Модель выбора риска Аткинсона

В 1957 г. Аткинсон опубликовал статью, которая называлась «Мотивационные детерминанты рискованного поведения» и на протяжении следующих 15 лет была, пожалуй, наиболее цитируемой и самой влиятельной публикацией в сфере иссле-

дований мотивации. Предложенная Аткинсоном модель, предсказывающая выбор индивидом уровня сложности задания, стала продолжением теории результирую­щей валентности Левина, Дембо, Фестингера и Сирса (Lewin, Dembo, Festinger, Sears, 1944). Выдвинув свою теорию, Аткиисон перешел от объяснения поведения со второго взгляда К объяснению поведения с третьего взгляда, так как к ситуаци­онным компонентам ценности и ожидания он добавил еще и личностный компо­нент — степень индивидуальной выраженности мотива. Говоря точнее, Аткинсон отчасти расширил понимание результирующей направленной валентности Леви­на и его соавторов, а отчасти лишь слегка изменил его.

Во-первых, он связал обе умножаемые на ожидание ценности — для случаев успе­ха и неуспеха — еще и с личностным параметром силы мотива. Ценность успеха стала пропорциональной «мотиву достижения успеха» (мотиву успеха), а ценность неуспе­ха стала пропорциональной «мотиву избежания неуспеха» (мотиву неуспеха).

Во-вторых, вместо левиновского понятия валентности (являвшейся функци­ей от напряжения потребности t и воспринимаемой природы целевого объекта G) он описал ценность успеха и неуспеха с помощью понятия побудительности. По­будительность успеха или неуспеха при выполнении определенного задания опре­деляется лишь воспринимаемой сложностью этого задания, но не зависит от силы мотива или мотивации (в отличие от t). Разумеется, воспринимаемая сложность задания (как и в теории результирующей валентности) зависит и от индивида, а именно от того, насколько он чувствует себя способным справиться с этим зада­нием (Atkinson, 1964, р. 254).

В-третьих, субъективные вероятности успеха и неуспеха Аткинсон рассматри­вал как взаимодополняющие величины. Вероятность успеха (W_e) и вероятность неуспеха (W_m) в сумме составляют единицу:

We + Wm = 1,00 (т.е. Wm = 1 - We)

В-четвертых, величины ценности и ожидания варьировались у него не незави­симо друг от друга, но он постулировал четкую обратно пропорциональную связь между субъективной вероятностью и побудительностью. Эта связь соответствует повседневному, эмпирически подтверждающемуся опыту: ощущение успеха явля­ется тем большим, чем меньше были наши шансы на успех, а ощущение неуспеха тем большим, чем более легким казалось задание (см.: Feather, 1959b; Karabenick, 1972; Schneider, 1973, S. 160). Таким образом, привлекательность успеха (А_е) и при­влекательность неуспеха (А_т) возрастают по мере уменьшения вероятности успе­ха (W_c) и вероятности неуспеха (W_m):

А - 1 - We: A = 1-W m = - W, поскольку W - 1 - W.

Отвлекаясь от последнего пункта — обратно пропорциональной зависимости меж­ду трудностью задания и его привлекательностью — Аткинсон, по существу, внес в теорию лишь одно, но зато решающее изменение. Онразложил левиновскую перемен­ную валентности, Va(G) =/(?, G), (Lewin, 1938) на два компонента - на зависящую лишь от трудности ситуационную переменную побудительности (А вместо G) и лич­ностную переменную мотива (М вместо мотивационной переменной £) и соединил их в новых конструктах валентности успеха (V) и неуспеха (VJ следующим образом:

V =М xA;V =M xA.

Согласно этому определению валентности, успех при выполнении задания од­ной и той же субъективной сложности для индивида с высоким мотивом успеха должен обладать большей валентностью, чем для индивида с низким мотивом ус­пеха. То же самое относится и к валентности неуспеха для индивидов с различны­ми по величине мотивами неуспеха. Иными словами, растущий с увеличением трудности задания градиент побудительности успеха будет тем круче, чем сильнее «мотив успеха» (М,) данного индивида, а убывающий с ростом трудности задания градиент побудительности неуспеха будет тем круче, чем сильнее мотив неуспеха (М) индивида. Именно эта зависящая от мотива функция валентности успеха и неуспеха позволяет выдвинуть существенные положения модели выбора риска — положения, позволяющие ей шагнуть дальше, чем теории результирующей валент­ности, а следовательно, и всем остальным теориям ожидаемой ценности.

