Общинного проживания в России

Зародившееся еще в домонгольские времена социальное устройство дере­венской общины было настолько жизнеспособным и так хорошо соответство­вало самой сущности русского народа, что смогло, практически без ущерба для себя, пережить 250-летнее татаро-монгольское иго. Это устройство продолжа­ло существовать и в условиях жесточайшего крепостничества — юридически земля и работавшие на ней крестьяне оставались собственностью помещика, но управление той и другими осуществлялось самой крестьянской средой по общинным законам. Помещик же регулярно получал от общины (мира) оброк натуральными продуктами либо деньгами в установленном размере.

Хотя о деревенской общине начали писать уже первые славянофилы, ши­рокую известность она получила лишь после того, как немецкий путешествен­ник барон А. фон Гакстгаузен, посетивший Россию в первой половине XIX в., подробно описал поразившее его социальное учреждение в своей книге «Studien uber die inneren Zustande das Volkleben und insbesondere die landlichen Einrich-tungen Russlands» (1847—1852). Мнение славянофилов о деревенской общине сводилось, в общем, к тому, что в России «сохранилась община (мир), осно­ванная на идее коллективной собственности на землю, а значит, на принципе братской солидарности, благодаря чему именно русский народ сохранил осо­бенную восприимчивость к духу первоначального христианства» (С. Проко­фьев, 1995, с. 394).

Во второй половине XIX в. интерес к деревенской общине у славянофи­лов перенимают народники. Так, например, Т. Ткачев (1844—1886) писал о ней: «Конечно, народ наш очень необразован, но зато он всецело проникнут принципом общественной собственности; он, так сказать, коммунистичен из инстинкта, из традиции». И далее: «Из этого следует, что наш народ, не­смотря на свою неграмотность, гораздо ближе к социализму, чем народы За­падной Европы, даже если последние и более образованы» (С. Прокофьев, 1995. С. 394).

Каждая отдельная семья получала во временное пользование часть общего надела в зависимости от своего численного состава и индивидуальных способ­ностей. Время от времени (в установленном самой общиной ритме) участки

земли перераспределялись. Это исключало возможность получения на длитель­ное время одними членами общины лучшей земли, чем у других, а также дава­ло право каждой семье при увеличении или, наоборот, уменьшении ее чис­ленности получить больший или меньший надел. Управлялась же община регулярными собраниями (сходами) всех ее членов, сильно напоминавшими новгородское народное собрание. Славянофилы видели в таком социальном устройстве, равно как и в глубокой религиозности русского народа, реальные предпосылки «специфически русского пути развития», лишь следуя которому Россия могла осуществить предначертанную ей свыше миссию. И действитель­но, глубоко своеобразный характер русской деревенской общины, как связан­ный с ней принцип народного самоуправления (вече) — это ярчайшее прояв­ление природных задатков русского народа.

Князь П. Кропоткин (1842-1921), русский революционер и анархист, а так­же известный ученый, географ и геолог, написал книгу под названием «Взаи­мопомощь среди животных и людей как двигатель прогресса». В ней он проти­вопоставил принципу «борьбы за существование», изложенному Дарвином в его «Происхождении видов», всеобщий принцип «взаимопомощи» как осно­вы биологической эволюции всех живых существ. В этом противопоставлении «помощи» и «борьбы» проявилось, можно сказать, само истинное существо русской народной души и ее изначальное неприятие основного направления новейшей западной цивилизации.

Как известно из истории России, помощь односельчанам, оказавшимся в трудном положении, занимала особое место в общественной жизни деревни. Случалось, что мир направлял здоровых людей топить печи, готовить еду и уха­живать за детьми в тех дворах, где все рабочие члены семьи были больны. Вдо­вам и сиротам община нередко оказывала помощь трудом общинников: во вре­мя сева, жатвы, на покосе. Иногда всем миром обрабатывали участок сирот в течение ряда лет.

