Статья 81 УК РФ. Освобождение от наказания в связи с болезнью

1. Лицо, у которого после совершения преступления наступило психическое рас­стройство, лишающее его возможности осознавать фактический характер и обще­ственную опасность своих действий (бездействия) либо руководить ими, освобожда­ется от наказания, а лицо, отбывающее наказание, освобождается от дальнейшего его отбывания. Таким лицам суд может назначить принудительные меры медицинского характера.

4. Лица, указанные в частях первой и второй настоящей статьи, в случае их выздоровления могут подлежать уголовной ответственности и наказанию, если не истекли сроки давности, предусмотренные статьями 78 и 83 настоящего Кодекса.

Если иметь в виду период до окончания производства по уголовному делу, то ст. 81 УК подразумевает две разновидности юридических действий, именуемых

346 Часть I. Теоретические и организационные основы судебной психиатрии

освобождением от наказания. Во-первых, временное его неприменение при времен­ном, обратимом характере расстройства. После выхода такого лица из болезненного состояния назначение наказания (в пределах сроков давности) вновь становится возможным. Во-вторых, освобождение от наказания как безусловное (окончатель­ное) освобождение заболевшего, если психическое расстройство является стойким и малообратимым, исключающим возможность выздоровления, а значит, и назна­чения наказания в будущем.

В данной статье УК предусмотрены случаи, когда лицо совершило преступление и только затем заболело, т.е. речь идет о вменяемом лице, ибо в деянии невменяемого отсутствует состав преступления. Освобождение от наказания возможно лишь тогда, когда наличествуют все условия, необходимые и достаточные для его назначения, т.е. не ранее того момента, как вынесен обвинительный приговор, признавший данное лицо виновным в совершении преступления. Тем самым ст. 81 УК не охватывает ситуаций, когда вопрос о вменяемости-невменяемости обвиняемого остается невы­ясненным, как это бывает в тех случаях, когда симптоматика временного болезнен­ного нарушения психики не позволяет экспертам установить психическое состояние подэкспертного в момент совершения деяния. Соответственно, к таким обвиняемым не могут быть применены и принудительные меры медицинского характера — они не входят в круг лиц, к которым могут применяться указанные меры (ч. 1 ст. 97 УК), здесь в том числе указаны лишь те, кто заболел психически после соверше­ния преступления, т.е. вменяемые. В случае, если суд все же назначает такому лицу принудительное лечение и больной помещается в стационар для его прохождения, администрация стационара затем не может продлить сроки принудительного лече­ния, поскольку уже другой суд — по месту нахождения стационара — отказывается это делать, правомерно считая, что принудительные меры медицинского характера применены в отношении ненадлежащего, не предусмотренного законом, субъекта.

В США установление неспособности предстать перед судом влечет требование к обвиняемому подвергнуться лечению для восстановления этой способности. Обычно лечение проводится в психиатрическом стационаре, хотя отмечается тенденция к его проведению в амбулаторных условиях. Согласно решению Верховного суда США в деле Jackson v. Indiana (1972), обвиняемый, находившийся по определению суда в психиатрическом стационаре для восстановления СППС, в отношении которого установлено, что такая его способность не может быть восстановлена, должен быть либо выписан из психиатрического стационара, либо в отношении него должна быть начата процедура недобровольной госпитализации. В настоящее время 18 штатов ограничивают период пребывания в психиатрическом стационаре для восстановления СППС 18 месяцами или менее, после чего данное лицо либо освобождается, либо в отношении него начинается обычная процедура недобровольной госпитализации в психиатрический стационар. 15 штатов и округ Колумбия (куда входит столица США) установили временной предел, связанный с максимально возможным сроком лишения свободы, предусмотренный законом за преступление, в котором обвиняется данное лицо. В большинстве из них такой предел должен быть меньше возможного срока наказания и составлять от 15 месяцев до 10 лет.

