Борт стратегического бомбардировщика «Фокке-Вульф»

Мая 1949 г.

 

Огромная птица, с размахом крыльев больше тридцати метров, поднялась больше часа назад с аэродрома близ Верного и уже почти заняла эшелон одиннадцать – два нуля, то есть – 11000 метров, почти предел для этого типа самолетов. Четыре двадцатичетырехцилиндровых двигателя «Юнкерс» с мощностью в 4200 лошадиных сил каждый – работали без отдыха, втаскивая пятидесятитонный самолет на высоту, на которой даже птицы не летают. Еще два года назад – потолок этого самолета составлял 8500 метров – но эти двигатели были оснащены центральным турбонаддувом и системой впрыска закиси азота по методу профессора Курта Танка. В сочетании с полностью герметичной кабиной – это давало высоту, на которую заберется далеко не каждый истребитель и до которой добьет не каждый радар. И самолет, и двигатели – были изготовлены в России, самолет – по лицензии на фабрикации Сикорского, в Киеве, двигатели – на заводе Гуго Юнкерса в ближнем Подмосковье. По документам – самолет был продан военно-морскому министерству в качестве дальнего разведывательного и сейчас проходил испытания.

В оригинале – этот самолет мог нести до восьми тонн бомбовой нагрузки, оперируя на дальности в 2500 километров или две тонны разведывательной аппаратуры, оперируя на дальности до 7500 километров. Данная модификация самолета была собрана в опытном цехе фабрики Сикорского и представляла собой промежуточную между разведывательной и тяжелобомбардировочной машиной. Вместо стандартной бомбовой нагрузки в восемь тонн – этот самолет мог нести одну бомбу весом в три тонны во внутреннем бомбоотсеке и две управляемые бомбы или ракеты весом в полторы тонны каждая – на внешней подвеске. Оставшаяся полезная нагрузка – была поделена между дополнительными топливными баками и разведывательной аппаратурой. Разведывательная аппаратура – состояла из двойной автоматической камеры марки «Линник» для аэрофотосъемки и отдельной камеры, находящейся в распоряжении штурмана. Остальная аппаратура – была предназначена для поиска, уклонения и наведения на цель.

В качестве аппаратуры поиска и уклонения – был использован германский радар типа «Телефункен Нептун 240», первый современный радарный комплекс, до этого устанавливавшийся только на истребителях. А вот в качестве аппаратуры прицеливания – использовалась уже наша, русская разработка, представлявшая собой остроумно переработанную немецкую.

В 1934 году – в берлинском аэропорту «Тегель» впервые появилась система слепой посадки самолетов, представлявшая собой систему из трех радиомаркеров, посылавших на приемник самолета три радиосигнала разной частоты. Перед пилотом – находилась простейшая панель приборов с тремя огоньками, синим, желтым и белым. Они и обеспечивали слепую посадку, последовательно загораясь по мере приближения к полосе. В распоряжении пилота – был так же «курсоглиссадный» приемник – он указывал отклонения от оптимального курса при заходе на посадку с помощью простейшего прибора, представлявшего собой подсвечиваемый крест. Если ты хотел правильно зайти на посадку – маячок надо было держать строго по центру.

Поскольку русские самолеты выполняли рейсы в «Тегель» – такое оборудование было и на них. И среди пилотов – был лётный майор Белов – будущий создатель радиотехнического концерна «Беловъ», известных своими приборами марки «Нева». Отставной офицер, второй пилот стратегического бомбардировщика, он одновременно был инженером – изобретателем, первым его изобретением – было прицельное приспособление для стрелкового оружия, основанное на конструкции «электрического» прицела, используемого на оборонительных пушках и пулеметах стратегических бомбардировщиков. И смотря на изобретенную немцами систему, он начал задумываться над тем: а нельзя ли применить ее в качестве системы наведения управляемого оружия? Если эта система позволяет посадить самолет «вслепую» – что мешает ей точно так же привести в цель ракету или управляемую бомбу?

Вообще, вопрос управляемого оружия встал еще в 20-е, и именно на флоте. Проблемами пикирующих бомбардировщиков озаботились и русские и немцы. Причина одна, все та же – англичане! Было необходимо разработать бомбу и носитель, способные гарантированно поражать крупные корабли британского флота.

