Комическое в эстрадной драматургии

 

 

ЭСТРАДА И ПРАЗДНИЧНОСТЬ. - НЕМНОГО ИСТОРИИ ЭСТРАДНОЙ ЮМО­РИСТИКИ. - ВЫЯВЛЕНИЕ КОМИЗМА - ПРОФЕССИОНАЛЬНОЕ КАЧЕСТВО ЭСТРАДНОГО ДРАМАТУРГА. - СМЕШНОЕ И СЕРЬЕЗНОЕ. - РОЛЬ САТИРЫ В СОЦИАЛЬНЫХ ОТНОШЕНИЯХ. - СМЕХ КАК ФУНКЦИЯ ОБНАЖЕНИЯ РЕАЛЬНОСТИ. - ФОРМЫ КОМИЧЕСКИХ СТРУКТУР: ЭКСЦЕНТРИКА, БУФФОНАДА, ГРОТЕСК - ПРИЕМЫ ДОСТИЖЕНИЯ КОМИЧЕСКОГО ЭФФЕК­ТА: КОМИЧЕСКАЯ МЕТАФОРА, АЛОГИЗМ И ДР. - КОМИЧЕСКАЯ МАСКА. -

ТЕМПОРИТМ И СМЕХ.

Почему именно комическому началу в эстрадной драматургии посвящена целая глава? Конечно же, потому что на эстраде веселый, ироничный, сатирический номер и концерт встречаются гораздо чаще, чем драматический, грустный*.

Умение искать и выявлять комизм — важное профессиональное каче­ство эстрадного драматурга.

Эстрада всегда была связана с праздником. А на празднике че­ловек ищет развлечений.

Этимология слова «развлекать» лежит в глаголе «волочь». И не только в русском языке. В греческом это — «тащу», в латыни — «бо­розда». То есть даже этимологически развлечение — противовес обы­денно-рабочему состоянию человека, оно призвано уводить его от этого состояния: надо на некоторое время оттащить (отволочь) че­ловека от борозды его трудовых будней.

В этом смысле развлечение — средство спасения от монотон­ности труда. Причины поиска развлечений очень разнообразны

* Хотя естественно, что и разного рода памятные дни мы отмечаем, собираясь вме­сте, отдавая дань тому или иному печальному событию. Эстрада включает в себя и тако­го рода мероприятия.

Стр.41

по своей природе. Рабочий хочет оторваться от тяжелой физичес­кой работы, деревенский житель к этому может добавить желание раздвинуть однообразие жизненного пространства. Работник музея или артист хочет отвлечься от привычных культурных ценностей, окунувшись в мир спортивного праздника.

Общее здесь то, что развлечение — это отрыв от обыденности.

Может быть, поэтому появившиеся в последнее время и распро­страненные среди молодежи жаргонные выражения «тащиться» и «оттянуться» в основе своей содержат все тот же глагол «тащить»: имеется в виду вытащить себя из привычной борозды, то есть - развлечься.

М. М. Бахтин утверждал, что развлечение и праздник явления неискоренимые, что они — первичная и неуничтожимая категория культуры; они могут оскудеть и даже выродиться, но не могут ис­чезнуть вовсе.

На празднике, посвященном 50-летнему юбилею со дня основания города Магадан, бывшие узники одного из лагерей ГУЛАГа рассказы­вали, как для них изменился и стал более светлым мир после того, как начальство разрешило отбывавшим там срок татарам отметить свой на­циональный праздник. На него пригласили представителей других национальностей, живших в соседних бараках. А потом этим же путем пошли дагестанцы, корейцы...

Это возвращало всех заключенных к воспоминаньям о счастливой прошлой жизни «на воле», к мысли о том, что есть еще какой-то нор­мальный мир и в него непременно нужно вернуться — найти в себе силы перенести все испытания...

Само звучание слова «праздник» заставляет думать о праздном, свободном от работы дне. Искусство же — дитя свободного времени свободных людей — всегда праздник. Эта связь неразделима, так как и то и другое вынуждают нас переживать «...чудо разрыва естествен­ного хода жизни, будничного течения дней, переключают наш эмо­циональный строй»¹.

Истоки больших массовых праздников и народных гуляний те­ряются в седой глубокой древности, что естественно при отсутствии письменности, бесконечных войнах, переселениях народов и прочих природных и общественных катаклизмах.

