Ситуационные детерминанты поведения

При объяснении поведения с первого взгляда мы исходим из личности, что позво­ляет сконцентрировать внимание почти исключительно на индивидуальных раз­личиях. При теоретико-личностном подходе классификации мотивационных дис­позиций придается первостепенное значение. Ведь только она позволяет выделить базовые переменные, позволяющие предсказывать индивидуальные различия в поведении. И не важно, как мы назовем такие базовые переменные — инстинкты, склонности, потребности, влечения или мотивы. В любом случае, речь идет о. дис­позициях, значение которых при объяснении постоянства.поведения в изменяю­щихся ситуациях трудно преуменьшить. Они объясняют, что побуждает и что на­правляет деятельность. Ситуационные детерминанты лишь актуализируют пове­дение, а управляет им мотивационная диспозиция. Согласно нашему пониманию мотива и мотивации, здесь мы имеем дело с психологией мотивации без мотива­ции, т. е. с одними лишь мотивами или в крайнем случае с обусловленными моти­вами различиями мотивации.

Уже этот пробел указывает на возможность иной постановки проблемы, при кото­рой основное внимание обращается на ситуационную специфичность поведения, а не на индивидуальные различия. Как вообще запускается последовательность действий, как она направляется целью, согласуется с требованиями актуальной ситуации и, на­конец, приходит к своему завершению? К этим вопросам, акцентирующим внимание на детерминантах конкретного протекания деятельности, на ее функциональных ас­пектах, обращено объяснение поведения со второго взгляда. Нельзя ответить на эти вопросы, указав на актуализированную в данный момент мотивационную диспозицию и тем более на набор инстинктов. Ведь вопросы задаются не об общем мотиве, а о конкретных мотивационных процессах. Дискуссии об инстинктах привели К протесту против диспозиционального объяснения. Доверие к нему было подорвано, не в послед­нюю очередь бихевиористами. Такое объяснение представлялось им «мистическим», поскольку используемые понятия вряд ли можно было перевести в доступную для эмпирической проверки форму и, следовательно, столь скороспелые глобальные объяснения мешали детальному анализу. Требовалась более точная Дифференциация того, что побуждает деятельность и что ею управляет; исследователи стремились до­браться до «фактических» основ поведения, а не до чего-то весьма общего и трудно изу­чаемого, не до чего-то унаследованного, а до протекающих в организме физиологиче­ских процессов, которые можно зафиксировать. Вот как описывал бунт бихевиористов несколько десятилетий спустя Г. Мюррей:

«Во времена расцвета примитивного бихевиоризма главной мишенью для нападок и критических выступлений стало господствовавшее тогда понятие "инстинкт". В подсо­знании американцев это понятие было как-то связано не только с образом холодного и чопорного британца, размышлениями в тиши кабинета, но еще и с порочным понятием конституциональны! обусловленности и его отталкивающим отпрыском — расизмом. Непростительной ошибкой Мак-Дауголла было допущение, что вместе с определенны­ми диспозициями человек наследует: паггерн бегства вместе со страхом, паттерн борьбы вместе с гневом, паттерн опадающего поведения вместе с жалостью и т. д.

Показав, что большинству инструментальных актов люди научаются, как и большин­ству целевых объектов (специфических ценностей), социальные психологи не стали тра­тить время на подробное рассмотрение учения Мак-Дауголла. С его теорией инстинк­тов, судя по всему, и так было покончено. Но она тут же воскресла в повой форме и иод новым именем — сначала как "влечение", а позднее как "потребность". Эта реинкарна­ция неустранимого представления о направляющей силе приветствовалась некоторыми как провозвестник новой, научной, эры в психологии» (Murray, 1951, р. 454-455).

