Футуросинергетика западной цивилизации

 

Опираясь на результаты анализа, выполненного в предыдущих главах, рассмотрим альтернативные виртуальные сценарии эво­люции западной цивилизации в первые десятилетия XXI в. Запад­ная цивилизация включает США, Западную Европу и Канаду, в значительной мере в ее ареале находятся также Австралия, Новая Зеландия и некоторые страны Восточной Европы.

 

 

1. Сохранение существующего положения, возможно, с неко­торыми структурными изменениями. Финансово-экономический, политический, военный, технологический и пропагандистский по­тенциалы, накопленные Западом, достаточно велики, чтобы в те­чение длительного времени противостоять поступающим со всех сторон ударам, которые могут подорвать устойчивость мирового хозяйства. Предпосылки для этого существуют. На долю развитых стран приходится около 65% валового мирового продукта (ВМП). Подлинными хозяевами мировой экономической жизни являются ТНК — транснациональные корпорации, базирующиеся главным образом в развитых странах. Систему ТНК образуют около 4 тыс. объединений, которые обеспечивают выпуск 40% ВМП, контроли­руют 80% торговли высокими технологиями и 90% вывоза капита­ла. Произошла интернационализация хозяйственной деятельнос­ти мировой цивилизации, контроль над которой установлен ТНК.

Западные страны проводят политику ограничения националь­ного суверенитета снятия барьеров на пути свободного движения капиталов и ресурсов в сфере мирового рыночного хозяйства. Правда, требуя этого от своих торговых партнеров, в случае необ­ходимости они вводят систему преференций собственных нацио­нальных интересов. В результате такой политики капиталы и ре­сурсы приобрели высокую степень динамизма, их концентрация происходит там, где капиталовложения наиболее выгодны, а риск потерь минимален.

В итоге менее развитые страны во многих случаях не только лишаются внешних инвестиций, но и теряют собственные капита­лы, а также наиболее талантливых и энергичных людей. Механизм ТНК работает словно дьявольский насос, выкачивая из этих стран капиталы, ресурсы и таланты. Богатые страны становятся еще бо­гаче, а бедные остаются бедными навсегда.

Следствием этих процессов является тот факт, что страны За­пада не только сохраняют, но и постоянно укрепляют собственное положение мирового научного и технологического лидера. Это создает для них предпосылки сохранения своей роли ведущего центра в мировом рыночном хозяйстве и позволяет поддерживать совокупный военный потенциал на уровне, достаточном для пре­вентивного исключения нежелательных случайностей.

2. Мировая тоталитарная система во главе с единственным лидером — США. Разумеется, это экстремальный сценарий, но явные признаки движения в этом направлении имеются уже в настоящее время. Рассмотрим их на примере книги, которую на-

 

 

писал авторитетный американский политолог и государственный деятель Збигнев Бжезинский [44]. Он дал своей работе весьма симптоматическое название — «Великая шахматная доска», имея в виду Евразийский материк, на полях которого, по его словам, в XXI в. развернутся основные сражения за мировое господство. Задача США, пишет Бжезинский, состоит в том, чтобы, используя свое экономическое и военное превосходство, не допустить появ­ления в этом регионе другой сверхдержавы, которая могла бы стать соперником Америки и угрожать ее «глобальному благополучию». Бжезинский перечисляет страны, излишняя «активность» кото­рых может войти в конфликт с геостратегическими интересами США. Среди этих стран Германия, Франция, Россия, Китай и Индия, но почему-то нет Великобритании и Японии. Глава, посвя­щенная России, имеет предельно уничижительное название — «Черная дыра». Цели американской политики на геополитичес­ком пространстве этой «дыры» Бжезинский формулирует с ци­ничной откровенностью: не допустить возрождения евразийской империи, которая способна помешать осуществлению американ­ских геостратегических целей.

