Договорной Оман, регион Дофар

Шиср

Мая 1949 года.

 

Шиср, один из городов полусамостоятельного региона Дофар, производил впечатление большой и качественной помойки. Здесь горы обрывались, переходя в пустыню, свирепствовала засуха. Шиср настоящий свинарник, бестолково построенный, заваленный грязью и дерьмом кишащий мухами город в тех местах, где он не нужен никому кроме кочевников, забытый и проклятый Аллахом. Его называли «бедуинской Атлантидой», говорили, что здесь когда-то можно было нормально жить, но это было так давно, что даже старики не припоминали, когда это было. Как и большинство городов в этой местности он строился вокруг колодца, в котором была вода. Основной частью города был рынок и прилегающие к нему постоялые дворы: без торговцев в городе не насчитало бы и тысячи жителей, в то время как с торговцами их было тысяч двадцать, в базарные дни и того больше. Было просто поразительно думать о том, что именно здесь – сталкиваются интересы сверхдержав, именно над этим местом – пролетают высотные разведчики, именно эти места – изучают в Адмиралтействах и Генеральных штабах. Но это было так. Отрежь пустыню от гор – и получишь мятеж в горах, то есть именно то, чего и ждет Англия. Соедини пустыню и горы под черным знаменем Джихада – и под твоим командованием окажется армия, которая пойдет вперед, пока будет жив хоть один из ее солдат.

Сэр Роберт перенес путешествие тяжело по одной причине – он не ездил никогда на верблюде. В Африке верблюды используются западнее тех мест, где он рос, он же умел ездить на ослах, мулах и неприхотливых, низкорослых местных лошадках, но не на этих чудовищах. На них не было седел и по какой-то причине на спине верблюда было очень сложно удержаться и при том, что сэр Роберт, как, и положено джентльмену в юности овладел искусством выездки лошадей и неоседланной лошадью его было не испугать. А еще эта двугорбая тварь с длинной шеей укусила его за ногу, и хорошо, что не сильно, не до крови, могло начаться воспаление. Но синяк был и весьма впечатляющий, сэр Роберт имел возможность убедиться в этом у костра.

Спустившись с гор Тумраита, они попали в руки эстафеты. Так они ее называли, а арабы называли ее Мактаб аль Хидмат, [276] Организация содействия. Содействия всем, кто желает сражаться на пути Аллаха, она предоставит к тому средства и переправит в нужное место, хоть на верблюдах, хоть на трансатлантическом лайнере. Англичане уже переселяли в Договорной Оман переселенцев из Северо-Западной провинции, мусульман и тоже с далеко идущими целями. Ибо: «Сильнее любой армии – идея, время которой пришло». [277]

До Шисра был полный день пути на верблюдах. На ночь они расположились на стоянке в тени барханов, здесь не было колодца, но дневной переход верблюды и не почувствуют, они могут много дней без воды. Здесь сэр Роберт осмотрел свои раны, выпил с бедуинами их местный чай: с жиром и солью, и получил первые уроки езды на верблюде. Как оказалось, в отличие от лошади верблюд не скачет, а бежит, потому всадник с него не сваливается, а съезжает. Но если грохнешься – то грохнешься, верблюд выше лошади. Бедуины показали, как заставить верблюда идти потише, и сэр Роберт подарил им небольшой складной ножичек, который бедуинский вождь принял двумя руками и кланяясь, показывая, как ему нравится подарок. Несмотря на то, что уже не было стран, которые можно купить за связку бус, мелкие подарки, самые обычные бытовые предметы, которые мы даже не замечаем, способны были принести дружбу на вечные времена.

Утром, еще до того, как нестерпимая жара начнет спекать здесь все, они увидели Шиср.

Город лежал на относительно ровном месте и представлял собой ряды строений из глиняных блоков, которые, как казалось, растут прямо из песка. Железная крыша здесь была редкостью, большинство, из сушеного тростника, тем более что дождей здесь почти не бывает, а тростниковая крыша помогает хоть немного остудить воздух в комнате, защититься от жары. Даже мечеть с минаретами здесь была кривоватой, как будто стояла на песке, а может, так оно и было. Они видели это с бархана, видели почти весь город – и он производил поистине удручающее впечатление

– Ну и помойка, сэр... – сказал Брук.

– Заткнись, Боб... – сказал капитан Керзон и вопросительно обратился к сэру Роберту, – сэр?