 

Немного теории. Первым сбросил бомбу на позиции противника итальянский летчик Гавотти 1 сентября 1911 года – он просто взял в кабину самолета несколько гранат и сбросил их, пролетая над позициями противника. Общий вес сброшенного бомбового груза – составлял около десяти килограммов, и никто кроме специалистов – этот опыт не заметил. Однако, в итальянской армии в Триполитании как и положено по тому времени были наблюдатели – и выводы свои они сделали. Начиналась новая эпоха – эпоха бомбежек.

Наиболее правильный, магистральный путь развития авиации выбрали русские. Гениальный авиаконструктор Игорь Сикорский – уже в 1912 году представил первый пассажирский четырехмоторный самолет, который изволил опробовать лично Государь Император. Прокатившись на нем над Киевом в условиях резких возражений охраны и ужаса семьи (самолеты были делом все-таки новым) он повелел строить авиационный завод и начинать пассажирские перевозки между крупными городами. [176]

В 1914 году – Императору доставили заказанный им самолет, который, за неимением другого приписали к Гаражу Его Императорского Величества, а в 1915 году – военному ведомству были представлены первый в мире стратегический бомбардировщик, несущий до двух тонн бомб и первый в мире стратегический фоторазведчик, оборудованный камерами системы Потте [177] производства Киевской фотографической фабрики Линника. Первый был вооружен двумя пулеметами, второй – тремя. Это в то время, когда единственным оружием большинства самолетов был револьвер его летчика.

В это же самое время – остальные страны пошли в развитии авиации по пути, которые потом показали свою тупиковость. В частности – в Германии увлеклись «Цепеллинами» – громадными дирижаблями, которые могли брать бомбовую нагрузку в несколько тонн, а в теории – и в несколько десятков тонн. Ошибку свою – немцы осознают в ходе Мировой войны, когда их неповоротливые «Цепеллины» станут легкой добычей истребителей. Но нагонят свое отставание они лишь в 30-е за счет более развитой, чем в России индустрии производства двигателей большой мощности. Но по аэродинамике – Россия останется впереди, и совсем не просто так – с Россией будут сотрудничать и Гуго Юнкерс, и Курт Танк, и компания «Даймлер-Бенц» и «Вилли Мессершмидт». Окончательно германская школа тяжелого самолетостроения сформируется в Германии лишь в 30-е. То есть с десятилетним опозданием от России.

Примерно в это же самое время – между 10-м и 20-м годом – пионер американского самолетостроения Уильям Эдвард Боинг получит заказ от флота США на строительство пятиста гидропланов, то есть самолетов, способных взлетать и садиться на воду. Увлечение гидропланами – еще одна ошибка, которая будет дорого стоить и Великобритании и САСШ. Первые гражданские лайнеры Боинга – будут всего лишь лицензионными копиями машин Сикорского, а первый успешный американский самолет – это «Дуглас ДС-3», который полюбит почти весь мир.

Мировая война – не только привела к кардинальной перекройке карты Евразии и Африки, но и поставила новые вопросы. Прежде всего сложилась патовая ситуация, при которой поставленные проблемы не получили разрешения и образовался стратегический тупик. Британия, обладая самым мощным в мире флотом – одержала безусловную победу на море, потопив две трети тоннажа русского военного флота и более половины Флота открытого моря Рейха, взяла богатые призы в виде гражданских кораблей, плававших под флагами этих стран. Но одновременно с этим – британцы потерпели катастрофическое поражение на суше, не сохранили Францию, допустили падение Османской Империи, были разбиты под Багдадом: фельдмаршал, барон Китченер был убит, а стодвадцатитысячная группировка войск была окружена и разгромлена. Британия так же не смогла помешать переправке германской армии на африканский континент. Снова взбунтовалась Южная Африка, началась резня. Местные – с методичной жестокостью начали убивать англичан по всей Африке. Германия получила часть французских колоний и расширила свои за счет британских земель. Стало понятно, что флот – уже не гарантирует господства над всем миром. Германия и Российская Империя сообщались меж собой за счет железных дорог и угроза британского флота – их мало беспокоила... кроме разве что России, которой надо было защищать Санкт-Петербург. Попытка высадки Британии под Галлиполли закончилась катастрофой, британские линкоры не смогли прорваться в Черное море и прервать перевозки по нему, в Месопотамии русские казаки перерезали пути снабжения армии Китченера, и военное министерство не смогло подать ей помощь. Стало понятно, что надо развивать ВВС, как единственный способ угрожать континентальным державам. Итальянский генерал Джулио Дуэ и маршал Королевских ВВС Артур Харрис начали разрабатывать доктрины террористического уничтожения целых городов с помощью бомбежек, в Великобритании заказывали все более и более тяжелые бомбардировщики – закончили монструозной десятимоторной «Британией». А Россия и Германия занялись принципиально другой задачей – высокоточным авиационным оружием, позволяющем уничтожать флоты противника, не имея собственных флотов. Задача была поставлена грандиозная и в корне отличающаяся от задач Британии, Италии и САСШ. Не вынудить противника к капитуляции варварской бомбардировкой городов – а попасть одной-единственной бомбой в активно маневрирующий на большой скорости корабль 1-го ранга противника. Эту задачу – по-настоящему не решал еще никто.

