Бинарность русской культуры.

Любая попытка представить русскую культуру в виде целостного явления, обладающего своей логикой, наталкивается на большие сложности и противоречия. Каждый раз оказывается, что на любом этапе своего становления и развития русская культура как бы двоится, являя одновременно два отличных друг от друга лица. Европейское и азиатское, оседлое и кочевое, языческое и христианское, духовное и светское, коллективное и индивидуальное - эти и подобные «пары» противоположностей свойственны русской культуре с древнейших времен и до настоящего времени. Двоеверие, двоемыслие, двоевластие, раскол - это лишь немногие из значимых для понимания истории русской культуры понятий. Подобная противоречивость русской культуры, порождающая, с одной стороны, повышенный динамизм ее саморазвития, с другой, - периодически обостряющуюся конфликтность, составляет ее своеобразие, типологическую особенность и называется исследователями бинарностью (с лат. «двойственность»).

При этом следует заметить, что бинарность русской культуры проявляется не просто в наличии противоположностей, а в отсутствии середины между ними, в способности русского народа во всем доходить до крайностей без всяких опосредований, переходов, промежуточных звеньев или этапов.

Бинарность русской культуры - результат «пограничного» геополитического положения между Востоком и Западом. Известный русский философ и культуролог Н.А.Бердяев писал, что «в России сталкиваются и приходят во взаимодействие два потока мировой истории - Восток и Запад. Русский народ есть не чисто европейский и не чисто азиатский народ. Россия есть целая часть света, огромный Востоко-Запад, она соединяет два мира. И всегда в русской душе боролись два начала, восточное и западное».

Другой выдающийся русский мыслитель, основоположник русского марксизма Г.В.Плеханов по-иному раскрывал столкновение Востока и Запада в русской культуре. Он отмечал, что в России идут «два процесса, параллельных один другому, но направленных в обратные стороны»: с одной стороны, европеизация узкого высшего слоя общества, с другой - усиление «восточной деспотии» государства, «углубление азиатского способа производства», сопровождавшегося «закрепощением крестьян». Отсюда, продолжает Плеханов, берет происхождение глубокий и закономерный «разрыв между народом и более или менее просвещенным обществом». Таким образом, русский Востоко-Запад не только «соединяет два мира», как оценивал Н.А.Бердяев, но и разъединяет их, разрывает, противопоставляет.

Русская Евразия - это единство и борьба цивилизационных процессов, берущих начало как на Западе, так и на Востоке, это фокус притяжения и отталкивания западных и восточных влияний в едином пространстве. Поэтому все процессы социально - и культурно-исторического характера, развертывающиеся в России, имеют далеко идущие последствия как для Запада, так и для Востока.

Вместе с тем изначальная «пограничность» русской культуры, а затем и российской цивилизации - по отношению к Западу и Востоку - порождала не только мессианские притязания (представление о данном от Бога великом предназначении России в истории человечества) и эсхатологические (эсхатология - учение о неизбежности конца света) предчувствия, но и делала ее путь весьма драматическим, чреватым взлетами и падениями, катастрофическими событиями, жестокими испытаниями, великими потрясениями, имевшими всемирно-историческое значение.

По мнению некоторых культурологов, бинарность русской культуры - одна из причин ее исключительной гибкости и адаптивности, приспосабливаемости к предельно трудным, даже невыносимым социальным условиям, казалось бы, исключающим какое бы то ни было культурное развитие. Этим объясняют, в частности, поразительную выживаемость русской культуры в периоды государственно-национальных катастроф.

Российская цивилизация на протяжении столетий находилась на историческом «перекрестке», с одной стороны, модернизационных путей развития, свойственных Западной Европе; с другой, - путей органической традиционности, столь характерной для стран Востока.

Бинарная структура русской культуры (и российской цивилизации) в каждый ответственный или кризисный момент отечественной истории выстраивалась как спор, полемика, диалог о самом существенном и насущном. И этот диалог противоположных социокультурных тенденций был незавершенным и в принципе незавершимым. Кажется, будто в тот самый момент, когда в русской культуре нечто утверждается, оно уже отрицается, низвергается самим ходом развития российской цивилизации; поэтому-то русская культура сочетает центростремительность, т.е. тенденцию к обретению своей самоидентичности, с центробежностью, т.е. с тенденцией преодоления своей самотождественности.