Глава 8. Судебно-психиатрическая экспертиза в уголовном процессе 347

Особому обсуждению подвергался вопрос о влиянии на СППС психофармакоте­рапии. Так, в своем решении по делу United States v. Charters (1988) апелляционный суд высказал сомнение, что оправдано «появление перед жюри присяжных загружен­ного психофармакологическими препаратами обвиняемого». Причиной такого сомне­ния являлось, в частности, то соображение, что если обвиняемый принимает большие дозы препаратов в период суда, у жюри может создаться ложное впечатление о его психическом состоянии во время совершения правонарушения. Другое сомнение было связано с возможными побочными эффектами антипсихотического медикаментозного лечения, в результате чего обвиняемый может выглядеть апатичным и безучастным либо чрезмерно тревожным и беспокойным, а также вследствие акинезии терять возможность полноценно помогать адвокату в осуществлении защиты. Тем не ме­нее в настоящее время большинство штатов разрешает как назначение обвиняемому психофармакологических препаратов без его согласия для восстановления СППС, так и суд над обвиняемым, их принимающим. Однако при этом сторонам в процес­се разрешается приводить доказательства, касающиеся лечения и его последствий, а судье — соответствующим образом инструктировать присяжных. В некоторых штатах термин «лечение», которое проводится обвиняемому с целью восстановления его СППС, включает не только психофармакологическое или психотерапевтическое лечение, но и образовательную программу для расширения знаний пациента о судеб­ной сделке, роли участников судебного процесса, судебных процедурах, поведении в зале суда [Мотов В. В., 2004].

Формулировка в ст. 81 УК юридического критерия психических расстройств, служащих основанием для освобождения от наказания, — неспособность «осозна­вать фактический характер и общественную опасность своих действий (бездей­ствия) либо руководить ими» — также крайне неудачна. Невозможность наказания обусловлена прежде всего неспособностью участия больного в производстве по уголовному делу, т.е. его процессуальной недееспособностью и невозможностью поэтому вести производство по делу и вынести по нему окончательное решение, в том числе приговор. Однако заболевший лишается УПД вследствие того, что он не в состоянии адекватно воспринимать окружающее и понимать сущность своих процессуальных прав, а не потому, что он не может осознавать характер и опасность тех действий, которыми ранее нарушался уголовный закон. Формула юридического критерия невменяемости, полностью перенесенная в ст. 81 УК, неадекватна для ха­рактеристики юридически релевантных психических расстройств, возникших уже после совершения уголовно наказуемого деяния [Шишков С. Н., 2005].

Согласно мнению П. В. Полоскова (1985), УПД любого лица — это признанная уголовно-процессуальным правом психическая и физическая способность лица к самостоятельному совершению процессуальных действий или участию в них, т.е. сознательное использование своих процессуальных прав и процессуальных обя­занностей. Субъект, обнаруживающий психическое расстройство, должен обладать возможностью использовать весь диапазон предоставленных ему процессуальных прав, смысл которых сводится к гарантиям его активного участия в процессе. Опре­деление процессуальной недееспособности уточнялось В. В. Гориновым и Е. В. Ко-

348 Часть I. Теоретические и организационные основы судебной психиатрии

ролевой (1996), которые указывали, что психические расстройства влекут такие патологические изменения в интеллектуальной и эмоционально-волевой сферах, что мешают субъекту процесса активно участвовать в процессуальной деятельно­сти, самостоятельно осуществлять права и обязанности, а также защищать свои за­конные интересы. Выявление психических расстройств, нарушающих способность самостоятельно осуществлять свои процессуальные права и обязанности, — предмет отдельного вида СПЭ.