Так что мы не знаем сегодня, кто были они — эти первые в исто­рии человечества режиссеры-постановщики и сценаристы этих мероприятий,

Стр.42

где они учились, каких художественных критериев при­держивались, на чей опыт опирались. Уж так устроен человек, что время от времени он испытывает потребность в празднике. По тому или иному подходящему поводу людям хочется, да судя по всему и всегда хотелось собраться вместе, пообщаться, повеселиться, потан­цевать, послушать какую-то музыку, вкусно поесть в хорошей ком­пании... Так что «право на праздник» — одно из основных прав че­ловека, а то, что оно не записано ни в одной конституции, просто го­ворит о том, что человеческое общество считает этот факт как бы само собой разумеющимся.

Известно, что уже в глубокой древности разные народы, насе­ляющие нашу планету, отмечали праздниками военные победы, сбор урожая, свадьбы, юбилеи, дни рождений, наступление весны, осени, зимы, лета и прочие значительные с их точки зрения события.

И эта тенденция сохранилась. Вот характерный пример.

В конце 80-х годов все многочисленные участники больших праздничных торжеств, проводимых Министерством культуры СССР и именовавшихся «Декада русской литературы и искусства в Якутии», были приглашены на массовый народный праздник якутов «Иссык». Он имел многовековую традицию, когда разбросанные по необозримой тундре семьи после суровой зимы съезжались, собирались в определенном месте, чтобы посмотреть, кто все-таки выжил, пережил зиму, прошел все испытания, и впервые за последнее время наесться досыта мяса. Люди собирались вместе, чтобы потанцевать, попеть, посоревноваться в борьбе, в метании камней, своеобразных «тройных прыжках», пошаманить возле костров и приступить потом к важнейшему делу к заготовке кормов, сена для будущей зимы…

Как теперь выяснилось, какие-то свои, немного странноватые, с нашей точки зрения, праздники придумывали в Южной Америке древние ацтеки и инки. Они поднимались в Анды на высоту более 6 тысяч метров над уровнем моря. Подобравшись поближе к звез­дам, они жгли на вершинах костры, так же, как и другие народы, пели, танцевали, шаманили и даже приносили своим суровым богам чело­веческие жертвы...

До нас дошли более или менее достоверные описания древнегре­ческих праздников сбора винограда, имевших название Дионисии, с их чрезмерными возлияниями, темпераментными плясками, и даже, как мы бы сегодня сказали, оргиями.

Стр.43

Кое-что нам известно о том, как отмечали различные праздники в Древнем Риме. Там праздник уже включал в себя все основные эле­менты современных массовых праздников: спортивные, военные, да еще плюс к тому художественные и политические. Не была забыта и эротика, и даже юмористика, в таком смысле, в каком ее понимали в те суровые годы. На аренах многочисленных цирков в ту пору, со­гласно всем законам шоу-бизнеса, выступали и спортсмены, сорев­новавшиеся в том, кто кого обгонит на колеснице. Военные подраз­деления всерьез бились друг с другом с применением мечей, кинжа­лов, длинных копий. Участвовали и артисты-вокалисты, в том числе и барды, и авторы-исполнители. Вроде бы на празднике открытия каких-то Олимпийских игр свои собственные песенки исполнял, ак­компанируя себе на тиаре, сам римский император Нерон...

Ведущий древнеримского представления, работая во вполне со­временной и для нас манере «интерактивного общения с публикой», обращаясь к благородным римлянам, прямо спрашивал, добить того или иного неудачливого гладиатора или оставить жить на свете. И благородные римляне решали его судьбу прямым открытым го­лосованием, поднимали большой палец руки вверх, что означало жить, или, наоборот, — показывали этим пальцем вниз, что означа­ло совсем другое...*

Что касается «юмористических» номеров, без которых уже тог­да не обходилось ни одно хорошее массовое праздничное представ­ление, то они тоже имели довольно специфический характер.

На глазах у зрителей, например, гладиатору отрубали правую руку, и эти любители развлечений весело забавлялись, наблюдая за тем, как он сражался с противником «одной левой». Другого гладиатора застав­ляли биться с вооруженным мечом противником, имея в руках один... ночной горшок...

К выстроенной определенным образом и вооруженной длинными острыми копьями греческой когорте невозможно было подойти ни с какой стороны, ни с мечом, ни с кинжалом... Но можно было длинным

* Может быть, это, конечно, мистика, но когда сегодня входишь в полуразрушен­ное здание Римского Колизея, невольно кажется, что стоит прикрыть глаза и перед то­бой возникнут кровавые картины тогдашних публичных увеселений... Вспыхнут свечка­ми облитые смолой, привязанные к столбам на арене подожженные первые христиане, голодные львы начнут терзать беззащитных рабов, а стаи привезенных из Африки и спе­циально натасканных самцов-орангутангов — насиловать десятилетних девочек, приве­зенных из разных многочисленных покоренных храбрыми римскими воинами стран.