В этой связи можно было бы ожидать, что эти базовые положения будут под­вергнуты тщательной эмпирической проверке. Однако они исследовались очень редко и лишь в последнее время (Halisch, Heckhausen, 1988). Причины этого явно следует искать в трудностях, связанных с операционализацией и измерением субъек­тивной вероятности успеха. В главе 8 мы подробно рассмотрим способы проверки положений этой модели, касающихся зависящей от мотива функции валентности.

Если же к валентности успеха и неудачи добавить субъективные вероятности достижения успеха (W) и соответственно избегания неудачи (W), то мы получим тенденции стремления к успеху (Т.) и избегания неудачи (Т_т) при решении дан­ной задачи:

Т ~М xA xW;

е е е е

Т =М xA xW.

m m m m

Результирующую тенденцию решения данной задачи можно представить в виде алгебраической суммы тенденций успеха и избегания неудачи: Тг = Т + Г_ж, или в развернутой форме:

Т-(М хА х W) + {M xA xW).

Тенденция избегания неудачи из-за негативной привлекательности избегания неудачи всегда имеет отрицательное значение (или равна нулю при М_т = 0). Аткин­сон рассматривает мотив избегания неудачи как тормозящую деятельность силу. Если мотив избегания неуспеха оказывается сильнее, чем мотив успеха, то резуль­тирующая тенденция для всех уровней сложности будет негативной. Таким обра­зом, индивид должен тем в большей степени избегать выбора задания, чем сильнее негативная результирующая тенденция этого задания. Однако если ему будет пред­писано выполнить это задание, то — как постулировал первоначально Аткинсон (Atkinson, 1957) — его старание и длительность приложения усилий (а при опре­деленных условиях и уровень достижений) увеличатся. Впоследствии Аткинсон отверг это вполне правдоподобное допущение, соответствующее «мотивационно-му закону трудности» (Hillgruber, 1912), и, исходя из теоретических, а не из эмпи­рических соображений, заявил, что негативная результирующая тенденция пре­пятствует не выбору задания, но старанию и длительности приложения усилий (Atkinson u. Feather, 1966).

Если согласиться с тем, что модель выбора риска, как и все другие варианты мо­делей ожидаемой ценности, должна предсказывать только выборы или решения, то

г нас нет оснований считать, что тормозящая роль тенденции избегания неуспеха будет относиться и к параметрам выполнения задания, когда человек действитель-ю берется за его выполнение (см.: Heckhausen, 1984b). Непосредственных подтверж-цений такого негативного влияния до сих пор нет. Напротив, вполне правдоподоб-ным представляется, как это и предположил первоначально сам Аткинсон (1957), что и тенденция неуспеха проявляется при работе над заданием позитивно, побуждая филожить как можно больше стараний, чтобы избежать внушающего страх неуспе­ка или преодолеть возможно более высокую степень трудности. (Имеется целый ряд подтверждающих это фактов, см., напр.: Heckhausen, 1963b; Locke, 1968.)

Поскольку побудительность успеха и неуспеха зависит еще и от их субъектив-юй вероятности и поскольку эти вероятности являются взаимодополняющими, то для того, чтобы делать предсказания с помощью модели выбора риска, нам необ­ходимо знать, помимо обоих параметров мотива, одно только значение субъектив-ной вероятности успеха. _ш

Результирующая тенденция приобретает следующий вид: Тт= М,х (1 - W_e) - = W - М х W х (\ - WJ), или в сокращенной форме: Tr= (М_е- M_m) x (W_e - W*).

Так как привлекательность и вероятность достижения успеха находятся в об-рагной линейной зависимости, то их произведение (1 - W) х W_e представляет со-бой квадратичную функцию с нулевыми точками при W_e = 0 и W_e = 1 и с макси­мальным значением, равным средней вероятности успеха W_e = 0,50. При этом она означает положительную (активный поиск) результирующую тенденцию, если мотив успеха оказывается сильнее мотива избегания неудачи, и отрицательную (уклонение) результирующую тенденцию, если мотив избегания неудачи оказы­вается сильнее мотива успеха. На рис. 5.20 представлены тенденции успеха и избе­жания неудачи, а также результирующие тенденции: а) у испытуемого, чей мотив успеха вдвое сильнее мотива избегания неудачи; б) у испытуемого, чей мотив из-бегания неудачи вдвое сильнее мотива успеха. Из рис. 5.20 видно, как преоблада­ние одного из двух мотивов (в данном случае мотива успеха) сказывается на ре­зультирующей тенденции, т. е. как в зависимости от степени вероятности успеха заметно возрастает различие в силе тенденции,

