Появление реально не существовавших объектов

В воспоминаниях испытуемых о показанном в фильме

Происшествии при использовании прямых вопросов

И вопросов с ложной исходной посылкой

Прямой вопрос	Ложная посылка	Процент ответов «Да» на прямой вопрос неделю спустя
		С	D	F
Вы видели школьный	Вы видели детей,
автобус в фильме?	садящихся в школьный
	автобус?
Вы видели грузовик	Парковался ли в начале
в начале фильма?	фильма грузовик
	вблизи машины?
Вы видели осевую	Пересекала ли другая
линию на проселочной	машина осевую линию
дороге?	на проселочной дороге?
Видели ли вы	Переходила ли дорогу
женщину, везущую	женщина, везущая
коляску?	коляску?
Вы видели сарай	Видели ли вы фургон,
в фильме?	припаркованный перед
	сараем?

С — контрольная группа

D — «группа прямых вопросов

F — «группа ложной исходной посылки»

Среднее число, в процентах, тех испытуемых, которые дали ответ «Да» на прямые вопросы через неделю после первого оп­роса, было следующим: 29,2% для «группы ложной исходной посылки», 15,6% для «группы прямых вопросов» и 8,4% для кон­трольной группы. Различия между группами D и F оказались статистически значимыми как по каждому из вопросов, так и по их совокупности. Однако имеющаяся аналогичная тенден­ция в различии между «группой прямых вопросов» и конт­рольной группой проявилась слабо и не дала статистически значимой разницы.

ОБСУЖДЕНИЕ

На основании описанных выше и других исследований Лоф-тус доказала, что уточненная теория памяти и воспоминаний должна включать в себя рассмотрение процесса реконструкции, который возникает, когда в действительное воспоминание о событии встраивается новая информация. Простое допущение, что воспоминание включает в себя только восстановление в па­мяти события, происходящее с различной степенью точности, не может объяснить тех открытий, которые сделаны в работах Лофтус. Для иллюстрации на рис. 4.9 сравнивается традицион­ное видение процесса воспоминаний и трактовка этого же про­цесса, предложенная Лофтус.

Как вы можете видеть, в теории Лофтус добавлен еще один шаг — встраивание новой информации в алгоритм процесса воспоминаний. Эта новая информация в свою очередь вызы­вает изменение или реконструкцию ваших реальных воспоми­наний. Позднее, если вам будут заданы вопросы о событии, вы восстановите в памяти не реально существовавшее событие, а вашу реконструкцию его. Лофтус утверждала, что этот про­цесс реконструкции послужил причиной появления в воспо­минаниях испытуемых таких не существовавших в реальном случае предметов, как сараи, школьные автобусы, грузовики, женщины с детскими колясками и осевая линия надороге. Лож­ная посылка в заданных вопросах стала основой искажений ин­формации, имевшейся первоначально после реальных собы­тий, — искажений, возникших в результате неосознанного встраивания новой информации.

Рис. 4.9. Воспоминание о событии при ответе на вопрос

В свете этих данных Лофтус обращала внимание на особен­ности работы со свидетелями в расследовании преступлений. Она указывала, что часто опросы бывают многократными. Оче­видцев события может опрашивать полиция на месте проис­шествия, им может задавать вопросы ведущий дело адвокат, и новый опрос свидетелей — когда они дают показания в суде. Недопустимо, чтобы во время этих серий опросов была бы вне­дрена ложная посылка, хотя бы и ненамеренно. Обыкновен­ный, безобидный вопрос типа: «На что было похоже оружие того парня?» или «Где была припаркована угнанная машина?»

приводит к увеличению шансов, что очевидцы вспомнят оружие или угнанную машину независимо от того, видели ли они их на самом деле (Smith & Ellsworth, 1987). Итак, хотя сам свидетель, адвокаты, судья и присяжные полагают, что очевидец восстанав­ливает в памяти виденное им в действительности, Лофтус утвер­ждает, что воспоминания очевидца являются «преобразовани­ем, основанным на измененных воспоминаниях» (р. 571).