Стр. 44

кнутом вытащить, «выдернуть» из первого нижнего ряда какого-то по­ставленного именно туда молодого воина и быть уверенным в том, что стоящий в задних рядах какой-нибудь «старослужащий» непременно бросится ему на помощь — общий строй нарушится и греки «рухнут»...

Что же касается чисто юмористических разработок некоторых миниатюр, исполнявшихся на массовых праздниках в Древнем Коли­зее, вкрапленных в драматургию представлений тех лет, то они и се­годня могли бы иметь успех в каких-нибудь наших ночных клубах...

На арену выкатывали помещенную на красочно убранное возвы­шение большую постель, на которой какой-то патриций, судя по все­му, богатый римлянин, муж, занимался любовью со своей женой. При этом она как бы подбадривала его, а он откровенно ленился. Потом он и вовсе уползал с постели, поспешно одевался и как бы уходил по не­отложным общественным делам. Немедленно появлялся его соперник, молодой и красивый, прыгал в постель и продолжал начатое мужем дело... Но раздавался стук в дверь — условный, разумеется. Любве­обильная римлянка прятала любовника под постель. Появлялся любов­ник № 2 и тоже приступал «к делу»... И вновь раздавался «стук», и любовник № 2 лез под постель. Появлялся любовник № 3... Далее все повторялось еще несколько раз, наконец домой возвращался муж, и вся гоп-компания, собравшаяся под его супружеской постелью, вскакива­ла, переворачивала просторное ложе и с веселым улюлюканьем, надев «рогоносцу» на голову ночной горшок, покидала арену...

Занятный, общепонятный, бессмертный сюжет... Доказательством этому служит пример современного шоу-представления, несколько лет назад поставленного на одной из открытых площадок в США.

Условно решенный интерьер комнаты, дверь, окно, стол. Возле большого «задника сцены» — просторный шкаф... Сюжет прост и по­нятен. Муж уходит из дома, в окно влезает Любовник, бравый солдат одной из расположенных невдалеке военных частей. Пора приступать к тому, зачем он пришел в гости к Даме, но раздается стук. Дама пря­чет солдата в шкаф, входит лихой Капрал, он готов на все, стук в дверь, капрала — в шкаф. Входит младший офицер, стук в дверь... Ну и так далее, вплоть до генерала. Возвращается Муж, видит оставленную Ге­нералом фуражку, начинает обыскивать комнату, лезет в шкаф и... Оттуда начинают появляться не только что виденные нами три-четы­ре-пять персонажа, но целые взводы, роты, полки, наконец появляется

Стр.45

конница, идет Большой духовой оркестр... Они окружают выстроенную сцену, и начинается настоящий красочный военный парад с перестро­ениями и фейерверками, с пушечной пальбой. И кто же принимает па­рад?! Естественно, Прекрасная дама, которой отдают честь и просто заваливают цветами...

Очевидцы рассказывают, что смех у зрителей возникал периоди­чески, волнами — после появления из шкафа 5-го «любовника», потом 10-го, потом Духового оркестра, потом Конницы, то есть происходил переход «качества в количество»...

До нас дошли некоторые сведения об экономической стороне не­которых мероприятий системы древнеримского шоу-бизнеса. Понят­но, что перевод в наши цены может быть только очень приблизитель­ным, ибо рабский труд в Древнем Риме был очень дешев, в то время как профессиональные гладиаторы, львы, слоны, носороги — наобо­рот, дороги. И если раздираемые хищниками христиане не стоили ничего, то хорошему, выигрывавшему гонки вознице ставили мра­морные памятники...

Известно, например, что царь Иудеи Ирод устроил серию игр, ко­торая стоила ему 500 талантов*. 500 талантов примерно эквивалент­ны современным 400 000 фунтов стерлингов. Стодневные Игры Тита стоили ему 3 000 000 фунтов. Да и разве могло быть дешевле, когда в шоу, посвященном восшествию на престол императора Проба, на аре­ну были выставлены 1000 страусов, 1000 оленей, 1000 вепрей, 100 львов, 100 львиц, 100 леопардов, 300 медведей и еще множество дру­гих диких животных, не считая рабов и гладиаторов.

В этих далеких от наших дней шоу-программах аналитики усма­тривают много интересного и поучительного. Например, то, что же­стокость, откровенный садизм из случайного и относительно редко­го стали обычным, привычным и повседневным явлением. Считает­ся, что есть четкая внутренняя связь между жестокостью и сексом. Особенно у слабых и неудачливых людей. По мере того как плебс утрачивал желание где-то работать, служить в армии, в легионах, вы­полнять самые простые гражданские обязанности, — на аренах ему в угоду появлялось все больше зверства и похоти. Игры, задуман­ные как соревнования сильнейших спортсменов, пропагандировав­шие, можно сказать, силу, ловкость, здоровый образ жизни, к концу

^* Талант в те годы был денежной единицей, а не мерой одаренности, как в наши дни.