В этой главе рассматриваются важнейшие теоретические течения, связанные с решительным отходом от днепозициональных категорий и обращением к объясне­нию поведения, основывающемуся на ситуации. Центр интересов смещается на по­ведение в его интрапндивидуальных изменениях во времени, в частности на фено­мены научения. В связи с этим уместно вспомнить об ассоциативных концепциях образования связей «стимула—реакции» благодаря накоплению пространствен­но-временных сочетаний. Вопрос о способе связи компонентов научения и мо­тивации остается и по сей день центральной проблемой для психологов, разра­батывающих пограничные области психологии научения и психологии мотивации. Однако в 1920-е гг. исследователи сначала обратились к более подробному изуче­нию движущих сил, пытаясь через изучение исходных условий и последующих эф­фектов сделать зримыми ненаблюдаемые величины «потребность» и «влечение», ко­торые наряду с внешними стимулами определяют поведение как его внутренние ситуативные детерминанты. Все это подготовило почву для возникновения теории влечения Халла, отдельные постулаты которой будут рассмотрены здесь в свете эм­пирических подтверждений их обоснованности. Влечения отчасти схожи со старым пониманием инстинкта, в частности его энергетической побудительной функции.

Позднейшее постулирование приобретенных производных влечений и трактов­ка влечения как интенсивного стимула имели целью распространить теорию вле­чения на поведение, которое непосредственно не выводится из состояний физиоло­гических потребностей. Под влиянием психоаналитической теории бихевиористы стали выходить за пределы экспериментов с животными на сложные психологиче­ские феномены человеческого поведения. В первую очередь они занялись феноме­нами конфликтов, что способствовало плодотворной интеграции теории научения, психоанализа и теоретико-полевых представлений.

После а теории конфликтов мы более подробно остановимся на том, какой вклад внесли в обсуждение проблемы ситуационной детерминации поведения традиции психологии активации и когнитивной психологии. И если физиологически ориен­тированные теории активации способствовали развитию психологии влечений, то различные когнитивные теории доказали влияние на поведение когнитивной оцен-

ки ситуации. В них подчеркивалась роль промежуточных когнитивных процессов в феноменах мотивации. В теоретических подходах к мотивации через когнитив­ную оценку ситуации особо интенсивные исследования стимулировала теория когнитивного диссонанса.

Стимульно-реактивные связи

Ситуационно обусловленное поведение зависит от информации о текущей ситуа­ции. В простейшем случае поведение сводится к рефлексоподобным стимульно-реактивным связям: реакции вызываются стимулами и, так сказать, находятся под их контролем. Среди ситуационных детерминантов следует различать Внешние и внутренние. К внешним ситуационным детерминантам относятся такие стимулы, которые находятся вне организма, в окружающей обстановке, и воздействуют на периферию органов чувств. Внутренние ситуационные детерминанты связаны с самим организмом. К ним относятся либо стимулы, либо преходящие состояния организма.

Хотя еще Фрейд (Freud, 1895) в своей первой работе назвал центром мотива-ционной теории накопление внутренних побудительных раздражителей, в ранних теориях стимула—реакции поведения значение придавалось только внешним стимулам. Казалось, что наряду с врожденными стимульно-реактивными связя­ми, рефлексами, при помощи классического и инструментального (оперантного) обусловливания можно объяснить практически любое поведение, сколь гибко оно бы ни приспосабливалось к изменяющимся условиям ситуации. То, чем можно ма­нипулировать при помощи стимула и что можно наблюдать в виде реакции, долж­но иметь мозговые нейрофизиологические корреляты. Сколь бы гипотетичным ни выглядело такое утверждение, оно дало дополнительное обоснование для экспе­риментального воспроизведения и изучения S— ^-связей. Чем чаще и с меньшим числом проб и ошибок торндайковская кошка открывала «проблемный ящик» и добиралась до пищи, тем больше укреплялось мнение, что 5—й-связь имеет ней­рофизиологическое подтверждение.

Объяснения приобретенных адекватных ситуации изменений поведения сво­дились исключительно к образованию ассоциаций; ни Торпдайк, ни Павлов не считали необходимым (в дополнение к процессам возбуждения и торможения) вводить понятие мотивации. Это особенно примечательно, поскольку оба иссле­дователя в своих экспериментах по научению с пищевым подкреплением заботи­лись о том, чтобы их подопытные животные были голодны. Если бы павловские собаки были сыты (т. е. не «раздражены»), то они не реагировали бы слюноотде­лением на появляющийся перед мордой мясной фарш; если бы торнданковские кошки были сыты, то иищедобываюшая активность, выражающаяся в отпирании запоров, отсутствовала бы. Оба исследователя занимались вопросами структуры механизма S—R-связей, в частности временными соотношениями, гарантирующи­ми наибольший успех научения.