Опасаясь нового подъема России, Бжезинский ключевую роль отводит Украине. «Без Украины, — пишет он, — Россия перестанет быть евразийской империей. Без Украины Россия все еще может бороться за имперский статус, но тогда она стала бы в основном азиатским имперским государством». Как видно, для уважаемого профессора никакого значения не имеют ни культурная общность Украины и России, ни близость их исторических судеб, ни много­численные родственные связи граждан обеих стран. Не в ладах он и с элементарной географией: Россия и без Украины находится в Евразии.

Но это не главное, важнее другое: во всех рассуждениях Бже­зинский исходит из некоего первобытного политического закона, согласно которому у каждой крупной державы непременно долж­ны быть имперские амбиции.

Теоретические истоки этой логики хорошо известны — это идеи основоположников геополитики Хэлфорда Макиндера и Карла Хаусхофера. Близкий к фюреру «третьего рейха» Хаусхофер снаб­дил имперские амбиции национал-социализма псевдонаучной базой. В России тоже есть сторонники подобных теорий, которые пишут об извечном противостоянии двух мировых геополитичес­ких центров — теллурократии и талассократии, но в отличие от

 

 

США они не занимают никакого места в кругах, где принимаются решения.

Бжезинский не единственный американский политолог, кото­рому мировая цивилизация XXI в. представляется как геополити­ческое пространство, где будет узаконена роль Америки как пер­вой, единственной и последней истинно мировой сверхдержавы. Иной вариант той же версии атлантического мондиализма предла­гает профессор Френсис Фукуяма в программной работе «Конец истории». Динамизм истории, утверждает он, был обусловлен ис­ключительно иррациональными факторами, которые в конце кон­цов уступили место законам разума, рыночной экономики с ее денежным эквивалентом всех человеческих ценностей, либераль­но-демократической идеологии. В результате история прекратила течение свое и в мире формируется «новый порядок», основанный на атлантической модели [50].

Третью разновидность мировой тоталитарной системы описы­вает Жак Аттали в книге «Линии горизонта». Суть его идей состо­ит в том, что наступающая эпоха есть «эра денег», когда геополи­тическая структура мира определяется не культурными, этничес­кими, религиозными и прочими факторами, а распределением центров мировых бирж, информационных центров, крупных про­изводств. Властителями в этом «геоэкономическом» мире снова, естественно, оказываются страны Запада, а еще точнее — трансна­циональные корпорации [41].

Список авторов, выступающих с тоталитарно-мондиалистских позиций, можно продолжить. Важнее, однако, обратить внимание на другое: многие геостратегические решения США и НАТО соот­ветствуют этой доктрине. Согласуются с ней действия Междуна­родного валютного фонда, Всемирной торговой организации, дру­гих учреждений, контролируемых Западом.

Опыт истории свидетельствует: судьба всех империй, претен­довавших на мировое или по меньшей мере региональное господ­ство, в конечном счете была одинаковой — их ждал неизбежный крах. Хорошо понимают это и современные сторонники мондиалистских теорий. В ближайшем будущем, предостерегает Бжезин­ский, две трети обедневшего человечества не смогут в своих дейст­виях придерживаться тех ограничений, которыми руководствуют­ся лидеры привилегированных стран. А потому, делает он вывод, перед Америкой как ведущей державой открыта в настоящее время лишь одна узкая историческая возможность. И надо спешить ис-

 

 

пользовать ее, продолжает он, так как нынешний момент относи­тельного международного мира может оказаться краткосрочным.

Чтобы не упустить эту возможность, пишет Бжезинский, Со­единенные Штаты должны взять на себя «три великие обязаннос­ти имперской геостратегии, которые заключаются в предотвраще­нии сговора между вассалами и сохранении их зависимости от общей безопасности, сохранении их защиты и недопущении объ­единения варваров».

Если Бжезинский настаивает на жестком варианте установле­ния мировой тоталитарной системы, то Дж. Сорос рекомендует выбрать другой, «мягкий» сценарий установления капиталисти­ческой системы контроля над мировым сообществом [67]. Идеи Сороса близки к концепции «геоэкономики» Ж. Аттали. В качест­ве ключевого фактора он выделяет концепцию открытого общест­ва, последовательное проведение которой в жизнь позволит, по его мнению, почти автоматически решить поставленную задачу. Труд­но, однако, представить себе ситуацию, что альтернативные миро­вые центры сами уступят одному только экономическому давле­нию, если будут исключены те или иные формы военно-полити­ческого воздействия.