Стр.46

IV века попали в руки антрепренеров и из них совершенно исчез дух честного состязания. Развитие, характер и вырождение Игр соответ­ствовали росту, характеру и вырождению самой Римской империи... Римские Игры и их судьба — может быть, сильнейший аргумент против чисто зрелищного и коммерческого спорта. Когда Игры окон­чательно превратились в откровенно садистские зрелища, Римская империя пала.

Правда, пала она под ударами еще более диких и менее разви­тых в культурном отношении племен, но, может быть, менее развра­щенных, менее тронутых цивилизацией.

На все эти темы полезно поразмышлять на досуге. Рекордом ма­териального успеха в современном мировом шоу-бизнесе являются гастроли ансамбля «Роллинг-стоунс» — 300 миллионов долларов.

В России все скромнее. Не так давно газеты сообщили, что на «Съезд потомков Л. Толстого» в Ясной Поляне было затрачено «все­го» 1 000 000 рублей бюджетных денег. Разного рода шоу бывают и очень дорогими.

А говоря об истории того или иного искусства, не следует забы­вать, что наше настоящее когда-то и для кого-то было далеким, же­ланным, светлым и замечательным БУДУЩИМ...

Тем не менее обратим на внимание на одно из главных качеств праз­дника, характерное для всех времен и народов, — развлечение. А там, где развлечение, — всегда радость. Там, где радость, — всегда смех.

Поэтому когда мы говорим, что эстраде присуща праздничность, то должны сказать и о сопровождающих ее элементах — развлека­тельности, чувстве радости и удовлетворения, смехе.

Эстрада, считающаяся так называемым «легким жанром», «ин­дустрией развлечений», изначально тяготеет к юмору. Но кто ска­зал, что юмор, сатира, пародия, анекдот, эпиграмма — это исключи­тельно «легкомысленные развлечения?»

В разные эпохи и удачные и неудачные остроты приводили людей на плаху, на костер, в тюрьму, на каторгу... Примеров таких множество.

Например, известный артист эстрады В. Гущинский работал в по­пулярном тогда, после пьесы М. Горького «На дне», «рваном жанре»*.

* Артисты, работавшие в «рваном жанре», выходили на эстраду в образе босяков, люмпенов, нищих — отбросов общества. Чаще всего их сценическим костюмом была рваная, неаккуратная одежда: отсюда и название — «рваный жанр». Современного тер­мина «бомж» тогда просто не было. Соответственно, не мог бы появиться тогда такой персонаж одного из капустников, как «Агент-007 Джеймс БОМЖ»...

Стр. 47

В те первые, голодные послереволюционные годы он выходил на эст­раду в тряпье, но весь обвешанный колбасами, сосисками, сарделька­ми, стоял и молчал, глядя в зал. Долго молчал! А потом произносил: «Я молчу потому, что у меня все есть, а вот чего вы молчите?!». И по­сле концерта «за ним пришли» чекисты. Впрочем, тогда дело обошлось недолгой «отсидкой» в тюрьме — чекистам в те горячие дни было не до шуток. И В. Гущинский дожил, выступая на эстраде и в цирке до послевоенного времени, и умер в дороге, по пути в Арктику, на кон­церт для работающих на станции «Северный Полюс»...

В наши дни юмористика все шире и шире входит в жизнь — за­метная часть телевизионной и обычной уличной рекламы использу­ет юмористические структуры, телевидение отдает юмористическим передачам такую огромную долю экранного времени, что это уже на­чинает вызывать протест и раздражение «пользователей» его услуг. Редкая газета сегодня обходится без карикатур или мини-комиксов, сборники анекдотов издаются огромнейшими тиражами, и даже серь­езные политические мужи позволяют себе в публичных выступле­ниях остроты, порой достаточно рискованные. Но это-то как раз нашему народу очень нравится. Русский юмор часто бывает доста­точно острым и агрессивным.

Известно, что прекрасным остроумцем среди политиков XX века был Уинстон Черчилль. И в сборнике речей американского прези­дента Рональда Рейгана, изданном на русском языке, можно встре­тить множество острот, хотя ему-то острить, как говорится, сам Бог велел — он в прошлом работал в шоу-бизнесе. Может быть, в связи с этим одну из его реприз, произнесенных в Белом Доме, у нас по­том использовал шоумен Д. Нагиев на Дворцовой площади во вре­мя митинга-концерта, посвященного переизбранию Б. Ельцина... Не зря говорится: «Слово — не воробей, вылетит — не поймаешь», и к остроумному слову это относится в первую очередь.