Павлов обнаружил, что первоначально нейтральный раздражитель может весь­ма эффективно замещать вызывающий реакцию безусловный раздражитель, если

в фазе обучения оба раздражителя совпадали во времени, но нейтральный раздра­житель подавался несколько раньше и не более чем на 5 с. При объяснении воз­никновения новых S— Д-связей — будь то замещение стимула при классическом обусловливании или замещение реакции при инструментальном — Павлов и Торн-дайк не ограничивались принципом простого сочетания (пространственно-времен­ного контакта). По Павлову, безусловный, вызывающий реакцию раздражитель «усиливает» изначально нейтральный раздражитель. Согласно торндайковскому закону эффекта, достигаемое состояние удовлетворения прочнее связывает ведущие к успеху инструментальные реакции с предшествовавшими стимулами (Thonidike, 1911, 1913). Лишь позже, в теории редукции влечения Халла, базисным состояни­ям мотивации стало уделяться должное внимание как внутренним ситуативным детерминантам при объяснений 5—Я-связей.

Потребность и влечение

Промежуточную позицию в дискуссии об инстинктах занимал Вудвортс (Wood-worth, 1918). С одной стороны, полемизируя с Мак-Дауголлом, он выступал против абсолютизации инстинктов как последнего мотивационного основания детерми­нации поведения. С другой стороны, не соглашаясь с бихевиористским ассоциа- йизмом, он оспаривал объяснительную ценность чистых S-R-связеп. Он ввел еще один детерминант между стимулом и реакцией - состояние организма - и обо­гатил уравнение поведения S-R членом О (организм): S—O—R. Раз существует организмическое состояние нужды, следует, как предложил еще Шеррингтон, раз­личать подготовительные и консумматорные реакции (конечные действия). Подго­товительные реакции могут в весьма значительной степени определяться внешними стимулами, на консумматорных, напротив, сказывается влияние внутренних стиму­лов, влечений (drive), которые приводят поведение к завершению, к удовлетворению, к покою. Рассматривая поведение «динамически», Вудвортс указывал па возможность приобретения «механизмами» поведения (структурный компонент) характера ста­бильного влечения (т. е. превращение в мотивационный компонент).

В результате под стимулами стали пониматься не только внешние воздействия на организм, но и внутренние, возникающие в самом организме и оказывающие на него свое действие стимулы. Фрейд еще в 1895 г. отмечал специфику внутренних раздражителей как таких, от которых организм не может спастись бегством. В физи­ологии начался поиск способов регистрации внутренних стимулирующих различ­ные формы поведения раздражителей. Кснноном и его сотрудниками была разрабо­тана локальная теория мотивации для голода и жажды (Cannon, Washburn, 1912). При помощи проглатываемого резинового шарика, который надувался в желудке, измерялись желудочные сокращения. Они коррелировали с ощущениями голода. Внутренними организмическими стимулами, ответственными за чувство жажды, считались ощущения пересыхания слизистой оболочки рта.

Под влиянием развернувшихся в последующие десятилетия интенсивных ис­следований (см. обзор: Bolles, 1967, 1975) локальная теория мотивации разруши­лась. Например, оказалось, что собаки, которых поили «не по-настоящему» (выпи-

тая вода выводилась наружу через вставленную в пищевод трубку раньше, чем достигала желудка), выпивали чрезвычайно большое количество воды, хотя по­лость рта у них постоянно была влажной. Регуляция приема пищи и жидкости оказалась необычайно сложной, и до сих пор ее физиологические механизмы пол­ностью не раскрыты. Наряду с периферическими органами (пищевод, желудок, кишечник, печень, соматические клетки, артериальное и венозное кровообраще­ние) в ней принимают участие и мозговые центры как центральные интегративные механизмы (Balagura, 1973; Toates, 1981).

С физиологической точки зрения наиболее сбалансированную теорию влече­ний предложил Морган (Morgan, 1943), назвав ее теорией «центральны-х мотива-ционных состояний». При различных видах мотивации, как, например, голод, жаж­да или половое влечение, за счет внешних и внутренних раздражителей, гормональ­ных факторов и факторов опыта возникает специфическое для каждого мотива «центральное мотивационное состояние», которое характеризуется следующими признаками:

1. Стойкость. Длительность состояния превышает время появления иниции­рующих условий и последующего поведения.