Если у индивида преобладает мотив избегания неудачи, то результирующая тен­денция всегда имеет отрицательное значение и колеблется в пределах от 0 до -1. Та­кой индивид должен, по-видимому, уклоняться от решения любой задачи. Но посколь­ку случаи полного уклонения от связанных с достижением требований крайне редки, го Аткинсон делает вывод о влиянии дополнительных, не зависящих от достижения мотивов, например мотива аффилиации (скажем, стремление понравиться экспери­ментатору). Эти дополнительные мотивы вопреки результирующей тенденции избе­гания неудачи побуждают испытуемого к решению задачи. Влияние побочных моти­вов обозначается как экстринсивная тенденция (Т) и добавляется к переменным, из которых складывается результирующая тенденция: Тr = Te + Tm +Tex.. В обобщенном виде модель выбора риска характеризуется следующими 8 особенностями:

1. Она разработана для «идеального случая», т. е. для ситуаций, в которых нет влияния никаких других мотивов и результат деятельности не имеет для субъекта иных последствий, кроме непосредственной самооценки в связи с успешными или неудачными действиями. Введение экстринсивной тенден-

ции означает отход от этой идеализации, поскольку данная тенденция свя­зана с побочными, не имеющими отношения к теме достижения специфи­ческими условиями, благодаря которым испытуемые с выраженным моти­вом избегания неудачи могут мотивироваться в отношении задачи.

2. Привлекательность деятельности достижения, т. е. мотивирующее воздей­ствие результирующей тенденции успеха или избегания неудачи, сводится исключительно к предвосхищению аффективной самооценки после успеха или неудачи (Аткинсон говорит в этой связи о «гордости» или соответствен­но о «стыде»). За исключением этого прямого следствия, вне сферы рассмот­рения остается привлекательность других связанных с темой достижения следствий, например изменение цели достижения, когда результат решения задачи, будучи направленным на новую цель, приобретает определенный ин­струментальный характер. Точно так же вне рамок рассмотрения остается привлекательность не связанных с темой достижения второстепенных целей (за исключением используемых в отдельных случаях экстринсивных тен­денций).

3. Такое разграничение в теме достижения ценности привлекательности успеха или избегания неудачи при соответствующей деятельности по решению задач зависит исключительно от субъективной вероятности успешного исхода дей­ствия. Поэтому, чтобы определить значение привлекательности (ожидание, помноженное на ценность), из ситуационных переменных (ожидание и цен­ность) достаточно рассмотреть субъективную вероятность успеха.

4. Модель выбора риска применима только к задачам одного и того же класса, т. е. к задачам, отличающимся друг от друга лишь степенью объективной ве­роятности успеха. Выбор между разнотипными задачами с одинаковой или разной субъективной вероятностью успеха в модели никак не отражается, что приводит к необходимости учитывать привлекательность дополнитель­ных, связанных с определенным типом'задач факторов (например различия в степени их личностной значимости).

5. В отличие от других моделей «ожидаемой ценности» в модели выбора рис­ка мотивы впервые введены в качестве относительно постоянных личност­ных переменных. Мотивы успеха и избегания неудачи определяются с по­мощью привлекательности успеха или избегания неудачи в данной ситуации достижения (или, что одно и то же, с помощью полученных в результате подсчета вероятности успеха значений привлекательности успеха и избега­ния неудачи).

6. Сила мотива избегания неудачи рассматривается исключительно как отрица­тельная переменная. Это означает, что валентность неудачи (T_m= M_mx A_nx W_m) постоянно побуждает к уклонению от выбора задачи, от чрезмерного напря­жения усилий и от продолжительной деятельности.

7. Три переменные модели (мотив х привлекательность х ожидание) так со­относятся и связываются друг с другом, что средние значения вероятности успеха (задачи средней степени трудности) сильнее всего мотивируют к дея­тельности, ориентированной на достижение, при условии, что мотив успеха

сильнее мотива избегания неудачи. Если же мотив избегания неудачи силь­нее мотива достижения успеха и при условии отсутствия уклонения от дея­тельности, связанной с решением задач, то задачи средней трудности менее всего будут мотивировать к деятельности достижения.