Произведения речевого жанра, речевая эстрада — фельетоны, моноло­ги, миниатюры, куплеты, частушки — не существуют вне юмористиче­ских конструкций.

На эстраде юмор проявляется не только в вербальных конструк­циях драматургического материала, но и в невербальных.

Несколько лет на Петербургском телевидении журналист И. Тай-манова вела цикл передач «Юмор в музыке» и всегда находила для

Стр.48

иллюстраций своих мыслей убедительные примеры. Более того, вре­мя от времени на телевидении появляется номер, в котором шоумен М. Смирнов и актриса Т. Колтунова демонстрируют диалог двух скри­пок, из которого без единого слова все понятно: и разговор двух влюб­ленных, и их ссора и примирение... А если вспомнить знаменитую ми­ниатюру В. Полунина «Асисяй!», где тоже не произносится ни одно­го человеческого слова и все понятно без всяких слов, то приходится еще раз усомниться в определении драматургии как вида литерату­ры, выраженного в основном в диалогической форме. Как быть, на­пример, с пантомимой, с немым кино, с либретто балетов в конце концов?

Несмотря на свою кажущуюся простоту, естественность и про­сто вездесущность, на самом деле юмор представляет собой удиви­тельный, многогранный, таинственный кристалл с десятками самых различных граней.

Юмор можно рассматривать на чисто физиологическом уровне, считая, что смех — это непроизвольное сокращение десятка лицевых мышц, сопровождающееся характерными «фыркающе-хлюпающи-ми» звуками, улучшающее кровоснабжение мозга и тем способству­ющее более интенсивной его работе. К юмору можно подойти с пси­хологических позиций, утверждая, что смех и улыбка сопутствуют хорошему настроению, приводят к разрядке в конфликтных ситуа­циях, способствуют психологическому облегчению.

Но на самом деле все не так просто. С одной стороны, конечно, справедливы слова популярной когда-то песенки: «Человек идет и улыбается — значит человеку хорошо!». То есть вроде бы заставь человека улыбнуться — и ты поможешь ему в трудной ситуации. Но! В одной из американских газет появилась статья, прямо призываю­щая: учитесь всегда улыбаться, смеяться, хохотать — и будете все­гда в полном порядке!

Собственно, американцы часто так и делают — приклеивают ут­ром на лицо улыбку и так с ней до вечера и ходят, чтобы все видели, у них все «окей!»

Но в это же время другая американская газета сообщает о проти­воположных исследованиях, предупреждающих о том, как вредно улыбаться всегда и во что бы то ни стало, когда на душе, что называ­ется, «кошки скребут». Это прямой путь к неврозам, психическим рас­стройствам и тому подобным грустным явлениям...

Стр. 49

Но если говорить серьезно, то сатира и юмор играют очень боль­шую роль в социальной жизни общества. Еще А. С. Пушкин заметил: «Куда не достанет меч закона, туда дотянется бич сатиры». И хотя от­ветить на вопрос, что такое сегодня сатира в России, очень сложно, тем не менее вопрос о том, над чем мы смеемся, над кем насмехаемся, к кому относимся иронически, — очень важные вопросы.

И не зря в последнее время появилось много работ, связанных с социальной ролью наших многочисленных анекдотов, их героев, с тенденциями развития отечественной юмористики...

Интересно хотя бы пунктирно пронаблюдать взаимоотношения юмора и религии в исторической ретроспективе.

Если Будда всегда веселый и улыбающийся, если индийские боги часто предстают перед нами пляшущими, то наши право­славные святые всегда или страдающие, или гневные, рассержен­ные, карающие. Правда, у церковных служителей есть такой тер­мин — «веселись, душа». Выходит, веселиться можно, а смеяться и хохотать — это грех, это «от дьявола». И многовековая борьба рос­сийской власти со всяким скоморошеством, петрушечниками, ча­стушечниками, балаганами и вертепами шла, можно сказать, не на жизнь, а на смерть под влиянием церкви. Хотя шутов при дворе российских императоров, по примеру европейских монархов, при­вечали. А скоморохов, смешивших народ на площадях и ярмарках, нещадно пороли.

Исключительно интересны такие снискавшие народную любовь персонажи, как Козьма Прутков, Василий Теркин, Дед Щукарь. А вот популярные сегодня у публики «новые русские бабки» никак не мо­гут быть поставлены с ними в один ряд...