Согласно Ю. Л. Метелице (1990), вопрос об УПД приобретает значение при­менительно к двум юридически значимым ситуациям: предварительное следствие и судебное разбирательство. При этом ретроспективная (с момента начала следствен­ных действий), презентальная (в настоящее время — при прохождении эксперти­зы) и прогностическая (в дальнейшем — вплоть до завершения судопроизводства) оценки могут оказаться неоднозначными в отношении одного и того же лица. Кроме того, оценка УПД не может фатально предопределяться тем или иным вариантом экспертной оценки вменяемости (полная вменяемость, ограниченная вменяемость, невменяемость). Так, наиболее наглядны ситуации совершения правонарушения в болезненном состоянии, которое было кратковременным и окончилось к мо­менту начала судопроизводства по делу, когда у обвиняемого могут отсутствовать признаки каких-либо психических нарушений, которые могли бы ограничить его УПД. В судебно-психиатрической практике может быть и обратный вариант, когда имеющиеся у обвиняемого психические расстройства не лишают его способности осознавать свои действия и руководить ими в момент правонарушения, но эти же расстройства препятствуют полноценно пользоваться своими процессуальными правами, в том числе и осуществлять свое право на защиту. Другой наглядный пример — экспертная оценка несовершеннолетних, когда в результате длительного уголовного расследования ретроспективная и презентальная оценки далеко отстав­лены друг от друга, за это время отмечается естественный процесс психического «дозревания», положительная динамика не только в общем психическом развитии (нивелировка эмоционально-волевых, поведенческих отклонений, появление адек­ватной самооценки, склонности к анализу своих поступков, достаточность про­гноза и критики), но и в процессе социализации (трудоустройство и т.д.). В таких случаях обвиняемый, достигший совершеннолетия, в настоящее время способен в полном объеме осуществлять свои процессуальные права [Макушкин Е. В., 1999). Еще один из вариантов — когда у признанного вменяемым или «ограниченно вме­няемым» подэкспертного в посткриминальном периоде, но до вынесения приговора возникает тяжелое психическое расстройство, вследствие которого он становится уголовно-процессуально недееспособным, а также не способным к отбыванию на­казания (ст. 81 УК РФ). Очевидно, что возможные вариации расхождения оценки вменяемости и процессуальной дееспособности приведенными не исчерпываются.

Уголовно-процессуальная недееспособность может быть раскрыта через два юридических критерия: интеллектуальный и волевой. Под интеллектуальным критерием можно рассматривать неспособность понимать характер и значение сво­его процессуального положения. Что касается волевого критерия, он может быть раскрыт как неспособность самостоятельно осуществлять свои процессуальные

Глава 8. Судебно-психиатрическая экспертиза в уголовном процессе 349

права и обязанности, возникающая вследствие различных видов психопатологи­чески обусловленных волевых расстройств, например патологически повышенная внушаемость, подчипяемость или же аспонтанность, торпидность и т.п. Так, Е. В. Макушкин (1999) выделял те черты психической незрелости, которые могут иметь соответствующее юридическое значение. Среди них — превалирование игровых интересов и игровой мотивации поведения, волевая неорганизованность, несамосто­ятельность, внушаемость, эгоцентризм, склонность к вымыслам, фантазированию, оговорам и самооговорам, незрелость оценок и прогноза.

Выделяется в юридическом критерии УПД и мнестическая составляющая [Метелица Ю. Л., 1990]. Значение мнестических расстройств сводится к тому, что субъект не может самостоятельно осуществлять свои процессуальные права и обя­занности, если у него при сохранной способности к правильному восприятию и осмыслению юридически значимых событий, а также при отсутствии сколько-ни­будь выраженных волевых расстройств (в сопоставлении с соответствующим юри­дическим критерием) имеются такие нарушения памяти, которые обусловят воз­можность запамятования обстоятельств правонарушения и событий, относящихся к предварительному следствию и судебному разбирательству.

Большинство судов США считает, что амнезия как таковая, ограниченная пери­одом времени, относящимся к правонарушению, не препятствует возможности обви­няемого предстать перед судом. Суд в деле Wilson v. United States (1968) отметил, что в этих случаях до вынесения приговора должно быть установлено следующее:

1. В какой степени амнезия влияла на способность обвиняемого консультироваться со своим адвокатом и помогать ему в осуществлении защиты?

2. В какой степени амнезия влияла на способность обвиняемого свидетельствовать в свою пользу?

3. В какой степени обстоятельства дела могли быть воссозданы без учета сведе­ний, полученных от обвиняемого, имея в виду его амнезию?

 

4. В какой степени штат помогал обвиняемому и его адвокату в этом воссозда­нии?

5. Является ли обвинение настолько убедительным, что не допускает каких-либо разумных гипотез невиновности обвиняемого? Если имеется значительная вероят­ность того, что обвиняемый мог бы полагаться на алиби или другую защиту, но не сделал этого из-за амнезии, должно предполагаться, что он мог бы сделать это [Мо­тов В. В., 2004].