– Входим в город, – решил сэр Роберт. Все равно – пока он мало понимал, что тут к чему, а с виду все выглядело обычной помойкой, как любой, к примеру, африканский бидонвиль.

Верблюды тронулись. Было видно, как к городу стекаются и уходят из него караваны, город уже был окутан плотной шапкой дыма из многочисленных жаровен: готовили еду. Верблюды пошли неохотнее, их пришлось подгонять палками и пятками, отчего те огрызались и норовили плюнуть.

– Ну и куда нам идти... – выразил общий вопрос Боб, когда они достигли предместий.

– Спросите у местных.

Керзон заговорил с местными проводниками на их языке, который сэр Роберт понял с пятое на десятое. Но как он уловил ход мыслей – возможность найти англичан здесь была.

– Дом англизи, сэр. На базаре.

Сэр Роберт отметил про себя, что миссия подготовлена из рук вон плохо – на каждом шагу не знаешь чего ждать и не имеешь точных ориентиров. Рано или поздно, они куда-нибудь вляпаются, и не в верблюжье дерьмо...

Рынок не был ничем огорожен, он просто начинался посреди домов, таких же как и обычно использовавшихся для постоя купцов и хранения товаров. Однако на входе стоял бородач с винтовкой, который едва увидел их – заорал и двинулся в их сторону.

Сэр Роберт взвел курок «Маузера». Керзон, он уже взял в группе обязанности нештатного толмача коротко переговорил с брызгающим слюной бородачом и тот немного успокоился. Местные пока не собирались..

– Его зовут Хасан, сэр, – сказал Керзон, – он хочет взять с нас плату. По одной монете.

Сэр Роберт огляделся по сторонам.

– Что-то я не вижу, чтобы он хотел взять плату с кого-то еще, Мэтт. Что это может значить?

– Это значит то, сэр, что мы неверные. Для нас вход платный.

Сэр Роберт разозлился, но не показал вида.

– Одна монета, говоришь...

Он порылся в кармане – там он хранил немного мелочи. Достал три пенсовые монеты, в один пенни каждая. С серьезным видом протянул бородачу. Тот с таким же серьезным видом попробовал их на зуб, важно кивнул. Еще будет рассказывать, как он с белых дань взял, урод.

– Нам надо оставить где-то верблюдов.

– Там и оставим, сэр. Здесь уведут.

 

Англизи-Хаус им показали почти сразу: небольшой, ничем не отличающийся внешне домик, полог которого был завешен чем-то вроде марли. Сэр Роберт шагнул через порог, гадая, кого же он встретит, и...

– Какого черта вам здесь надо?

Сэр Роберт недоуменно посмотрел на то чудо, которое было сейчас перед ним.

Годам к тридцати, точнее не определишь – халат и медицинская маска. Миндалевидные, светло-голубые глаза. Пышные, смоляные волосы из-под косынки.

– Мэм...

– Какого черта вы здесь делаете?

Вот оно как. Интересные дела.

– Мэм, я прибыл издалека и нуждаюсь в совете... – произнес сэр Роберт фразу, известную лишь посвященным. Она означала, что потерявший контакты и явки нелегал ищет связь со станцией британской разведки в регионе.

– Какого черта? Здесь вам не будет никаких советов! Я знаю, зачем вы пришли! Вон!

– Но мэм...

– Вон я сказала...

Черт знает, что. Сэр Роберт успел увидеть что-то вроде медицинского кабинета, прежде чем женщина пошла в наступление. Не в силах ему противостоять, сэр Роберт отступил.

– Вот, черт...

– Что произошло сэр? – телохранители оказались рядом.

– Кажется, мы что-то напутали. Или кто-то что-то напутал. Ублюдки...

– Сэр, предлагаю найти чайхану, – сказал Гордии Бивер, – там мы узнаем, что к чему. А полиции здесь нет, – непонятно к чему добавил он.

Они пошли разыскивать чайхану. Верблюдов они вели в поводу, следя, чтобы никто не срезал им седельные сумки. По пути смотрели на товар: примитивные одежда и обувь, что-то из еды, оружие. Огнестрельное они нашли только в одном месте, может быть, торговали из-под полы, а холодного было, сколько хочешь. Сэр Роберт с удовольствием бы купил пару сабель в коллекцию, да было непонятно, когда он вернется домой. И вернется ли вообще.

На повороте, между домами сэр Роберт вдруг ощутил руку на своей руке, на локте, резко остановился. Телохранители насторожились, рядом с ним был один из местных, и никто, ни сам сэр Роберт не телохранители так и не поняли, откуда он взялся.