СОВРЕМЕННЫЕ РАЗРАБОТКИ

Работы Лофтус продолжают оказывать глубокое влияние на исследования, связанные с изучением показаний свидетелей. В одной из работ, ссылающихся на статью Лофтус 1975 года, изучалось негативное влияние намеренно усложненных вопро­сов со стороны юристов на такие характеристики, как уверен­ность свидетелей в себе и точность их ответов. (Kebbell & Giles, 2000). Все испытуемые просмотрели одинаковую видеозапись неких событий, и по прошествии недели «очевидцам» задали вопросы о том, что они видели. Половине испытуемых вопро­сы были заданы в форме, поистине сбивающей с толку (вы зна­ете, как это бывает в речи юристов: «Это неправда, что....?»). Другой половине испытуемых были заданы те же по сути во­просы, но сформулированные просто и четко. Результаты пре­дельно ясны: испытуемые-очевидцы, которым задавали запу­танные вопросы, были менее точными и менее уверенными в своих ответах, чем испытуемые другой подгруппы, где вопросы задавались в четкой однозначной форме.

В другом, многое прояснившем исследовании, основанном на работе Лофтус, было проанализировано, что же именно сред­ний человек — тот, кого вполне могли бы выбрать в присяж­ные, — «знает» о показаниях очевидцев (Shaw, Garcia & McClure, 1999). Испытуемые «отвечали, что их собственный здравый смысл и опыт повседневной жизни были самыми главными источниками для суждения о точности показаний очевидца» (р. 52). Такое суждение, с точки зрения его научной обоснован­ности, приводит в серьезное замешательство: не только пока­зания очевидцев весьма ненадежны, но и присяжные совешенно несведущи в вопросе о том,как им оценивать точность показаний свидетелей!

Помимо продолжения исследований в области свидетельс­ких показаний, Элизабет Лофтус в наше время является одним из ведущих экспертов в горячей дискуссии по поводу вытеснен­ных воспоминаний детства. В этих дебатах по одну сторону бар­рикад — те люди, которые заявляют, что пережили жестокое обращение, особенно в сексуальном плане; но они вспомнили о пережитых оскорблениях только недавно, нередко под воз­действием психотерапевта, так как травматические воспоми­нания были вытеснены из сознания. По другую сторону — те, кому предъявлены обвинения в жестоком обращении. Но эта сторона категорически отрицает вину и, в свою очередь, заяв­ляет, что воспоминания жертв о жестокости либо являются пло­дом фантазии, либо встроены в процессе терапии (см.: Garry & Loftus, 1994, где выполнен обзор основной прессы по теме этой дискуссии). Эта проблематика непосредственно относится к об­ласти исследований Лофтус по воспоминаниям. Книга Лофтус The Mith of Repressed Memories: False Memories and Allegations of Sexual Abuse (Loftus & Ketcham, 1994; и также см. обзор у Pope, 1995) сводит воедино все открытия автора в этой области и свя­зывает их общей аргументацией. В основном Лофтус утверж­дает следующее, показывая, что может это продемонстрировать по данным целого ряда работ: вытесненных воспоминаний про­сто не существует. Действительно, она находится в первых ря­дах психологов, которые изучают понятие подсознания во всей его полноте. Лофтус свидетельствует о регулярно повторяющих­ся в различных экспериментах данных: особо травматичные воспоминания имеют тенденцию запоминаться лучше всего. И все же клиницисты часто приводят такие случаи вытеснен­ных воспоминаний об оскорблении, которые «поднимаются на поверхность» во время специфических и интенсивных форм те­рапии. Как можно примирить эти две очевидно противополож­ные точки зрения? Согласно Лофтус, возможны три объяснения искажения воспоминаний, которое клиницисты воспринима­ют как признак вытеснения (Loftus, Joslyn & Polage, 1998). Во-первых, раннее сексуальное оскорбление может быть просто забыто, а не вытеснено. Лофтус ссылается на исследование, под­тверждающее, что дети, не воспринимая сущность сексуально­го события как потенциально оскорбительного, имеют тенден­цию слабо запоминать его. Во-вторых, возможно, люди, про-