Можно видеть, что в основе всех подобных мондиалистских проектов лежит концепция «избранничества» западной цивилиза­ции. Хочется привести оценку этой древней, как сама Библия, концепции, которую дает французский социолог и психолог Люсьен Леви-Брюль: принимая эту идеологию, западный человек «опус­кается в некий адский круг. Ибо эта преграда, становясь все более непроницаемой, используется для отделения одних людей от дру­гих и для оправдания в глазах меньшинства его претензий быть единственной человеческой цивилизацией. Такая цивилизация, основанная на принципе и идее повышенного мнения о себе, явля­ется гнилой с самого своего рождения».

Если вспомнить все, что говорилось в предыдущих главах о стиле утопического мышления и о возможностях продвижения в жизнь утопических проектов, то конечная судьба этого эволюци­онного сценария западного мира не будет вызывать каких-либо иллюзий. Его ждет тем более сокрушительный провал, чем далее будет осуществлено в реальности движение к целям, провозглаша­емым мондиалистами.

3. Финансовая катастрофа Запада. Профессор Йельского университета Пол Кеннеди в книге «Вступая в XXI век» предуп­реждает, что одной из главных причин упадка мировых империй

 

 

всегда было военное перенапряжение. На нужды Министерства обороны в США расходуется более 250 млрд. долл., что составляет около 15% национального бюджета, или 3,2% валового внутренне­го продукта. В американских вооруженных силах служат 1,45 млн. человек и еще 2,2 млн. трудятся на предприятиях военно-промыш­ленного комплекса. Расходы на ежегодные закупки вооружений достигают 44 млрд. долл. Все это немалые цифры даже для такой богатой страны, как США, ВВП которой составляет около 8 трлн. долл.

Нет полного благополучия и на мировых финансовых рынках. Объем мировой торговли составляет 12 млрд. долл. в день, а фи­нансовые сделки достигли 420 млрд., т.е. в 35 раз больше. Возник небывалый феномен финансового капитала: деньги делают деньги, превратившись в товар. Классическая формула «деньги-товар-деньги» позабыта. Уже одно это служит потенциальным источни­ком финансовой неустойчивости. Объем долгов Международному валютному фонду и Всемирному банку продолжает расти. Сохра­няется высокий внутренний долг самих США.

После отмены соглашений Бреттон-Вудса о золотом стандарте доллара финансы из обслуживающего, посреднического звена пре­вратились в самостоятельный системообразующий элемент миро­вого хозяйства. Возникли мировые финансовые центры. Произо­шла глобализация капитала, включение в его сферу национальных экономик многих стран. На условиях, выгодных Западу, в ряде этих стран происходит образование формирующегося рыночного хозяйства {emerging market economics). Этим преобразованиям со­ответствует современный вариант неолиберальных экономичес­ких теорий: принцип свободного доступа к ресурсам, к услугам, к интеллектуальной собственности. Международный валютный фонд и Всемирный банк проводят политику, ориентированную на предоставление благоприятных условий для иностранных инвес­тиций.

За счет возникновения дополнительных посреднических цепо­чек произошло резкое усложнение хозяйственной жизни. Это ведет к подрыву жизнеобеспечения многих стран и к дальнейшему росту финансовой неустойчивости.

По удачному выражению Й. Шумпетера, деятельность капита­листической системы приобрела характер «разрушительного со­зидания»: укрепление стран Запада происходит за счет разруши­тельного воздействия на остальной мир. Эти процессы усиливают-

 

 

ся с помощью распространения низкопробных масс-медиа, ком­пьютерных игр, пропаганды насилия и т.п.

В 1960 г. среднедушевой доход в 20% развитых стран относился к среднедушевому доходу в 20% наиболее бедных как 30:1. В ре­зультате политики, проводимой Западом, к середине 1990-х годов этот показатель возрос до 80:1.