До сего момента – тактика использования флота мало изменилась. Корабли противника сходились и активно маневрируя, пытались поразить друг друга огнем артиллерийских орудий. Корабли – двигались в линии – вот почему корабли 1-го ранга назывались линейными, то есть такими, какие можно поставить в линию. Отдельно сражались легкие силы флотов, они же добивали выкатившиеся из линии и поврежденные линейные корабли. Линейные корабли представляли собой монстров, водоизмещением в 30-40 тысяч тонн, с броней главного пояса и 300 и 400 миллиметров, главным калибром орудий до 16 дюймов. Строительство кораблей такого типа – было чудовищным бременем для любой экономики, эти корабли строились годами и стоили столько, сколько стоило оснастить (по тем временам) небольшую армию. При этом тактика использования кораблей подобного типа была чрезвычайно консервативной, за «ломку линии» то есть действия вне строя британского адмирала ждал трибунал. На эксперименты отваживались только гении типа Ушакова или Нельсона. К несчастью для британцев – третий такой гений родился в России. Это был адмирал Александр Колчак.

Адмирал Колчак рос и развивался как военный специалист во время, когда Россия потерпела тяжелое поражение в Желтом море, утратив почти весь свой линейный флот. На постройку нового требовались годы, если не десятилетия, а защищаться надо было прямо сейчас. Адмирал командовал минно-торпедными частями, рос в должностях и званиях и к началу Мировой стал едва ли не самым сильным специалистом по минному делу в мире.

В результате у британцев сразу начались неприятности. На минной банке прямо у своих берегов – они потеряли линкор «Родни», тот был тяжело поврежден и вернулся в строй только после девяти месяцев ремонта в сухом доке. Второй линкор этого же типа подорвался при попытке пройти в Балтийское море, и был добит поджидающей в засаде германской подводной лодкой. Действия подводных лодок стали для Объединенного флота союзников еще одним неприятным сюрпризом – маленькой, скрывающейся под водой жестянке, было под силу потопить тяжелый крейсер. Предпринимаемые против торпед меры – сильно снижали скорость кораблей, а личный состав флота – терял боевой дух в ожидании невидимого врага, атакующего из-под воды.

Настоящей катастрофой стал прорыв в Черное море. Два линкора потоплено, один тяжело поврежден, но успел отойти, проливы перекрыты. Держа в тайне время прорыва (русский линкор «Императрица Мария» держал проливы под прицелом своих «шестнадцатидюймовок») британцы, тем не менее, послали опытных агентов для разведки места прорыва, в том числе и под видом рыбаков. Многие турки сочувствовали британцам и тоже давали им информацию. Прорыв был делом решенным, береговая артиллерия могла продержаться от силы десять минут против огня главного калибра. Никто не знал, что мины были выставлены в последний момент подводным минным заградителем. Причем, это были мины новой конструкции, которые до этого не применялись – и минное траление ничего не дало. Прорыв провалился.

Первым решением стали торпеды и торпедоносцы. Потеряв практически весь флот, Россия стала развивать куда более дешевые и легкие «гидрокрейсеры», превратившиеся впоследствии в полноценные авианосцы. До этого торпеды применяли с крейсеров и эсминцев, били залповым огнем, в расчете не на то, чтобы потопить, а – повредить и замедлить ход. Для крейсеров и эсминцев – на линейных кораблях ставилась специальная артиллерия среднего калибра, те, кто служили на таких кораблях – в реальном бою были почти что смертниками. В отличие от них – самолет мог прорваться почти вплотную к кораблю и нанести удар с гораздо меньшего расстояния – а ПВО в те времена на кораблях практически отсутствовало. Единственными летательными аппаратами на флоте были гидропланы – их посылали для разведки.

