Дорога на Шатой, Терская область

Лето 1935 года

 

Крепость Шатой одно из последних мест присутствия русских в этих краях. Небольшой военный форпост на окраине населенного пункта, постоянно находящийся в состоянии боеготовности, еще несколько зданий в самом селе, дорога. Все остальное, покрытые лесом горы, реки, мосты, пересекающие пропасти. И поселения – чеченские. Чеченцы живут бедно, растят в основном табак на продажу, собирают в лесу орехи и черемшу. К крепости ведет дорога, построенная русским саперами. Бандиты ее не трогают, не пытаются разрушить, потому что местным она тоже нужна. Бандит, каким бы он ни был бандитом, никогда не пойдет против мнения общества. О том, что дорога должна быть, постановили старики на годекане и тот, кто осмелится пойти против их решения, навсегда станет изгоем.

Жить там можно. Даже там.

Они возвращались из Грозного, несколько лет назад крепость Грозную переименовали в город Грозный, вместе с отцом. Его отец, потомственный дворянин, князь Александр Петрович Шаховской был по делам в Грозном, помимо прочего, получил звание полковника. Звания ему идут туго, в свое время, он вступил в серьезный конфликт с Великим Князем Андреем Владимировичем, дело дошло до рукоприкладства, и чуть ли не до дуэли. Дело замяли, нехорошо выставлять напоказ разбитую морду Великого князя, тем более, он сам был виноват в произошедшем. Но и князя Шаховского, потомственного дворянина и наследника прославленного дворянского рода, засунули сюда, в самый дальний и самый опасный гарнизон. И непременно обходили званиями, когда могли.

Хотя папа не обижался. Ему было даже как-то неуютно сейчас, в новенькой, заранее пошитой форме с полковничьими погонами. Не обвыкся.

Еще – они купили мотор. Втайне от mamá. Если мама узнает, она их просто убьет. Хотя все равно узнает.

Мотор был самый обычный, черный «Форд» с полным приводом, такой покупали все офицеры. Наверное, не самое лучшее для Шатоя, ведь он ездит на бензине, а в Шатое нет заправок. Но машину они все-таки купили – черную, да еще с откидным виниловым верхом. Вместо крыши – что-то вроде сдвижного полотна, сдвигаешь – а вот тебе открытое, синее небо над головой.

Отличная машина! И как едет! Прямо грязь из-под новеньких колес! Виниловые сидения, радио, громкий гудок – папа дал попробовать.

Нет, все-таки они правильно сделали, что купили мотор. И пусть мама ругается.

Навстречу идут чеченцы, ведут в поводе ослов и волов с поклажей, в основном, с деревом, в горах растут дорогие породы дерева, в Грозной... В Грозном на рынке их скупают. Изредка проезжают грузовики и такие же, как у них машины. Их приветствуют гудком, и папа всегда отвечает. Машин мало, поэтому, каждый водитель спешит поприветствовать собрата своего.

Дорога, ведущая в горы, неспешно разматывается под колесами. Солнце катится по небу куском животного масла по сковородке, излучая нестерпимый жар. В окнах, неспешно сменяют друг друга перелески, деревни, поля, холмы – это еще не настоящая Чечня. В Чечню они только въезжают. Скоро – будут места, где русские дрались с Имамом Шамилем и победили их. Последняя ставка Шамиля была совсем недалеко от того места, где они жили.

Владимир, одетый по-скаутски, в шорты, которые он ненавидел, смотрит через откинутую крышу на стеклянно-синее небо.

Отец тормозит. Владимир недоуменно смотрит на дорогу, видит высокого, худого как палка старика, гордо идущего по дороге. За плечом у него небольшой сверток с вещами, в руке самодельная, дорогого дерева, хорошей выделки палка.

Отец вылезает из машины. Окликивает старика.

– Аманулла-хаджи! Вы домой?! Садитесь!

С чеченцами у них отношения напряженные, и это мягко сказано. Не бывает и месяца, чтобы что-то не случилось, чеченцы не понимают шуток, и даже самые малые чуть что готовы пустить в ход ножи. Чеченцы не останавливают детей, если они дерутся – драться полезно, растут настоящие джигиты. Но по договоренности со старками, русских детей трогать не позволено. Это значит только то, что драки ограничиваются разбитыми носами. Чеченцы плохо умеют драться на кулаках, у них главное оружие – нож. Но если поймают несколько, одного, могут заставить есть землю. Это одно из любимых их унижений.

Но папа говорит, что стариков и женщин все равно надо уважать. Каждый мужчина обязан уважать стариков и женщин, даже другого народа. Иначе он не мужчина.

Старик услышав, как обращаются к нему, останавливается и смотрит на вышедшего из машины офицера спокойными, светлыми глазами.

– Езжай своей дорогой, русский, – говорит он, – а я пойду своей. Или боишься, что без меня тебя не пустят через Волчьи ворота?

