Будущее человека: стагнация, гибель

ИЛИ ЭВОЛЮЦИЯ?

 

Тридцать или сорок тысяч лет назад род человека был представ­лен двумя биологическими видами — Homo neandertalensis и Homo sapiens. Сколько-нибудь существенных различий между ними не было, хотя, по-видимому, их представители не могли иметь общих потомков. Из-за несколько различного строения черепа и соответственно мозга неандертальцы, возможно, были менее приспособ­лены для жизни вообще. Это, однако, не помешало им овладеть Достаточно сложной трудовой деятельностью и сформировать примитивные социальные институты. Оба вида более или менее Мирно сосуществовали, как полагают, вплоть до исторического времени. А затем неандертальцы исчезли с лица Земли, оставив своих собратьев по разуму в одиночестве.

Ясного ответа на вопрос, почему погибли неандертальцы, наука не дает. Высказывают предположение, что они были истреблены более удачливыми соперниками — нашими предками. Древние люди были каннибалами: они употребляли в пищу себе подобных, особенно чужаков. Но было ли по силам одному виду каннибалов истребить другой в глобальном масштабе? Этому препятствовали крайне низкая плотность населения и значительная площадь ареа­лов, на которой обитали перволюди. Да и физически неандерталь­цы были, пожалуй, покрепче наших предков. История свидетель­ствует: никому из самых жестоких и кровожадных завоевателей, которые жили в более поздние времена и обладали значительно более совершенными орудиями истребления себе подобных, не удалось нанести ощутимый урон человечеству, если рассматри­вать его как целое. Ни одна раса не погибла в результате бесчис­ленных войн.

Межплеменные стычки с нашими предками могли оказать вли­яние на судьбу неандертальцев, но сыграть роль решающего фак­тора в истории их гибели они не могли. Тогда в чем же дело? Странно, что эта загадка так мало беспокоит ученых: откройте любую книгу, посвященную происхождению человека, и вы обна­ружите, с каким удивительным академическим равнодушием об­суждается там вопрос о гибели самых близких родственников че­ловека разумного, совершившейся на рубеже исторического вре­мени.

Иногда подсказку, где надо искать ответ на подобные вопросы, можно найти, если задуматься над причинами других, не менее таинственных феноменов, которые относятся примерно к той же эпохе. Один такой феномен известен: палеоантропы-неандерталь­цы благополучно жили на Земле около четверти миллиона лет, и лишь в конце этого периода произошло событие по меркам геологического времени взрывообразное — внезапно появился их буду­щий конкурент, человек разумный. Необходимость объяснять по­добные взрывы эволюционного процесса представляет собой одну из принципиальных трудностей дарвиновской теории эволюции. Внести некоторую ясность в эту проблему помогает концепция синергетической эволюционной триады, рассмотренная в предыдущей главе.

Нам неизвестно, что погубило неандертальцев. Но понять, по­чему по историческим масштабам это произошло так быстро, мы можем, обращаясь к методам синергетики и теории катастроф (см. ч. 1). Вспомним, во-первых, теорему хрупкости хорошего:

если самоорганизующаяся система находится вблизи границы об­ласти устойчивости, то переход к неустойчивому состоянию может быть вызван самыми малыми изменениями параметров регулиро­вания. А во-вторых, вспомним, что за состоянием бифуркации следует целый спектр альтернативных виртуальных сценариев. Среди них могут быть и такие, которые означают гибель, распад системы как следствие ее кризиса, оказавшегося системным. Чело­веку разумному следует осознать: в этом эпизоде эволюции био­сферы содержится предостережение для него самого.

Синергетика в состоянии приблизить нас к раскрытию еще одной загадки, связанной с возникновением вида Homo sapiens, — остановке развития его мозга. Академик Владимир Вернадский, которому принадлежат наиболее фундаментальные исследования проблем развития биосферы в XX в., следуя работам американско­го геолога, зоолога и палеонтолога Д. Дана, сформулировал прин­цип цефализации: эволюция нервной системы направлена на усовершенствование центральной нервной системы — мозга [26]. Заметим, что этот принцип Вернадского-Дана согласуется с принци­пами Онсагера и семантического давления мэона, о которых шла речь в гл. 4.11.