Британцы предприняли меры как впрочем, и все, кто был в курсе происходящего в авиации, прогресс в которой в те времена был просто поразительным. На кораблях появились радары, наблюдатели, артиллерия ПВО. Первоначально не слишком-то опасная, но когда немцы изобрели «Эрликон», а шведы – «Бофорс» – это стало опасно по-настоящему. К тому же морские державы начали строить и спускать на воду авианосцы, включая их в состав линейных групп как корабли обороны. В отличие от первых типов авианосцев на них базировались не торпедоносцы, не бомбардировщики, а истребители. Имеющие одну и главную цель – в бою не допустить прорыва торпедоносцев к своим кораблям. Авианосец постепенно превращался из атакующего корабля, то есть носителя бомбардировщиков и торпедоносцев в универсальный. Заговорили о новом слове военно-морской науки – дуэли авианосцев. В отличие от дуэлей линкоров – здесь враги могли и не видеть друг друга. Гораздо большее значение стала приобретать разведка.

В начале 30-х годов – профессор Гуго Юнкерс изобрел тихоходный, но как оказалось чрезвычайно полезный самолет. Это был первый в мире пикирующий бомбардировщик, конструкция которого позволяла пикировать с углом свыше 70-ти градусов. Поскольку ни один пилот, кроме самых опытных, не мог выдержать нагрузки, возникающие при пикировании и правильно вывести самолет из смертельного пике – в бомбардировщике «Юнкерс–87» [178] профессор Юнкерс предусмотрел специальную большую кнопку, при нажатии на которую самолет сам делал все остальное для того, чтобы выйти из пике, ставя закрылки на нужный угол. Таким образом, пикировщиком мог управлять обычный летчик, а наиболее опытные – могли попасть пятисоткилограммовой бомбой в круг с ребром в десять метров. Перехватить же отвесно падающий в пике самолет – практически невозможно, он беззащитен в момент выхода из пике – но бомба тогда уже сброшена.

Способность к пикированию с автоматическим выводом – очаровала русское военное и военно-морское министерство настолько, что они купили за огромные деньги лицензию «Юнкерса» и начали строить четырехмоторный пикировщик, способный послать точно в цель пятитонную бомбу: именно такая нужна была, по мнению русских военных инженеров и судостроителей, чтобы гарантированно утопить линкор. «Юнкерс» же нес максимум пятисоткилограммовую бомбу, потом семисот пятидесяти килограммовую, потом бомбу весом в одну тонну. Линкор такой можно потопить только при ювелирно точном попадании.

Эта программа – пикировщика-пятитонника – обернулась грандиозным крахом, привела к тому, что Сикорский потерял на ней пять лет, и привела к утрате русскими лидирующих позиций в тяжелой авиации – сразу несколько германских, североамериканских и британских фирм предложили тяжелые бомбардировщики с характеристиками такими же, или лучшими, чем русские. Но затем – русские снова начали вырываться вперед.

К началу 40-х – в противостоянии флота и нового, грозного оружия – самолета – снова начала вырисовываться патовая ситуация. В страхе перед атакующими самолетами – флоты срочно усиливали составляющую ПВО флотских группировок. Пулеметы «Фоккера-Лембергера», первоначально разработанные для ВВС находили все большее применение и на флоте, они давали шквальный огонь с темпом несколько тысяч выстрелов в минуту. [179] Североамериканцы устанавливали счетверенные и даже сшестеренные пулеметы «М-2№и «М-3 Браунинг», дающие до девятисот выстрелов в минуту каждый. Почти совершенства достигли «Эрликоны», «Мадсены», «Бофорсы», собственные работы вела Российская Империя и Германия. Крупнокалиберных пулеметов – на флоте было едва ли не больше, чем в наземных частях. В группировках появились специальные эсминцы ПВО, которые должны были не вести бой с легкими силами противника, а прикрывать корабли 1-го ранга от воздушных атак. Появились немыслимые еще десять лет раньше 88-мм, а потом и 107-мм зенитки с барабанным или кассетным питанием и снарядами с управляемым подрывом, разрывающиеся на высоте несколько километров. Появились первые корабельные радары, тогда еще метрового диапазона и централизованное управление огнем, позволяющие отражать атаки даже при плохой видимости, ставить заградительный огонь вне пределов видимости и тому подобные вещи. Теперь любая группировка кораблей 1-го ранга – представляла собой настоящего ежа, ощетинившегося огнем всех калибров. Испытания на Балтике и у берегов Шотландии на радиоуправляемых мишенях и на списанных, переведенных на радиоуправление самолетах показали, что при слаженной работе ПВО даже у эскадрильи торпедоносцев практически нет шансов выйти на рубеж атаки. Никаких шансов не было и у «топмачтовиков» – это бомбардировщики, которые летали «на уровне топ-мачт, пытаясь попасть бомбой в сам корабль – безумное и самоубийственное занятие. Совмещая пулеметы «Лембергера» с современными радарами получали такой шквал огня, что начали говорить о возможности обнаруживать и подрывать в воздухе сброшенные бомбы.