– Ас саламу алейкум...

Сэр Роберт пригляделся к остановившему его человеку. Босой, лица почти не видно из-за головного убора, похожего на капюшон.

– Ва алейкум ас салам... – ответил он, и один телохранитель приблизился вплотную.

– Я слышал, что в городе появился новый человек, – на прекрасном английском сказал незнакомец, – и что он ищет совета...

 

Скотт О'Салливан, начальник и единственный сотрудник местной станции MI-6 жил в одном из местных домов на окраине. Дом имел удобства – в том смысле, что там было в достатке воды, и рядом выкопано что-то вроде туалета. В углу, накрытая рогожей, стояла старая армейская рация.

О'Салливан оказался человеком конкретным, вжившимся в обстановку и знающим здесь всех и вся. Тут же, в импровизированной таре из канистры из-под масла русского образца [278] он купил подготовленное для жарки баранье мясо, замаринованное в чем-то, напоминающем кефир. В доме он быстро разжег костер, используя сухие кизяки и начал выкладывать мясо на лист металла. Решетки не было...

– Как поживает Лондон? – спросил он, дуя на обожженные пальцы, – что нового?

– Скотт, я был в Лондоне не больше пары дней за последние три года... – ответил сэр Роберт, и это была правда.

– Да уж, – О'Салливан подмигнул, – когда вернусь, возьму билеты и закачусь в «Ковент-Гарден». Повышать свой образовательный уровень. Точнее восстанавливать его.

– Скотт, – сэру Роберту не давал покоя инцидент, – я тут зашел в одно место, и...

– Фи-фи

– Что, простите?

– Фи-Фи. [279] Местная достопримечательность. Ее зовут Зинта. Она открыла клинику для местных. Пытается их лечить.

О'Салливан подмигнул:

– Она безобидная. Жаль ее.

– Местная Джеремейн Грир? [280]

– Что-то вроде. Жаль ее

– Почему же?

– Потому, сэр что англичане здесь делятся на две категории. Первая – считает, что местных можно научить чему-то хорошему, просто надо отнестись к ним по-доброму. Вторая – что местные есть местные, они такие как есть, и с ними ничего не поделаешь.

– Вот как? И каково соотношение мнений?

– Фи-фи. Дело в том, что до вашего прихода нас, англичан было двое. Кстати, вам нужна какая-то помощь или вы двинетесь дальше?

Сэр Роберт кивнул на костер:

– Мясо. Подгорит.

 

Место для посадочной площадки они подыскали примерно в миле от Шисра.

Это было место, которое каким-то чудом было относительно ровным и твердым – участки, запруженные песком, здесь перемежались с участками голой, каменистой земли. Они поставили тент и целый день вшестером усердно трудились, используя ломы и канаты, выкорчевывая впекшиеся в землю камни и валуны. Три из них пришлось взорвать – иначе не было никакой возможности их убрать.

Местные знали об их работе, никак не помогали, но приходили смотреть. Их лица, бородатые и детские, безбородые, то и дело мелькали за барханами. По виду – они не испытывали злобы к чужакам, не испытывали ничего кроме любопытства, но сэр Роберт знал, как обманчиво это впечатление. Только тот, кто достаточно пожил на Востоке, в Африке, в Индии – знает, как вскипает многоголосый рев толпы, от которого у опытных людей кровь стынет в жилах, и что бывает потом. Потом-то, всегда бывает одно и тоже, вот только растерзанных, разорванных толпой людей не оживить.

Они нашли относительно прямое бревно, сделали к нему постромки и, впрягаясь в него втроем по очереди – таскали, чтобы выровнять местность. Перед этим они откатывали в сторону валуны, оттаскивали, какие-то взрывали сосредоточенными зарядами взрывчатки. По правилам флота: каждый боец-диверсант обязан был быть военным инженером-сапером, поэтому каждый знал, что они хотят получить и как этого добиться. Каждый умел обращаться с взрывчаткой и готовить небольшие заряды направленного действия. В конце концов – вшестером, они тщательно прошлись по всей готовой ПП – посадочной площадке – дабы не пропустить ни малейшего камня, осколка валуна, ветки, просто куска спекшейся грязи. ППП – попадание постороннего предмета в двигатель. Сэр Роберт, бывший авиатор хорошо знал, что это такое и не хотел подводить своих безвестных коллег.