Исходя из принципа цефализации, Вернадский утверждал, что человек не есть венец творения, а человеческий мозг не может быть конечной, максимальной формой проявления жизни. «В порядке десятитысячелетий, — писал он, — изменение мыслительного ап­парата человека может оказаться вероятным и даже неизбежным» [26].

Однако первые 40 тыс. лет существования человека разумного свидетельствуют об обратном: сколько-нибудь ощутимых измене­ний мозга у него не наблюдается. Причины приостановки развития мозга загадочны. Генетические возможности эволюции оказались исчерпанными уже к тому времени, когда на смену биологической эволюции пришла социальная. Но синхронность этих событий еще не доказательство их причинно-следственной связи: прекращение естественного отбора позволяло сохранять жизнь слабейшим, но не могло губительным образом сказываться на более умных.

Живой организм, в течение всей своей жизни непрерывно про­изводя энтропию, освобождается от нее благодаря метаболизму, обеспечивающему поступление из окружающей среды отрица­тельной энтропии. Как отмечалось в гл. 4.11, процессы увеличения энтропии, сопровождающие синтез генетической информации, Идут по-разному на разных иерархических уровнях живого орга-

низма, начиная от клеток и кончая мозгом. Для последовательных иерархических уровней энтропия аддитивна, причем с увеличени­ем номера иерархического уровня величина необходимого прирос­та энтропии быстро снижается.

Дальнейшее усложнение работы мозга означало бы повышение иерархичности еще на одну ступень. Эволюция легко справилась бы с этой задачей, и это кажется привлекательным, так как скорее всего означало бы усиление информационного взаимодействия с семантикой мэона. Но заплатить за это пришлось бы ослаблением информационного обмена с окружающей средой (аутизм). В усло­виях, когда окружающий мир полон опасностей, грозящих гибе­лью, этот шаг эволюции привел бы к быстрому исчезновению вида человек разумный. Однако то, что естественный отбор даже в условиях социальной защищенности запрещает для популяции в целом, не запрещено для отдельных индивидов. Возможно, именно благодаря подобным исключительным бифуркациям у ничем не выдающихся родителей появляются потомки, вырастающие гениями.

Между прочим, именно аутизм — высокая степень самоизоля­ции от всего внешнего мира — одна из наиболее характерных черт гениальных личностей. История хранит большое количество пре­даний об этой удивительной на первый взгляд странности великих людей.

Таким образом, синергетика в сочетании с принципами теоре­тической биологии в состоянии объяснить и высокую скорость эволюционных скачков, и приостановку процесса цефализации у человека разумного. Вопрос о том, в чем состоит причина этих скачков и где находятся источники необходимых для этого им­пульсов отрицательной энтропии, становится более ясным, если принять точку зрения синергетической мэонологии.

Но остается проблема, которая не может не волновать нас се­годня: если с такой легкостью и, похоже, без особого сопротивле­ния исчез с лика Земли один вид человека, то не ждет ли в будущем такой же конец и другой его вид — Homo sapiens? Возникновение этого вида носило взрывной характер. В биологическом плане, как мы выяснили, он достиг высшей точки собственного эволюцион­ного тренда. Из синергетики следует: любая остановка эволюцион­ного процесса самоорганизующейся системы опасна для ее устой­чивого существования. А потому встает драматический вопрос: насколько длительным окажется процесс эволюционной стагна­ции, не таится ли в конце этого тренда скрытая пока от нас, но

грозная катастрофа столь же взрывообразного характера, каким было его начало?

Сегодня у нас есть, к сожалению, основания дать на эти вопросы положительный ответ. И источником опасности, грозящей челове­ку, является прежде всего он сам.