Встала и еще одна проблема. Счетно-решающие машины тогда были крайне примитивными – и для того, чтобы попасть в цель – самолет должен был лечь на определенный курс и выдерживать его, пока в нужный момент бомбардир не сбросит бомбу или торпеду. Только тогда можно было надеяться на то, что бомба или торпеда попадет в цель. Слова «ложусь на боевой курс» – у опытных летчиков вызывали холодный пот – с этого момента, самолет должен поддерживать неизменными курс, скорость, высоту, чтобы не сбить расчеты. Для опытного расчета ПВО – вычислить упреждение и поставить заградительный огонь – проще простого. Учитывая могущество и скорострельность систем – шансы остаться в воздухе почти нулевые.

Сначала ход сделали тевтоны. Их ответом на это было создание управляемых бомб и ракет. Управляемые бомбы и ракеты сбрасывались с борта тяжелого бомбардировщика-ракетоносца, держащегося за пределами действия корабельной артиллерии, и управлялись в полете радиосигналом. Обнаружить и сбить авиационную бомбу намного труднее, чем самолет. Управление осуществлялось с борта самолета-носителя, визуально, с помощью примитивного манипулятора, аналога появившегося позднее компьютерного джойстика. Отразить комбинированный, ракетно-бомбовый удар было очень сложно даже первоклассному флоту с вышколенной и слаженно действующей командой ПВО. Правда, был один нюанс. Для того, чтобы нанести удар нужно было все-таки видеть корабль противника, чтобы довести до него бомбу или ракету. А значит, такой удар возможен был лишь при хорошей погоде, да еще надо было прорваться через заслон палубной авиации, для которой бомбардировщик всегда приоритетная цель.

Русские изначально пошли по более сложному пути. Нанесение загоризонтных ударов, вне прямой видимости носителя. Использование бомб и ракет с автоматическим или полуавтоматическим наведением на цель. Так, к описываемому периоду были опытные образцы бомб с наведением на радиосигналы корабельных станций. Бомбы для атак ночью, с использованием тогда еще несовершенных систем ночного видения. Бомб с наведением по телевизионному сигналу по методу Зворыкина. Наконец бомб с наведением по радиокомандному маяку.

Это была проблема уже частей ВВС наземного базирования, нацеленных на бомбардировки стратегических объектов в тылу противника. С тех пор, как появились самолеты, способные нести несколько тонн бомбового груза встал вопрос о наведении самолетов на цель. Еще бомбардировки Лондона «Цепеллинами» – показали сложность этой затеи. Светомаскировка важнейших объектов, несовершенство навигационной аппаратуры, даже создание ложных и отвлекающих целей все это усложняло работу авиаторов и делало задания по «стратегическим бомбежкам» трудновыполнимыми. Но в то же время все понимали: стратегические бомбежки на сегодняшний день есть единственный способ скорой победы в войне. Разбомбил завод по производству шарикоподшипников [180] и вот противник уже не может производить целый ряд изделий военной техники, не может восполнять потери. В ВВС появилась разведка, первым разведку создал маршал Герман Геринг в Люфтваффе – она называлась «метеорологическим отделом» и предназначалась для «разведки погоды в районе цели». Появилась агентурная разведка ВВС, завели и начали поддерживать формализованные дела на стратегически важные цели. Заброшенные в район цели агенты проводили ее доразведку и наводили самолеты на цель. Использовались разные методы, например, прожектор в печной трубе. На таких агентов шла охота, с пойманными зверски расправлялись. В 1942 году русские изобретатели предложили использовать в качестве средства наведения приводной маяк. В отличие от луча света – его было не видно, вот только размером он был с крупный чемодан. И лишь к 1949 году удалось отработать связку из приводного маяка, размером с футбольный мяч и управляемой бомбы, которой оператор управляет вслепую.

