Развитие взглядов на мозговое обеспечение психических процессов в норме и патологии

 

Нейропсихология — психологическая наука, изучающая мозговую основу психических процессов и их связь с отдельными системами го­ловного мозга человека,

которая возникла на стыке наук в 1920—1940-е годы.

Идея о том, что мозг — орган ощущения и мысли, принадлежит Алкмеону (6 в. до н. э.). Великий врач античности Гиппократ (5 в.) считал мозг большой губчатой железой. Он полагал, что мысли приходят в голову посредством воздуха. Аристотель через два века после Гиппо­крата говорил о неделимости души. Им было создано учение об «общем чувствилище»: для восприятия нужно, чтобы тело обладало двумя уст­ройствами — органами чувств и центральным органом, который, в свою очередь, выполняет и роль органа осязания. Тело прирастает к этому органу и становится его инструментом. Носителем бестелесной души является пневма, которая вырабатывается в крови. Орган души — сер­дце, а мозг — железа, выра органа осязания. Тело прирастает к этому органу и становится его инструментом. Носителем бестелесной души является его пневма, которая вырабатывается в крови. Орган души – сердце, а мозг – железа, вырабатывающая слизь для охлаждения «теплоты сердца» и крови.

В 3 в. до н. э. александрийскими врачами Герофилом и Эразистратом, производив-шими вскрытие человеческих тел, были дифферен­цированы нервы, ранее не отличаемые от связок и сухожилий, а также обнаружены различия между чувствительными и двигательными волок­нами. Кроме того, ими детально описан мозг и обращено внимание на богатство извилин коры, которая отличает человека по умственным способностям от животных.

Схожих в отношении локализации души представлений придержи­вался и римский врач Гален (2 в. н. э.), также считавший органами души мозг с его желудочками, а также сердце и печень. С каждым из органов он связывал отдельные психические функции. В 4 в. н. э. Немезидий еще продолжал рассматривать передний желудочек мозга в качестве «вместилища» восприятия и воображения, а средний и задний — «вмес­тилищ» мышления и памяти. Подобные взгляды продержались до конца 17 — начала 18 в., когда впервые стали искать материальный субстрат психических процессов в плотном веществе мозга, детально исследован­ном великим итальянским анатомом Везалием еще в 16 в.

Французский философ и физиолог Р. Декарт, по существу, разра­батывал понятие рефлекса (сам термин появился позже). По его схеме, взаимодействие организма с окру-жающими телами опосредуется нервной машиной, своеобразным автоматом, состоящим из мозга как центра и «нервных трубок», расходящихся от него. Внутри каждой из трубок находится натянутая нить, которая сокращается, когда на ее перифе­рический коней воз-действует какой-то внешний предмет. Результатом этого становится открытие клапанов, благоприятствующих перемещению «животных духов» от мозга к мышцам, и сокращение последних. Душа соединена с телом и шишковидной железой, находящейся в середине

 

 

мозга. Эта железа улавливает малейшие движения живых духов и даже может под воздействием

 

воздействием впечатлений направлять их к мышцам. Таким образом, действия внешних предметов на окончания нервов признава­лись приоритетными в качестве причины дви-гательных актов. Впервые источником возникновения психического стал стимул, выне-сенный за пределы организма.

В 17 в. экспериментальное изучение мышц и нервов, а также удале­ние отдельных участков мозга значительно продвинули представления о связи психических процессов с их возможным материальным носителем. Но только в конце 18 — начале 19 в., с разви-тием психологических представлений о разложимости психических процессов на некие из­начальные психические «способности», клиницисты и анатомы начали искать мозговой субстрат этих «способностей». В 1779 г. немецкий анатом А. Мейер подтверждает гипо-тезу англичанина Д. Виллиса о том, что ин­теграция всех психических функций осущест-вляется мозолистым телом и мозжечком, а отдельные психические «способности» локализованы в коре головного мозга, в белом веществе и в базальных областях мозга.

Крупнейший австрийский анатом начала 19 в. Ф. Галль первый попытался локализовать моральные и интеллектуальные качества че­ловека в различных частях головного мозга.

