Бави бездействовал. Он не хотел принимать в этом участие. В какой-то полубессознательной прострации брёл вперёд и Ни на что не реагировал. Как подобное До этого дня могла даровать ему удовлетворение.

Тела убитых не хоронили. Их сваливали в кучи на дорогах, обливали бензином и сжигали. Рядом с одним таким уличным «крематорием» стоял совсем ещё сопливый мальчишка и надрывался, захлёбываясь слезами. Возможно, он просто потерялся, возможно, именно в этом пламени последний раз видел свою мать, или другого родственника. Бави остановился в пяти метрах от него. Страшно было даже гипотетически предположить, скольких детей он сам, лично оставил сиротами. Как же он раньше мог не замечать этого? Ужасы войны казались ему упоительными. Рыжий думал лишь о своих бедах, о своих потерях, но не видел, как страдают другие. Ремень соскользнул с плеча, и автомат звонко брякнулся об асфальт.

В тот день Бави решил уйти из армии.

*******

С отстранением от главных войск, как и ожидалось, не возникло никаких проблем. Напротив, Инг был только рад, что Бави больше не будет подвергать себя опасности на поле сражений.

Первую неделю, лишившись привычной и единственной официальной работы, которая когда-либо у него была, Бави пребывал в беспросветном запое. Не появлялся ни дома, не в штабе. Скитался по скамейкам и скверам, ночевал у могилы сестры, накачивая себя дешёвой выпивкой, а так как он не снимал форму «Омелы» - никто на улице и придраться к нему не мог. Наверное, ему было одиноко. Но как-то всё не доводилось подумать над этим. Что вообще такое – одиночество? Та ситуация, когда некому даже забрать твоё тело из морга? Хм, но у рыжего имелся заботливый «папочка», который и в морг-то ему попасть не позволит. Бави просто чувствовал острую недостаточность в чём-то, пустоту, если хотите – в сознании, где раньше хранилось что-то очень значимое и тёплое, сейчас зияла сквозная дыра, и паренёк не знал, куда податься, что бы обрести покой.

Странное дело, но Бави уже давно подметил, что после воскрешения потребности его организма в пище и сне значительно снизились. На запасах внутренних резервов он мог продержаться больше двух суток, не смыкая глаз и без глотка воды. Инг говорил, что это естественно и что так будет всегда, если продолжать курсы облучения. Если вдруг отказаться от них – силы постепенно начнут покидать, будет требоваться всё большее количество отдыха, ткани станут восстанавливаться медленнее, а если всё совсем запустить, то вполне возможна беспричинная остановка сердца, как если бы сел аккумулятор, лишённый подзарядки.

Кроме Бави в «Омеле» было ещё несколько воскрешённых. Они редко участвовали в войнах, Фюрер держал их при себе в качестве личной охраны. И если рядовые солдаты стабильно сменяли друг друга, так как слишком часто гибли, то воскресшие были с Ингом с самого начала Великой Революции, и только им он полноценно доверял.

Среди омеловцев у Бави не было друзей. Даже относительно хороших знакомых, с которыми можно задушевно выпить и потрепаться за жизнь. Как-то вообще не задалось у него с людьми. Приступы мигрени не проходили, что сильно сказывалось на поведении рыжего – его все раздражали, представлялись помехами на экране телевизора. В армейской столовой, где при правление губернатора располагался приёмный зал для праздных банкетов, Бави всегда старался занять самый отдалённый столик и сидел за ним в одиночестве, без аппетита ковыряясь ножом в отбивной:

- Ржавый! – проходящий мимо с подносом в руках Эдриан, заметив его, затормозил и уселся напротив. – где пропадал? До чего же стрёмно ты выглядишь…

Бави поднял на, по обыкновению обворожительного, собеседника угрюмый взгляд. Смотреться в зеркало никогда не было необходимости, с ранних лет рыжий не отличался особой опрятностью. Расчёска? Не, не слышал. Потому паренёк, возможно, действительно не представлял, как запаршивел. Если и можно было с чем-то сравнить его, то с трупом бомжа не первой свежести. Форма мятая и зачуханная, в разводах, в уличной пыли. Щёки заметно впали, цвет лица болезненно бледный, сероватый даже, под глазами темнеют синяки. Лохматые рыжие патлы, давно не мытые и спутанные торчат из-под сидящей набекрень фуражки. Пуговицы рубашки застёгнуты через одну, невпопад. Мундир нараспашку. Неприлично ослабленный галстук. Что называется – последствия недельного запоя.