Эти бомбы были абсолютным секретом, в отличие от бомб с теленаведением, крайне дорогостоящих и ненадежных. Они наводились по методу майора Белова почти со стопроцентной точностью и позволяли уложить двухтонную бомбу в десятиметровый круг, причем самолет мог находиться на дальности в 20 километров от цели и на высоте в 11000 метров. Такие бомбы – предполагалось использовать лишь, в крайнем случае, при начале глобальной войны – однако, ВВС России настояли на испытании бомб в условиях, крайне приближенных к боевым. Требовалось так же испытать в деле специальные отряды пластунов-лазутчиков (тогда термин «спецназ» еще не был общеупотребимым, все знали казачьих пластунов), в задачу которых входило тайно проникнуть на вражеский объект и разместить на нем приводной маяк управляемой бомбы. В качестве полигона для испытаний выбрали Аравийский полуостров и враждебные горы Дофара...

 

Лётный капитан, князь Шаховской находился на совершенно непривычном ему месте в хвостовой кабине бортстрелка. Она была переоборудована и расширена, вместо спаренного «Эрликона» в ней оставили только авиационный пулемет Браунинга ковровского лицензионного производства, освободив тем сам место для аппаратуры. В своем распоряжении капитан имел телевизионную систему, предназначенную для наведения на цель в условиях хорошей видимости, примитивную счетно-решающую машину, принимающую сигнал с радиомаяка и определяющую дистанцию до цели с точностью до двухсот метров, совмещенную с ней систему слепого прицеливания «Метеорит», дающую команду на сброс бомб автоматически, в нужной точке, допуская при этом маневрирование самолета-носителя. Кроме того под рукой капитана был манипулятор, позволяющий управлять сброшенной бомбой или ракетой вручную, выводя ее на цель с помощью «Метеорита». «Метеорит» так назывался и самолет и сама программа испытаний, каждый испытательный вылет обозначался порядковым номером. Вся программа испытаний была рассчитана на тридцать полетов. Сегодняшний вылет носит название «Метеорит-4», и в кабине наводчика он первый и, скорее, последний раз. По собственному настоянию. Вообще, не последнюю роль сыграло любопытство, но он так же должен был знать, с чем ему предстоит работать. Хотя аппаратура секретная, да Москва далеко – разрешили.

Шаховской глянул на высотомер, потом на часы – дорогой, заказной «Ролекс Сабмаринер», одна из немногих, по-настоящему дорогих вещей, которые у него были. Так, несмотря на потомственное дворянство, его нельзя было назвать богатым, хотя и бедным он тоже не был.

– Прошли «девятку».

Примостившийся рядом, на высвободившемся месте после того, как демонтировали пулемет и боеприпас к нему, военный инженер 2-го класса Суздальцев похлопало князя по плечу:

– Мерзнешь?

– Не...

Это было ложью. Несмотря на герметизацию в кабине было отчаянно холодно, много ниже нуля. По настоянию Суздальцева князь намазал лицо и шею жирным косметическим вазелином, оставив только руки – им нельзя было быть скользкими. Помогало, но все равно было не по себе, особенно тяжело давался перепад температур. Днем здесь было сорок семь в тени, а когда они поднялись, было чуть ниже тридцати по Цельсию.

– Так и простудиться можно! – крикнул Шаховской.

– А то... Сам одно время из соплей не вылазил.

– А как спасся.

– Как-как. Одна часть меда, одна часть спирта, одна часть воды, и сверху перчика побольше. Называется «горлодер».

– Ха-ха...

– Зря смеешься.

Они уже были на большой высоте. Десять тысяч – предельная, еще пять лет назад почти недостижимая высота. Князь вспомнил свой полет на «Юнкерсе-488» над Северным морем, командиром был оберст Сухер из 3-го стратегического флота – у германцев в ВВС не эскадры конечное звено, а воздушные флоты. Они испытывали нового «стратега», и внаглую прошли над идущей из Скапа-Флоу эскадрой возглавляемой двумя «Кинг Джорджами». [181] Их прикрывал «Илластриес», лучший тяжелый авианосец во Флоте Его Величества. Будучи штурманом-бомбардиром, князь отлично видел, как их пытались достать палубные «Си-Фьюри». Британцы забирались где-то на 7500, потом включали впрыск закиси азота и пытались горкой подскочить хотя бы на дальность прицельного огня пушек, но вместо этого бессильно сваливались вниз, когда их двигатели захлебывались без воздуха. Напоследок – один из этих долбанных англичашек от бессильной злобы все-таки дал короткую очередь, уже сваливаясь в штопор. Но красная нить трассеров пролегла так далеко от их «Юнкерса», что нечего было и беспокоиться, а немцы – оглушительно захохотали. Жизнерадостные, вообще ребята, и не мерзнут на таком холодище. Он вот, например, замерз.