В своих работах (1823 г.) он попытался представить всю кору в виде совокупности «органов» многочисленных психических способностей (смелости, честолюбия, инстинкта продолжения рода и т. п.). К этому присоединилось пред­положение, что развитие отдель-ных участков коры, борозд и мозга в целом якобы влияет на форму черепа и поэтому ис-следование его поверхности позволяет диагностировать индивидуальные особенности личности. Подобные представления, не имея ничего общего с наукой, носили абсолютно умозрительный характер, но идеи Ф. Галля о роли коры и связи умственных функций с лобными долями являлись важными и прогрессивными для своего времени и оказали существенное влияние на дальнейшее развитие науки о мозге. На этом этапе никто не го-во­рил ни о латерализации функций, ни о полушарной специализации, поскольку все при-держивались принципа К. Биша: так как полушария симметричны, они не могут по-раз-ному функционировать. Ф. Галль вообще был уверен, что одно полушарие берет на себя функции пов­режденного другого, аналогично тому, как при потере зрения на один глаз другой глаз продолжает видеть (Нагпз, 1999).

Взгляды Ф. Галля в 1824 г. были оспорены французским ученым М.Ж.П. Флоран-сом, занимавшимся хирургическим изъятием различных областей коры, в основном у птиц и лягушек, и имевшим возможность по их поведению судить о возникших последствиях. Эксперименты Флоранса были важны для его времени, но его выводы о том, что кора функционирует как единое целое с позиции сегодняшнего дня не могут рассматриваться как корректные из-за того, что проводимые им опера­ции касались мозга низших позво-ночных, у которых есть лишь зачатки элементарных психических процессов.

Примером иного методического подхода явились опыты немецкого врача Э. Гит-цига, работавшего в 1860-х годах в военном госпитале и имевшего доступ к пациентам с травмами черепа. Раздражая мозг этих больных слабым электрическим током, он уста-новил, что подобные воз­действия, направленные на заднюю часть мозга, заставляли глаза двигаться. С 1870 года Э. Гитциг привлекает к работам своего коллегу Г. Фрича, сов-местно с которым ставит ряд аналогичных опытов на мозге живых собак и подтверждает возможность инициирования определенных грубых движений при раздражении

 

конкретных участков мозга. конец 19 века ознаменовывается и другими успехами локализационистов, полагавших

 

 

конкретных участков мозга. Конец XIX века ознаменовывается и другими крупными успехами локализационистов, полагавших, что ограниченный участок мозга может являться «мозговым центром» какой-либо психической функции: было замечено, что поражения затылочных отделов мозга вызывают нарушения зрительного восприятия, а поражения теменной области — утрату способности правильно строить предметное действие. Позднее возникает мысль, что в коре головного мозга можно выделить «центр письма», «центр счета» и др.

Одновременно в качестве контраргумента появляются исследова­ния другого плана, указывающие на неполноту потери тех или иных психических функций при локальных поражениях мозга, обратимый характер их нарушений, на связь их масштабности с общей потерей массы мозга. Так, известный английский невролог Д. X. Джексон, проанализи-ровавший накопленные к тому времени противоречия в ис­следованиях потери речи, на основе динамического подхода выдвигает идею о трехуровневой организации работы центральной нервной систе­мы. По его представлениям, никакая психическая функция не является результатом деятельности ограниченной группы клеток мозга, а имеет сложную «вертикальную» организацию: первый низший уровень пред­ставлен стволовыми отделами мозга, средний уровень — двигательными и сенсорными отделами коры, а высший — его лобными отделами. Важ­нейший вывод — невозможность прямого отождествления лока-лизации симптома с локализацией функции. Он также высказал предположение, что пато-логические процессы в мозгу должны проявляться не только выпадением каких-то функ-ций, но и активизацией других функций за счет высвободившейся активности нервных образований этих уровней. Таким образом, оценивать расстройство надо не только по симптомам выпадения функций, но и по симптомам высвобождения и реципрокной (взаимной) активизации.

В последующие годы накапливались и детализировались клини-ко-анатомические наблюдения с выделением некоторых новых форм нарушений высших психических функций, осуществлялся критический пересмотр ранее полученных данных как локализа-ционистами, так и их противниками. Заметным явлением в первой трети 20 века стано-вятся исследования американского психолога К. Лешли, проводившего опыты на крысах и обратившего внимание на работу мозга как целого. Итогом этих исследований стала формулировка закона эквипотенциальное™, провозглашавшего равноценность различных мозговых структур и коры больших полушарий во всех ее отделах. Постепенно в невро-логии и пси­хологии формируется направление, получившее название «поэтической шко-лы», представители которого считали, что при мозговых поражениях в первую очередь нарушается «символическая функция» или «абстракт­ная установка», выражающаяся, в частности, и в речевых расстройствах.