– Разве есть хоть капля джихада в том, чтобы бить ноги об землю, Аманулла-хаджи, – без злобы говорит отец, – меня ждут дома и вас, наверное, тоже. Если я купил машину, чтобы быстрее попадать домой, разве плохо, если я подвезу попутчика? Тем более что в машине много места.

Владимир знает Амануллу-хаджи. И его правнуков он тоже знает. Зайнулле он чуть не выбил глаз острым сучком в драке. Аманулла-хаджи один из стариков, сидящих на годекане, он возвращается домой после лечения в Грозном. В Грозный его отправила мать Владимира, Клавдия Ивановна, профессиональный врач, вынужденная работать начальником фельдшерского пункта в Шатое, начальником в единственном лице, правда, она обучила двух чеченок помогать ей. Бандиты, которые есть в лесу, зовут этих чеченок, когда кто-то из них ранен. Мама и папа по этому случаю не раз ругались. Но мама сказала, что ее долг спасать людей точно так же, как долг отца убивать врагов. И хватит на этом. Точка.

С мамой договориться по-хорошему невозможно. Вот почему покупка машины сулит им серьезные неприятности.

Аманулла-хаджи прикидывает, не потерпит ли убытка его гордость.

– Если хотите, могу высадить за пару километров до села, – говорит отец, – дойдете пешком.

Coup de grace... [209]

Чеченец не спеша, с достоинством приближается к незнакомой машине. Владимир, он уже знает, что от него требуется, быстро лезет назад, помогает старику закрыть дверь. Бормоча мотором – их «Форд» трогается с места. Сзади места мало, все завалено покупками. В багажнике – жестяные канистры, отчего припахивает бензином. Это на всякий случай.

– Зачем тебе этот железный скакун, русский? – спрашивает старик, – купил бы себе настоящего скакуна, ахалтекинца. Скакуна можно кормить травой, можно кореньями, а этого скакуна чем ты будешь кормить?

– Ничего, что-нибудь придумаем... – оптимистично заявляет отец.

Чеченец цокает языком, недовольно качает головой. Несмотря на то, что кое-кто считает чеченцев лихими сорвиголовами – рассудительность среди них в почете. Не раз и не два, загнанным в угол людям удавалось остаться в живых, если они знали, что и как сказать бандитам.

– Нефти в наших горах нет... – говорит старик, – только табак растет. А ты и табак не куришь.

– Вредно.

Чеченец ничего не говорит на это. Какое-то время они едут молча.

– Что ваш внук, Аманулла-хаджи? – спрашивает отец.

Чеченец гордо молчит.

– Чего он добьется этим? Разве он думает, что этим он что-то изменит?

– Нет. Не изменит, – говорит старик, – но самое главное то, что и нас ты не изменишь. Ни моего внука, ни меня, ни наш народ.

Отцу молчит. Потом говорит.

– Знаете, что для вас будет самое плохое, Аманулла-хаджи?

...

– Если мы откажемся менять Вас. Если мы просто уйдем.

– Вы пришли сюда с оружием. Вы взяли нашу землю силой оружия. Рано или поздно вы и потеряете ее силой оружия.

– Взяли вашу землю? Разве вы не ходите по ней, уважаемый хаджи.

– Это и есть самое страшное оскорбление. Лучше бы твой дед убил моего деда, чем так.

Отец снова молчит какое-то время.

– Сколько младенцев умерло в вашем селе в прошлом году, хаджи?

...

– Двое. А пять лет назад?

Хаджи ничего не говорит – гордость не позволяет. Но он знает, о чем этот русский дьявол, урус шайтан. Пока его женщины не было умирало, много младенцев. Теперь почти не умирают. Она доктор, а с доктором ничего нельзя сделать, это противоречит законам, по которым живут они и жили их предки. Навредить доктору, все равно, что навредить самому Аллаху Всевышнему...

– В вашем селе в прошлом году родилось больше сорока мальчиков, – говорит отец, – будущих мужчин, воинов. Если бы мы видели в вас наших врагов, разве бы мы помогали вашим мужчинам появляться на свет.

– В этом ты не помогаешь, – бурчит старик – сами справляемся.

– Вы меня поняли, уважаемый хаджи.

Хаджи снова молчит. Сказать нечего, по чеченским понятиям русский прав. Когда в семье врагов много детей чеченцы не радуются. Много детей у врага это не радость, это будущая угроза.

– А с кем бы вы торговали на базаре? Разве мы отнимаем, что-то у вас, не заплатив.

– Мы платим подати.

– Все платят. И русские тоже.

Старик качает головой:

– Было время, когда мы ничего и никому не платили. Нашим было то, что мы взяли, и над нами не было никого кроме Аллаха. Тебе не понять меня, русский, как псу не понять волка. Пусть ты даже верный и сильный пёс и честно служишь своему хозяину. Но ты все же пес. А мы – волки. В нас течет частица волчьей крови от прародителя нашего народа Нахчоо. [210]

– Много ли добра было в те времена? Сколько крови пролилось? Когда не было нас, вы воевали друг с другом

– Это наше дело. Мужчина не может сносить обиду.