Таким образом, при решении вопроса об УПД подэкспертного, независимо от экспертной оценки его состояния на момент правонарушения, должна оценивать­ся способность защищать свои права и законные интересы путем сопоставления психических нарушений с критериями УПД — интеллектуальным, мнестическим и волевым.

Такой подход позволяет учитывать случаи, когда подэкспертный способен пра­вильно воспринимать обстоятельства, имеющие значения для дела, и давать о них по­казания, но не способен самостоятельно защищать свои права и законные интересы.

350 Часть I. Теоретические и организационные основы судебной психиатрии

Несмотря на то что процессуальная дееспособность тесно связана со способностью давать показания, она, естественно, подразумевает более высокую степень сохран­ности психических функций. Так, оценка интеллектуального критерия включает четыре уровня: 1) понимание внешней, фактической стороны юридически значимых событий; 2) понимание их внутреннего содержания; 3) понимание социального зна­чения юридически значимых событий; 4) понимание социального значения юриди­чески значимых событий на уровне личностного смысла. УПД не может быть обеспе­чена лишь сохранностью осмысленного восприятия (понимания) внешней стороны юридически значимых событий, происходящих на предварительном следствии и в судебном разбирательстве, что нередко оказывается достаточным для констатации возможности давать показания. Поскольку все правовые нормы, регулируемые уго­ловно-процессуальным законодательством, носят нормативно-ценностный характер, дееспособному субъекту должны быть доступны понимание происходящего на уров­нях социальных значений и личностного смысла. Иными словами, субъект должен осознавать нормативно-ценностный аспект юридически значимых обстоятельств, являющихся предметом судебного разбирательства (в том числе и обстоятельств правонарушения), а также тех правовых норм, которые регулируют сам процесс та­кого разбирательства. Поэтому психические расстройства, нарушающие способность понимания на уровне социального значения и личностного смысла определенного законом комплекса процессуальных прав и обязанностей обвиняемого и потерпев­шего (в него входит и возможность правильного понимания характера и значения совершенных противоправных действий), будут одновременно свидетельствовать о нарушении их УПД [Метелица Ю. Л., 1988; Морозова М. В., 2005J.

Способность к даче показаний является составной частью процессуальной дееспособности, так как дача показаний — одно из прав того же обвиняемого (п. 6 ч. 4 ст. 47 УПК), право и обязанность потерпевшего (п. 2 ч. 2 ст. 42, ст. 78 УПК) и свидетеля (ст. 56 и 79 УПК). Обязательность назначения судебно-психиатрической экспертизы по способности потерпевших к даче показаний закреплена в п. 4 ст. 196 УПК РФ:

«... Назначение и производство судебной экспертизы обязательно, если необхо­димо установить:

4) психическое или физическое состояние потерпевшего, когда возникает сомне­ние в его способности правильно воспринимать обстоятельства, имеющие значение для уголовного дела, и давать показания».

Вопрос, соответствующий этой задаче, может быть сформулирован следующим образом:

Способен ли по своему психическому состоянию подэкспертный правильно вос­принимать обстоятельства, имеющие значение для уголовного дела, и давать о них показания?

Что касается свидетелей, то такая СПЭ может проводиться только с их согласия или с согласия их законных представителей (п. 4 ст. 195 УПК).

Необходимо иметь в виду, что нормы права, касающиеся УПД и способности давать показания, не содержат как такового медицинского критерия. Основания нарушения юридически значимых способностей в этих случаях звучат как «пси-

Глава 8. Судебно-психиатрическая экспертиза в уголовном процессе

хическое состояние» (ст. 45 и 196 УПК), «психические недостатки» (ст. 51 УПК), т.е. используются категории, более широкие нежели «психическое расстройство», которое является лишь их возможной составляющей. Отсутствие медицинского критерия (например, психического расстройства) оправдывает постановку соот­ветствующих вопросов и к психологу:

Учитывая уровень психического развития, индивидуально-психологические осо­бенности, эмоциональное состояние подэкспертного, а также конкретные условия ситуации правонарушения, мог ли он правильно воспринимать обстоятельства, имеющие значение для дела, и может ли давать о них показания?