2. Общая активность. Ее уровень постепенно возрастает.

3. Специфическая активность. Вызывает специфические формы поведения, не зависящего от конкретных условий ситуации.

4. Подготовленность. Повышение готовности организма к консумматорному поведению, определяемому соответствующими средовыми условиями.

Все эти признаки, считает Морган, нельзя объяснить воздействием внешних или внутренних стимулов. И хотя центральные мотивационные состояния деталь­но изучены физиологически, на сегодняшний день мало изучена их связь с после­дующим протеканием поведения, что делает это понятие малопригодным для пси­хологического объяснения поведения.

В другом направлении исследований, связанном в первую очередь с именем Курта Рихтера, за индикатор периодических колебаний влечений была принята общая активность подопытных животных, которая, очевидно, зависит от цикличе­ских колебаний потребностей, необходимых для поддержания организма в состо­янии равновесия (гомеостаза) (Richter, 1927). День за днем в барабанах для бега автоматически регистрировалась активность животного. Интерпретация зарегис­трированных колебаний активности строилась на трехчленной схеме детермина­ции: потребность через внутреннюю стимуляцию вызывает влечение, от которого линейно зависит повышение активности. Долгое время считалось, что физиологи­ческие индикаторы потребностных состояний свидетельствуют о наличии соот­ветствующего влечения и что последнее, пока оно не удовлетворено, ведет к повышению общей активности. Вначале ученые даже полагали, что при помощи принципа гомеостаза можно объяснить любое поведение (см.: Raup, 1925). Одна­ко вскоре оказалось, что выводы о наличии влечения, основаны ли они на предва­рительных индикаторах потребности или на последующем повышении активности,

И в этом случае все оказалось намного сложнее. Повышение и понижение ак­тивности изголодавшихся крыс гораздо сильнее зависит от условий внешней сти­муляции, чем это кажется на первый взгляд. Это можно пояснить на примере экс­перимента Кэмпбелла и Шеффилда (Campbell, Sheffield, 1953). Они семь дней дер­жали крыс в специальных клетках, опора которых позволяла регистрировать каждое движение животного. Экспериментальное помещение было темным и звукоизоли­рованным, вентилятор создавал равномерный звуковой фон, маскирующий оста­точные шумы. Первые четыре дня крысы получали достаточно пищи, последние три дня они не получали ее вовсе. Раз в день экспериментатор входил на 10 мин в помещение, включал свет и выключал вентилятор. Активность регистрировалась как во время изменения стимуляции, так и за 10 мин до этого. На рис. 4.1 приведен график изменения активности на протяжении семи дней. В отсутствие изменений стимуляции активность сохраняется на одном и том же низком уровне, хотя, начи­ная с четвертого дня, голод возрастает. В периоды изменения стимуляции, напро­тив, активность всегда выше и увеличивается с возрастанием голода.

Рис. 4.1. Средние изменения активности, измеренной в 10-минутные интервалы до или во время ежедневного изменения стимуляции в сытом состоянии (1-4-й дни) и при возрастающем голоде (5-7-й дни)

(Campbell, Sheffield, 1953, p. 321)

Эти данные противоречат предположению Рихтера об автоматическом возрас­тании активности с обострением потребностного состояния. Что явно возрастает в этой ситуации, так это готовность реагировать на внешние стимулы. В какой-то мере приведенные данные подтверждают рассуждения Моргана об усиливающем­ся общем мотивационном состоянии. В ходе последующих экспериментов Шеф­филд и Кэмпбелл (Sheffield, Campbell, 1954) показали, что рост активности в пери­од голодания особенно ярко выражен, если в предыдущие дни изменение стимуля­ции происходило во время кормления. Животные научались выделять сигнальные стимулы, за которыми обычно следовало кормление. Это позволяет предположить, что наблюдавшиеся Рихтером периодические колебания влечения вызывались стимулами, предвещавшими кормление; однако этот момент в его экспериментах не контролировался.