Наиболее видный представитель этой школы К. Гольдштейн попытался разделить кору на «центральную» и «периферическую», механически связав с этими отделами об-щий психический фон, формирующийся в соответствии с эквипотенциальными законами (это и есть «абстрактная установка»), и «средства» психической деятельности, приурочен-ные к конкретным участкам мозга. Подобный теоретический подход, по сути, являлся разновидностью эквипотенциального взгляда на соотношение мозга и психики.

Однако попытки непосредственной локализации самых сложных психических функ-ций в ограниченных участках мозга сопровождались получением такого обширного мате-риала, что в 1934 г. немецкий психиатр К. Клейст составляет локализационную карту моз-га, которая приурочи­вает отдельные функции к деятельности конкретных участков коры.

.

 

 

Из попыток картирования полушарий на основании различных принципов наибольшую известность получает цитоархитектоническая карта коры мозга К. Бродмана, построенная на основании гистологических исследований, проведенных еще в начале века, и включав-шая несколько десятков уча­стков, имеющих различное строение. Так или иначе, система взглядов на работу мозга того времени сводилась к представлению о нем как о собрании «органов», или «центров», в которых локализуются имеющие самостоятельный характер «способности».

Физиологическое направление в изучении локализации высших психических функций начало зарождаться с середины 19 в. и наибольшее развитие получило в России. И. М. Сеченов, опубликовав «Рефлексы головного мозга» (1863), высказал предположение о роли чувствитель­ного возбуждения при мышечных сокращениях в формировании дви­гательных актов, а также о роли слуховых, мимических и зрительных ощущений в речевой деятельности. Он выступил против анатомического локализационизма, предложив заменить его механизмом «функциональ­ной системы» — одного из основных понятий современной психо- и нейрофизиологии.

Среди зарубежных исследований первой половины 20 века наиболь­шую известность получили работы английского физиолога Ч. Шеррингтона по анализу интегративных принципов деятельности нервной системы и его учение о нейронных контактах — синап-сах. Свойства изучаемого поведения впервые были отнесены на счет свойств соединения между нейронами, а не их проводниковой части. Ему же принадлежат одни из наиболее ранних опытов по установлению связей между раздражаемыми слабым электротоком зо-нами моторной коры и реакциями строго опре­деленных мышц на противоположной сто-роне тела. Позднее развитие подобных методических принципов, приложимых к экспери-ментам по исследованию функциональной организации коры, было продолжено канадс-ким нейрохирургом В. Пенфилдом.

Существенный вклад в психофизиологические исследования по проблеме локали-зации функций был внесен И. П. Павловым, разра­ботавшим учение о динамической локализации функций, об образова­нии в коре головного мозга «динамических стереоти-пов», о мозговой изменчивости в пространственной приуроченности возбудительных и тормозных процессов. В его работах формулируются и обосновываются представления о первой и второй сигнальных системах, выдвигается и разрабатывается понятие об анали-заторах, об их ядерной и перифери­ческих частях. Не меньшее значение имеют и иссле-дования морфологии мозга и его рефлекторного функционирования, проведенные в начале века организатором и первым директором двух крупнейших научных учреждений — Психоневрологического института и Института по изу­чению мозга — В. М. Бехтеревым.

Большое влияние на становление отечественной нейропсихологии ока­зало развитие нейрохирургии и неврологии, связанное с опытом Великой Отечественной войны. Активно изучались мнестические расстройства при локальных поражениях мозга (Р. Я. Голант), формы нарушения сознания при локальных поражениях (М. О. Гуревич). Основоположник отечественной патопсихологии Б. В. Зейгарник изучала нарушения мышления у больных с локальными и общими органическими поражениями мозга и описала основные типы патологии мыслительных процессов в виде различных нарушений самой структуры мышления в одних случаях и нарушений динамики мыслительных актов (дефекты мотивации, целенаправленности мышления), а также изменение аффективной сферы при органических поражениях головного мозга.

.

 

Важный вклад в нейропсихологию внесли работы Н. А. Берн-штейна, изучавшего биомеханику и физиологию двигательных актов и первым предложившего принцип

обратной связи. Им детально описаны мозговые механизмы движений и их нарушения при локальных пора­жениях. Нельзя не вспомнить и Б. Г. Ананьева, чьи работы по роли билатерального регулирования в психической деятельности привели к формулировке ряда важных положений о роли парной работы полуша­рий в пространственной ориентации, в общих процессах управления и поведения живого организма.

 

РОЛЬ Л. С. ВЫГОТСКОГО