Экспертное задание, подразумевающее комплексное исследование юридически значимых способностей, создает условия для интегративной их оценки, включая прогностическую. Как подчеркивает М. В. Морозова (2005), восприятие и воспро­изведение, являясь по существу деятельностью, регулируются мотивами и целя­ми, предполагают наличие способности к произвольной организации поведения. Вместе с тем они могут являться компонентами какой-либо другой деятельности, осуществляться непроизвольно и непреднамеренно, не контролироваться сознанием специально и не иметь направленности на результат в соответствии с поставленной задачей.

Реальный процесс восприятия — это синтез перцептивных и мыслительных компонентов. В ситуации правонарушения у обвиняемого либо потерпевшего вос­приятие и запоминание носят относительно непосредственный характер или спе­цифически направлены, осуществляются без специально прилагаемых волевых усилий и сознательного применения каких-либо мнемических приемов. Восприятие часто носит избирательный характер, на него оказывают влияние прошлый опыт человека, его установки и мотивы, в соответствии с которыми трактуются воспри­нимаемые события, в связи с чем уже в момент восприятия в них могут быть при­внесены переживания, испытанные в аналогичных ситуациях, а также создавшиеся стереотипы и шаблоны.

От того, что и как было воспринято, зависит способность воспроизводить вос­принятую информацию. Человек не в состоянии воспринимать полностью всю ин­формацию, поступающую извне, особенно если эта информация недостаточно чет­ка; в восприятии событий образуются пробелы, которые люди склонны устранять посредством логических рассуждений па основе либо собственного опыта, либо имеющихся стереотипов. Способность правильно воспроизводить события, полно­та и точность отражения фактов действительности зависят также от глубины их осмысленности при восприятии, понимания их сущности: человек достаточно точно может воспроизвести из воспринятого лишь то, что он сумел осмыслить, знакомый осмысленный материал вспоминается намного легче.

Однако сохранность способности правильно воспринимать обстоятельства пра­вонарушения еще не означает наличия способности давать показания. На способ­ность воспроизводить события оказывают влияние сформированность механизмов запоминания, удержания и воспроизведения информации, особенности, связанные с ее переработкой и хранением, уровень развития речи, мышления и другие инди­видуально-психологические свойства подэкспертного.

352 Часть I. Теоретические и организационные основы судебной психиатрии

Оценке полноты актуальной реализации данной способности помогает и анализ самих показаний, включающий следующие компоненты:

• история возникновения первых показаний и ситуация, при которой это про­исходило;

• постоянство показаний о сути происшедшего;

• их логическая последовательность;

• четкость, наглядность, качественное богатство деталями;

• индивидуальность;

• пространственная и временная связь;

• специфические для деликта детали.

Если восприятие происходит однократно, воспроизведение практически всег­да многократно. Поэтому возможность реализации способности давать показания оценивается относительно не одного момента, а на протяжении всей судебно-след-ственной ситуации, т.е. проводятся ретроспективная, презентальная и даже прогно­стическая оценка способности воспроизводить воспринятые события. Необходимо также помнить, что воспроизведение иногда определяется не собственным целепо-лаганием, а целью, поставленной извне, которая может расходиться с мотивацией самого подэкспертного. Поэтому юридический критерий способности давать по­казания включает выражение «давать показания» (ст. 196 УПК РФ), а не «давать правильные показания», что существенно искажало бы рамки экспертных задач. По­следние не имеют отношения к достоверности показаний, нацелены на оценку прин­ципиальной возможности адекватного восприятия, запоминания и воспроизведения информации, имеющей значение для уголовного дела. Человек, способный давать правильные показания, тем не менее, может сообщать сведения, не соответствую­щие действительности. Причиной этого могут служить обстоятельства, выявление которых выходит за пределы специальных познаний эксперта, — заведомая ложь, добросовестное заблуждение. Поэтому достоверность, соответствие действитель­ности показаний устанавливают судебные и следственные органы [Морозова М. В., 2005].