Рис. 4.2. Колумбийский проблемный ящик с препятствием для измерения уровня активности, вызываемой конкретным влечением (Jenkins, Warner, Warden, 1926, p. 366}

Тем не менее к перспективе выявить и измерить влечение через наблюдаемые показатели исследователи относились оптимистически. Регистрация общей актив­ности была сопряжена с трудностями интерпретации, поскольку каждый раз оста­валось не до конца попятным, с каким конкретно влечением мы имеем дело. Ведь общая активность не целенаправлен^ соответственно конкретному влечению. По­этому шагом вперед явилось измерение конкретной и целенаправленной активно­сти при помощи нового экспериментального аппарата: колумбийского ящика с препятствием. Его чертеж представлен на рис. 4.2. Чтобы добраться до объекта, побуждающего влечение, животное, помещенное во входную камеру (А), должно пробежать по решетке, через которую пропускается электрический ток (В). Двер­ца, ведущая к ней (Ј_t), открывается экспериментатором. Когда животное преодо­левает препятствие, оно попадает в переднюю часть камеры с подкреплением (С) и наступает на пластинку (£), открывающую дверцу (£,) в заднюю часть этой каме­ры (D), где, собственно, и находится специфический объект конкретного влечения (пища, вода или половой партнер).

Сначала животным давалась возможность предварительной тренировки, чтобы они ознакомились с устройством при наличии объекта влечения, и лишь во время последних тренировочных пробежек через решетку пропускался ток. В основных экспериментах варьировалась продолжительность лишения возможности удовлет­ворить специфическую потребность (депривация), и затем в течение 20 мин реги­стрировалось, сколько раз животное стремится преодолеть боязнь решетки с элек­троразрядами, чтобы добраться до привлекающего объекта. Таким путем ученые рассчитывали не только определить зависимость интенсивности или настоятель-ногти отдельных влечений от продолжительности депривации, но и сравнить раз­личные Виды влечений.

Как видно из рис. 4.3, жажда, по-видимому, быстрее достигает пика своей ин­тенсивности, чем голод, а голод — быстрее, чем половое влечение у самцов. Конечно, число попыток преодолеть препятствие по ряду причин не может служить надеж­ным индикатором силы влечения. Например, во время предварительной трениров­ки неконтролируемые факторы могли привести к различным результатам науче­ния. На результатах может также сказаться изменение длительности наблюдения. Вряд ли можно решить, какая продолжительность наблюдения наиболее валидна Для измерения интенсивности данного влечения. Прежде всего в опыте система­тически не контролировалась привлекательность объекта. Между тем, как хоро-звестно трпрпк этот мотикипуюший Фактор может активировать поведение

независимо от потребностного состояния. Кроме того, при каждом контакте с объ ектом влечения, каким бы мимолетным этот контакт ни делал экспериментатор имеют место различные проявления консумматорной активности, которые нельз] считать полностью сопоставимыми между собой.

Рис. 4.3. Зависимость от длительности депривации частоты, с шторой крысы преодолевали в ящике решетку, пропускавшую ток, с тем чтобы добраться до объекта специфической потребности (Warden, Jenkins,

Warner, 1936)

Теория влечения

Ориентированные на понятие влечения экспериментальные исследования 1920-х и 1930-х гг. позволили получить много новых фактов и сделать определенные вы­воды. Потребпостные состояния, внутренние и внешние стимулы, физиологиче­ские и поведенческие индикаторы интенсивности производного от потребности вле­чения, инструментальные и консумматорные реакции — многое сделалось объектом наблюдения, измерения и стало связываться между собой. Повсюду наблюдался заметный отход от умозрительного понятия инстинкта. Однако и понятие влече­ния отнюдь не было вполне ясным и однозначным. Общепризнанным было мне­ние, что с обострением потребностного состояния усиливается лежащее в основе поведения влечение. В связи с этим вновь встали те вопросы, на которые пытались ответить сторонники теории инстинктов. Имеется столько же влечений, сколько физиологических потребностей, или существует единственное влечение как общая, неспецифическая функция побуждения всех форм поведения? Если существуют разные влечения, то тогда влечение, связанное с конкретной потребностью, выпол­няет не только функцию побуждения, но и функцию селекции стимулов и реак­ций, т. е. выступает не только как мотивационный (энергетический), но и как структурный (регуляторный) компонент?

