Он садится, не снимая своего позеленевшего от времени пальто. Потирает

Одну о другую руки, переплетая длинные пальцы.

-- Что вам подать?

Он вздрогнул, глядит беспокойным взглядом.

-- Что? А-а, дайте мне "Бирр" с водой.

Служанка не трогается с места. По ее лицу, отраженному в зеркале, можно

Подумать, что она спит. На самом деле глаза ее открыты -- но это маленькие

Щелки. Такой уж у нее характер, она не торопится обслужить клиента, она

Всегда должна поразмышлять над его заказом. Ей надо представить себе

Бутылку, которую она сейчас снимет с полки над стойкой, белую этикетку с

Красными буквами, густой черный сироп, который из нее польется, -- она

Словно бы пьет его сама.

Прячу письмо Анни обратно в бумажник: я взял от него все, что оно могло

Мне дать, -- мне не удается оживить женщину, которая держала его в руках,

Сложила, запечатала в конверт. Возможно ли вообще думать о ком-нибудь в

Прошедшем времени? Пока мы любили друг друга, мы не позволяли даже самому

Ничтожному из наших мгновений, самой пустяковой из наших горестей отделиться

От нас и остаться в минувшем. Запахи, звуки, оттенки каждого дня, даже

Мысли, не высказанные вслух, -- мы все удерживали при себе, и все оставалось

Живым; мы продолжали наслаждаться и мучиться всем этим в настоящем. Никаких

Воспоминаний: беспощадная, палящая любовь -- ни тени, ни уголка, где

Укрыться, куда отступить. Три года, спрессованные воедино, составляли наше

Сегодня. Потому-то мы и расстались: у нас не хватило сил выносить дальше

Такое бремя. А потом, когда Анни сразу, без раздумий, бросила меня, три года

Рухнули в прошлое. Я даже не страдал, я был опустошен. Потом время потекло

Дальше, и пустота стала разрастаться. Потом в Сайгоне, когда я решил

Вернуться во Францию, все, что еще сохранялось от прошлого -- чужеземные

Лица, площади, набережные длинных рек, -- все кануло в небытие. И теперь мое

Прошлое -- громадный провал. А мое настоящее -- вот эта официантка в черной

Блузке, замечтавшаяся у прилавка, вот этот человек. Все, что я знаю о своей

Жизни, мне кажется, я вычитал из книг. Дворцы Бенареса, терраса Прокаженного

Короля, храмы Явы с их огромными разрушенными лестницами, когда-то на

Мгновение отразившись в моих глазах, остались там, на прежнем своем месте.

Трамвай, проходящий по вечерам мимо отеля "Прентания", не уносит ведь на

Своих стеклах отражения неоновых вывесок -- на мгновение вспыхнув, он уходит

Прочь с темными стеклами.

А человек неотступно меня разглядывает -- это начинает меня раздражать.

Такой коротышка и еще важничает. Официантка наконец решается его обслужить.

Она лениво тянет свою громадную черную руку, достает бутылку и приносит ее

Вместе со стаканом.

-- Пожалуйста, мсье.

-- Мсье Ахилл, -- учтиво сообщает он.

Она, не отвечая, наливает ему спиртное. Вдруг он быстро отдергивает

Палец, который прижимал к носу, и кладет обе ладони на стол. Он откинул

Голову назад, глаза его блестят.

-- Бедная девушка, -- холодно произносит он.

Служанка вздрагивает, я тоже; он сказал это непередаваемым тоном, с

Удивлением, что ли, -- словно произнес эти слова не он, а кто-то другой. Нам

Всем троим неловко.

Первой оправилась от смущения толстуха официантка: она лишена

Воображения. Она с достоинством мерит взглядом мсье Ахилла -- она прекрасно

Сознает, что может одной рукой схватить его за шиворот и выкинуть вон.

-- Почему это я бедная?

Он мнется. В замешательстве смотрит на нее, потом начинает смеяться. По

Лицу его разбежались бесчисленные морщинки, он легко вертит кистями рук.

-- Обиделась. Да я просто так сказал: "бедная девушка", к слову

Пришлось. Я ничего не имел в виду.

Но официантка поворачивается к нему спиной и уходит за стойку -- она

всерьез обижена. Он снова смеется:

-- Ха-ха-ха! Да у меня просто вырвалось. Ну что поделаешь? Неужели

Рассердилась? Рассердилась, -- констатирует он, словно бы обращаясь ко мне.

Я отворачиваюсь. Он приподнял свой стакан, но пить не собирается -- он