Мирились с тем, что с ними рядом идут, Иногда даже наталкиваются на них и

Оттесняют, мелкие служащие невзрачного вида. В теплой массе толпы

Растворились аристократизм, принадлежность к избранному обществу, к

Профессиональным группам. Остались просто люди, они больше не

Представительствовали.

Лужа света вдали -- это море при отливе. Несколько отмелей дырявили его

Светлую поверхность, не выступая над уровнем воды. На песке лежали рыбачьи

Лодки неподалеку от осклизлых каменных глыб, сваленных как попало к подножию

Мола, чтобы защитить его от волн, -- в зазорах между ними вскипала вода. У

Входа во внешний порт на выбеленном солнцем небе вырисовывалась тень

Землечерпалки. Каждый вечер до полуночи она воет и стонет. Но в воскресенье

Рабочие прогуливаются по земле, а на ее борту остается только сторож -- и

Она затихает.

Солнце было светлым и прозрачным -- ни дать ни взять белое вино. Его

Свет едва касался человеческих тел, лишая их тени и объема -- лица и руки

Казались бледно-золотистыми пятнами. И чудилось, будто все эти люди в пальто

Тихо плывут в нескольких сантиметрах над землей. По временам ветерок нагонял

На нас колышущиеся, как вода, тени, лица на мгновение гасли, приобретали

Оттенок мела.

Было воскресенье; стиснутая между парапетом и загородными шале, толпа

Струилась мелкими волнами, растекаясь тысячью ручейков позади большого

здания отеля Трансатлантической кампании. Сколько детей! Дети в колясках,

Дети на руках, их ведут за руку, или они по двое, по трое чопорно вышагивают

Впереди своих родителей. Всего несколько часов назад, когда воскресное утро

Было еще совсем юным, я видел на этих лицах чуть ли не победное выражение.

Теперь же, освещенные солнцем, они выражали только размягченное спокойствие

И своего рода целеустремленность.

Жесты сведены к минимуму -- издалека еще приподнимались шляпы, но в

Движениях не было утренней широты и радостного возбуждения. Подняв голову,

Глядя вдаль, отдаваясь на волю ветра, который раздувал их пальто и толкал в

Грудь, все они шли, слегка откинувшись назад. Время от времени прорывался

короткий, тут же заглушаемый смех, крик матери: "Жанно, Жанно, что ты

делаешь!" И потом -- тишина. Легкий запах светлого табака -- его курят

мелкие чиновники. "Саламбо", "Айша" -- воскресные сигареты. На некоторых

Лицах, более расслабленных, я как будто уловил налет грусти; но нет, эти

Люди не были ни веселы, ни грустны -- они отдыхали. Их широко открытые,

Остановившиеся глаза безучастно отражали море и небо. Скоро они разойдутся

По домам, в кругу семьи за обеденным столом выпьют по чашке чаю. А сейчас

Они хотят расходовать себя как можно меньше, хотят, экономя жесты, слова,

Мысли, плыть по течению. В их распоряжении всего один день, чтобы стереть

Морщины, гусиные лапки, горькие складки -- плоды рабочей недели. Всего один

День. Они чувствовали, как минуты утекают у них между пальцами. Успеют ли

Они набраться молодости, которой хватило бы, чтобы завтра начать сначала?

Они дышали полной грудью -- ведь морской воздух бодрит; их дыхание,

Равномерное и глубокое, как у спящих, одно только и свидетельствовало о том,

Что они живы. Я шел крадучись, я не знал, что мне делать с моим крепким и

Свежим телом среди этой трагической толпы, которая отдыхала.

Теперь море приобрело аспидный оттенок, потихоньку начинался прилив. К

Ночи прилив усилится. Нынче ночью мол станет еще более пустынным, чем

Бульвар Виктора Нуара. Впереди и слева загорится по фарватеру красный огонь.

Солнце медленно садилось в море. По пути оно зажгло заревом окна

Нормандского шале. Ослепленная его блеском женщина устало поднесла руку к

Глазам и покачала головой.

-- Гастон, мне слепит глаза, -- сказала она с неуверенным смешком.

-- Не беда! Славное солнышко, -- ответил ее муж. -- Не греет, а все же

Приятно.

-- Я думала, его будет видно, -- продолжала она, обернувшись к морю.

-- И не надейся, -- сказал мужчина. -- Солнце мешает.