей части труда с типичными ограничениями, продиктованными его индустриальной организацией, воспроизводится внутреннее разделение на новом уровне»[186].

 

Перед нами свидетельство-описание, основанное на взгляде «изнутри», исходящее, иначе говоря, из «изменившихся условий социалистического общества», из того, что власть была реально взята и удерживалась авангардом, который программно ставил перед собой цель свержения капитализма и построения пролетарского государства. В известном смысле данная констатация – при всей сложности проистекающих из нее выводов – выглядела бы самоочевидной, если бы не едкий привкус (приобретающий несомненную политическую значимость) этой оговорки – «в общем, основывается на идентичном типе труда», – оговорки, сопрягающейся с вопросами, которые возникают при взгляде «извне».

Советская индустриализация, утверждает Браверман, «даже в своих самых ранних и революционных фазах» не может рассматриваться «как попытка организовать трудовые процессы существенно иным образом, чем при капитализме»[187]. Попытка, двояким результатом которой было то, что, с одной стороны, получила права гражданства[188] идея невозможности организации современной промышленности иначе, чем как она была порождена и формирована капиталистическим промышленным развитием, а с другой – было обеспечено «теоретическое обоснование формулирования марксистской критики производства в Советском Союзе, где рабочие поставлены в такие же условия специализации и иерархического подчинения, что и в развитых капиталистических странах»[189].

Лишь путем досконального анализа организации труда (и вообще производства) и положения рабочих в СССР и других странах Восточной Европы можно было бы с точностью определить, до какой степени приведенные утверждения соответствуют действительности, хотя не подлежит сомнению, что в целом они верно отражают общую направленность советского организационно-трудового строительства. Но не такова цель, которую ставит перед собой автор этих сугубо вводных страниц. Она заключается не в том, чтобы исследовать действительные истоки этой общей направленности: они чрезвычайно сложны, и потребовалось бы – подобно тому, как это проделано в трудах Карра, – рассмотрение всей истории, и в особенности экономической истории государства, родившегося из Октябрьской революции. Если верно, что именно в «абсолютном приоритете, отданном накоплению капитала», заключается причина, по которой, «по крайней мере в том, что касается отношения мужчин и женщин к собственному труду», СССР «повторил историю капитализма»[190], то такое рассмотрение было бы необходимым.

Наше исследование ограничивается более скромной задачей анализа теоретических предпосылок. Более конкретно оно нацелено на один из компонентов этих предпосылок, неизменно упоминаемый, но куда реже подвергаемый последовательному анализу, – позицию Ленина по отношению к тейлоризму (то есть идеям и решениям, предложенным Тейлором, а также комплексу изысканий и методов, разработанных на базе его размышлений и опытов). Для рассмотрения этой позиции мы располагаем ограниченным, быть может, но зато точным материалом. Осуществить ее анализ – значит по меньшей мере впервые выверить основательность «самооправданий» советского менеджмента[191] и тех тезисов, по которым именно в идеях Ленина следует искать идеологические корни имитации капитализма, свойственной советской индустриализации.

 

Тейлор и Ленин

 

В связи с прочитанным в начале 1913 года в Петербурге докладом о системе Тейлора Ленин в марте этого года жестоко обрушивается на новую систему научной организации труда. Ее суть, пишет он, заключается в том, что «за те же 9 – 10 часов работы выжимают из рабочего втрое больше труда… Умрет раньше? – Много других за воротами!..»[192].

Год спустя Ленин вновь осуждает тейлоризм, причем не менее решительно, чем прежде, но в известном смысле не столь безапелляционно. Его оценка куда более дифференцированна. «Громадные усовершенствования», выросшие из научного анализа трудовых процессов, «делаются против рабочего», ведя к еще большему его подавлению и угнетению и притом ограничивая «рациональным, разумным, распределением труда внутри фабрики». Поэтому при распределении совокупного общественного труда сохраняется бессмысленная растрата его, характерная для «безалаберности, хаотичности всего капиталистического производства». Именно это противопоставление – рациональность тейлоризированного трудового процесса и иррациональность использования человеческого труда в масштабах всего общества – проливает особый свет на новые организационные методы.

 

«Система Тейлора – без ведома и против воли ее авторов – подготовляет то время, когда пролетариат возьмет в свои руки все общественное производство и назначит свои, рабочие, комиссии для правильного распределения и упорядочения всего общественного труда… И рабочие комиссии при помощи рабочих союзов сумеют применить эти принципы разумного распределения общественной работы, когда она избавлена будет от порабощения ее капиталом»[193].

 

После революционной бури, в разгар трудностей первых послевоенных лет Ленин провозгласит директиву к «применению многого, чтó есть научного и прогрессивного в системе Тейлора»[194] (курсив мой. – Р. Ф.). Характер этой системы как оружия против пролетариата, «утонченное зверство буржуазной эксплуатации» не отрицаются и не скрываются; просто более энергично подчеркивается ее сторона, связанная с научно-техническим прогрессом. Тейлористские изыскания и рекомендации действительно заключают в себе

 

«ряд богатейших научных завоеваний в деле анализа механических движений при труде, изгнания лишних и неловких движений, выработки правильнейших приемов работы, введения наилучших систем учета и контроля и т.д.»[195].