ходящие курс терапии, только говорят, что они забыли травми­ровавшее событие, но в действительности они никогда не за­бывают его. Желание избегать мыслей о чем-либо отличается от факта — забыть об этом. И наконец, Лофтус утверждает: не­которые люди «могут верить, что особое травматичное собы­тие произошло и было вытеснено, тогда как на самом деле оно не происходило вообще. При некоторых обстоятельствах не­кая комбинация искаженных фактов могла привести к ситуа­ции, которая интерпретируется как вытеснение» (р. 781).

Нетрудно представить, что позиции Лофтус по вцтесненным и обретенным снова воспоминаниям имеют критиков (напри­мер: Pezdek & Roe, 1977). Кроме всего, ее неприятие значения такого механизма, как вытеснение, находится в прямой оппо­зиции моделям психологии и разума, существующим со вре­мен Фрейда. Более того, многие врачи и жертвы жестокого об­ращения кровно заинтересованы в том, чтобы продолжать ве­рить: воспоминания человека об обиде могут быть вытеснены на годы и позже восстановлены. Однако тщательное прочте­ние научных работ Лофтус никак не поддерживает такого рода веру.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Многие считают Элизабет Лофтус лидером в области иссле­дования реконструкции воспоминаний и свидетельских оши­бок. Ее исследования в данной сфере продолжаются. Ее откры­тия уже многие годы бросают вызов традициям, и это поддер­живают и другие исследователи.

Среди психологов и юристов-профессионалов теперь мало кто сомневается, что показания очевидцев подвержены влия­нию множества источников ошибок, например интеграции информации, имеющей место после события. Благодаря ис­следованиям самой Лофтус и других психологов, сила и дос­товерность показаний очевидцев в судебных процессах вызы­вают серьезные вопросы. Элизабет Лофтус имеет большой ав­торитет как эксперт по работе со свидетелем (обычно ее приглашают в интересах защиты). Ее приглашают, чтобы по­казать присяжным, с какой тщательностью нужно подходить к оценке воспоминаний очевидцев.

В последней книге Лофтус пишет: «Я изучаю память, и я скептик» (Loftus & Ketcham, 1994, p. 7). Вероятно, и мы все должны быть таковыми.

ЛИТЕРАТУРА

Garry, M., & Loftus, E. (1994). Repressed memories of childhood

trauma: Could some of them be suggested? USA Today magazine,

122, 82-85. Kebbell, M., & Giles, C. (2000). Some experimental influences of

lawyers' complicated questions on eyewitness confidence and

accuracy. Journal of Psychology, 134(2), 129—139. Loftus, E., & Hoffman, H. (1989). Misinformation and memory: The

creation of new memories. Journal of Experimental Psychology:

General, 118, 100-104. Loftus, E., Joslyn, S., & Polage, D. (1998). Repression: A mistaken

impression? Development and Psychopathology, Щ4), 781—792. Loftus, E., & Ketcham, K. (1994). The myth of repressed memories:

False accusations and allegations of sexual abuse. New York:

St. Martin's Press. Pope, K. (1995). What psychologists better know about recovered

memories, research: Lawsuits, and the pivotal experiment. Clinical

Psychology: Science and Practice, 2(3), 304—315. Shaw, J., Garcia, L., & McClure, K. (1999). A lay perspective on the

accuracy of eyewitness testimony. Journal of Applied Social

Psychology, 29(1), 52-71. Smith, V, & Ellsworth, P. (1987). The social psychology of eyewitness

accuracy: Leading questions and communicator expertise. Journal

of Applied Psychology, 72, 294-300.