Закончили к закату. Все они перед работой разделись до пояса и теперь были похожи на бедняг помми. [281] Сэр Роберт работал вместе со всеми, памятуя урок своего отца, истинного аристократа и дворянина. Он говорил: «Настоящий, подлинный аристократ – ведет людей за собой, сынок, а не посылает их в бой. Настоящий аристократ, увидев перед собой трудное дело – первый засучит рукава и примется его делать. И еще вот что, сынок – помни, что каждое дело, которое ты делаешь, пусть даже самое мелкое – ты делаешь не только для себя, но и для своей страны. И каким бы оно ни было – все равно это помощь старой доброй Англии. Даже если ты посадишь где-то в диком краю несколько саженцев – может быть, через несколько десятков лет местные из уст в уста будут передавать друг другу, что эти деревья посадил англичанин, и будут называть эти деревья английскими. А этой уже не мелочь. Так что каждое дело, самое мелкое и неважное – требует от тебя полной самоотдачи, осознанности и дисциплины. Не пренебрегай мелкими делами – и у тебя не будет беды в делах крупных».

Так что сэр Роберт намаялся со всеми, таская валуны и махая киркой как последний каторжник, и сейчас его тело, как и у всех, было сожжено безжалостным солнцем и сочащимся из всех пор едким, ядовитым потом. А волосы и борода – были похожи на старую метлу...

О'Салливан, оглядев сам себя после работы, хмыкнул, развернул свою потрепанную офицерскую портупею. Там были какие-то жестянки и склянки подозрительного вида.

– Подходите по одному, – сказал он, – будем лечить...

В качестве лекарства использовались две вещи. Первая – какая-то мазь, жирная и желтая, ее было много, и ею смазывались сожженные солнцем участки тела. Вторая – что-то вроде смолы, темно-бордовой, которую глава местной станции разжевывал и намазывал на ссадины и раны.

– Что это? – спросил сэр Роберт, стиснув зубы, чтобы не выдать, как он страдает от боли.

– Это? – переспросил О'Салливан, нанося лекарство с таким видом как будто он писал картину, – это, сэр, расплата за ту глупость, которую вы сделали. Я предупреждал, что нельзя раздеваться под солнцем, даже если вам покажется это лучше...

Солнце здесь и в самом деле было... непостижимое, даже в Африке такого не было. Сэр Роберт отделался относительно легко – все-таки много лет в Африке, а потом Барбадос, он все же сохранил загар и сильный. Но местное солнце – просто сжигало плоть. Он проклял себя за то, что и в самом деле первым скинул рубаху, предоставив и подчиненным последовать его примеру.

О'Салливан, единственный, кто работал в одежде, тяжело пыхтел, обливался потом, но помощь ему не требовалась

– Да уж. Но я спрашивал про мазь.

– Та, что желтая – это мазь от ожогов, местная, из животного жира, верблюжьего и коровьего в сочетании с небольшим количеством гашиша, он успокоит боль. Красная – это против ран, называется «Кровь семи братьев». Им торгуют здесь, в свое время на той стороне – был крупнейший рынок всяческих смол в мире, он действовал во времена Римской Империи. Некоторые продавались дороже золота – как эта. За пару дней все раны затянутся. А потом ваше тело привыкнет и таких ожогов уже не будет. Впрочем, сэр, если желаете, можете идти к Джеремейн Грир, она вас попользует патентованными лекарствами. Если есть...

– Нет, благодарю... – сэр Роберт прикрыл верхнюю часть тела чистой бедуинской рубашкой, галабией, – мисс Грир знает про вас и про вашу миссию?

О'Салливан пожал плечами:

– Знает, наверное. Здесь шила в мешке не утаишь. Вас же направили в англизи-хаус, верно?

– Да, точно.

– Ну, вот. Я не против, мне не нужна реклама. А так, если вы думаете, что ваше прибытие сюда пришло незамеченным, сэр, то вы сильно ошибаетесь. Я уверен, что ваше описание и описание ваших спутников передали в разные стороны как минимум с тремя караванами.

В этом О'Салливан был прав.

– И что делать?

О'Салливан пожал плечами:

– Ничего. Здесь говорят: Кадару Ллахи ва ма ша'а фа'аля. Это предопределено Аллахом, и он сделал, как пожелал...

 

О'Салливан был прав – информация о пришельцах в Шисре распространялась по городу со скоростью лесного пожара, попадая, в том числе и к тем, кто имел здесь свои интересы...