Во второй части книги подробно рассмотрены многочисленные признаки приближающегося глобального коллапса, вызванного техногенной деятельностью мировой цивилизации. Гибель угро­жает не только самой цивилизации и виду Homo sapiens, но и биосфере в целом. Подобные эволюционные сценарии прогнози­руются с достаточной степенью определенности. По мнению ака­демика Э.М. Галимова, «мы входим в точку бифуркации биосферы как целостной системы... Подобно тому как организм достигает предельного биологического возраста, жизнь на Земле в своем развитии, возможно, достигла предельного возраста» [32].

Но было бы, однако, ошибкой думать, что у биосферы не най­дется средства остановить ставшего для нее опасным агрессора и не допустить собственного конца. У нас нет никаких оснований полагать, что биосфера будет безропотно ждать драматической участи, которую уготовил ей один из миллионов порожденных ею видов, возомнивший себя хозяином природы. С точки зрения эко­логического императива человек — это всего лишь паразит, по­требляющий ее энергию и вещество. Представителям вида Homo sapiens не следует принимать оскорбленную позу, услышав такое определение, а постараться осмыслить свойство любого паразита: его максимальная активность не совпадает с его оптимальной адаптацией к условиям окружающей среды. Если в процессе эво­люции вид, паразитирующий на среде своего обитания, не сумеет адаптироваться к ней, то его неизбежно ждет гибель, возможно, вместе с этой средой. Для теории катастроф математическое моде­лирование этого процесса довольно тривиальная задача, так называемый режим с обострением.

Можно ожидать, что, подчиняясь принципам минимальной диссипации энергии и семантического давления, биосфера выра­ботает такую стратегию взаимодействия с опасным агрессором — человеком, — которая сведет к минимуму причиняемый им вред. Употребляя целеполагающие термины, я отнюдь не пытаюсь наде­лить биосферу признаками разумной деятельности, которая у нее отсутствует, просто с помощью такой терминологии можно представить ситуацию наиболее ясно.

Рассуждая таким образом, нетрудно прийти к заключению, что оптимальными направлениями главного удара в борьбе с агрессо­ром — человеком разумным — являются воздействия сначала на его фертильный аппарат, а затем на интеллект. Именно эти два фактора делают человека особенно опасным для природы. И потому, похоже, как раз таким оказался стратегический выбор биосферы.

Нельзя исключить, что атака на вид Homo sapiens уже началась. На это обратил внимание Станислав Лем — не только известный писатель-фантаст, но и биолог по образованию [63]. Он пишет, что распространение в глобальном масштабе синдрома иммунодефи­цита человека, СПИДа, который называют болезнью века, может привести к неожиданным последствиям. Возбудитель этой болез­ни — вирус иммунодефицита человека, ВИЧ, — весьма приспособ­ленный к организму хозяина агрессор: латентный период состав­ляет несколько лет, а способ передачи связан либо с сексом, либо с кровотоком. Достаточно ясно, что без сексуальных отношений человечество существовать не может, а потому СПИД сам собой не исчезнет. Наоборот, его все более широкому распространению способствуют современные условия жизни: нищета во многих ре­гионах, быстро растущая плотность населения, миграция, панмиксия, т.е. свобода в области половых отношений, и т.д.

В отличие от других высших животных эволюция предков че­ловека привела к закреплению двух взаимно противоречивых брачных программ — моногамии и группового брака. Функция первой программы состояла в том, чтобы продлить привлекатель­ность самки на весь период выращивания ее детенышей, обеспечив им на это время защиту самца. Функция второй — сохранение потомства в условиях, когда родителям со всех сторон угрожала гибель. С возникновением первобытного общества человек вышел из-под контроля естественного отбора, и эволюционный процесс приостановился, оставив эту работу незавершенной.

Лем выдвинул гипотезу: пандемия СПИДа может снова вклю­чить отбор по половому признаку и сначала перевести сексуаль­ную программу человека в режим строгой моногамии, а затем резко снизить его сексуальный потенциал. Сексуальная актив­ность человека управляется гормоном андроген, но это тот самый гормон, который активизирует и развитие интеллектуальных спо­собностей его мозга. Поэтому генетические изменения в сексуаль­ной сфере одновременно неизбежно приведут к перестройке пси­хики человека — к снижению его творческого и эмоционального

потенциала, способности сопротивляться стрессам и т.д. Скорее всего, столь значительные изменения генотипа человека будут рав­нозначны возникновению на его основе нового биологического вида — Homo innoxis, человека безопасного. С точки зрения совре­менных общечеловеческих ценностей такой результат, безуслов­но, будет означать деградацию. Зато с точки зрения экологическо­го императива он окажется весьма эффективным.