Особую роль в плане существенного влияния на способность давать показания играет внушаемость и склонность к фантазированию. Внушаемость зависит от воз­раста детей и от их личностных особенностей. По мере взросления, накопления личного опыта и знаний они становятся менее внушаемыми. В подростковом воз­расте можно выявить уже не столько внушаемость, сколько подверженность индук­ции со стороны авторитетных лиц и лидеров референтных групп. Фантазирование также присуще детской психике — маленькие дети легко включаются в мир своих фантазий и верят в них. В то же время они не смешивают их с реальностью и по­нимают условность фантазирования. У психически здоровых детей эти феномены носят возрастной, непатологический характер и рассматриваются в качестве фак­торов риска в совокупности с другими условиями, например давлением со стороны других лиц. У несовершеннолетних с психической патологией, в структуре которой отмечается синдром фантазирования и внушаемость, необходимо оценивать степень их выраженности. Вместе с тем их следует учитывать работникам следствия при допросах малолетних, так как форма задаваемых вопросов, имеющая наводящий

Глава 8. Судебно-психиатрическая экспертиза в уголовном процессе 353

смысл, может существенно искажать содержание ответов и таким образом влиять на ход расследования. Именно поэтому при допросе детей следует избегать наводящих вопросов, обобщений, использования незнакомых им понятий и терминов, названий предметов и действий, а ответы фиксировать в дословной форме.

Хотя в процессуальном законодательстве упомянута обязательность назначе­ния данного вида экспертизы в отношении потерпевшего, это не означает, что в отношении других участников процесса постановка такого вопроса неправомерна. Определение способности давать показания обвиняемым является обязательным условием полноценности соблюдения его прав в целом, не говоря уже о необходимо­сти определения самой возможности использования данных обвиняемым показаний в качестве доказательства.

Способность правильно воспринимать обстоятельства, имеющие значение для дела, сопряжена с осмыслением и осознанием, т.е. пониманием воспринятого, а спо­собность давать правильные показания — с возможностью произвольной регуляции поведения при осуществлении процессуальных функций.

Поскольку сутью данной экспертизы является установление способности пра­вильного восприятия обстоятельств, имеющих значение для дела (ст. 196 УПК), среди ее задач — анализ условий восприятия информации, а также оценка содержания, степени объективной и субъективной значимости и сложности для подэкспертного воспринимаемых им событий. Выделяется восприятие внешней, фактической стороны событий, т.е. на уровне чувственного отражения предметов, их сочетаний, действий окружающих и своих собственных, а также их последова­тельности. Подобные нарушения восприятия сами по себе могут ставить под со­мнение способность правильного понимания происходящего и его последующего воспроизведения, поскольку правильно понятым может быть только правильно вос­принятое. Внутренняя, содержательная сторона — это понимание объективного (культурно-социального) значения происходящего события [Коченов М. М., 1991], оценивание его как такового в момент происшествия, т.е. способность понимать сущность события во всей его целостности [Алексеев А. М., 1972].

Стационарная КСППЭ Т., 1969 г. р., обвиняемого в убийстве С. и Г. На экспертизу в ГНЦ ССП им. В. П. Сербского подэкспертный поступил 19.04.2006 г.

Данных о патологически отягощенной наследственности нет. Со слов матери, он родился здоровым доношенным ребенком от второй беременности. В месячном возрасте у него развился нилоростеноз, затем послеоперационная грыжа, в общей сложности перенес три операции под об­щим наркозом. Было заражение крови, двустороннее воспаление легких, практически 7-8 месяцев пробыл в больнице. Воспитывался бабкой, был кумиром семьи, требовательным, эгоистичным. В школу пошел своевременно, учился хорошо до 7-го класса. С пубертатного возраста изменился по характеру, стал менее общительным. В 15-16 лет изучал труды Маркса, Энгельса, Ленина и революционеров-демократов. Стал холодно относиться к матери. Вел дневник, где записывал свои рассуждения о смысле жизни, о том, что он не состоялся в жизни как личность. К 10-му классу подэкспертный утратил интерес к гуманитарным наукам, считал, что ему необходимо за­ниматься техническими предметами, однако догнать сверстников по физике и математике не мог. Стал отгораживаться от одноклассников, появились конфликты с классной руководительницей. Одновременно был крайне раздражителен, нетерпим и груб к матери. Своими переживаниями не делился. Переживал, что «о его оценках по математике станет известно в военкомате». Планиро­вал уход из дома, написал прощальное письмо матери. В середине учебного года решил поменять

354 Часть I. Теоретические и организационные основы судебной психиатрии

школу, однако, забрав документы, в другую школу не перевелся, отказываясь учиться, обманывал мать, что посещает школу. Стал очень нервным, замкнутым, хотел совершить побег из дома, со­брал вещи, взял домашние серебряные украшения и хотел уехать в Москву к какому-то своему знакомому. По совету классного руководителя она положила сына на стационарное обследование в психиатрический диспансер.