Переход к информационному технологическому укладу и нача­ло движения к постиндустриальному обществу привели к ради­кальной перестройке стоимостного механизма функционирова­ния капиталистического хозяйства. Трудовая теория стоимости А. Смита — Д. Рикардо — К. Маркса, как известно, базируется на нескольких принципах:

• при капитализме богатство выражено в форме товара;

• товар обладает стоимостью, которая определяет отношения обмена;

• пропорции при обмене определяются затраченным трудом;

• сложный труд можно редуцировать к простому;

• форматом стоимости является цена, метрика которой опреде­ляется рынком.

Уже из этого перечня становится ясно, что эту классическую теорию можно использовать для описания реальных процессов лишь как модель первого приближения. Однако для выяснения тех радикальных изменений, к которым ведет постиндустриализм, этой модели достаточно.

Согласно этой теории стоимость товара равняется

 

М = С + V + S, (2.28)

 

где С — стоимость постоянного капитала;

V — стоимость переменного капитала (труд);

S — прибавочная стоимость.

В условиях информационного технологического уклада эту формулу следует записать в иной форме:

 

М = С + V₁ + V₂ + S₁ + S₂, (2.29)

 

где V₂ и S₂ — новые «информационные» показатели, определяемые творческим вкладом ученых и инженеров. Для индустриального общества вкладом этих дополнительных членов можно прене­бречь, так как

 

 

V₂ << V₁ ; S₂ << S₁ (2.30)

Но с переходом к информационному обществу положение ме­няется на прямо противоположное:

 

V₂ >> V₁ ; S₂ >> S₁ (2.31)

 

Известен один из главных недостатков трудовой теории стои­мости: в ней отсутствует формула, связывающая стоимость с ценой. Между прочим, отсутствие этой связи всегда создавало большие сложности для плановой централизованной экономики. С переходом к информационному обществу эта неопределенность возрастает еще больше: принцип редукции сложного творческого труда к простому перестает работать.

В условиях быстро развивающейся финансовой экономики ми­ровой рынок ценных бумаг превысил 50 трлн. долл., причем еже­годный прирост составляет более 50%. Стоимость ценных бумаг в десятки раз превысила объем фактической материальной стоимос­ти. На мировом рынке сформировалась гигантская финансовая пирамида, направленная острым концом вниз, а потому готовая рухнуть в любой момент под действием того или иного случайного фактора. Появилась форма капитализма, для которой труд пере­стал быть необходимостью.

Возникновение финансовой экономики ведет к подрыву фун­даментальных основ капиталистической системы хозяйства. Среди большого числа имманентных противоречий, которые оп­ределяют динамику капитализма как саморазвивающейся систе­мы, есть одно, играющее центральную роль, — это противоречие между функциональными и субстанциональными аспектами ка­питала. Фундаментальная роль этого противоречия как основного механизма, определяющего развитие капиталистической форма­ции, была вскрыта К. Марксом.

Капитал как функция проявляется в различных формах — про­изводственные отношения, машина государственного управления, банки, партии и профсоюзы и др. Капитал-субстанция — это товар, производительные силы, овеществленный труд. В процессе разви­тия капитализма всегда лидировал капитал как функция. При росте капиталистической системы вширь, при ее распространении на новые регионы там в первую очередь формируются ее функци­ональные блоки, в то время как исходное состояние капитала-суб­станции может быть самым начальным. Лидирующая роль функ-

 

 

циональных аспектов обеспечила превращение капитализма в ос­нову мировой системы хозяйства.

В своем развитии, которое продолжалось более 400 лет, капи­талистическая система неоднократно испытывала серьезные структурные кризисы, связанные в первую очередь с противоре­чиями между обоими аспектами капитала. Каждый из этих кризи­сов находил решение на уровне структурных и функциональных преобразований. Однако становление информационного техноло­гического уклада и возникновение феномена финансовой эконо­мики поставили капиталистическую систему в принципиально новые, никогда ранее не бывавшие условия.