По мнению Лема, нечто подобное могло произойти в процессе эволюции таких коллективных насекомых, как муравьи, пчелы и термиты. В своей массе они вообще утратили половые признаки, которые остались только у немногочисленных маток и трутней. Не сыграл ли в этом процессе роль фактора отбора вирус, подобный

ВИЧ?

Биологи считают, что возбудитель СПИДа скорее всего очень молод; нельзя исключить, что он сформировался всего несколько десятилетий назад. И это неудивительно: скорость мутаций и ес­тественного отбора в царстве виры в миллион раз выше, чем для фауны. А в условиях быстро нарастающего техногенного загрязне­ния окружающей среды радиоактивными и химически активными отходами она может возрасти еще больше. В результате вероят­ность возникновения новых, все более опасных для человека агрес­соров возрастает многократно.

И похоже, это уже произошло: на пороге еще один вирусный кошмар — это Т-клеточный лейкоз. Как и СПИД, эта страшная болезнь передается двумя путями — через кровоток и через сперму. Вирусы Т-лейкоза также внедряются в клетки иммунной системы, но в отличие от ВИЧ превращают их в злокачественные. Спасения от этой болезни нет. А конечный ее результат может оказаться тот же самый — сначала сокращение численности народонаселения Земли, а затем формирование нового вида — Homo innoxis.

Из теории синергетической мэонологии следует, что могут су­ществовать и другие формы «атаки» биосферы на фертильность и интеллект человека. Поскольку информационный обмен между биосферой и семантическим банком мэона симметричен, принци­пиально возможно энтропийное «загрязнение» этого потенциа­ла. Источником этого «загрязнения» может послужить разру­шительное антропогенное воздействие на биосферу. А это, в свою очередь, может привести в действие новые, еще более эффективные механизмы управления генетическим аппаратом человека. Срабатывание этого механизма также может носить скачкообраз­ный характер.

В гл. 4.11 отмечалось, что для перехода на иерархически высшую ступень эволюции человека — формирование сознания — потребовалось минимальное увеличение энтропии. И следовательно, для обратного процесса — разрушения интеллекта — доста­точно столь же незначительного внешнего энтропийного воздей­ствия на геном.

Как показал И. Пригожин, признаком однонаправленности и необратимости эволюционного процесса является наличие в каче­стве исходного состояния консервативной системы. Человеческий мозг является именно такой системой [107]. Поэтому из теоремы хрупкости хорошего следует: вероятность процесса, ведущего к разрушению генетических основ человеческого интеллекта, доста­точно велика.

К сожалению, включение этих разрушительных для интеллекта механизмов не противоречит и другому фундаментальному биоло­гическому закону — принципу Вейсмана: наследуются мутации, а не модификации. Процесс трансляции признаков закрепляется на генетическом уровне, которому согласно МБК-концепции может соответствовать мэоновая семантическая реплика [67].

Если мы понимаем, что мэон-биоинформационные процессы, будучи выведенными из-под контроля, способны сыграть губи­тельную роль в судьбе человечества, то естественно задать вопрос, нет ли у нас возможности переломить ход этого процесса и развер­нуть его в противоположную сторону. Нельзя ли целенаправленно использовать комплекс тех же самых эффектов не во вред, а на пользу человека?