В русской деревне XVIII—XIX вв. существовало такое понятие, как миро-платимые наделы. Это означало, что община (мир) брала на себя оплату всех податей и выполнение повинностей, которые полагались за использование данного надела.

Отводя участок леса для погорельца, община могла по решению схода и вырубить лес, и вывезти бревна на место стройки. Гораздо реже встречаются упоминания «мирской» помощи обедневшему крестьянину без чрезвычайных обстоятельств; считалось, что в обычных условиях хозяин сам виноват, если дела у него не ладятся.

Отзывчивость, соседская и родственная взаимопомощь наиболее открыто проявлялась на так называемых помочах. Это обычай приглашать знакомых людей для помощи в срочных работах, с которыми семья не успевала справиться самостоятельно (М. М. Громыко, 1991).

Порожденный самим народным существом, живой организм деревенской общины являлся единственным социальным учреждением в России начала XX в., которое могло бы послужить основанием для соответствующего духу вре­мени нового социального порядка, каковым а нашу эпоху является социальный закон Р. Штейнера. О ней в связи с общей ситуацией в России он говорил сле-

дующее: «Там (на Востоке Европы), несмотря ни на что, возникла деревенская община. Только тот, кто понимает существо отдельных деревенских общие может понять, что хочет возникнуть на Востоке как социальная структура. Де­ревенская община — вот единственная реальность на Востоке Европы. Все ос­тальные учреждения там обречены на гибель. И Запад должен будет понять, каким образом может быть организовано это многообразие деревенских об­щин...» (С. О. Прокофьев, 1995. С. 229).

Когда совхоз «Алексино» выделил участок в 57 га земли Санкт-Петербург­скому благотворительному фонду им. К. Кенига для строительства реабилита­ционного центра «Деревня Светлана», никому и в голову не могло прийти, что это то историческое место, на котором революционер М. В. Петрашевский возводил 150 лет назад постройки для своей крестьянской общины.

Интересно, что М. В. Петрашевский хотел построить именно общину, и важ­но, что крестьянскую, то есть связанную с сельским хозяйством. Поэтому мож­но сказать, что место, на котором возведен центр «Деревня Светлана», имеет социально-исторические корни строительства общины. Правда, разница в под­ходе создания общины есть. М. В. Петрашевский хотел создать общину ради общины.

В основе идеи строительства центра «Деревня Светлана» лежит помощь людям с нарушениями психического развития в их социально-психологиче­ской реабилитации. Для интеграции их общество, в своем большинстве, еще не готово к принятию таких людей, да и сами эти люди не могут войти в него, необходимо искать возможности создать такую социальную среду, в которой люди с проблемами психического развития могли бы чувствовать себя защищенными, в котором к ним будут относиться как к людям, как к личностям.

В то же время создание деревенской общины на русской земле имеет исто­рические основания, как имевшая место в народе деревенская община — «мир».

Для улучшения жизни инвалидов с психическими нарушениями важным является опыт организации общин, в которой они овладевают необходимыми навыками для полноценной и независимой жизни. Так, в «Деревне Светлана», по желанию и с согласия родителей, молодые люди с умственной отсталостью учатся жить самостоятельно в рамках единой большой семьи, в которой на рав­ных условиях живут и больные, и здоровые люди. Они занимаются сельскохо­зяйственным трудом, животноводством, сами готовят себе еду, осуществляют уборку помещений, планируют расходы — в общем, делают все то, что необхо­димо для максимально автономного проживания.

Центр «Деревня Светлана» был организован и построен с помощью наших норвежских друзей. Его инициатором и вдохновителем является доктор Мар­гит Энгель, а первым директором — М. В. Михайлов. М. В. Михайлов, рабо­тая в центре, понял необходимость иметь специальное образование, которое он и получил в ИСПиП. Данная глава монографии — результаты его диплом­ной работы, выполненной под нашим руководством (Л. М. Шипицына) непос­редственно в ходе его деятельности в качестве директора и психолога центра «Деревня Светлана».