8. Если первоначально модель выбора риска относилась лишь к выбору зада­ний, то позднее область ее применимости была расширена и стала охваты­вать еще и переменные, определяющие действия достижения после выбо­ра задания, — такие, как величина и длительность усилий и достигаемые результаты. Эти рассуждения не были обоснованы ни эмпирически, ни те­оретически. Было просто принято на веру, что максимальная разность меж­ду тенденциями успеха и неуспеха не только задает выбор степени трудно­сти задания, но и определяет начинающуюся после выбора работу над за­данием.

Рис. 5.20. Зависимость результирующей тенденции (пунктиром обозначены тенденции успеха и неудачи)

от субъективной вероятности успеха при преобладании у индивида; а) мотива успеха [М_в- М_т= 1);

б) мотива избегания неудачи (М_в-М_и=-1); и в) при разной выраженности у индийидов мотива успеха

по сравнению с мотивом избегания неудачи

Модель выбора риска дала толчок исследованиям мотивации достижения. Преж­де всего это относится к доказательству того, что предпочитаемая высота уровня притязаний зависит от величины мотива. Однако с помощью этой модели иссле­дователи пытались объяснить и другие, не связанные с принятием решения, пара­метры действия достижения, такие как длительность усилий и уровень достигну­тых результатов. Результаты этих попыток были неоднозначными, особенно это относится к предсказаниям параметров работы над заданием и уровня достижений. Поэтому модель многократно модифицировалась и дополнялась, чтобы учесть не укладывающиеся в нее данные и распространить ее на новые группы феноменов. Кроме того, модель подвергалась существенному пересмотру (Heckhausen, 1980; Heckhausen, Schmalt, Schneider, 1985). К некоторым важным проблемам (напри-

мер, к вопросу об определении субъективной вероятности успеха) и результатам, связанным с этой моделью, мы еще обратимся в главе 8 при рассмотрении мотива­ции достижения.

Теория социального научения Роттера

Книга Роттера (Rotter, 1954) «Социальное научение и клиническая психология» отходит от начатой Спенсом линии классической теории научения халловского типа. Вместо выученных и неспецифически активируемых сочетаний «раздражи­тель— реакция» он вслед за Толменом говорит о выученных ожиданиях связи соб­ственных действий и подкрепляющих их последствий, которые определяют налич­ное поведение. В терминологии Боллса (Bolles, 1972) это R— 5*-ожидания, т. е. ожидания сочетания «действие—следствия». Термин «социальное научение» Рот-тер предпочел, потому что «главные и основополагающие виды поведения проявля­ются в социальных ситуациях и неразрывно связаны с потребностями, которые мо­гут быть удовлетворены только при посредничестве других лиц» (Rotter, 1954, р. 84). По мнению Роттера (Rotter, 1954, 1955, 1960), подкрепление способствует форми­рованию ожидания определенного поведения или события как влекущего за собой то же подкрепление. Такие выученные ожидания сочетаний «действие—подкреп­ление» забываются, т. е. они затухают или вообще исчезают, если в дальнейшем не происходит подкрепления. Уже маленький ребенок различает виды поведения в жизненном пространстве по их связи с подкреплением. Чем сильнее переживает­ся причинная связь между собственным действием и следующим за ним подкреп­лением, тем сильнее сказывается ненаступление этой связи на сохранении сфор­мированного ожидания. Если, напротив, ожидание связи сформировано слабо, то неподкрепление окажет на него сравнительно ограниченное влияние.

Отсюда следует, что в данной ситуации каждая возможная альтернатива дей­ствия имеет определенный поведенческий потенциал (behavior potential, ВР), который зависит как от 1) силы ожидания (expectancy, E), что поведение а'в ситу­ации s, приведет к подкреплению (reinforcement, R), так и от 2) ценности (reinfor­cement value, RV) этого подкрепления в данной ситуации. Роттер (Rotter, 1955) представил поведенческий потенциал в виде формулы:

BP-f(E&RV).