 

 

РАЗВИТИЕ ЧЕЛОВЕКА

Данный раздел психологии рассматривает те изменения, через которые проходит каждый чело­век в течение своей жизни. Это один из самых больших и сложных предметов рассмотрения в сфере наук о поведении человека. Хотя все мы ра­стем и развиваемся, чтобы со временем стать не­повторимой индивидуальностью, очень большая часть нашего развития протекает довольно сход­но, предсказуемо и в соответствии с некоторыми относительно твердыми схемами. К числу самых важных областей исследования в психологии раз­вития относятся процессы привязанности и тес­ного контакта между ребенком и матерью, разви­тие интеллектуальных способностей человека и из­менения, которые появляются по мере старения.

В предлагаемой главе рассматриваются некото­рые из самых известных и самых важных иссле­дований, когда-либо сделанных в психологии. Работа доктора Гарри Харлоу с обезьянами про­демонстрировала важность ранних детских при­вязанностей для более поздней психологической адаптации. Имеющие широкое значение откры­тия Жана Пиаже сформировали основу наших современных знаний о когнитивном развитии. Небольшой образец его исследования подробно рассматривается в этой главе, чтобы читатель получил представление о чрезвычайной искусно­сти Пиаже в методологии эксперимента и ясно-

сти его выводов. Также рассматривается важное исследова­ние Роберта Зайонца относительно влияния окружения на умственное развитие. Кроме того, поскольку человек разви­вается всю свою жизнь, здесь приводится также исследова­тельский проект Эллен Ланже и Джудит Роден (который ча­сто называют «скрытым исследованием»); он показывает, что любой человек, независимо от возраста, нуждается в ощуще­нии того, что он контролирует свою жизнь, свои действия и свою судьбу.

Открытие природы любви

Базовые материалы:

Harlow H. F. (1958) The nature of love. American Psychologist, 13,

673-685.

Иногда может показаться, что психологи-исследователи за­ходят в своих амбициях слишком далеко. В самом деле, как мож­но научно исследовать такое явление, как любовь? Какие бы определения мы ни давали любви, необходимо признать, что именно она оказывает влияние на очень большую часть наше­го поведения. Если мы признаем это, становится очевидным, что психологов должно интересовать, что такое любовь, где ее истоки и как она «работает».

Многие считают, что Гарри Харлоу (Harry Harlow), психо­лог, занимающийся развитием человека, внес наибольший — после Фрейда — вклад в изучение того, как младенческий опыт человека влияет на его взрослую жизнь. Большая часть психологов признает, что неразрывная связь младенца и ма­тери, материнские прикосновения и ласки, привязанность ребенка к матери (самому главному в его жизни человеку — человеку, который заботится о нем) — все это чрезвычайно важно и влияет на способность человека любить и иметь близкие отношения с другими людьми в последующей жиз­ни. Постарайтесь-ка вспомнить, какой у вас был первый в жизни опыт любви? Это была та связь, которая возникла между вами и вашей матерью в момент вашего рождения. Но почему именно эта связь имеет такое огромное значение в жизни человека? Последователи Фрейда фокусируют внима-

ние на важности женской груди и инстинктивных оральных тенденциях, свойственных ребенку в первый год жизни (зна­менитая оральная стадия). Позднее бихевиористы противопо­ставили этому мнению свои взгляды, что все человеческое по­ведение связано с так называемыми основными потребностя­ми: голодом, жаждой, инстинктивным стремлением избежать боли. Мать может удовлетворить эти потребности, и, кроме того, она постоянно обеспечивает ребенка питанием, и это обстоятельство всемерно способствует усилению у ребенка ощущения близости с матерью. В результате мать начинает ассоциироваться у младенца с приятными событиями, и поэто­му у ребенка развивается любовь к ней. Как в той, так и в другой концепции любовь представляется чем-то вторичным по срав­нению с инстинктами или жизненно важными потребностя­ми. Однако Харлоу обнаружил, что любовь и привязанность также могут быть базовыми потребностями, столь же сильны­ми или даже еще сильнее, чем голод или жажда.