Четкие ответы на эти вопросы дал в своей теории влечения Халл (Hull, 1943). До этого он разрабатывал теорию мотивации, основывавшуюся на ассоциативном механизме предвосхищающих целевых реакций, в котооой воздавалось должное

целенаправленности поведения и которая перекликалась с введенным Толменом понятием ожидания. Мы вернемся к этому понятию в следующей главе. Ответ Халла на поставленный вопрос состоял в следующем: есть лишь влечение в един­ственном числе, и оно обладает функцией общего побуждения, а не ассоциативной и селективной функциями регуляции поведения. Этот ответ Халла для всех теоре­тиков, следовавших по его стопам, свел проблему мотивации к проблеме влечения, или, точнее сказать, побуждения. Мотивация стала синонимом эиергетизации по­ведения. Избирательность и направленность поведения, напротив, были отнесены к вопросам ассоциативного научения. Подкупающая ясность теории, разделяющей труд объяснения поведения на проблемы научения и проблемы мотивации, не озна­чала, однако, что разделенные компоненты не влияют друг на друга. Главным в халловской концепции влечения было влияние мотивационного компонента на компонент научения, но не наоборот. Из числафакторов, детерминирующих пове­дение, мотивационный компонент «влечение» (drive, D), так сказать, автохтонен. В чем состоит влияние влечения на компонент научения? Уже в конце 1930-х гг. Халл не считал достаточным для объяснения научения, а значит и образования новых S— Д-связей, простое совпадение стимула и реакции. Основным принципом научения стало не классическое обусловливание, из которого в первую очередь уче­ные пытались вывести торндайковское научение методом проб и ошибок, а обуслов­ливание инструментальное. Стимулы связываются с реакциями, если реакции ве­дут к контакту с целевым объектом, к завершению цепи поведенческих актов, к удовлетворению потребности. Это очевидно и в случае классического обусловли­вания. Наступающее вслед за этим ослабление актуальной потребности подкреп­ляет новые S— й-связи. Стимульно-реактивное научение происходит в соответствии с принципом подкрепления. Подкрепление заключается в «разрядке рецепторов по­требности» (need receptor discharges). Вместо потребности Халл также говорит об уменьшении влечения и о разрядке рецепторов влечения (S_D), не имея в виду ка­ких-либо процедур измерения этой разрядки. Такое описание детерминантов под­крепления кратко обозначается как редукция влечения. В «Принципах поведения» (1943) она приводится как четвертый из основных постулатов:

«Всякий раз, когда реакция (R) и стимул (S) совпадают во времени и это совпадение непосредственно ассоциируется со снижением потребности или со стимулом, который непосредственно и постоянно ассоциировался со снижением потребности, в результа­те возрастает тенденция этого стимула в последующих ситуациях вызывать данную реакцию. Возрастания при успешном подкреплении суммируются, даиая в итоге сово­купную силу привычки (/-/_/;), представляющую собой простую монотонно возраста­ющую функцию от числа подкреплений. В свою очередь, верхний предел кривой па- учения является функцией от величины редукции потребности, достигаемой при пер­вичном подкреплении или ассоциируемой с повторным подкреплением, от отсрочки подкрепления и от степени совпадения стимула и реакции» (Hull, 1943, р. 178).

Итак, прочность связи «стимула—реакции» (^,,) зависит только от частоты подкреплений. Частота, или интенсивность, проявления выученных реакций зави­сит только от силы актуального влечения. На представления Халла о подкрепле­нии через редукцию влечения (как и на другие его идеи о влечении) прежде всего повлияли исследования Уильямса (Williams, 1938) и Перина (Perm, 1942). В экспе-

риментах обоих авторов крысы после 23-часовой пищевой депривации обучались ведущей к получению пищи инструментальной реакции (нажатию рычага). Четы­ре группы подопытных животных различались по частоте, с которой на этапе обучения подкреплялась (т. е. вознаграждалась пищей) инструментальная реак­ция. На последующем, критическом этапе после нового периода голодания (22 ч у Уильямса и 3 ч у Перина) эта реакция больше не подкреплялась, т. е. угасала. За­висимой переменной было сопротивление угасанию, т. е. число нажатий на рычаг до момента, когда в течение 5 мин не удается зафиксировать ни одной реакции. Это число и есть мера силы привычки (^#_fi). Результаты эксперимента приведены на рис. 4.4.