Среди возможных в данной ситуации альтернатив действия имеет успех та, у которой выше поведенческий потенциал (ВР). Этот конструкт соответствует хал-ловскому потенциалу реакции и левиновской силе. Нетрудно заметить, что конст­руктам «ожидание» и «ценность подкрепления» в теории результирующей валент­ности соответствует субъективная вероятность и валентность успеха или неудачи. Различие заключается лишь в меньшей строгости концепции Роттера. Так, иней остается открытым тип связи между ожиданием и ценностью подкрепления. Кро­ме того, отношения между обоими конструктами в отличие от вероятности успе­ха и его валентности заранее не устанавливаются.

Роттер тщательно разработал оба конструкта: «ожидание» и «ценность подкреп­ления». Но инициированные его работами исследования были посвящены исклю-

чительно переменной «ожидание», определяемой двумя независимыми детерми­нантами: во-первых, специфическим ожиданием Е (согласно накопленному опы­ту в данной ситуации конкретное поведение ведет к определенному подкрепле­нию); во-вторых, обобщенным ожиданием GE (результат обобщения широкого спектра схожих ситуации и способов поведения: Е =/(Е & GE).

Теория социального научения Роттера (Rotter, 1954) была бы, вероятно, давно забыта, если бы он-не ввел в нее опосредующий член обобщенного ожидания (GE), чтобы иметь возможность лучше предсказывать изменения ожидания. От убежде­ния действующего субъекта зависит, с.читает ли он фактическое наступление под­крепляющего события подконтрольным себе, или нет. Роттер назвал это измере­ние внутренним контролем за подкреплением. В этом отношении особенно легко образуются обобщенные ожидания, охватывающие целые области жизненных си­туаций, которые поддаются в большей степени воздействию либо субъекта (внут­ренний контроль), либо внешних факторов (внешний контроль). Эти ожидания про­являются в культурных установках, особенностях убеждений и взглядов на роль таких явлений, как судьба, счастье или власть. Индивиды в этих убеждениях отли­чаются друг от друга. Роттер говорит даже о столь высокой обобщенности ожиданий внешней или внутренней контролируемости подкреплений, которая распространяет­ся на все жизненные ситуации и поэтому приобретает характер личностной диспози­ции. Для выявления последних был разработан специальный опросник — 1-Е- шкала (внутренний и внешний локус контроля) (Rotter, 1966). Данные этого опросника рассматриваются в качестве индивидуальных характеристик обобщенного (GE) ожидания и до сих пор используются в исследованиях, проводимых в рамках тео­рии социального научения Роттера (Rotter, 1966, 1982; Rotter, Chance, Phares, 1972; Lefcoint, 1976; Phares, 1976).

Впоследствии сам Роттер (Rotter, 1975) отмечал, что у него никогда не было намерения приписывать этому обобщенному контролю-ожиданию в своей теории социального научения более чем периферическую роль.

Эмпирические доказательства

Специфические (т. е. жестко связанные с ситуацией) ожидания подкрепляющих результатов последствий действия можно экспериментально выделить, противо­поставив задачи, решение которых зависит от способностей и от случая. Можно показать, что при выполнении задачи, результат решения которой переживается, скорее, как зависящий от случая, по сравнению с задачей, решение которой зави­сит от способностей, после достижения успеха будет менее выражена тенденция усиления ожидания новых успехов. Соответственно и после неудачи будет наблю­даться меньшая готовность к изменению ожидания. Более того, при выполнении задач, решение которых переживается как зависящее от случая, ограничено обоб­щение опыта, перепое его на другие, схожие ситуации. Следует упомянуть также полученные в экспериментах с животными данные по устойчивости угасания, которые противоречат (хотя это противоречие, возможно, и кажущееся) теории на­учения. Факты состоят в следующем: чередование подкреплений (т. е. в фазе на­учения подкрепляются, скажем, только 50% всех попыток) приводит к науче­нию, для последующего угасания которого требуется еще большее число попыток.

В экспериментах с людьми это наблюдается только тогда, когда результат деятель­ности переживается как зависящий от случая. Если же он, напротив, воспринима­ется как зависящий от способностей, то устойчивость к угасанию при 100%-ном подкреплении (успехе) выше, чем при 50%-ном.

Доказательством служит эксперимент Роттера, Ливеранта и Кроуна (Rotter, Liverant, Crowne, 1961). В ходе этого эксперимента испытуемые должны были высоко поднимать поднос с мячом, так чтобы мяч не падал вниз. Наряду с этой задачей, решение которой зависело от ловкости, предлагалась другая, на восприя­тие бессмысленного материала, успех в решении которой был делом случая. В обе­их группах частота успешных решений обеих задач в фазе обучения подкреплялась в 25, 50, 75 и 100% случаев. В следующей непосредственно за этим фазе угасания (т. е. серии постоянных неудач) испытуемые перед каждой попыткой определяли субъективную вероятность успеха. Если она составляла менее 10%, то, согласно принятому критерию, осуществлялось угасание. На рис. 5.21 представлено необ­ходимое для этого число попыток при различных условиях.