Для того чтобы раскрыть, как именно формируется лю­бовь между ребенком и матерью, можно было бы поместить новорожденных детей в ситуации, когда мать удовлетворяет не все потребности ребенка, и при этом в целях исследова­ния изменять различные компоненты окружения. Следова­ло бы препятствовать возникновению связи между матерью и ребенком или варьировать качество и силу этой привязан­ности, изменяя способность матери удовлетворять базовые потребности новорожденного ребенка. Однако по этическим причинам очевидно, что подобные исследования не могли проводиться на людях. Поскольку Харлоу, исследуя способ­ность к обучению, в течение ряда лет работал с макаками-резус, для него было несложно начать исследования любви и привязанности с этими же испытуемыми. Биологически ма-каки-резус очень сходны с людьми. Харлоу считал также, что базовые реакции макак-резус на привязанность и любовь в раннем возрасте (такие проявления, как уход, физический контакт, ласка и прижимание малыша к себе) у людей, в об­щем, такие же. Вопрос, насколько этично проводить подоб­ное исследование не с людьми, а с другими субъектами, бу­дет рассматриваться дальше в этом разделе.

ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ

В предыдущих исследованиях Харлоу новорожденные обе­зьянки помещались в лабораторию, где о них заботились люди; там детенышей регулярно кормили из бутылочки, корм был правильно сбалансирован, и в условиях лаборатории малень­кие обезьянки были даже лучше защищены от болезней, чем если бы они росли со своими естественными матерями. Харлоу обратил внимание, что эти детеныши очень привязываются к тряпичным подстилкам (хлопковым полотнищам), покрываю­щим дно клеток. Маленькие обезьянки прижимались к этим подстилкам, очень сердились и волновались, когда подстилки забирали, чтобы почистить. Эта привязанность была уже замет­на у детенышей, которым был всего день от роду, и становилась сильнее по прошествии первых месяцев жизни. Харлоу конста­тирует, что совершенно явно «малыш, человеческий или обезь­яний, для того чтобы выжить, должен хвататься не только за соломинку, но уцепиться еще за что-то» (р. 675). Если детеныш находился в клетке без мягкого покрытия, он плохо развивал­ся, даже если получал все необходимые питательные вещества и медицинский уход. Когда в клетку подкладывали мягкую подстилку, маленькая обезьянка становилась здоровее и казалась более довольной. Поэтому Харлоу стал придерживаться взгляда, что у «младенцев»-обезьянок, кроме таких базовых биологиче­ских потребностей, как голод и жажда, по всей вероятности, су­ществует еще некая базовая потребность в тесном контакте с чем-то теплым и успокаивающим. Чтобы проверить эти предполо­жения, Харлоу и его коллеги решили «построить» для маленьких обезьянок различные типы экспериментальных «матерей».

МЕТОД

Первая суррогатная мать, которую они сделали, состояла из гладкого деревянного «тела», покрытого губчатой резиной и теплой, мохнатой тканью (terry — ткань, на которой выступа­ют колечки шерсти). В грудной части этого «тела» имелся «со­сок», из которого поступало молоко, и внутри этой «груди» имелась электролампа для тепла. Затем исследователи сконст-

руировали суррогатную мать другого типа, которая в меньшей степени была способна обеспечить мягкость и уют. Эта «мать» была сделана из проволочной сетки, которую скрутили таким образом, что она приняла примерно такую же форму, что и де­ревянная модель, чтобы обезьяний малыш мог прижаться к ней так же, как и к «матери», покрытой тканью. Эта проволочная мать тоже была снабжена действующей питающей «грудью» и тоже была способна обеспечить тепло. Другими словами, про­волочная мать была идентична тряпичной матери, но она не могла дать того, что Харлоу назвал контактным комфортом (contact comfort).