Один из известных философов сказал, что смех выдумало то жи­вотное, которое больше других страдало. Может быть, именно по­этому хороший юмор всегда многогранен и часто содержит элемент чего-то грустного и даже печального...

До сих пор нет ясности в том, что же такое представляет собой улыбка?

Одни ученые считают, что это приглашение к общению, сигнал дружелюбия. Другие, наоборот, убеждены, что улыбка есть не что иное, как оскал зубов, их демонстрация, предупреждение: не лезь ко мне — плохо будет... Интересно, что улыбка бывает на лицах ново­рожденных. Казалось бы, откуда? Они ведь еще нигде не могли уви­деть улыбку, услышать чей-либо смех. Значит, улыбка — один из ос-

Стр. 50

новных врожденных человеческих инстинктов, базовых по своему происхождению и характеру...

На Востоке существуют поговорки: «Смеха боится даже тот, кто ничего не боится» и «Пулей можно убить одного, смехом можно убить тысячи!».

Еще Ф. М. Достоевский писал, что для того чтобы понять, ка­кой человек перед вами, посмотрите, как он смеется.

Удивительным выглядит и еще одно обстоятельство: похоже, что у нас в мозгу, со всеми его обнаруженными центрами, такими, как центр голода, центр боли, центр удовольствия, есть центр страха и невдалеке от него — центр смеха, причем оба они между собой до­статочно тесно связаны...

Обычная уличная сценка. Бабушка-старушка, перебегая улицу пе­ред несущимся огромным самосвалом, испуганно выскочив из-под его колес, весело смеется от облегчения, а с трудом затормозивший шофер бледнеет от страха...

Один из наших лучших альпинистов-высотников, в одиночку со­вершавший труднейший траверс Пика Победы высотой 7134 метра, пишет о том, что, когда его снесла лавина и он чудом удержался в кам­нях над 400-метровым ледяным обрывом, он стал «дико хохотать»...

«Комсомольская правда» печатала анекдот, пришедший еще с Пер­вой чеченской войны: горец приезжает к месту сбора своего незакон­ного вооруженного формирования на мерседесе, пересаживается в танк, начинает разворачиваться и давит свою же собственную иномарку... Старик-аксакал, увидев это, разводит руками: «Нашел время и место учиться на танке ездить!».

И второй анекдот из этой же серии, говорящей о неистребимости юмора в разных ситуациях... Летит самолет, бросает бомбу — она по­падает в огород, там огромная воронка. Выходит старик, смотрит на нее, грозит улетевшему самолету кулаком и говорит: «Где ты вчера был, когда я под туалет яму копал?».

Культурный и интеллектуальный уровень человека определяется в том числе и тем, как он шутит и над чем смеется...

И наш житейский опыт подтверждает — нет в компании или за столом ничего худшего, чем гость, напичканный анекдотами как гусь яблоками, которые он употребляет к месту и не к месту...

Судить о качестве юмора часто бывает совсем не просто. Надо знать массу сопутствующих обстоятельств — контекст разговора,

Стр.51

в котором прозвучала та или иная острота, от чьего имени она была произнесена, в чей адрес, что за этой шуткой стоит, на что она на­мекает...

В сборнике анекдотов «Про адвокатов» есть такая фраза: «Знаете, почему ядовитые змеи не кусают адвокатов? Профессио­нальная этика!». Легко понять содержащуюся в этих словах иронию, заставляющую самих адвокатов весело улыбнуться.

Сценаристу, эстрадному драматургу, автору, взявшемуся за перо с целью написать смешной фельетон, остроумный монолог, злобо­дневную частушку, следует учитывать десятки самых разных обстоя­тельств. Кто исполнитель его произведения, кто слушатели, по ка­кому поводу они собрались, чего ожидают от артиста, вышедшего на сцену, и от всей программы в целом.

Можно ли научить человека остроумию?

Педагогическая практика показывает, что кое-кого в какой-то степени можно. Попытаться что-то объяснить, что-то показать, рас­сказать на примерах — и пусть далее практикуется сам. А есть люди, которым этот вид творчества категорически противопоказан. Что поделать! Не всем же быть Жванецкими и Задорновыми, хотя ни тот ни другой юмористике нигде не учились, по той простой при­чине, что у нас нигде и никто этому не учит, разве только сама наша жизнь.

Оговоримся сразу, что смех по природе своей всегда заразите­лен, острота, заставляющая хохотать огромный зал, и острота, вы­зывающая улыбку в беседе тет-а-тет, или написанная, напечатанная на листе бумаги, — совсем не одно и то же*.