Как следует из формулы (2.31), в этих условиях информацион­ные и соответственно функциональные аспекты производствен­ной деятельности начинают доминировать над субстанциональ­ными, предметными. Иными словами, производительные силы — ядро капитала-субстанции — приобретают информационный и функциональный характер.

Таким образом, главная особенность современного этапа разви­тия экономической цивилизации состоит в том, что информация, функция становится субстанцией, а субстанция — функцией. А это означает не что иное, как снятие, исчерпание, затухание основного, системообразующего противоречия капиталистической форма­ции. Капитализм завершил свою историческую программу, у него не осталось больше «точек роста». С позиций социосинергетики снятие системообразующего противоречия капитализма ведет уже не к структурному, а к системному кризису экономической циви­лизации.

Из теории социосинергетики следует: утратив свои системооб­разующие признаки, система после прохождения точки бифурка­ции уже не сможет вернуться к прежнему устойчивому аттрактору. Часы на башне мирового капитализма бьют полночь. Разрешить системный кризис западная цивилизация, а вместе с ней и мировое сообщество в целом смогут лишь на путях одного из тех альтерна­тивных сценариев, о которых речь пойдет дальше.

4. Раскол мирового сообщества. Резкое усиление тех кризис­ных противоречий, о которых шла речь выше, может привести сначала к утрате согласованной геополитической и экономичес­кой стратегии, которой придерживается союз стран Запада, а затем и к обострению противоречий между ними. Второе направление, по которому может происходить обострение конфликтных ситуа­ций, касается расхождения интересов различных государств и их

 

 

оюзных группировок. Агрессия США в Ираке показала: раскол западных союзников становится реальностью.

Эту вторую возможность исследовал Сэмюэль Хантингтон в книге «Столкновение цивилизаций» [57]. По его мнению, победа Запада в «холодной войне» и торжество либерал-демократии при­вели лишь к временному успеху. Очень скоро у незападных наро­дов начнут выходить на передний план цивилизационные и рели­гиозные факторы. Хантингтон полагает, что более реалистичной геополитической стратегией Запада была бы не мондиалистская доктрина, а бинарная концепция «Запад и Все Остальное» («The West and the Rest»).

В качестве наиболее вероятных противников Запада Хантинг­тон называет Китай и группу исламских государств (Иран, Ирак, Ливия и др.). Если вспомнить терминологию одного из отцов гео­политики — Макиндера, то становится ясно, что более опасными для Запада Хантингтон считает страны «береговой зоны» — «серд­цевинные земли», например Россию — Евразию. Поэтому Западу целесообразно не усиливать противостояние с Россией, а, напро­тив, обеспечить с ней более тесное взаимодействие в целях недо­пущения опасного разрастания локальных конфликтов.

Если экономическое, политическое и военное могущество за­падного союза будет подорвано, то дело может даже не дойти до крупномасштабных межцивилизационных конфликтов. Гораздо более опасными для мирового сообщества как целостной саморазвивающейся системы могут оказаться локальные сепаратистские и террористические движения. Центры таких движений в настоя­щее время существуют даже в таких благополучных западных странах, как Великобритания, Испания, Бельгия, Канада, Италия. В XXI в. в связи с разработкой и распространением по всему миру все более эффективных и дешевых средств массового поражения опасность этих движений будет только нарастать.

Все увеличивающийся разрыв по уровню благосостояния и по состоянию культуры, между развитыми и бедными странами, ис­черпание природных ресурсов и демографический взрыв послу­жат естественным фоном нарастания раскольнических настро­ений. Насколько опасным может быть такое развитие событий, если его своевременно не удается взять под контроль, видно на примере Чечни, где враждебные России силы попытались создать нечто вроде центра международного терроризма с далеко идущи­ми агрессивными планами.

 

 

5. Экологическая катастрофа. Развитие по этому сценарию возможно как на уровне отдельных географических регионов, так и в глобальном масштабе. Если справедливы оценки В.Г. Горшко­ва, Н.Ф. Реймерса, Р. Риклефса, Б. Кольера и других специалистов по экологии, то вероятность экологической катастрофы в XXI в. достаточно велика. Такой ход событий предвидел еще Жан Батист Ламарк, который писал: «Можно, пожалуй, сказать, что предназна­чение человека как бы заключается в том, чтобы уничтожить свой род, предварительно сделав земной шар не пригодным для обита­ния».

