Стертые лица. Перейду площадь Мариньян. Я осторожно выдираюсь из потока и

Вдруг рядом со мной из черной шляпы выскакивает голова, принадлежащая,

бесспорно, человеку из хорошего общества. Это муж дамы в синем. О!

Великолепный длинный череп долихоцефала, поросший короткими жесткими

Волосами, великолепные американские усы с проседью. Но в особенности хороша

Улыбка, дивная, учтивая улыбка. Вдобавок на носу у господина примостилось

Пенсне.

-- Это новый чертежник с нашей фабрики, -- говорит он, обернувшись к

Жене. -- Не понимаю, что он может здесь делать. Славный мальчуган, очень

Робкий, он меня забавляет.

У витрины колбасника Жюльена молодой чертежник, только что вновь

Накрывший голову и весь еще розовый от смущения, с упрямым видом потупив

Глаза, являет все признаки сладострастного восторга. Нет сомнения, в это

Воскресенье он впервые отважился пройтись по улице Турнебрид. Вид у него

Такой, будто он побывал у первого причастия. Сцепив руки за спиной, он

Отвернулся к витрине с выражением стыдливости; он глядит, не видя их, на

Четыре сосиски в блестящем желе, раскинувшиеся на гарнире из петрушки.

Из колбасной выходит женщина и берет его под руку. Это его жена: она

Еще очень молода, хотя кожа у нее шероховатая. Сколько бы она ни бродила на

Подступах к улице Турнебрид, никто не примет ее за даму -- ее выдает

Бесстыдный блеск глаз и рассудительный, осведомленный вид. Настоящие дамы не

Знают что почем, они любят красивые безрассудства, глаза их -- прекрасные и

Простодушные цветы, расцветшие в теплицах.

Бьет час, я вхожу в пивную "Везелиз". Старики, по обыкновению, уже там.

Двое из них принялись за еду. Четверо играют в манилью, потягивая аперитив.

Остальные ждут, пока им подадут, и стоя наблюдают за игрой. Самый длинный из

Них, с густой бородой, -- биржевой маклер. Второй -- отставной инспектор

Военно-морского ведомства. Они пьют и едят как двадцатилетние. По

Воскресеньям они заказывают кислую капусту. Те, кто пришел позднее,

окликают, тех кто уже жует:

-- Привет! Как всегда -- верны воскресной капусте?

Они рассаживаются, с облегчением вздыхают:

-- Мариэтта, малышка, кружку пива без пены и кислую капусту.

Эта Мариэтта -- бойкая бабенка. Когда я сажусь за столик в глубине,

Пунцовый старик, которому она наливает вермут, вдруг заходится злобным

Кашлем.

-- Наливай полнее, -- говорит он, не переставая кашлять.

Но тут разозлилась Мариэтта -- она ведь еще не кончила наливать.

-- Да я же еще лью. Разве я что вам сказала? Вы как та девка, -- ее еще

Не лапают, а она уже вырывается.

Остальные смеются.

-- Один -- ноль!

Биржевой маклер, идя к столику, обнял Мариэтту за плечи:

-- Сегодня воскресенье, Мариэтта. Пойдешь вечером в кино со своим

Дружком?

-- Как бы не так! Сегодня смена Антуанетты. А я за нее отдуваюсь -- вот

тебе и ходи в кино!

Маклер сел против бритого, несчастного с виду старика. Бритый старик

Сразу начинает что-то рассказывать. Маклер его не слушает, он корчит гримасы

И дергает себя за бороду. Они вообще никогда не слушают друг друга.

Я узнаю чету, сидящую рядом со мной: это живущие неподалеку мелкие

Торговцы; по воскресеньям их прислуга выходная. Вот они и приходят сюда и

Садятся всегда за один и тот же столик. Муж ест роскошную розовую отбивную.

Он внимательно разглядывает ее вблизи, время от времени обнюхивая. Жена

Ковыряет в своей тарелке. Это плотная сорокалетняя блондинка с красными,

Покрытыми пушком щеками. Под атласной блузкой торчат крепкие красивые груди.

Она, что твой мужчина, за каждым обедом выдувает по целой бутылке бордо.

Почитаю-ка "Евгению Гранде". Не то чтобы это доставляло мне большое

Удовольствие -- но надо же чем-то заняться. Открываю книгу наугад -- мать с

Дочерью ведут разговор о зарождающейся любви Евгении.

"Евгения поцеловала ей руку.

-- Какая ты добрая, мама, милая!

От этих слов увядшее за годы страданий лицо матери просияло.

-- Он тебе нравится? -- спросила Евгения.