Это ведь только такой замечательный и смелый артист, как С. Юр­ский, мог отважиться читать в одной программе Н. Гоголя, М. Зощен­ко и М. Жванецкого. Это совсем разные миры, только кое-где сопри­касающиеся своими контурами. Есть специфика существования эст­радного исполнителя, выступающего на сцене в жанре юмора и сатиры.

Как есть на свете «фотогеничность», «кинематографичность»,

«телевизионность» — так есть и «эстрадность». И все профессиона­лы это знают. Хотя точно и внятно определить словами то, о чем в данном случае идет речь, достаточно трудно. Но зрительный зал это

* Например, один из лучших и остроумнейших фельетонистов середины XX века Леонид Лиходеев, попробовав писать для эстрады, с грустной иронией признавался, что написанное для эстрады вроде смешно, но глупо... И, наоборот, глупое — выходит смеш­ным

Стр.52

делает в считанные секунды, либо «принимая» исполнителя, либо безоговорочно отвергая его. Конечно, — разные залы, разные зрите­ли, разные вкусы и мерки. И то, что порой звучит смешно для че­ловека с неполным средним образованием, для человека с высшим образованием выглядит пошло. А для человека с двумя высшими образованиями даже непонятно. У каждой из этих групп населения свой уровень культуры, знаний, возможности ассоциаций, системы намеков...

В эстрадном, сценическом, публичном юморе всегда должна быть какая-то неожиданность, некий «поворот» в конце того или иного сюжета, миниатюры, анекдота, фрагмента диалога. Это с одной сто­роны. А с другой, — иногда наибольшее удовольствие и залу и ис­полнителю доставляет юмористическая структура, начинающаяся с «предвкушения» юмористического «сброса», когда мы постепен­но «дозреваем» до понимания того, о чем именно идет речь. И лишь в конце наступает развязка, некое разоблачение истинного смысла остроты...

В книге Е. Петросяна «Хочу в артисты!» выделяются такие при­емы, как замена в слове одной или нескольких букв, замена слова во фразе, оговорка, подмена понятий, смещение времени действия про­исходящего, перенос из одной эпохи в другую, причем каждое из этих положений легко можно проиллюстрировать.

В практике Е. Петросяна, например, был целый монолог под на­званием «Цена одной буквы». Вся смешная ситуация основывалась на том, что пришедший в ресторан клиент вместо буквы «ч», произносил «с», в результате чего у него вопрос «А ЧТО У ВАС В РЕСТОРАНЕ ЕСТЬ?» превращался в вопрос «А СТО — у вас есть?», в котором вро­де речь уже шла о СТА граммах, естественно, не чая...

Аналогичный прием был использован в сценке в рыбном магази­не, когда покупатель спрашивал: «Риба есть? Есть? И МИ-НОГА?». Он имел в виду не рыбу-миногу, а количество рыбы — МНОГО, — но диалог уже сворачивал совершенно в другую сторону... Ему отвечали, что миноги нет, а есть треска. «А треска — МИ-НОГА?» — не унимал­ся косноязычный любитель рыбы... А далее, идя по этому пути, при хо­роших исполнителях можно довести зрительный зал до истерики...

Похожий прием в свое время использовал М. Жванецкий в из­вестной миниатюре для А. Райкина, имевшей название «АВАС», где варьировалось имя студента, которого так звали — АВАС...

Стр.53

Для тех, кто интересуется юмористикой всерьез, можно пореко­мендовать внимательно и не торопясь прочесть труд академика Д. Лихачева «Смеховой мир древней Руси»², в котором содержится масса интересных фактов и умозаключений.

Там рассматривается сущность такого сложного явления русской культуры прошлых времен, как юродство, демократизм смеха, его роль в общественной жизни, индивидуальные особенности смеха, ра­зоблачение смехом видимого благополучия действительного мира. Указывается на то, что обнаженность, нагота — один из важнейших элементов смехового мира древней Руси.

Весьма современна и следующая мысль:

«Для древнерусского смеха характерно балагурство, служащее тому же обнажению, но обнажению слова, по преимуществу его обессмыслива­ющему. Балагурство — одна из форм смеха, в которой значительная часть принадлежит лингвистической его стороне. Балагурство разруша­ет первоначальное значение слов и коверкает их внешнюю форму, в ба­лагурстве значительную роль играет рифма... В древнерусском юморе излюбленный прием — оксюморон, стилистический прием, состоящий в соединении противоположных по смыслу слов в некое новое, небы­валое словосочетание»³.

Вот пример. Когда на одном из тренерских советов в горном аль­пинистском лагере «Безенги» суровый мастер спорта, оговорившись, сказал о том, что, мол, «Слава Богу, — погода нам БЛАГО-ПРЕПЯТ-СТВОВАЛА», он и не думал, что употребил какой-то там «оксюморон», но смеху было много...