Эдриан ему не нравился. Шибко напыщенный. Но по какой-то причине именно он был единственный, кто первым всегда заговаривал с Бави, в отличие от остальных омеловцев, которые на антипатию Ржавого отвечали той же антипатией. Большинство из них держало на него тайную злобу, ведь паренёк был фаворитом Фюрера и имел право абсолютно на всё:

- Слышал, ты перевёлся из войск. Только вот пока не удалось разведать куда.

- Никуда.

- Так и знал! Если бы уже куда-то пристроился – я бы был в курсе. – самодовольно сообщал Натс, занимающий должность секретного разведчика. – а вообще, правильно сделал. – Эдриан настороженно покосился по сторонам, что бы убедиться, не подслушивает ли их кто-то, а после через стол чуть наклонился к Бави. – все эти солдафоны – пушечное мясо. Их ссылают на горячие точки, заведомо зная, что многие не вернутся. Нам же с тобой везёт, что мы можем выбирать.

Сутулясь и лениво пережёвывая кусочек мяса, Бави безэмоционально глазел на Эдриана, будто и не понимая, о чём тот толкует. Всегда чистенький, всегда ухоженный, изнеженный и не знающий настоящей опасности – такое у рыжего складывалось впечатление о Натсе, и это отвращало. Судя по его словам, он предполагал, что Бави струсил, или устал от войны. Да что он вообще мог знать – до мозга костей изъеденный аристократическими манерами петушок?!

Бави сам себе сознавался в том, что после воскрешения злиться абсолютно на всех и каждого:

- Эй, Ржавчина! – на край стола, за которым сидели Бави и Эдриан беспардонно уселся мужчина лет тридцати, Натс брезгливо нахмурился и чуть отодвинулся от него, будто тот являлся разносчиком чумы, а Бави на обращение сослуживца и внимания не обратил. – слышь, говорят, мол ты из войск слинял. Обоссался что ли?

- Твоё ли это дело, милый? – надменно поинтересовался Эдриан.

- Позволишь педриле за себя отвечать, а, Ржавый?

Эдриан фыркнул и спокойно продолжил трапезу. Он привык к невежеству военных, которая какого-либо дискомфорта ему никогда не доставляла. Натс так же как Бави был на почётном счету у Фюрера, да и в своей ахуенности не смел сомневаться:

- Чего тебе? – Бави наконец поднял на мужика взгляд.

- Да вот интересно, спокойно ли тебе спиться ночами, пока твои товарищи отдают жизни за Фюрера? Круто быть маменькиным сынком, а? Захотел – поиграл в войнушку. Захотел – загулял на неделю. И никто, ведь, даже слова не скажет! Заебись, ну. Это только мы, из рядовых шавок, будем въябывать до тех пор, пока не сдохнем, и от войны не отмажемся так, запросто, по желанию!

- Зависть, зависть, зависть… - манерно махнул Эдриан ладошкой в сторону солдата.

- Хули ты от меня-то хочешь?

- Ничего он от тебя не хочет, этот мудак! Гниёт в своей озлобленности, лишённый твоих привилегий и бесится.

- Заткнись, педрила. – прошипел омеловец, неожиданно резко схватив Эдриана за воротник пиджака и подтянув к себе. – я не могу тебя опиздить, потому что ты сразу же побежишь заплаканный жаловаться Ингу. Но ты знай; мало ли какой несчастный случай может произойти, пока никто не видит. И если вдруг…

Мужчина осёкся, отвлечённый от угроз Эдриану повернувшись к Бави. Металлическая ладонь паренька крепко сжимала плечо омеловца, пальцы сквозь ткань впивались в плоть:

- Мы тебя поняли. Топай отсюда. Дай пожрать спокойно.

Окружающие уже обратили на назревающий конфликт внимание, косились на столик Бави, посмеивались и начинали делать шуточные ставки.

Дождавшись желаемого повода напасть, мужчина отпустил Эдриана, который с обиженным видом поправил смятый воротник, а после кулаком замахнулся на рыжего, метив в челюсть. Было бы глупо не предвидеть это. Бави ловко увернулся, вскочив с табурета и подтолкнув его в сторону агрессора так, что омеловец, не успев вовремя среагировать, оступился и перелетел через него. По столовой разнёсся гогот смеющихся свидетелей того, как мужик повалился на пол вместе с табуретом. Улыбнулся и довольный Эдриан. Униженный омеловец поднялся на ноги, озлобленно скалясь на Бави. Порывистым движением он схватил со стола нож и ринулся на рыжего обидчика.

А вот это уже было серьёзнее. Натс встал из-за стола и, опершись о него ладонями, напряжённо наблюдал за тем, как Бави уходит от ударов. Позабыв об обеде, омеловцы обступили дерущихся и шумно подзадоривали их, кто-то поддерживал одного из своих рядовых товарищей, кто-то – Бави.