Теоретически на этот вопрос можно дать положительный ответ. Если биомэоновые протоструктуры живого действительно играют фундаментальную роль в процессах жизнедеятельности, то долж­ны существовать способы взять эти процессы под контроль. Нельзя, например, исключить, что на этих путях удастся оста­навливать на самых ранних стадиях развитие эмбрионов, не при­бегая к традиционным биомедицинским операциям. Можно на­деяться, что соответствующие способы контроля над рождаемос­тью из-за своей необычности не войдут в противоречие ни с рели­гиозными запретами, ни с национальными обычаями. И тогда, быть может, появится наконец возможность снять опаснейшую для существования человечества проблему неконтролируемого роста населения.

Если будет установлено, что био-мэонные эффекты действи­тельно позволяют осуществить программируемый контроль над

генетическим кодом, то на этой основе появится возможность ре­шить и другую, не менее практически важную для человечества проблему — переход к социальной автотрофности. Если расти­тельный мир использует для производства органики неорганичес­кие вещества, то не существует никаких запретов научиться делать то же самое искусственно. В случае успеха это сулит избавление от одного из страшных современных бедствий — голода. Предсказы­вая неизбежность и необходимость решения проблемы автотрофности, Вернадский писал, что в качестве источника энергии в со­ответствующем технологическом процессе целесообразно исполь­зовать экологически наиболее чистый его вид — энергию излуче­ния Солнца. Именно на этом принципе основаны процессы жизнедеятельности в мире фауны и океанского планктона.

Принципиально новые технологии в состоянии помочь реше­нию важнейшей задачи, стоящей сегодня перед человечеством, — не допустить необратимого скатывания к экологической катастро­фе. Но будет ли этого достаточно? Анализируя быстрое нараста­ние современного экологического и антропологического кризиса, современный русский философ А. Назаретян, приходит к выводу, что «эмпирический человек», каким его создала слепая биологи­ческая эволюция, не имеет будущего [92].Нарастающее техноген­ное давление на естественные эволюционные процессы может по­ставить его перед необходимостью не только изменить свою стра­тегию взаимоотношений с биосферой, но и приступить к модерни­зации собственного генома.

Можно ли согласовать подобные рассуждения с гуманистичес­ким идеалом современного менталитета о самоценности челове­ческой личности?

Палеонтология и археология свидетельствуют: из-за несовер­шенства собственного генома человек был бы обречен на вымира­ние, если бы не сумел выйти за пределы своей видовой программы. Своеобразие и сила человека оказались в его открытости, в способности преодолевать собственную видовую ограниченность. Быть может, это именно та жизненная стратегия, неумение использо­вать которую погубило когда-то наших ближайших родственни­ков — неандертальцев. Поэтому если современный человек легко и быстро расшатывает свою экологическую нишу, собственный генофонд, иммунную систему, то естественно в порядке компенса­ции скорректировать и собственный менталитет, включив в него такие ценностные ориентиры, как автоэволюционные методы вы­живания и адаптации.

Управляемая автоэволюция человека — тема не новая. Русские ученые Константин Циолковский и Владимир Вернадский считали, что это произойдет обязательно, и рассматривали вид «человек разумный» лишь как промежуточное звено в длинной череде ра­зумных существ, умеющих оптимальным способом научно органи­зовать собственное самосовершенствование.

Биологическая эволюция, работа которой по формированию вида Homo sapiens прервалась с возникновением человеческого общества, оставила ему в наследство немало органических пороков. Поэтому первое, для чего можно было бы использовать уже начальные успехи будущих био-мэоновых технологий, — это лече­ние генетических заболеваний и исправление дефектов фенотипа. На следующем этапе речь пойдет о модификации и совершенство­вании генотипа.

Жан-Жак Руссо в книге «Эмиль» писал: «Природа дурно созда­ла человека, только своими руками может он усовершенствовать себя». Биомэоновые технологии, быть может, позволят воплотить эту мечту в жизнь. Эта работа начнется с исправления органичес­ких дефектов центральной нервной системы — эмоциональной неустойчивости, интеллектуальной инертности и слабости, много­численных патологических отклонений от оптимума и т.п. По­явится возможность управляемой мобилизации интеллектуаль­ных ресурсов головного мозга, подключения индивидуальной па­мяти непосредственно к ресурсам компьютерных банков информации, включая алгоритмы решения задач творческого характера. Если решение этих задач будет проходить успешно, то можно будет вести речь о переходе к следующему, более сложному и более результативному этапу — периодическому переходу к желательно­му набору качеств собственной личности и ее программированно­му перекодированию. По желанию можно будет получить, напри­мер, дар художника или певца. Практически более интересно ре­шение проблемы телетаксии — подключения к мозгу индивида соматического дублера, например киборга, находящегося на дне океана или на поверхности другой планеты.