Если не полениться, то не бесполезно будет подумать о соотно­шениях древнерусских балагуров и нынешних шоуменов...

«Существо смеха связано с раздвоением, смех открывает в одном дру­гое, в высоком — низкое, в торжественном — будничное»...⁴

Чтобы быть смешным — надо как бы двоиться. Не в этом ли ис­токи дуэтов цирковых клоунов, Белого и Рыжего, а также современ­ного парного конферанса на эстраде?

И еще одно важное обстоятельство: эстрада — искусство очень демократичное, народное. А как справедливо заметил Г. Козинцев:

«Народная мудрость никогда не выражалась в искусстве благочести­выми проповедями, чинными поучениями. Она всегда возникала в шутке»³.

Стр.54

Именно поэтому эстрадное искусство в очень большой мере -это искусство смешного.

Конечно, бывают эстрадные номера и патриотического, и пате­тического, и философского содержания, но даже эти темы в эстрад­ном номере чаще всего (бывают и исключения) решаются через на­хождение в номере природы юмора, природы смешного. «Смех, -писал Р. Юренев, — может быть радостный и грустный, добрый и гневный, умный и глупый, гордый и задушевный, снисходитель­ный и заискивающий, презрительный и испуганный, оскорбитель­ный и ободряющий, наглый и робкий, дружественный и враждебный, иронический и простосердечный, саркастический и наивный, ласко­вый и грубый, многозначительный и беспричинный, торжествующий и оправдательный, бесстыдный и смущенный. Можно еще и увели­чить этот перечень: веселый, печальный, нервный, истерический, из­девательский, физиологический, животный. Может быть даже уны­лый смех!»⁶.

Автор, режиссер, артист на эстраде должны уметь заставить зри­теля смеяться. И это не ограничивает, не суживает рамки творчества. Думается, в этом смысле искусство эстрады предъявляет к создате­лям номера более жесткие требования, чем в других видах искусств.

Комическое возникает в результате специфического осмысления дей­ствительности.

Клоун — это не приделанный нос, нелепый костюм, ужимки, не­натуральный грим и т. п., клоун — это прежде всего необычный и неординарный, необыденный взгляд на мир.

В этом необычном взгляде есть несколько постоянных факторов: во-первых, вы всегда замечаете в происходящем какое-либо несоот­ветствие, во-вторых, вы что-то воспринимаете преувеличенно (слов­но сквозь увеличительное стекло), в третьих, — здесь всегда присут­ствует какое-то намеренное искажение действительности.

На этом, кстати, основан знаменитый аттракцион «Комната сме­ха», или «Комната кривых зеркал». Предмет изображения (вы сами) вроде бы остается похожим на себя, но оттого что в зеркальном от­ражении что-то преувеличивается или преуменьшается, что-то ис­кажается и смещается — возникает смех.

Если создатели эстрадного номера (и в первую очередь его дра­матург) не могут быть таким зеркалом, которое искажает, смещает, преувеличивает, преуменьшает, — им на эстраде делать нечего.

Стр.55

Чаще всего публика смеется, когда видит несоответствие желае­мого и действительного, когда намеренно путаются явление, причина и следствие. Именно здесь возникают специфические приемы эксцен­трики, буффонады, гротеска, пародии. Именно все эти приемы поз­воляют эстрадному драматургу прибегать в номере к языку метафор. И «язык метафор» выражается не только в диалоге, но и в тех действи­ях, которые эстрадный драматург выписывает в сценарии номера.

«Метафора» — дословно в переводе с греческого означает «пе­ренесение». Человек смотрит на окружающий мир как бы через себя и очеловечивает его, наделяя новыми, непривычными, неожиданны­ми свойствами.

В эстрадном номере в качестве метафоры часто используется перене­сение свойств одного предмета или явления на другой. Но осуществля­ется это не механически. Такое перенесение делается на основании ка­кого-то общего для обоих предметов (явлений) признака.

Такое, неожиданно найденное сходство позволяет использовать предметы, с которыми работает артист, не по назначению.

Например, однажды известный советский клоун К. Мусин, выйдя на манеж, обнаружил, что он забыл пистолет, необходимый ему по ходу репризы. И он схватил первое, что попалось под руку, — плотницкий угольник (измерительный плотницкий инструмент из двух планок, скрепленных под углом 90 градусов; по форме может напоминать пис­толет) — и сыграл антре с ним вместо натурального пистолета. Успех был такой, что клоун закрепил этот прием и во всех последующих выступлениях в этой репризе выходил с угольником.

В чем здесь секрет смешного? В том, что возникло явное несо­ответствие между видом предмета и способом его применения.