Эти искусственные матери были помещены в отдельные ма­ленькие секции, которые присоединялись на время кормления к клетке маленьких обезьянок. Восемь детенышей были слу­чайным образом разделены на две группы, отличавшиеся ис­точником получения пищи. Для одной группы кормилицей, снабженной бутылочкой с молоком, была «мать», покрытая тканью, а другую группу снабжала молоком проволочная «мать». Вам, несомненно, уже ясно, каковы здесь были инте­ресы Харлоу. Он пытался понять, что в отношении маленьких обезьянок к матери зависит от ее функции как «кормилицы» и что — от того комфорта, который они получают при физиче­ском контакте с ней. Затем обезьянок поместили в клетки, где детеныши имели доступ к обеим «матерям», и в течение пер­вых пяти месяцев их жизни фиксировалось количество време­ни, которое они проводили с каждой'из «матерей». Результаты были поразительными, но мы перейдем к ним немного позже.

Вслед за этими первоначальными опытами Харлоу хотел де­тально исследовать эффекты привязанности и контактного ком­форта. Все знают, что когда ребенок пугается, он стремится най­ти успокоение и утешение у матери (или другого человека, кото­рый заботится о нем в раннем младенчестве). Чтобы узнать, как будут вести себя обезьянки в подобных ситуациях с проволоч­ной и тряпичной «матерями», Харлоу помещал в клетки различ­ные объекты, которые вызывали у детенышей реакцию страха, например бьющего в барабан заводного игрушечного медведя. (Для малыша-обезьянки этот мишка — ростом с саму обезьян­ку — казался чем-то очень страшным.) Исследователи наблюда­ли реакции обезьянок и тщательно фиксировали.

Другое исследование, которое выполнил Харлоу, получило название теста открытого поля (open field test). Маленьких обезь­янок помещали в небольшую незнакомую комнату, в которой находились различные предметы (деревянные чурбачки, шерстя­ные одеяла, контейнеры с крышками, свернутая бумага), с ко­торыми при нормальных условиях обезьянки с удовольствием бы играли, трогали и возились бы с ними. Обезьянок помеща­ли в комнаты только с тряпичной «матерью», вообще без мате­ри или с проволочной «матерью». Идея опыта заключалась в том, чтобы проверить, как обезьянки адаптируются и исследу­ют эту странную ситуацию в присутствии «матери» или без нее.

РЕЗУЛЬТАТЫ

Вы помните, что в первом эксперименте все обезьянки име­ли доступ и к тряпичной и к проволочной «матери». Для поло­вины обезьянок матерчатая «мать» изначально была источни­ком получения молока, а другой половине обезьянок этим ис­точником служила проволочная «мать». Неудивительно — не так ли? — что обезьянки предпочитали матерчатую «мать», но впечатляет то, что даже среди тех, кто получал молоко от про­волочной «матери», отмечено совершенно явное предпочтение матерчатой. В противоположность бытующим в то время тео­риям, удовлетворение таких биологических потребностей, как голод и жажда, практически не играло важной роли при выбо­ре «матери». Тут ярко проявилось огромное влияние контакт­ного комфорта для возникновения привязанности детеныша-обезьянки к матери. Рисунок 5.1 иллюстрирует это влияние. После первых дней привыкания все обезьянки, независимо от того, у какой «матери» они получали молоко, каждый день про­водили почти все время на матерчатой «матери». Даже те дете­ныши, которых кормила проволочная «мать», покидали тепло и комфорт матерчатой только для того, чтобы быстро поесть и немедленно вернуться к покрытому материей суррогату.

Две группы обезьянок в период, когда они росли только с матерчатой или только с проволочной «матерью», продемонст­рировали важность контактного комфорта и в другом отноше­нии. Обе группы этих малышей получали одно и то же питание и одинаково быстро набирали вес, но у детенышей проволоч-