Вершина автоэволюции вида Homo sapiens — это решение про­блемы бессмертия человека, точнее, продление его жизни на неоп­ределенно долгий срок. Лет тридцать назад английский ученый и писатель Артур Кларк опубликовал книгу «Черты будущего», ставшую известной во всем мире. Среди содержащихся на ее стра­ницах многочисленных предсказаний есть и такое: 2090 г. — бес-

смертие человека [157]. Помогут ли биомэоновые технологии справиться с решением этой задачи?

Начать обсуждение этой темы лучше всего с вопроса о том, что собственно нам хотелось бы сохранить в течение срока, превыша­ющего видовую продолжительность жизни. Человеческое Я, субъ­ективное начало — категория динамическая. Сегодня мое Я совсем не то, что было 20 и тем более 40 лет назад.

Вот рассуждение на эту тему известного физика и выдающегося мыслителя Эрвина Шредингера:«Вам было 16 лет, и вас раздирали страсти. А что осталось от того Я, которое было носителем этих страстей? Очень мало. Но вы есть. И значит, теперь вы — другое Я! В каждый данный момент ваши прошлые Я казались самыми важ­ными. Но они сменились, они умерли, а термин «смерть» даже не возник. Так что же остается на все времена, пока мы живы?»

Остается одно — ощущение непрерывности собственного Я, субъективного начала. И это все. Это единственный инвариант в этом никогда не прекращающемся самодвижении человеческой личности. Сформулируем поэтому нашу задачу следующим обра­зом: речь должна идти о сохранении именно этого инварианта.

Биомэоновый дуалистический интеракционизм позволяет раз­делить эту задачу на две части. В основе такого разделения — гипотеза о существовании психомэоновой реплики сознания, независимой или слабо зависящей от сомы, от атомно-молекулярных структур мозга. МБК-концепции эта гипотеза не противоречит. Подчеркнем: речь идет об относительной автономии субъективно­го начала на наиболее фундаментальном уровне его семантико-мэоновых протоструктур. И следовательно, принципу запрета деком­позиции мозга, который относится к процессам на иерархически более низком атомно-молекулярном уровне, эта гипотеза не противоречит.

Известны эмпирические данные, свидетельствующие в ее поль­зу. Американский нейрофизиолог Ш. Карагулла утверждает: авто­номность сознания по отношению к соме — экспериментальный факт [54]. Такого же мнения придерживаются русские исследователи трансперсональных эффектов А. Дубров, В. Пушкин, В. Каз­начеев. Обстоятельные исследования в области трансперсональ­ной психологии выполнил в США С. Гроф [37]. Лауреат Нобелев­ской премии американский нейрофизиолог Р. Сперри пишет: со­знательные явления возникают «только на высших уровнях Мозговой иерархии при определенных типах мозговых процессов в некотором роде уникальных, которые еще предстоит открыть и

которые вряд ли могут быть идентифицированы с тем, что доныне именовалось нейронными событиями» [124].

Академик Н.П. Бехтерева, много лет возглавлявшая Институт мозга человека в Санкт-Петербурге, исследовала проблему «выхо­да души» человека из тела во время клинической смерти и при родах. После встречи с известной болгарской ясновидящей Вангой Бехтерева обдумывала другую проблему — возможности контакта с умершими. Она не согласна с крайним ригоризмом некоторых ученых, которые по поводу подобных феноменов заявляют: того, что я не могу зарегистрировать и измерить, не существует.