Переходу к этому эволюционному сценарию в значительной мере способствуют принципы материального потребительства и фаустовского отношения к окружающей природной среде, прочно усвоенные западным человеком. Этот традиционный взгляд на природу нашел отражение даже в энциклике папы Иоанна Павла II «Laborem Exercens» («О человеческом труде»). «Человек, — гово­рится в этом послании Святого престола, — является образом и подобием Бога, между прочим, благодаря завету, полученному им от своего Создателя, чтобы он обладал землей, чтобы властвовал над нею. В выполнении этого поручения человек, каждое челове­ческое существо отражает действие самого Создателя Вселенной».

Слишком буквально выполняя поручение Вседержителя и не задумываясь над его скрытым смыслом, человек приближает час катастрофы. Ученые и философы, начиная с В.И. Вернадского и М. Хайдеггера, давно поняли эту опасность и выступили против вековой традиции деонтологизированного субъективизма, иными словами, бездумного противопоставления субъекта как актора по отношению к окружающему миру бытия. Но и до сих пор предо­стерегающие голоса по-настоящему не услышаны.

6. Новое средневековье. В 410 г. вождь остготов Аларих привел свои отряды под стены Рима. «Вечный город» был взят штурмом и подвергнут страшному разграблению. Сбылись пророческие слова Вергилия:

Рушится град, царивший долгие годы.

Всюду — вдоль улиц, в домах,

У дверей заповедных святилищ —

Трупы тел неподвижно лежат,

Во прах распростерты.

(Энеида, II, 364)

 

 

Святой Иероним, узнав о падении Рима, писал: «Когда ярчай­ший светоч мира погас, когда Римская империя была обезглавлена, я онемел... Кто поверил бы, что Рим рухнул, что мать народов стала их могилой».

Если вы посмотрите на карту Римской империи, составленную всего за 10-15 лет до этих событий, то увидите огромное государ­ство, правда, разделенное на Западную и Восточную части, для которого внутренними были и Средиземное, и Черное моря. Недавно М. Грант опубликовал исследование «Крушение Римской империи», где проанализировал большой комплекс причин, при­ведших к этой исторической катастрофе мирового масштаба. Это был глубокий системный многофакторный кризис.

Следуя этому подходу, составим перечень проблем, каждая из которых таит зерна тяжелых кризисных последствий для совре­менной западной цивилизации. Большинство этих проблем доста­точно подробно рассмотрено в предыдущих главах, по некоторым другим надо дать дополнительные пояснения. Вот этот перечень:

1. Экологический кризис.

2. Демографический взрыв.

3. Энергетический кризис.

4. Обострение противоречий между Севером и Югом.

5. Финансовая катастрофа.

6. Межцивилизационный раскол.

7. Разрастание локальных конфликтов, рост терроризма.

8. Духовный и религиозный кризис («темная ночь души»).

9. Идеологическая инерция, нежелание и неумение идти на радикальные реформы вопреки кратологическим архетипам.

10. Неспособность преодолеть инерцию потребительства и Фа­устовский комплекс отношения к природе.

11. Научный кризис, отсутствие стратегических программ перехода к устойчивому будущему.

12. Биологическое вырождение, эпидемии, генетические болез­ни.

13. Снижение пассионарной напряженности, отсутствие хариз­матических лидеров.

Быть может, наибольшую опасность в этом перечне представ­ляет последний, тринадцатый, фактор: если у людей опускаются руки, ничего хорошего их ждать уже не может. При провозглаше­нии Американской декларации независимости Бенджамин Франклин сказал замечательные слова: «Мы, конечно, должны держать­ся вместе, либо, по всей видимости, нас повесят поодиночке».