Нападавший всерьёз озверел. По его нервным движениям, бешеному взгляду смело можно было судить, что он действительно намеревается зарезать рыжего паренька. А окружающим это казалось забавой, некоторые даже забирались на столы, что бы следить за поединком.

Мужик изловчился и, когда Бави в очередной раз миновал удар ножа, что было сил дал пареньку ногой в живот. Хорошо так дал. Так, что Бави даже чуть назад отлетел, головой едва ли не проломив стену. Удар пришёлся на металлическую пластину, перед газами всё померкло, неизвестно с чего к горлу подступила тошнота, когда рыжий обессилено осел на полу. Морщась и скрипя зубами от едва ли переносимой боли, он слышал тысячу самых громких на свете колоколов, слившихся в унисон и коллективно разжижающих его мозги. Из ноздрей вдруг потекла кровь:

- Молокосос. Эй, ты там ревёшь что ли? – переводя дыхание, огрызнулся нападавший.

Это было лишним. Насмешки со стороны зрителей и выкрики «эй, поднимайся! я поставил на тебя десятку!» звучали, как царапающие стекло ногти. Удар, пришедшийся на пластину, вывел Бави из равновесия. Он порывисто вскочил на ноги, выпустив когти на правой раке. Блеск лезвий на ярком освещении столовой, шокированные вскрики, тишина. А после раздирающий слух вопль раненного задиры. Несколько человек едва оттащили сопротивляющегося Бави от противника, в то время, как мужик повалился на пол, в агонии свернувшись клубком. Когтями рыжий полоснул ему по лицу, разодрав плоть от подбородка до лба, лишив глаза. И не известно, что бы ещё сделал Бави, если бы его не остановили. Зрители больше не смеялись. Теперь, когда дело приобрело столь серьёзные обороты, было совсем не весело. Народ затих и расступился, уступая дорогу Фюреру, появившемуся в столовой. За ним следовало двое солдат, которые, видимо, и сообщили ему о несанкционированной драке.

Увидев его, Бави перестал вырываться. Без тени сожаления и признания вины смотрел явно рассерженному Ингу в глаза:

- Ты и ты, - указал Фюрер на первых подвернувшихся под руку подчинённых. – сопроводите раненного к доктору Хурцу. Бави. Нам нужно поговорить. За мной.

*******

Выслушивая череду нудных нравоучений и правил техник безопасности, Бави чувствовал, что его мутит с похмелья. Он отводил скучающий удручённый взгляд, едва стоя перед массивным столом в кабинете Инга. Да, он потерял над собой контроль. Да, нужно быть сдержаннее. Да, не стоит так резко реагировать на оскорбление. Но на все эти мысленные «да» паренёк даже кивнуть не мог.

Закончив читать нотации, Инг замолчал, пристально изучая никакую реакцию Бави на его слова. Глубоко вздохнув, мужчина закрыл глаза и помассировал виски. Ему было всего тридцать три года, а по утончённому лицу морщины уже начали плести паутину:

- Бави, что с тобой происходит? Скажи, хоть что-нибудь. Я тебя не узнаю.

Рыжий с угрюмым видом продолжал молчать, как и во время получасовых разъяснений о правилах корректного поведения в коллективе. Он утомлённо смотрел на Инга, в надежде на понимание, но так и не дождался его:

- Ты ни с кем не разговариваешь. Я просил Эдриана понаблюдать за тобой, и он сказал, что ты вообще отказываешься идти на контакт с кем-либо. В чём дело?

Ну теперь всё встало на свои места. Бави невесело усмехнулся, закатив глаза, когда до него наконец-то дошло, за каким хреном этот высокомерный Натс лезет к нему со своим общением. А хорошо притворяется! В какой-то момент рыжий почти поверил, что кто-то вдруг захотел с ним подружиться:

- Бави, я люблю тебя. Пожалуйста, береги себя. Не ввязывайся в неприятности.

- Этот хмырь первый начал.

- И это всё, что ты можешь сказать?

- Я могу идти?

*******

Следующим утром весь мир в глазах Бави стал чёрно-белым. Он не особо расстроился, лишь удивился. Долго пытался промыть их водой из-под крана, растерев до такой степени, что они потом ещё долго слезились.

Как позже выяснилось – имплантат не прижился. По прогнозам Йозефа его зрение продолжит ухудшаться месяц за месяцем, пока в итоге Бави не ослепнет окончательно. Доктор обещал подумать над решением проблемы, но рыжему что-то подсказывало, что после того, как их отношения сложились не самым удачным образом, Хурц шибко напрягаться не намерен.