В городе было несколько чайных и едален, в них можно было выпить чая, и обычного, и бедуинского, с жиром и солью, а так же перекусить. Перекусывали здесь скудно, в пищу шло мясо, разваренное в котле, рис, если был, просо и сорго – первое поставляли сюда русские, второе – приходило с Африки, там оно и выращивалось вместо пшеницы. Обычным блюдом был кус-кус, который делали не как полагается, из манки, а из дешевых сортов круп, был кус-кус и с мясом, и с овощами и сладкий. Можно было заказать некое подобие кефира, только соленого с зеленью, разбавленного водой, а можно было купить кислые шарики, делающиеся из того же кефира. Кислые шарики покупали практически все, можно было положить его за щеку и не чувствовать голода в течение часа–двух, а то и трех. Приметой нового времени были молочные и яичные блюда: русские поставляли сюда высушенное молоко и яичный порошок, из них получались непривычные, но сытные блюда особенно сытные для местных, привыкших довольствоваться малым. Едальни имели здесь успех, когда из десяти горожан как минимум девять – пришлые, приехавшие торговать – общественное питание не может не развиваться. Конечно, некоторые привозили еду сами, готовили на кострах, но после нескольких пожаров на рынке смотрели на это, мягко говоря, неодобрительно.

Человек, называвший себя Абдалла, что значит – Раб Аллаха – пришел сюда с караваном с юга, пару лет назад... а может больше, здесь мало кто имел часы и следил за временем, как это делают белые. Он был чужаком, но явно не белым – бородатый, невысокий, колченогий, с диковатыми глазами. При нем было немного денег и сколько-то продуктов, он договорился с владельцем небольшого помещения и открыл там едальню. В первую же пятницу, он пришел вместе со всеми и встал на намаз молился он на правильном арабском, том, на котором написан Коран и выстаивал намаз полностью, а не так как эти... [282] Выгнать его из мечети не могли, пусть он был чужаком, но при том правоверного нельзя выгнать из мечети, тот, кто это сделает, вымостит себе дорогу в ад камнями величиной с гору. Но в едальню местные к нему не ходили – торговцы, конечно, ходили, им все равно, куда тем более что едален не хватало, а тут было вкусно. Человек проявил себя хорошим поваром, и к нему с караванами посылали хорошие продукты, потому дела у него шли все лучше и лучше.

Про него начали задавать вопросы. Не ему самому – не ответит, на Востоке считается неприличным что-то спрашивать в лоб, выяснять, уточнять. Но с одним караваном пришла весть, что этот человек – турок, а с другим – что этот человек появился в Адене совсем недавно и сошел с грузового парохода. Это наводило на размышления, тем более что ни один нормальный человек не сменяет относительно цивилизованную Османскую империю, некогда центр исламской цивилизации на захолустье в пустыне. Значит, были на то причины.

Потом – вместе с продуктами – с караванами этому человеку стали приходить еще и книги. Он знал правильный арабский, но не знал местный язык, смесь бедуинских диалектов арабского, в котором есть еще доисламские слова и говора горцев, которые совсем рядом. Общество постепенно приняло его, он пожертвовал немалую сумму на поддержку тех, кто пострадал на пожаре, опять случившемся из-за того, что жгли костры и поднялся ветер. Тем самым он совершил благое дело, за которое у Аллаха ему будет воздаяние. Очень скоро у него стали собираться по вечерам люди, с которыми этот турок читал книги. Сначала они читали Коран и хадисы, то есть сказания о деяниях Пророка Мухаммеда и его ближайших сподвижников, которыми правоверные должны руководствоваться в жизни. Здесь жили примитивно, и про хадисы почти не слыхали – это было дело кадиев, судей, которые разрешали конфликты между людьми сообразно законам шариата, так как они их понимали. Но всем людям написано судьбой тянуться к свету, к знаниям – вот и местные, не видевшие ничего кроме пустыни, изнуряющего зноя и тяжелой, горбатой работы – тянулись. Вопрос в том – к каким...

Потом появились и другие книги. В которых говорилось про ислам. Про единый арабский народ, разложенный и порабощенный ныне. Про правду и справедливость. И про много чего другое...

Читали и это.

Потом с очередным караваном пришло несколько пистолетов и винтовок, которые получили самые преданные братья. С другим караваном – еще. И когда торговцы, совет которых составлял и представлял умму, мусульманскую общину этого города спохватился – было уже поздно. В городе уже действовала крупная экстремистская ячейка «Идарата». Она строилась по типу мафии – в мафию вступают те люди, которые хотят чувствовать себя защищенными... вовсе не плохие люди, изначально с преступными наклонностями, просто они хотят быть не одни там, где в одиночку не выжить. Так и здесь – любой, кто вступал в экстремистскую ячейку, отныне чувствовал себя защищенным, чувствовал, что за ним есть невидимая, но мощная сила и, ни при каких обстоятельствах – он не останется один.