 

 

Иные настроения были в Риме накануне его окончательного крушения. В своем знаменитом труде «De civitate Dei» («О граде Божьем») Блаженный Августин писал, что Земля — юдоль плача, олицетворение несбывшихся надежд и разочарований. Пребыва­ние человека на ней — это скорее умирание, нежели жизнь. Так было во все времена. И только избранные праведники, в благочес­тивом смирении своем уповающие на милость Господа, могут на­деяться на посмертное блаженство в Граде небесном. Судьба града земного, Рима, Августина почти не интересовала.

Удивительное равнодушие к его участи проявляло и население империи. Легионы подолгу не получали жалованья. Крестьяне страдали от непосильных налогов. Патриции предавались развра­ту и оргиям. Почти половина дней в году посвящалась публичным зрелищам. Кажется, никого не занимало, какая участь ждет страну [51].

Гибель этого мира, который уже не мог и больше не хотел защитить самого себя, была неотвратима. Наступление темных веков Средневековья стало совершенно неизбежным.

После ужасов Первой мировой войны и революционных бурь, прокатившихся по разоренным полям Европейского континента, русский философ Николай Бердяев написал небольшую книгу «Новое средневековье». Он видел многие признаки наступления эпохи новых темных веков: распространение мистических учений, возрождение магии и колдовства, кризис научного знания, страст­ные споры о тайнах божественной жизни. Иллюзии земного счас­тья утрачивают силу, а ощущение мирового зла становится все сильнее. «Мы уже средневековые люди, — писал Бердяев, — не только потому, что таковы судьба и фатум истории, но и потому, что хотим этого» [1].

Философ ошибся: в начале XX в. угрозу мирового коллапса и гибели культуры удалось отвести. Но не повторится ли эта ситуа­ция в начале XXI в.?

Если этому суждено произойти, то тяжелые времена наступят не вдруг и не везде сразу. Как это может начинаться, мир узнал на примере Афганистана, Косово, Ирака и Чечни. Хорошо вооружен­ные банды террористов и наемников. Идеология, настоянная на самых мрачных версиях фундаментализма, — принцип: «над нами Аллах, а под нами козлы». Захват заложников. Средневековые казни на площадях. Бандитские «армии» полевых командиров. Грабежи и непрерывные акты насилия. Завоевательные походы к соседям. Остановившиеся заводы и неработающие школы. Взры-

 

 

вы жилых домов в предутренние часы, когда люди еще в постелях. Щедрые финансовые потоки из-за рубежа. И одновременно — не­годование мировых СМИ против тех, кто «слишком жестоко» решил отправить бандитов туда, где им положено быть.

7. Переход к постиндустриальному обществу. Завершая книгу «Грядущее постиндустриальное общество», Дэниел Белл писал: «Постиндустриальное общество ведет к появлению нового утопизма, как инженерного, так и психологического... Утопия всегда считалась формулой гармонии и совершенства в человечес­ких взаимоотношениях. В древней мудрости она выступала «по­лезной невозможностью», концепцией желаемого, к которому че­ловек всегда должен стремиться, но которое по самой природе вещей недостижимо. И тем не менее эти представления служили точкой отсчета для суждений о людях, идеалом, которым надлежа­ло измерять реальность. Современная гордыня попыталась пре­одолеть этот разрыв и воплотить идеал в жизнь, но в результате перспектива достижения идеала затуманилась, а идея потеряла свой блеск. Возможно, было бы более разумно вернуться к преж­ней концепции» [42].

Последуем этому мудрому совету выдающегося американского социолога, которому принадлежит авторство концепции постин­дустриального общества, и будем считать этот сценарий тем идеа­лом, с которым надо связывать благополучный исход к устойчиво­му, регулируемому будущему.

Подводя предварительные итоги выполненного анализа, можно утверждать, что западный мир достиг порога гигантской бифуркации. Дальнейшая его эволюция может происходить в со­ответствии с одним из альтернативных виртуальных сценариев.

Синергетический принцип подчинения позволяет определить минимальный набор регулировочных параметров порядка, соот­ветствующих максимальной вероятности выхода на каждый из этих альтернативных сценариев. Подбор групп таких параметров для всего спектра возможных эволюционных сценариев называет­ся методом джокера.