Исторический путь, пройденный народом, откладывается в его социальной памяти и формирует традиционные установки его культуры. Именно их чаще всего имеют в виду, когда говорят о «национальном характере». Такие традиционные установки сложились и в русской культуре. Большинством исследователей признаются следующие основные черты и духовные ориентации национального характера русских:

- коллективизм (гостеприимство, взаимопомощь);

- духовные ценности (справедливость, правдивость и т.д.);

- фетишизация власти (убежденность в зависимости от нее всей жизни граждан, чинопочитание, ожидание «распоряжений» начальства);

- ничем не мотивированное ожидание лучшего будущего (надежда на «авось», причем состояние настоящего никак не учитывается);

- быстрота в решении жизненных проблем (привычка к авралу, героизму, надежда на высокую работоспособность).

Рассмотрим эти установки подробнее.

Коллективизм вырабатывался как культурная норма, требующая подчинения мысли, воли, действий индивида требованиям социальной среды. Эта норма складывалась в условиях общинной жизни и патриархального быта русского крестьянства. Она, с одной стороны, способствовала организации крестьянского труда и всего уклада деревенской жизни (решение вопросов «всем миром»), а с другой - получала одобрение со стороны власть имущих, поскольку облегчала управление людьми («Один ум хорошо, а два лучше», «Один в поле не воин», «На миру и смерть красна»).

Общим было стремление «быть как все», «не выделяться». Растворение личности в массе порождало пассивность, безответственность за свое поведение и за личный выбор. Лишь к концу 20 в. мысль о том, что индивидуализм имеет не меньшую социальную ценность, чем коллективизм, постепенно проникает в наше общество.

Духовность, бескорыстие, непрактичность всегда встречали признание в русской культуре. Почитались юродивые, отшельники, бессребреники и вообще все, кто пренебрегал мирскими благами ради высших духовных идеалов. Жертвенность, аскетизм, «горение духа» отличают исторических и литературных героев, ставших образцами для целых поколений: Сергия Радонежского и отца Аввакума в народных преданиях и др. Высокая духовность русской культуры связана с православно-христианским культивированием святости и несет в себе религиозное начало.

Первенство духа над презренной плотью и обыденностью, однако, оборачивается в русской культуре презрительным отношением к житейскому расчету. Поощряется скорее не расчетливая предусмотрительность, а действие «на авось». Стремление к высотам духовного совершенства часто выливается в нереальные благие мечтания, за которыми стоит бездеятельность и попросту лень.

Обширность просторов России и многочисленность ее населения на протяжении многих столетий постоянно сказывались на русской культуре, придавая ей также склонность к экстремизму, гиперболизму. Любой замысел, любое дело на фоне громадных российских масштабов становились заметными и накладывали свой отпечаток на культуру только тогда, когда приобретали огромный размах. Людские ресурсы, природные богатства, разнообразие географических условий, величина расстояний позволяли осуществлять в России то, что было невозможно в других государствах. Гиперболичны были вера и преданность крестьян царю-батюшке; национальные амбиции и неприязнь ко всему иностранному у московского боярства и духовенства; деяния Петра I, задумавшего построить за насколько лет столичный город на болоте и превратить отсталую страну в могучую державу, фанатичное принятие и проведение в жизнь идей марксизма и т.п.

Такой «размах» проявляется в склонности занимать крайние позиции при решении различных вопросов и в нелюбви к компромиссным решениям.

Поскольку самодержавная государственная власть на протяжении всей истории России была главным фактором, обеспечивающим сохранение единства и целостности огромной страны, постольку неудивительно, что в русской культуре эта власть фетишизировалась, наделялась особой, чудодейственной силой. Сложился культ государства, оно стало одной из главных святынь народа. Государственная власть представлялась единственной надежной защитой от врагов, оплотом порядка и безопасности в обществе - так было и до 1917 г., и после, и даже сегодня. Представление, что правительство настолько всесильно, что от него зависят и счастье, и несчастье населения, по-прежнему бытует в народных массах.

С культом власти и государства исторически связан и особый характер русского патриотизма. Сложившаяся в культуре установка органически соединяет любовь к родине - родной земле, с любовью к отечеству - государству.

Вековое религиозное противостояние России языческому Востоку и католическому Западу сделало свое дело. Окруженный со всех сторон «иноверцами», русский народ выработал ощущение своей единственности, уникальности, исключительной несхожести с другими народами. Мессианские идеи, наложившиеся на это ощущение, оформили русский патриотизм как культурный феномен, который предполагает особую историческую судьбу России.

В национальном складе европейцев исторические реальности привели к доминированию других жизненных установок, таких как индивидуализм, расчет, утилитаризм, практическая активность людей, стимулированная протестантизмом, умеренность, «теория малых дел», ограничение прав государства, независимость частной жизни от властей, космополитизм.