Для полноты картины надо сказать, что в городе – уже были исламские общества, в том числе – поддерживаемые англичанами «Братья–Мусульмане», организованное в Египте тайное исламское братство. Вопреки тому, что все мусульмане – братья, между неофитами новой секты и «Братьями-мусульманами» произошло несколько серьезных стычек. Опасаясь, что все это закончится резней, отцы-основатели города, в числе которых был и местный князь, давно довольствующийся сбором податей с торговцев и рынка в целом – пригласили авторитетного судью-кадия, который учился в Мекке, в исламском университете. Но «идаратчики» отказались явиться на суд, сказав, что над ними нет суда муртадов и мунафиков, искажающих Коран своими толкованиями, то есть совершающих бида'а, нововведение. Они так же обвинили местного правителя в том, что он погряз в роскоши и купцов они тоже обвинили, используя исламскую терминологию – в риба, лихве. И эти идеи быстро приобрели опасную популярность в самых низах местного социума – среди погонщиков верблюдов, охранников караванов, приказчиков лавок, грузчиков. Потому что ислам в руках местной элиты, княжеской и купеческой был уже давно не более чем инструментом, позволяющим держать народ в покорности. Это предопределено Аллахом и он сделал то, что пожелал, означало, среди прочего и то, что если ты родился с семье погонщиков верблюдов, то это и есть твое предназначение в жизни, твой удел, и пытаться стать кем-то еще – означает идти против воли Аллаха. А «Братья-Мусульмане», которые родились в Египте под плотным патронажем британской разведки: это была не более чем попытка выстроить параллельную иерархию взаимоотношений среди мусульманского социума, такую, чтобы наверху были те же мусульмане, главы движения, но отношения внутри движения были бы не братством, а обычной иерархией, с подчинением и властвованием. Хитрые и умные англичане понимали, чтобы народу в пятьдесят миллионов управлять народами в пятьсот миллионов, недостаточно силы. Никакой силы не хватит, когда – один против десяти. Но если создать в колониях свою, местную элиту то, вне всякого сомнения, рано или поздно она попадет в британскую орбиту, в британский круг интересов с британскими домами, автомобилями, нянями в накрахмаленных передниках, школами при посольствах и Сандхерстом или Оксфордом. И тогда мусульман будут угнетать другие мусульмане, и мусульмане будут ненавидеть других мусульман, а англичан воспринимать как справедливых посредников и судей. Старое, отточенное англичанами до блеска искусство быть всегда правыми – на боли и крови, на страданиях миллионов людей.

Резни не случилось. Выглядело так, что традиционные кланы одержали победу, но на деле, в городе Шиср одержали победу «идаратчики». Они получили возможность вербовать себе новых сторонников. Распространять свое учение. И для того – они побежали всего лишь не нападать на местную власть и представителей других течений ислама первыми. Им это и не было нужно. Их война – пролегала в сфере идей, в сфере книг и воззваний. Ибо они хорошо знали истину, высказанную первый раз в постреволюционной Франции, познавшей всю силу гнева народных масс. Сильнее любой армии мира – идея, время которой пришло.

И в центре этой паутины, сплетенной всего за пару лет – был скромный турецкий чайханщик по имени Абдалла...

 

Первым – весть о появлении в городе чужаков принес ему обычный мальчишка, который выполнял мелкие работы и перебивался на поденщине. Абдалла прикармливал его с кухни тем, что оставалось, как и других таких же нищих и неприкаянных пацанов, получая взамен незаметную, но крайне эффективную сеть раннего предупреждения. Дети более мобильны, более наблюдательны, чем взрослые, и более того – их никто не видит! В арабском мире – не смотрят под ноги за редким исключением, так что большинство местных просто не замечали шмыгающих детей. А они замечали всех. И всё.

Абдалла, по привычке трудившийся на кухне, он не отошел от этого, и еда в его едальне была вкусной, даже несмотря на то, что это была не единственная едальня, и даже в этой на него работали еще три повара – внимательно выслушал пацаненка. Потом спросил:

– Сколько их было?

– Пятеро, эфенди.

– Пятеро белых? – уточнил Абдалла нарезая мясо?