В начале 1986 г. был консультирован в ПНД и затем госпитализировался в ПБ, где находился на лечении с 27.02 по 26.04.1986 гг. При поступлении он адаптировался не сразу, первое время был занят своими переживаниями. Постепенно сблизился со сверстниками. Был крайне довер­чив и наивен в оценке людей. Требования режима выполнял неукоснительно, соблюдал дистан­цию с персоналом, был приветлив, вежлив, деликатен в высказываниях. В дальнейшем беседовал охотно, держался раскованно, слегка манерничал. Анамнестические сведения сообщал несколько тенденциозно, пытаясь объяснить свои действия. Охотно рассказывал о мире своих увлечений: филателия, литература. Упоминал о планах «двигать науку». Готовил себя к карьере ученого, вместе с тем сомневался, что сможет чего-либо достичь. Суждения были расплывчатыми, порой исключающими друг друга. Заявлял, что он неудачник, так как при наличии задатков не смог реализовать своих возможностей. Была заметна склонность к резонерству. При расспросах, каса­ющихся сущности его переживаний и его действий, становился более замкнутым, формальным, говорил обтекаемо, аморфно. Темп речи был неизменен, словарный запас богатым, речь образной, интеллект превышал возрастную норму. Уровень интересов не соответствовал образованию: ин­тересовался философскими трудами основоположников марксизма-ленинизма, Гегеля, анализи­ровал работы Чернышевского. Выявлялись нарушения межличностных отношений, суждения были категоричными, без склонности к компромиссу. О матери говорил как о чужом человеке, с которой у него «давнее непонимание, конфликты до ненависти». Сложившуюся ситуацию считал безвыходной, в то же время заявлял, что необходимо сменить школу, коллектив. При внешней синтонпости но существу был аутичен, планов на будущее не раскрывал. Себя характеризовал как ранимого и черствого одновременно. Эмоциональные реакции были довольно выразительными, мимика им соответствовала. Критика к своему состоянию отсутствовала. При дальнейших беседах, по мере изменения состояния, стал более критичен в деталях, мягче в отношении матери. Однако оставался довольно замкнутым, скрывал истинные намерения (готовил побег, который был рас­крыт). Не стремился к продуктивному контакту со сверстниками. Трудовой терапией не занимался. Мимика была несколько однообразной, недостаточно выразительной. Был выписан с диагнозом: шизофрения, вялотекущий простой вариант, синдром метафизической интоксикации, остаточные явления перенесенной нейроинфекции, гипоталамический синдром.

В дальнейшем получил аттестат о среднем образовании по текущим оценкам. После окончания школы переехал в другой город, где у матери была квартира, жил один, мать приезжала к нему каждое лето. Не работал, строил планы поступать в Духовную академию, интересовался вопросами социологии, внутренней и внешней политики, активно читал художественную литературу.

С 04.01 но 25.01.1988 гг. по направлению военкомата находился па обследовании в ГПД. В от­делении был спокоен, упорядочен, избирательно общался со сверстниками, иногда говорил о себе в третьем лице, пространно рассуждал на отвлеченные темы вместо ответа на конкретный вопрос. Мышление было резонерское, аморфное, паралогичное. Активной продуктивной симптоматики выявлено не было. Эмоционально был беден, социально дезадаптирован. Высказывал планы па будущее — работать дворником и заниматься самообразованием. Был выписан из стационара с диагнозом шизоидная психопатия и рекомендацией наблюдения с целью дифференциальной диагностики с непрерывно-прогредиентным типом течения шизофрении. 01.08.1989 г. обратился в ПНД с просьбой подписать документы в университет на юридический факультет. После разъ­яснения согласился на наблюдение психиатра, чтобы снять диагноз через 5 лет. Врачу заявил, что в психиатрическом стационаре он «лежал, чтобы не идти в армию», так как считал себя психически здоровым и якобы 1,5 года работал завхозом на «почтовом ящике». Активной психопатологической симптоматики выявлено не было, был спокоен, не очень огорчился, что не сможет поступать. Вы­ставлялся диагноз шизоидная психопатия.