Рис. 4.4. Влияние числа подкреплений и длительности депривации на сопротивляемость угасанию

(Perin, 1942, р. 101)

Из графиков видно, что с ростом числа подкреплений возрастает сопротивляе­мость выученной S—R-Связи угасанию. Иначе говоря, животное делает тем больше тщетных попыток, прежде чем совсем прекратить их, чем чаще данная реакция ра­нее ослабляла актуальное потребиостное состояние. Все это подтверждает предпо­ложение о подкреплении на основе редукции влечения. Но обе кривые свидетель­ствуют еще об одном факте. Независимо от числа подкреплений сопротивляемость угасанию возрастает с длительностью голодания. Чем больше частота подкреплений, тем заметнее различия в сопротивляемости угасанию между двумя условиями длительности голодания, т. е. между двумя величинами интенсивности влечения. Иными словами, частота подкреплений и интенсивность влечения с точки зрения их влияния на поведение связаны между собой мультипликативно. Ни основанная на частоте подкреплений сила привычки (^Я-), ни основанная на длительности деприва­ции сила влечения (D) сами по себе не могут вызвать требуемое поведение (в нашем случае исчезновение выученной реакции); чтобы воздействовать на поведение, силы должны объединиться. На поведение влияет произведение (JJS) и (D), так называе­мый потенциал реакции (JE,,). Формула выглядит следующим образом:

А вот что пишет в связи с этой формулой Халл:

«Это мультипликативное отношение есть отношение особой вайсностй, поскольку то,

из чего складывается M_R, по-видимому, зависит от совокупного действия в его раз­нообразных формах. Ясно, например, что абсолютно невозможно предсказать энер­гичность или настойчивость действия определенного тина исходя только из силы привычки или из силы влечения; се можно предсказать, только зная произведение частных функций Д_я и Д фактически это произведение задает величину, которую мы обозначаем символом ^_л» (Hull, 1943, р. 239-240).

Заученное само по себе не детерминирует осуществление деятельности: для этого должен включиться мотивацией ный компонент. Это различение научения и исполнения вводит Халл, причем в случае уже сформировавшихся привычек это различение выступает у него явно. Ведь лишь произведение _ЧН_И и D определяет выполнение действия. Имплицитно та же ситуация имеет место и в предшествую­щих процессах научения. Научение у Халла выступает наряду с выполнением за­ученного как принцип поведения. Чтобы привычка укрепилась, организм должен постоянно делать что-то, непосредственно вызывающее редукцию определенного влечения. Несколько проблематичным разведение компонентов научения (_SH_R) и мотивации (D) выступает применительно к фазе научения. Ведь через процессы подкрепления, рассматриваемые как совершенно необходимые, мотивационный компонент проникает и в процессы научения (образование привычки).

Халл (Hull, 1943) развивал свою теорию влечения в разных направлениях и сформулировал при этом шесть гипотетических положений. Все они способство­вали прояснению понятия влечения, стимулировали исследования и, как мы еще увидим, привели к возникновению новых концепций. Эти шесть пунктов касают­ся: 1) предварительных условий возникновения влечения; 2) побудительных сти­мулов; 3) независимости влечения и привычки; 4) энергетического действия вле­чения; 5) подкрепляющего эффекта редукции влечения и 6) неспецифичности влечения. Рассмотрим каждый из этих пунктов, а также результаты исследований, в частности, в связи с теми трудностями, которые встали перед теорией влечения в ее первоначальной форме.

Предварительные условия влечения

Сила влечения находится в прямой зависимости от актуального потребностного состояния организма; предположительно эта связь опосредуется через рецепторы в организме, воспринимающие связанные с конкретными потребностями внутрен­ние раздражители. Например, пищевая потребность индуцирует состояние влече­ния. Манипулирование длительностью пищевой депривации как предваритель­ным условием возникновения влечения служило операциональным критерием интенсивности влечения.