– Да, эфенди. Четверо белых. Они пришли с караваном Хромого Хакима.

Это было интересно. Хромой Хаким был «братом-мусульманином», у него сын учился в Аль-Азхаре, мусульманском университете в Каире. Вот так вот и зарабатывают лояльность людей – не деньгами, отнюдь. За деньги – ты купишь лишь продажную шкуру.

– Они были с оружием?

– Да эфенди.

– Хорошим оружием?

– Да, огненным.

Несмотря на то, что в цивилизованном мире в руках парашютистов, например, уже были автоматы, способные выпустить в цель несколько сотен пуль в минуту, здесь даже обычный современный пистолет считался экзотикой. Хотя у войск князя и у некоторых торговцев были даже пулеметы – нельзя было быть уверенными, что они работают.

– У них был главный?

– Да, эфенди...

– Опиши его...

Пацан дал довольно толковое описание. Абдаллу больше всего заинтересовало то, что главный среди чужаков плохо сидел на верблюде. Значит, скорее всего, англичане

– У них были бороды?

– Да эфенди у всех.

– Длинные?

Пацан показал.

Значит, пришли примерно месяц назад.

– Куда они пошли?

– В дом англизи. И Салем взял с них плату.

Абдалла поморщился. Дом англизи – какая-то сумасшедшая англичанка устроила тут больницу, где лечила местных патентованными средствами. Даже просроченные, они оказывали сокрушительное воздействие на болезни, потому что местных никто и никогда не лечил антибиотиками. Абдалла единственный из всех, кто определял течение жизни в этом, на вид бесхитростном торговом городе, приказал ничего не делать с домом англизи и даже разрешил своим сторонникам обращаться туда, если болит. Потому что именно такая фетва пришла к нему с юго-востока с очередным караваном. Мусульмане – сейчас слабы и потому не должны отказываться ни от какой нусры, [283] даже если ее подают неверные.

– Плату... Большую?

– Не знаю, эфенди...

– А они сейчас там?

– Они там, эфенди.

Чайханшик задумался. Потом достал из небольшого кошеля, который он носил привязанным к поясу на стальной цепочке монету.

– Иди и следи за ними. Столько же – получишь утром...

Пацан схватил монету и исчез.

 

 

23

 

Аден

Мая 1949 г.

 

Банковской системе как таковой в Адене в этом году исполнилось ровно двенадцать лет. Увы, бандитизм в этих местах был старше на три порядка.

При британцах банка здесь не было вообще, при аппарате Высокого комиссионера был человек, через которого можно было устроить банковские дела, и работал он только с членами довольно небольшой британской колонии. Исламское право запрещало взимать ссудный процент, основу банкинга. Поэтому, роль банков здесь исполняли многочисленные купцы, которые отпускали товар с рассрочкой по повышенной цене, либо «падали в долю», тот же самый процент, только немного другого рода. Британцы ничего не хотели менять в Адене, их вполне устраивало положение хозяев Адена, стратегического порта на пути с Востока на Запад. И не более того.

Русские пошли другим путем.

К 49-у в Адене было семь банков. В том числе крупные – отделения «Русско-Азиатского» и «Константинопольского торгового». Русские отлично понимали, почему в исламе был запрет на ссудный процент, но понимали и то, что не сломав вековые устои отсталости, здесь ничего не добьешься. Потому первый банк открылся здесь повелением ЕИВ, а вот последний – отделение «Русско-Азиатского» – уже чтобы не упускать клиентов. С появлением нормального заемного ресурса – оживилась торговля, укрепилась валюта, изменилась та дикая ситуация, при которой в обращении были еще деньги Османской Империи. Все больше и больше – племена привыкали к жизни в XX веке.

Поскольку все банковские заведения Адена были сосредоточены в европеизированном районе Стример, инкассация не представляла никаких проблем. Затем машина следовала в аэропорт, поскольку деньги дальше переправляли по воздуху. Ближайшее полноценное банковское хранилище было в Багдаде, но кроме того, в Багдаде был и полноценный учетный центр, ведущий расчеты по счетам лоро и ностро. Записи были даже важнее денег, которые переправлялись летающим по «большому кругу» самолетом.

В этот день было все как обычно. Банковский день в Адене состоял из пяти часов, он начинался в семь утра и заканчивался в двенадцать, до часу подбивали дебет с кредитом, в два часа машина забирала деньги и сводки, примерно в три – взлетал самолет. Иногда рейс задерживался, в таком случае, машина ждала на охраняемом армией аэродроме. В любом случае – инкассация происходила в одно и то же время, и это было первой ошибкой.