Как можно объяснить различия в динамике обеих кривых? Авторы работы ука­зывают на то, что при решении задач, зависящих от случая, из факта подкрепления извлекается меньше информации, т. е. испытуемые при этом меньше научаются, чем при решении задач, зависящих от способностей; однако этот аргумент кажется не­убедительным. Если проанализировать результаты, полученные в широком диапа­зоне условий эксперимента, то напрашивается, скорее, следующее объяснение. При связанном со способностями подкреплении возрастание успеха сопровожда­ется у испытуемых не только усилением ожидания успеха, но и возникновением убеждения в том, что для выполнения задач данного уровня сложности они обла­дают достаточными специальными умениями. Чем больше укрепляется это убеж­дение, тем длительнее должна быть серия неудач, чтобы поставить это убеждение под сомнение и, наконец, заставить отказаться от него (испытуемый может при­знать, что переоценил свои способности или недооценил сложность задач). Это­му объяснению соответствует и монотонное возрастание кривой в зависимости от частоты успешных решений.

Как же объяснить результаты, полученные при выполнении задач, решение которых зависит от случая? Такая зависимость быть выявлена только в случае 50%-ного успеха, но никак не при непрерывном успехе (в этих условиях, скорее. возникает подозрение в манипулировании результатами со стороны эксперимен­татора, а в фазе угасания особенно быстро исчезают остатки веры в зависимость результатов от случая). Напротив, при 50%-ном успехе эта вера укрепляется, и чтобы от нее отказаться, потребуется большое количество проб с нулевым успехом. Достижение успеха в 25 и 75% случаев представляет собой промежуточные пока­затели между двумя крайностями, и мы поговорим о них, когда в главе 14 будем рассматривать взаимосвязь каузальной атрибуции, ожидания успеха и устойчиво­сти к угасанию.

Что касается другого детерминанта поведенческого потенциала, ценности под­крепления (BV), то Роттер (Rotter, 1955) еще в 1950-е гг. сделал вывод, который никак не сказался на вызванных его работами исследованиях:

«Ценность подкрепления а в ситуации s_x есть функция всех ожиданий £„ из кото­рых следует, что данное подкрепление приведет в ситуации s, к последующим под­креплениям от b до п, а также функция ценности всех последующих подкрепле­ний от Ъ до п в ситуации s,. Другими словами, подкрепления не выступают одно независимо от другого, наступление некоторого подкрепления имеет своим след­ствием ожидания будущих подкреплений» (ibid., p. 255-256).

Рис. 5.21. Среднее число попыток, необходимых для угасания после научения решению задач при четырех условиях подкрепления (Rotter, LJverant, Crowne, 1961, р, 172)

Формально этот вывод Роттера о ценности подкрепления выражается следую­щим образом:

Идея об ожидаемой связи между следующими друг за другом подкреплениями (или валентностями) была использована в самой молодой из всех теорий «ожида­емой ценности» — теории инструментальности.

Теория инструментальности

В том же году, когда Роттер (Rotter, 1955) писал о зависимости ценности подкреп­ления от ожидания и ценности последующих подкреплений, сходные соображения высказала Пик (Peak, 1955), которая ввела в психологию мотивации понятие ин-струментальиости. Это понятие играет центральную роль при выяснении связи между установкой и мотивацией. Аффективное содержание установки по отноше­нию к определенным обстоятельствам (предмету или ситуации) есть функция 1) инструментальности, или значения, этих обстоятельств для достижения цели, к которой стремится субъект, и 2) удовлетворения, которое он получает от дости­жения цели, что в конечном счете зависит от мотивации. Иными словами, поведение определяют такие составляющие установки, как, во-первых, субъективная вероятность того, что предмет установки может привести к желательным или нежелательным по­следствиям (инструментальность), и, во-вторых, интенсивность удовлетворения, которое ожидается от этих последствий. Если для каждого из ожидаемых послед­ствий помножить ииструментальность на соответствующее значение удовлетворе­ния и алгебраически суммировать результаты такой аффективной нагрузки, то полученная аффективная значимость будет характеризовать соответствующий предмет установки. Это поясняется на рис. 5.22 на примере отмены расовой дис­криминации как предмета социальной установки.