Однако критериальная ценность длительности депривации должна быть суще­ственно ограничена. Так, у крыс взаимосвязь между длительностью депривации и индикаторами голода, в частности, количеством принимаемой пищи, устанавлива­ется лишь в случае продолжительности депривации не менее 4 ч (Bolles, 1957,1975). Голодные крысы за день поедали только в 4 раза больше пищи, чем обычно, а но­чью — уже в 8 раз, так что одинаковой продолжительности депривация оказывала

ночью более сильный эффект, чем днем. Наличие четырехчасового предела было установлено, в частности, Ле Маненом и Таллоном (Le Magnen, Tallon, 1966): в про­межутке между двумя регулярными кормлениями количество поедаемой пищи не за­висело от длительности воздержания, однако эта зависимость обнаруживалась после пропущенного кормления. Проведенные исследования (см.: Bolles, 1967, главу 7) по­казали, что уменьшение веса является лучшим индикатором силы влечения, чем длительность депривации. В экспериментах с крысами, как и предсказывала тео­рия влечения Халла, обнаружилось, что интенсивность инструментального и кон-сумматорного поведения при использовании разнообразных индикаторов (латент­ное время, интенсивность, настойчивость, сопротивляемость угасанию) возраста­ет по мере потери веса (фиксировалось процентное соотношение). Конечно, количественные соотношения между потребностным состоянием и силой влече­ния (т. е. его поведенческими параметрами) могли дать не интервальные, а лишь порядковые шкалы. Другие потребности, помимо приема воды и пищи, например половое влечение или ориентировка, не являются «потребностями» в том смысле, какой вкладывает в это слово теория влечения, так как их блокировка едва ли ока­зывает влияние на поведение. Условия, детерминирующие поведение, довольно сложны. Решающую роль играют стнмульные условия внешней ситуации (см. ниже рис. 4.6). Например, определенные гормональные состояния являются необходи­мым, но еще не достаточным условием для спаривания.

Побудительные стимулы

Состояние влечения должно возникать одновременно со специфическими побу­дительными стимулами (S_D). Последние причисляются к структурным (ассоциа­тивным), а не мотивационпым компонентам поведения. Побудительные стимулы участвуют в создании собственных стимульно-реактивиых связей, могут регули­ровать поведение, но не могут мотивировать его в отличие от общей неспецифи­ческой побудительной силы влечения. Была сделана попытка подтвердить пред­полагаемое участие побудительных стимулов в регуляции поведения при помощи опытов на различение влечений. Крыс обучали определенным инструментальным реакциям в состоянии голода и другим реакциям в той же внешней ситуации в со­стоянии жажды. Очевидно, что легкость инструментальной реакции соответствен­но актуальному состоянию зависит от того, «знают» ли они, что страдают от голо­да или жажды. Иными словами, специфические побудительные стимулы должны ассоциироваться с инструментальными реакциями. Результаты проведенных ис­следований (см.: Bolles, 1967, р. 254-256) едва ли позволяют говорить о побуди­тельных стимулах. В тех случаях, когда крысы быстро обучались инструменталь­ному поведению, адекватному потребности и ведущему к успеху, напрашивались иные, лучшие объяснения такого поведения; оно объяснялось через побудитель­ный механизм частичных целевых реакций (г_с).

Поясним это на примере двух исследований. Халл (Hull, 1933) пропускал крыс через лабиринт. Если крысы выбирали один путь, то в последней камере они нахо­дили воду; если же другой, то они находили в той же камере пищу. Животные по­мещались в лабиринт попеременно в состоянии жажды пли голода. Прошло очень

много времени, пока не появились слабые успехи в различении путей. JIunep(Leeper, 1935), напротив, наблюдал быстрые успехи в различении, когда вода и ганца нахо­дились в разных камерах.

Если бы побудительные стимулы играли важную роль, то результаты этих двух исследований не различались бы. В эксперименте Лнпера дело решало нечто от­личное от побудительных стимулов. Консумматорная реакция питья пли еды (R.) связывается со стимулами актуального окружения, в котором она совершается. Это окружение имеет сходство со стимулами, которые встречались раньше па крити­ческих развилках лабиринта. В результате запускаются частичные предвосхища­ющие целевые реакции (г_с) питья или еды, одна из которых оказывается сильнее и заставляет животное двигаться в соответствующем направлении. Как мы увидим в следующей главе, этот гипотетический механизм побуждения с его частичны­ми антиципирующими целевыми реакциями (г_с) под названием'«мотивация привлекательностью» стал благодаря своим большим объяснительным возмож­ностям серьезнейшим конкуре