 

В сущности, на этом и основывается ленинская мысль. Это подтверждает, например, его незаконченная заметка от сентября 1922 года об одной «очень полезной и очень хорошей книге»: «Научная организация труда и система Тейлора» О.А. Ерманского. Одно из главных достоинств этой книги, по словам Ленина, заключается в том, что автор сумел дать изложение «системы Тейлора, притом, чтó особенно важно, и ее положительной и ее отрицательной стороны …»[196].

Переход от безоговорочного осуждения к более дифференцированной послереволюционной позиции (в литературе специально отмечена «сложность „тейлористской“ позиции Ленина в 1918 году»[197]) соответствует не только изменению политического положения большевистской партии, которая к тому времени взяла власть и встала перед лицом задач практического управления экономикой России. Разумеется, это решающее обстоятельство, которое нельзя оставить без внимания. Но признаки перехода от одной позиции к другой, как мы видели, восходят к более раннему периоду. Они связаны с постепенным углублением ленинских познаний и размышлений о принципах и практике научной организации труда.

Наиболее существенные черты упомянутого перехода можно проследить в заметках тетради «β», подготовительных материалах к работе «Империализм, как высшая стадия капитализма», датируемых, как известно, 1915 – 1916 годами[198]. Страницы 70 – 77 этой тетради[199] заполнены выписками из работ о научной организации труда: второго издания (1912) на немецком языке книги Тейлора «Управление предприятием» в переводе А. Валлихса; работы инженера Р. Зейберта (1914), представляющей собой его отчет о пребывании на «Тэбор мэнюфэкчуринг компани» в Филадельфии – первом предприятии, где Тейлор смог применить свои идеи в масштабе целого завода; очерка Ф.Б. Джилбрета о движении – теме, по которой автор, сотрудник Тейлора, особо специализировался[200]. Ход ленинской мысли хорошо синтезируют записи, открывающие и завершающие всю группу заметок по данному вопросу. Замечания о переводе Валлихса, который, как сообщает Ленин, «посетил Америку в 1911 году», начинаются «примером „из Вифлеемского стального завода“», где Тейлор работал с 1898 года и где он окончательно завершил разработку своих идей об организации труда[201]. Это тот же самый пример, которым Ленин уже воспользовался с некоторыми совершенно несущественными изменениями в 1913 году в статье «„Научная“ система выжимания пота» для доказательства того, что «прогресс техники и науки означает в капиталистическом обществе прогресс в искусстве выжимать пот»[202]. Выписки же из очерка Джилбрета завершаются восторженным по тону замечанием: «Прекрасный образец технического прогресса при капитализме к социализму». Эти слова поставлены под выписанными из Джилбрета критическими строками об «„огромном расточительстве“ из-за разрозненных, повторных etc. „исследований“». «Делом правительства… – пишет далее ученик и последователь Тейлора, – является учреждение… бюро стандартизации механических промыслов. Стандарты, там установленные и собранные, были бы общественной собственностью, и самостоятельные исследователи смогли бы изобретать на основании их дальнейшие стандарты»[203].

Действительно, чтение «тейлористских» страниц тетради «β» оставляет четкое впечатление, что мысль Ленина все более обращается к достижениям в научно-технических исследованиях по организации труда; что в них он, по существу, видит некое необратимое завоевание, успех поступательного движения по пути расширения господства человека над природой. В примечаниях к переводу «Управления предприятием» сосредоточенность на классовой природе тейлоровской системы видна, бесспорно, более отчетливо; в дальнейшем же вниманием Ленина все больше завладевают выводы, полученные в результате хронометража и в особенности изучения движений – «самое „интересное“, самое „сенсационное“ в системе Тейлора», как говорится в заметках о работе Зейберта[204].

Подобное смещение интересов Ленина можно было бы приписать специфическому характеру конспектируемых им работ, которые специально посвящены успехам в деле изучения научной организации труда. Этот аспект нельзя ни упускать из виду, ни недооценивать. И все же равным образом можно предположить, что сам поворот к работам, специфически сосредоточенным на научно-техническом содержании новых методов организации труда, был результатом изменения взгляда на вещи, изменением подхода к пониманию явления.

Говорить – пусть даже бегло – о научной организации труда – значит говорить о хронометрировании и анализе движений рабочего. Этому общему правилу подчиняется и статья 1913 года. Однако эта сторона дела в ней затронута не только чрезвычайно скупо, но и целиком подчинена классовой оценке тейлоризма, из-за которой последний выступает только и единственно как «научная» система (эти ленинские кавычки, в которые заключено прилагательное «научная», уже сами по себе содержат целую интерпретацию) для выжимания из рабочего все больше пота. Уже в 1914 году акценты меняются, причем, если верить словам Ленина, это только отчасти объясняется накоплением новых знаний в области тейлористских изысканий. Ведь примеры, подчеркиваемые им в статье «Система Тейлора – порабощение человека машиной», фактически уже присутствуют в зародыше в «„научной“ системе для выжимания пота». Таково, скажем, если ограничиться одним примером, систематическое применение кинематографа для изучения движений лучших рабочих и «преподавание» на производстве «образцовых» технических приемов рабочим-новичкам. Этот аспект теории и практики научного управления производством, должно быть, особенно поразил Ленина, поскольку упоминания о нем мы встречаем неоднократно[205]. Быть может, это даже повлияло на его оценку роли и функции кинематографа как нового, великого технического средства массовой коммуникации.