– Подходим. – напомнил Суздальцев.

Князь посмотрел на часы. Да... вроде как пора. Он воткнул фишку гарнитуры в тактическую переговорную сеть самолета.

– «Первый», здесь «Пятый», прием.

– «Пятый», «Первый» на приеме.

– Доложите по готовности.

– «Пятый». Подходим к цели. Заняли рабочий эшелон. Готовность... шесть минут.

– Вас понял... разрешите включить питание.

Вся аппаратура, находившаяся в хвостовом отсеке требовала электропитания, причем требуемая мощность была такова, что включать «потребители» без разрешения командира воздушного корабля было строжайше запрещено. Кстати, кто не знает, после сорока тонн веса с полной боевой нагрузкой и заправкой получается и не самолет вовсе, а воздушный корабль. [182]

– «Пятый», запрос принял. Подождите одну минуту, повторяю – одну минуту, и включайте. Как понял?

– Вас понял, одну минуту, и включаю питание.

Голос командира корабля звучал гнусаво, от холода и давления.

– Верно, отбой.

– Одна минута

– Начинай холодную проверку.

Затянутые в старые кожаные перчатки руки – почти задубели. Князь кашлянул, достал контрольный листок, начал проверять те пункты, которые можно было проверить на подложную, то есть без подачи тока.

Черт, как все же холодно.

 

Внизу же, гул моторов огромного самолета был слышен, только если хорошо-хорошо прислушаться. Ночь на Востоке не приносила прохлады, она всего лишь давала возможность жить. В пустыне выбирались из-под песка змеи и некоторые насекомые, мелкие животные искали чего поесть и тут же сами становились добычей. В горах же ко всему прибавлялась предательская опасность горных склонов, которые каждый день на протяжении нескольких сотен, а то и тысяч лет испытывают сильные перепады температуры. Один шаг не туда, один камень, на который не следовало ступать – и в лучшем случае погибнешь ты один. В худшем – будет обвал...

Но группе было не привыкать к этим горам – потому что для многих из них это и были родные горы.

Особая группа была создана несколько лет назад, как и несколько других по секретной директиве Генерального штаба. Их набирали конкретно под планируемый ТВД и конкретно из каких-то этнических групп. Например, для боевых действий на территории САСШ набирали группу из сибирских староверов-охотников. В материковом Китае из монголов-кочевников, которых от вхождения в состав государства «восьми углов под одной крышей» спасла русская кавалерия. Для войны против Англии набирали прибалтийских немцев, а вот для войны на Востоке группы набирали здесь, в Средней Азии. Из всех народов, покоренных силой русского оружия менее ста лет тому назад, наиболее боеспособными были киргизы. Полудикие племена скотоводов, живущие в горах – за редким исключением они не были мусульманами, так как те из проповедников ислама, кто все же добрался до них был зверски убит. Из всех жителей Туркестана они отличались наиболее свободным нравом: например, слова, означающие, что твоя мама родила тебя не от папы здесь воспринимались как повод для смеха, хотя совсем рядом, в той же Бухаре за такие слова зарезали бы самого спикера, а потом пошли бы вырезать родственников. Поражало русских исследователей и то, что среди киргизов – было немало голубоглазых и светловолосых людей, совершенно не подходящих под местный генотип. Кто-то говорил, что это потомки воинов Александра Македонского. Как бы то ни было киргизы первыми добровольно пошли на службу Белому царю, с ними с первыми наладили меновую торговлю а потом дали оружие и объяснили, что такое контрабанда. По законам Белого Царя задержавшему контрабанду полагалось от двадцати до восьмидесяти процентов добычи, потому киргизы восприняли новость с таким воодушевлением, что пришлось их даже потом одергивать. Как же – Белый Царь разрешил грабить караваны, которые тут всегда ходили!