«Поистине, — пишет по этому поводу Бехтерева, — мир людей меняется меньше, чем мир окружающей природы. Икар хотя бы мечтал, а остальные... И много веков прошло, прежде чем расстоя­ния стали во времени более короткими благодаря тому, что не только человек, а массы людей летают». Парапсихологические фе­номены реальны, утверждает Бехтерева, и их надо изучать научны­ми методами [19].

Ссылки на авторитетные высказывания в пользу гипотезы об относительной автономии субъективного начала от сомы можно продолжить.

Но если мы допустим, что эта гипотеза имеет право на призна­ние, то возникает другой вопрос: можно ли говорить о «пересадке» этого субъективного начала, личностного Я от одной сомы на дру­гую, от одного телесного его носителя другому? На этот вопрос можно со всей определенностью дать утвердительный ответ: сви­детельством тому служит явление «реинкарнации», неоднократно подтвержденное прямыми наблюдениями ученых. Мы поставили термин «реинкарнация» в кавычки, так как этот эффект не имеет отношения к традиционному мистическому объяснению. Как от­мечалось в гл. 4.10, его интерпретация возможна именно на основе МБК-концепции [69].

Принимая эту гипотезу в качестве рабочей, мы должны отве­тить на следующий вопрос — о судьбе сомы. Вероятно, нет необхо­димости ставить задачу поддержания нормального состояния соб­ственного тела за пределами естественного срока его существова­ния. Можно вырастить ему эквивалентную замену, используя метод клонирования, с помощью которого следует получить гене­тически идентичный, но лишенный собственного Я, организм на основе ядер, взятых из клеток «хозяина». Первые успешные шаги в этом направлении уже сделаны в лаборатории профессора Дж. Стиллмана в университете Джорджа Вашингтона в США [67].

К этому остается добавить, что если возможна «межсоматичес­кая» пересадка Я, а если точнее, личностного ядра его памяти, то нельзя в принципе исключить и временного хранения этого ядра, или психо-мэоновой реплики Эго, в специально сконструирован­ном электронном или биоэлектронном банке информационной па­мяти. Такой банк может выполнять функции временного фиксато­ра субъективного начала до того момента, когда будет подобрана или выращена подходящая сома.

Остановимся на этом — обсуждаемая проблема исключительно сложна, и любые попытки упрощать ее были бы ошибкой. В основе излагаемой концепции лежит гипотеза об аддитивности сомы и психо-мэоновой реплики личностного начала, Эго, которая не может не вызывать сомнения. Остается, в частности, неясным, не станет ли суррогатная личность, возникшая в итоге такой опера­ции, своего рода ментальным кентавром, который будет иметь весьма мало общего с исходным индуктором. Нельзя исключить, что все еще недостаточно изученные пласты подсознательной де­ятельности, нейрохимические, церебральные, гормональные и прочие процессы в действительности образуют неразрывное един­ство, не допускающее существования каких-либо устойчивых автономных «реплик» сознания вне мозга. Все эти вопросы подле­жат дальнейшему углубленному исследованию. А МБК-концепция открывает для этого принципиально новые и важные возмож­ности.

Если человеку в стремлении предотвратить необратимое дви­жение вдоль тупикового тренда эволюции действительно предсто­ит пойти по пути управляемого изменения собственной биологической природы, то одновременно с этим изменится и весь челове­ческий космос. А. Кларк, предсказывая решение проблемы бес­смертия в конце XXI в., высказывал опасение, что поколение бессмертных может ожидать интеллектуальное вырождение.

Основной кибернетический закон Винера-Шеннона-Эшби гла­сит: условием устойчивости управляемой системы является доста­точно высокое внутреннее разнообразие. Проведенный в нашей работе анализ позволяет сделать однозначное заключение: МБК-технологии — это путь к резкой дифференциации, усложнению того интеллектуального космоса, которым является мир человека. Это путь не к растворению человеческой личности в социуме либо к различным современным формам ее подавления вроде входяще­го ныне в моду «компьютерного кретинизма», а, напротив, к мак­симально полной самореализации творческого потенциала, кото-

рым обладает каждый индивид. И тем самым это способ разреше­ния антропологического кризиса.

 

Глава 4.13