В дальнейших записях с 1990 но 1994 гг. отмечено со слов соседки: «здоров, работает, живет один, дома бывает редко, спокоен, приветлив»; со слов родственницы, которая его обслуживала,

Глава 8. Судебно-психиатрическая экспертиза в уголовном процессе 355

готовила для него еду, — «нигде не работает, дома бывает редко, состоит в какой-то партии, живет один, к нему никто не приходит». При осмотре 12.07.1994 г. указано, что па прием пришел с ма­мой, из беседы выяснено, что он в течение 6 лет нигде не работает, покупает книга, считает себя независимым журналистом, звонит в Париж, Лондон. При этом мать вынуждена была заплатить 700 тыс. рублей за международные телефонные переговоры. Активной симптоматики выявлено не было, пришел по настоянию матери, все время пытался уйти, обещал устроиться на работу. Гово­рил, что наврал, будто работал в «почтовом ящике». Своих переживаний до конца не раскрывал. В дальнейшем отказывался от посещений врача.

При осмотре 01.05.1996 г. отмечено, что он нигде не работает, высказывает «много идей: то у Жириновского работать, то на улице в торговле, но деньги приносят мама и тетя, сейчас от­дают по 100 тысяч еженедельно, счет за телефон составил 2 миллиона». Больным себя нe счи­тал, 07.08.1997 г. от беседы отказался, со слов тетки, «изредка подрабатывает», Последняя запись в медицинской карте от 23.03.2000 г., где отмечено, что он нигде не работает, ходит лечиться в «Гиппократ», «к бабкам с поясничным радикулитом». Живет один, к нему приходят выпивать знакомые, женщины, которые выносят из квартиры «много вещей», деньги сам не зарабатывает, мать присылает по 5 тыс. рублей в месяц. Поддерживал интимную связь с психически больной, которая сообщала, что он много читает о политике, эрудированный. Посещать врача категорически отказывался. В последующем мать сообщала, что она не понимала его идей: то он собирался защи­щать Белый дом, то ехать в Белград защищать сербов, то у него возникали какие-то немыслимые финансовые проекты, куда он вкладывал все деньги, которые она ему давала. У него отсутствует чувство меры, т.е. на последние деньги он мог «накупить всяких ненужных книг». Спиртные на­питки он не употреблял, никогда не курил, был очень озабочен своим здоровьем, ходил в баню, занимался гимнастикой «Цигун».

В 1999 г. он был снят с консультативного учета в связи с тем, что не являлся к врачу-психи­атру. Один из знакомых охарактеризовал Т. как очень тихого, интеллигентного, мягкого, говорил, что работает в какой-то газете журналистом-аналитиком, однако его слова зачастую расходились с делом: «он мог наобещать что-то, а потом но каким-то причинам свои обещания не сдерживал». В последнее время у пего сложилось впечатление, что Т. обманывал его и всех остальных, утверж­дая, что работает журналистом и что у него есть какие-то коммерческие проекты, поэтому к словам Т. перестал относиться серьезно. Т. встречался со многими женщинами, «серьезных странностей в его поведении он не замечал», т.е. не видел того, что отличало бы его от нормального человека. Наоборот, видел, что Т. обладал поистине энциклопедическими знаниями во многих областях. Соседка подэкспертпого сообщила, что в квартире у него всегда был беспорядок, он любил себя показать богатым, культурным и образованным человеком, к нему часто приходили мужчины и женщины разного возраста, хотя он был всегда замкнут, каких-либо постоянных друзей у него не было, мало общался со своей матерью, которая у пего никогда не ночевала, так как он ее выгонял из своей квартиры. Он нигде никогда не работал, жил только па средства, которые ему присылала мать. Из показаний других соседей известно, что Т. по характеру спокойный, неконфликтный и необщительный, замкнутый.

Из показаний другого его знакомого известно, что с Т. он познакомился около 4 лет назад, примерно год н