Потом киргизы начали отдавать детей в русские школы, появился письменный кыргызский язык, кыргызские учебники. И вот появились уже и кыргызские офицеры и полностью кыргызские группы. Сами киргизы, горные воины, скотопасы и охотники, привыкшие обходиться самым малым как нельзя лучше подходили для создания из их народа групп особого назначения. Ненависть к мусульманам – они испытывали скрытую, но сильную – до прихода русских мусульмане не раз пытались уничтожить неверных, коли не получается обрести их в истинную веру.

На Востоке, в тех же горах Южной Аравии – их никто бы не принял за русских. Все знали, какие есть русские, и этих приняли бы за бродяг, неизвестно откуда, может быть, контрабандистов, но никак не русских. Это то и было нужно.

Проблема была в одном, в группе не было ни одного специалиста, которому можно было бы доверить сложное оборудование, навигационное и прицельное. Максимум, на что пока были способны кыргызы – рассчитать траекторию полета пули, чтобы навесной стрельбой станкового пулемета обстреливать скрытого за гребнем горы противника. Поэтому пришлось вводить в группу Шаховского. Первым делом искали человека похожего по внешности, но потом решили, что так будет даже лучше. Шаховской, потомственный дворянин с манерами и знанием языков и обычаев Востока вполне сойдет за британского инструктора. Которые в горах точно были.

Вооружение особой группы подбиралось по принципу: ничего русского, но в то же время – максимально пригодное к тому делу, к которому они готовились. Поэтому стрелки получили вместо наших автоматических карабинов Симонова богемские автоматические «машингеверы», выкупленные через третьи руки русским правительством после того, как богемское оружие отказались принимать на вооружение парашютисты Иностранного Легиона Франции, [183] для которого оно собственно и было сделано. Благо, на ствольных коробках было выбито, чей заказ, и это должно было навести на определенные мысли. Снайперы взяли длинноствольные богемские «Маузеры» с бельгийской оптикой «Минерва» и полуавтоматические «ZK-383» – винтовки, в свое время выигравшие конкурс на принятие на вооружение русской армии у винтовок Дегтярева и Симонова, но не принятые по политическим соображениям. Пулеметчикам – пулеметы «ZB-30» под германскую ленту. Вдобавок два бельгийских ружья-карабина «Браунинг», с набором патронов к каждому – от охотничьей дроби до «кошки», позволяющей перекидывать мосты через препятствия. Ну и германские «Парабеллумы» с приборами «Максима», какими пользовалась германская политическая полиция. Под этот заказ их и делали. Еще у киргизов была одна на группу тяжелая полудюймового калибра винтовка Винчестера образца 1945 года, [184] переделанная в снайперскую.

Забегая вперед, князю, как человеку не слишком-то сведущему в ближнем бое – выдали чешский пистолет-пулемет с прибором «Максима» и электрическим прицелом «Красная точка» [185] как на пулемете бомбардировщика. Промахнуться с таким почти невозможно, тем более он авиатор, к таким прицелам привык.

Сейчас киргизы продвигались к цели редкой волчьей цепочкой. Настолько редкой, что ни один из них не видел другого, но каждый из них знал, кто и где находится. У них не было приборов «Вампир» [186] но им они и не были нужны. На их стороне были отточенные поколениями чутье, слух и ночное зрение пастухов, которые вместе с собаками должны были сохранить ночное стадо от голодных волков. Которые нападают в основном ночью...

Сейчас идущий первым Тюрки что-то заметил. Он немедленно залег на тропе и зашипел змеей, предупреждая остальных об опасности. Каждый слышащий – мгновенно передавал сигнал опасности дальше: опытные горцы замирали там, где их настиг сигнал опасности. Что днем, что ночью человеческий глаз больше замечает движение, это у нас в крови. Еще с тех времен, когда у человека не было «Маузеров» и пулеметов, и движение – означало, скорее всего, присутствие хищника.

Вот и оно.

Наблюдатель. Наблюдатель на тропе за валуном, укрытый так, что видно не более чем на четверть. Но все же видно, человек не может быть не виден, если хочет видеть сам. Такой размен – если хочешь видеть, покажись сам.

Тюрки прицелился. Дважды хлопнул «Парабеллум», цель исчезла.

Можно было идти, но он пролежал на месте еще минут пятнадцать, выжидая. Спешить было некуда, а наблюдатель мог быть всего лишь подсадной уткой, даже сам того не зная. Цена ошибки как всегда была – смерть.

Наконец, он подал сигнал – можно.

Тропа уходила в горы.