Второй, была недостаточность охраны. Полагались в основном на бронированный автомобиль – североамериканский «Интер». Довольно большой, трехосный, потому что он был один и забирал выручку по всем банкам. Его сопровождал всего один внедорожник с охраной. Считалось, что машина неуязвима...

Второй машины не было и это было третьей ошибкой. За три дня до этого машина сломалась и чинилась три дня. Таким образом, сегодня предстояло забрать выручку за четверо суток. Никакой дополнительной охраны не было и это было четвертой и последней ошибкой. Хотя и предыдущих трех хватало.

Броневик начинал объезжать банки с самого дальнего. Обычно в бронированном кузове сидели двое, мешки с деньгами и документацией им передавали через окошко, открывающееся только изнутри, а саму дверь – можно было открыть, как и сейф только по истечении определенного времени. Даже зная код, раньше, чем это было установлено, открыть ее было нельзя. Сегодня – места в кузове просто не было, и потому мешки с деньгами и документацией просто бросали внутрь через окошко, которое никто изнутри не закрывал.

Неприятности начались с того, как конвой увидел стадо овец, которое какой-то идиот гнал прямо по улице. Конечно, Аден есть Аден, и на его улицах уживались в тесном соседстве ослы, мулы, волы, лошади, тягловые, выездные, упряжные и местные, низенькие и прыгучие, ручные повозки и авто, в большинстве своем принадлежащие здесь русским. Но гнать по одной из главных улиц Адена стадо овец – это было слишком.

Идущий впереди внедорожник с охраной резко затормозил, едва не врезавшись бампером в стадо бекающих, мекающих, блеющих животных, заполонивших улицу.

– Совсем охренели... – изумился старший конвоя, русский, – а ну, посигналь.

Водитель вякнул крякалкой. Старший высунулся из машины, оглядываясь, чтобы найти хозяина этого стада. Тот, похоже, забыл про свое стадо, погрузившись в неспешный разговор с какими-то арабами у стены одного из домов. Кстати сказать, в этой части города не было тротуаров, прохожие просто жались к стенам. Тротуары были только в европеизированном Стиммере и на набережной.

– Эй! Эй! Ты!

Араб не откликнулся, он продолжал разговор, стоя спиной к дороге и ко всему происходящему. Русский был в Адене второй год, и привык к тому, что местные все как пришибленные. Это видимо от жары и солнца.

– Э!

Русский вылез из машины. Распинывая со своей дороги овец, подошел к неспешно беседующим людям.

– Ты что творишь, обиженный Аллахом, сын больного верблюда! Ты забил всю улицу своими овцами и не даешь мне проехать! Убирай к шайтану своих овец с моей дороги...

Капитан осекся, глядя на стволы двуствольного обреза, смотрящие на него с расстояния в полтора метра

– Аллаху Акбар!

У собеседников мгновенно появились в руках пистолеты и автоматы, и они бросились к бронированной машине, строча в воздух. Кто-то из охранников выскочил из машины и бросился бежать, кто-то бросился на пол, но, ни один не оказал сопротивления, ни один не применил оружия. В просторной кабине «Интера» сидели трое, но ни один из них – так же не оказал сопротивления. Согласно их инструкции, при нападении, они должны были сидеть в машине и ничего не делать, ждать подмоги. Машина бронированная, она никогда не выходит за пределы центрального района Адена и они должны были просто сидеть, ожидая помощи.

Рядом с машиной остановился полуторатонный грузовик с военными номерами. Вообще-то, они были изготовлены в подпольной мастерской, но сразу этого было не видно.

– Давай, давай! Быстро!

По правилам люк, через который в машину передавали мешки с деньгами и документацией должен был быть закрыт, но сегодня он был открыт, а машина – буквально ломилась от мешков. Подскочившие налетчики принялись выхватывать мешки из бронемашины, неважно с чем, с деньгами, с документами и бросать в кузов полуторки. Один из них пустил механизм секундомера германского производства – модного и редкого для Адена механизма.

– Время!

Бандиты, выхватив из броневика сколько-то мешков, вскарабкались в кузов полуторки. Последний из них – выдернул чеку термической гранаты, бросил ее через люк в броневик. Ярким костром полыхнуло гудящее пламя.

– Уходим!

Водитель полуторки нажал на газ и машина рванулась вперед, сшибая и давя овец. Горящий броневик и труп остались позади...