– А зачем ваш внук связался с англичанами? – вдруг спрашивает отец, – быть может, он думает, что англичане дадут ему сытную миску с похлебкой? Или служба на англичан менее собачья?

Они уже едут по горам. Каменные утесы – мрачно нависают над дорогой. Замерев на заднем сидении, стараясь даже не дышать, Владимир вслушивается в серьезный разговор взрослых. Подслушивать взрослых нехорошо – но, в конце концов, отец сам затеял этот разговор при нем. Он слушает жадно, стараясь ничего не упустить. Как отец обращается к врагу, как он ведет беседу, как он убеждает врага в собственной правоте. Молодой русский дворянин и будущий военный даже не сомневается в том, что отец поступает правильно, именно так как надо поступать. Они должны быть сильнее местных, но не для того, чтобы победить в бою, а для того, чтобы вызвать уважение и победить без боя. На Кавказе никогда не нападут на того, кто заведомо сильнее. И уж точно не нападут на того, кто заведомо правее. Правда здесь очень ценится, только своя. Во многом непонятна русским правда. Но ее надо понимать, как понимает отец, полковник русской армии и потомственный дворянин. Когда-нибудь и он станет полковником русской армии. И вот так же, обстоятельно и уважительно будет вести разговор с новыми врагами империи, которые обязательно будут, не может их не быть. И он так же будет вести разговор, от имени всей Империи, осознавая свою полную ответственность и стараясь одержать победу, не проливая ни капли солдатской крови.

Он дворянин. И сын русского офицера. У него нет другого пути кроме этого. К сожалению, наверное, и у Зайнуллы нет другого пути.

Чеченец долго молчит. Рыча мотором, машина пробирается через теснину где можно видеть еще укрепления, точнее – остатки укреплений, построенные Шамилем. Русские не могли так долго покорить Кавказ, в том числе и потому, что укрепления эти и общий план обороны, готовили явно не восставшие горцы, тут чувствовалась рука военных профессионалов, офицеров кадровой армии, саперов.

– Я не хотел тебе говорить это, русский... – сказал он, – но, наверное, все же скажу. Ибо лгать хуже, чем убивать. Бывает так, что маленький народ попадает в рабство к большому народу, но не терпит этого и хочет освободиться. Но самое главное при этом, не просто освободиться, но остаться самими собой. Ради того, чтобы стать свободными иногда приходится идти на то, на что ты никогда бы не пошел по своей воле. На сговор с врагом. На клятвопреступление. На предательство. На собачью службу. Но каждый должен принять этот грех ради будущего своего народа, даже зная, что его потомки назовут его негодяем и проклянут. Такова цена за то, чтобы вновь обрести свободу. Когда мы станем свободными, русский – мой правнук проклянет моего внука за то, что он пошел в услужение англизам, и стал псом, нацепив на себя ошейник. А мой праправнук, наверное, проклянет их обоих за то, что они сделали. Но все это будет тогда, когда народ станет свободным. Кто-то должен на себя взять грех и принять поношения своего народа, народа, освободившегося его же руками. Такова цена свободы, русский. Такова ее цена...

Они снова едут. И снова молчат. Потом отец говорит.

– Разница между нами и англизами в том, что мы не требуем служить себе. Мы требуем прекратить набеги и бандитизм. Я требую прекратить набеги и бандитизм. У англизов мало земли – им нужна земля. Поэтому они делают то, что они делают, ваш правнук проклянет вашего внука. Но не за то, за что вы думаете. У нас же, земли больше, чем у любого другого народа на земле. Ваш имам Шамиль сказал, что если бы он знал, как велика Россия, он никогда бы не пошел джихадом на нас. У нас много земли и ваша нам не нужна.

– Но у нас мало земли, русский. И мы не можем отдать тебе даже ту, на которой ты стоишь. Ты пёс, русский. Я волк. Нам друг друга не понять.

И они снова едут. Молча. Потом отец останавливает машину.

– Село за тем лесом. Дойдете...

Чеченец неуклюже – с непривычки – вылезает из машины. Поворачивается, склоняется к двери:

– Наши народы враги, русский, – говорит он, – но мы, чеченцы умеем помнить добро. Знай, что если тебя возьмут живым, я скажу на годекане: дайте русскому и его семье уйти с миром или убейте меня вместе с ними.

– Честь не позволит мне сдаться живым. Надеюсь, ты не забудешь то, что сказал, когда речь будет идти о моей семье.

– Нет, не забуду, – говорит чеченец, – и пусть все будет, как решит Аллах Всевышний...

Старик чеченец закрывает дверь. И они продолжают свой путь. Осталось совсем немного...

 

 

10

 

Горел закат как блеск клинка...

 

Терская область