Прогнозная самодостаточность этого метода статистического «взвешивания» эволюционных сценариев следует из синергетического принципа инверсии будущего: если система начинает под действием случайных факторов эволюционировать в сторону вы­бранного сценария, то после некоторого момента ее дальнейшее движение в этом направлении становится устойчивым — вступает в силу свойство аттрактора «притягивать» близкие режимы.

 

 

Следуя методу джокера, заменим реальную социоэкологическую систему — западную цивилизацию — ее моделью, описывае­мой комплексом параметров порядка. В пространстве материаль­ной культуры Запад следует определить как общество потребле­ния. А потому, повторяя логику, использованную в гл. 2.4 и 2.8, введем энергетический параметр, который определяет уровень ма­териального благосостояния населения:

(2.32)

а также экологический и технологический параметры:

 

Четвертый, стабилизационный, параметр определим как ту долю суммарного валового продукта стран Запада (СВП), контро­лируемого транснациональными корпорациями и правительства­ми западных стран, которую необходимо расходовать на поддер­жание в мире устойчивой геополитической и социально-экономи­ческой обстановки. Этот показатель учитывает военные расходы, финансирование международных организаций, кредиты, пропа­ганду и другие факторы. Представим этот параметр в форме:

F

P₄ = —, (2.35)

Fo

 

где Fo и F — СВП и его доля, расходуемая на стабилизацию.

Поскольку быстрый рост населения в бедных и развивающихся странах ведет к нарушению устойчивости, введем для учета в мо­дели этого процесса специальный популяционный параметр

N

P₄ = —, (2.36)

N_кр

где N — реальная величина скорости прироста населения Земли; N_кp — ее допустимая величина. Для прогноза глубиной 10-20 лет можно принять N_кр = 0,5% в год. Поскольку реально N = 1,73% в год, имеем

 

 

P₅ << 1. (2.37)

 

Принимая во внимание рекомендации полевой модели социо­культурной динамики (см. гл. 2.9 и 2.10), введем два параметра, первый из которых будет учитывать готовность общества к ради­кальной структурной перестройке в целях ухода с паттерна глубо­кого системного кризиса, а второй - степень социального сопро­тивления этим процессам. Назовем первый из этих параметров реформационным, а второй — консервативным:

 

 

 

где N_p — доля от полной численности населения, готовая принять необходимые преобразования;

а_i — факторы, определяющие готовность общества к преобразо­ваниям:

a₁ — наличие научной концепции и стратегии преобразований;

а₂ — готовность краториата проводить реформы;

а₃ — наличие авторитетных лидеров;

а₄ — наличие достаточного финансирования;

а₅ — ясное представление о целях преобразований и о тех нега­тивных факторах, которые следует устранить.

Знаком * в формуле (2.38) помечена та часть реформационных факторов а_i, которая фактически имеются в наличии.

Обращаясь к анализу, выполненному в первой части этой главы, следует положить для этих параметров

P₆ << 1. (2.40)

P₇ << 1. (2.41)

 

Чтобы учесть динамику системы, наряду с параметрами по­рядка будем учитывать их первые и вторые производные по времени:

 

 

(2.42)

 

Смысл первых производных состоит в том, что они учитывают влияние изменений соответствующих процессов на состояние сис­темы. Учет вторых производных позволяет оценить возможную роль новых фундаментальных открытий и изобретений, способ­ных послужить основой технологических инноваций революцион­ного типа. Учитывая скорость продвижения инноваций в практи­ку, оценим глубину синергетического прогноза в 15-20 лет, т.е. ориентировочно до 2015-2020 гг.

Расчет статистических весов (относительных вероятностей) альтернативных эволюционных сценариев будем производить по формуле

 

(2.43)

 

где значения весовых коэффициентов gik для сценария с номером i определяются в соответствии с табл. 2.12 для того набора регули­ровочных параметров, которые образуют джокер для данного сце­нария.

 

Таблица 2.12