Многие исследования 70-х гг. были направлены на выяснение вопроса о том, действительно ли в социальной и политической жизни в большей степени участву­ют те люди, которые оказываются «интерналами» по шкале внутреннего/внешне­го локуса контроля. Это предположение высказали Роттер и его соавторы в 1962 г. (Rotter, Seeman, Liverant, 1962), исходя из того, что экстерналы должны меньше надеяться изменить мир. Кландермапс (Klandermans, 1983) в своем обзоре литера­туры противопоставил эту гипотезу действенности гипотезе обретения силы, со­гласно которой именно экстерналы должны больше выигрывать от социальной и политической активности, ибо она снижает их чувство бессилия. Из 31 рассмот­ренного исследования лишь 5 подтверждали гипотезу действенности и 4 — гипо­тезу обретения силы. Очевидно, социально-политическое поведение представля­ет собой слишком сложный феномен, чтобы непосредственно определяться убеж­денностью во внутреннем или внешнем контроле.

Рис. 5.22. Определение аффективной нагруженное™ установки в зависимости от инструментальности установочного объекта, ведущего к последствиям с различной ценностью удовлетворения (Peak, 1955, р. 155)

Созданный Пик для определения аффективной значимости установок вариант модели в рамках теории «ожидаемой ценности» получил эмпирическое подтверж­дение. Так, Розенберг (Rosenberg, 1956) смог на основе этой модели предсказать индивидуальные различия в установках на предоставление свободы слова и на от­мену ограничений местожительства представителям различных рас в США. Причем он привлек данные о значимости различных целей и суждения о вероятности того, что свобода слова и отмена расовых ограничений будут способствовать достижению этих целей или осложнят его. В заключительной работе Карлсону (Carlson, 1956) удалось изменить эту установку, для чего он воздействовал на значимость удовле-

творения последствиями отмены расовой дискриминации. Полученные в исследо­ваниях установок результаты были затем распространены Айзепом и Фишбейном (Ajzen, Fishbein, 1969) на объяснение деятельности, которая должна соотноситься с фактическими или ожидаемыми действиями социального партнера.

Положения Пик почти сразу же были подхвачены психологами, работавшими в промышленности (Georgopolous, Mahoney, Jones, 1957), а позднее формализова­ны Врумом (Vroom, 1964) в рамках созданной им теории инструментальности. Не случайно анализ прикладных проблем промышленной психологии труда вновь привел к исследованию инструментальности тех или иных результатов деятельно­сти. Ожидание множества возможных последствий действия, несомненно, решаю­щим образом влияет на мотивацию деятельности. Только в ограниченном лабора­торными условиями эксперименте по психологии мотивации могло упускаться из виду то обстоятельство, что будущий результат действия заранее оценивается как некоторый инструмент для достижения еще более отдаленных целей.

Георгопулос и его коллеги (Georgopolous, Mahoney, Jones, 1957) предположили, что продуктивность работы зависит от того, насколько эта продуктивность рассмат­ривается как средство (путь к цели, в терминах Левина) для достижения лпчностно значимых целей. Исследователи сумели повысить у 621 рабочего фабрики по про­изводству предметов домашнего обихода субъективную инструменталыюсть высо­кой и низкой продуктивности для каждой из 10 различных целей. На основе трех из них — «в течение долгого времени зарабатывать много денег», «ладить с коллегами» и «занять более хорошо оплачиваемое рабочее место» — была разработана шкала средней значимости целей, в соответствии с которой всех рабочих разделили на две группы: высокой и низкой валентности («потребности»). Продуктивность работы определялась по перевыполнению или недовыполнению установленных фирмой и известных каждому рабочему норм. Результаты подтвердили гипотезу о пути к цели, или инструментальности. Высокой продуктивности труда сопутствует убеждение в том, что она является решающим условием для достижения трех поставленных це­лей. Такая инструментальность более выражена у тех рабочих, для которых цели имели большую личностную значимость, т. е. высокую валентность. Продуктивность работы зависит, таким образом, с одной стороны, от ее инструментальной ценности для достижения целей более высокого уровня, а с другой — от значимости (валент­ности), которой обладают эти цели для субъекта.