К вечеру начался дождь. Температура сильно снизилось, прохожие потуже затягивали шарфы, выдыхая из лёгких пар и торопясь домой.

По своей территории Столица огромна, за день из одного конца до другого не пройдёшь и половину даже если на прямую, потому до границы, как и ожидалось, добраться им не удалось. Остановкой на ночь стала забегаловка под название «Zero» в два этажа. По большей части своего назначения – скромная гостиница, но внизу имелся бар. И выпить-то хотелось, и пирожок перед сном захавать, и комнату снять надо, но услуги музыкантов здесь не требовались, так что оставалось рассчитывать лишь на последние гроши в кармане, которых едва ли хватить хотя бы на что-то одно из желаемых благ:

- Сколько стоит заночевать? – обратился Бави к бармену, на груди которого красовался диковинный белый крестик.

Сообщить о расценках тот не успел – его беспардонно перебил сидящий рядом за стойкой, уже изрядно набравшийся мужчина в форме «Омелы»:

- Ржавый! Что б меня черти драли! Откуда здесь? Эй! – грубо окрикнул он бармена, присвистнув. – тащи вискаря мне и моему другу!

Напиваться до поросячьего визга и шуметь в Столице было дозволено только омеловцам. Блат. Простые же граждане имели определённый лимит на спиртное. Например, если за вечер ты уже выпил три пол литровые жестянки пива – четвёртую тебе по закону не продадут. И это по выходным дням. По будням – ограничивали одной, дабы избежать похмелья утром на работе и тем самым не тормозить отлаженное производство. Разумеется самые ярые алкоголики и здесь находили выход, умудряясь перехитрить сухой закон, но таких было мало.

Этого человека Бави узнал по двум параллельным шрамам наискось от подбородка до лба, которые когда-то давно сам же ему и «нарисовал». Помниться, он и глаз ему повредил, но, судя по всему, добрый доктор Хурц сделал ему новый. Не самое приятное из воспоминаний, но с сослуживцами у него изначально не сложилось дружеских отношений. А всё из-за титула «любимчика Фюрера». Рыжему, в отличие от остальных омеловцев, прощались абсолютно все косяки.

Бави бывшего «товарища» видеть был не рад. Вообще не рад. Да и мужик, наверняка, переборщил с абсцессным сарказмом, употребив слово «друг».

И как же так не подфартило – вляпаться в подобную встречу…

- Забей. – успокаивающе посоветовал Бави своему встревожившемуся спутнику, после подсел к омеловцу и неохотно пожал ему руку. – ну здорово, вояка. Всё служишь?

Мужик самодовольно кивнул, затем перевёл окосевшие спьяну глаза на Кацэ, пристроившегося за стойкой по другую сторону от Бави. Прищурился, что бы повнимательнее рассмотреть мальчика, а после с хохотом хлопнул рыжего по плечу:

- Так это что ли тот самый пацан, из-за которого в штабе шухер на днях случился?

- Тот самый.

Кацэ рассерженно нахмурился и отвернулся. Он вообще делал себе честь тем, что всегда игнорировал какие-либо обсуждения его персоны.

При виде поданной бутылки не самого дешёвого виски у рыжего загорелись глаза. Взяв инициативу на себя, он поспешно разлил выпивку по гранёным стаканам и, не чокаясь, залпом осушил свой до дна, после сразу же налил ещё. То ли жажда с дороги замучила, то ли былой алкоголизм напоминает о себе…

Омеловец же сделал лишь размеренный глоток, не спуская с Бави злобный взгляд, будто в мечтах рисовал упоительную картину, как того размазывает по дороге асфальто-укладочный коток. Рыжий чувствовал это, но ему, откровенно говоря, было наплевать. Кто платит – тот и музыку заказывает, так что если этот мужик наливает, то может сидеть и сколько ему заблагорассудится мысленно расчленять своего недруга.

Почему-то вспомнив о присутствии ребёнка, омеловец вновь подозвал официанта и дополнил заказ:

- Пиццу намути ещё и мальцу вон чайку что ли!

Нет, это уже слишком. Уму непостижимо. Другой конец города – а он, неизвестно каким проведением, опять маячит перед глазами. Чёртово фиолетовое пальто подобно кранной тряпке для быка бросается в глаза. Лоял по своей натуре скептик и такой субъективный термин, как «судьба» отрицает. Тайные знаки, неизбежность, предначертанная кем-то свыше – бред. Есть лишь случайное стечение обстоятельств, из-за которого рыжее недоразумение сейчас сидит за барной стойкой того же самого заведение, в котором Лоял решил переждать дождь. Он занял самый дальний столик в углу, почти не освящённый, заказал кофе и пустую булочку – а что поделать, если на том настояло отсутствие финансов.

Конечно же он не собирается подходить, здороваться, как ни в чём не бывало, и спрашивать о здоровье, или с чего там начинаются дружеские беседы…

Остаётся надеяться, что и Бави его не заметит. Что только он здесь забыл? Далековато от его квартиры. Вероятно, опять уходит из города.

Бары и прочие питейные заведения теперь действительно были не те, что раньше. При правлении губернатора дешёвые кабаки открывались едва ли не на каждом углу, посетители пили до упаду, дебоширили кто во что горазд и устраивали грандиозные драки, сопровождающиеся погромом. Заведующим надоедало ежедневно тратиться на восстановление помещений и наводить порядок для неблагодарных посетителей – смысл, если завтра всё что-нибудь сломают? Потому в основном процветали притоны без правил, где в туалетах продавались не первой свежести женщины, а из-под барной стойки распространяли разного рода дурь.

Будучи когда-то из этой сферы, Фюрер был прекрасно осведомлён, какой беспредел творится в кабаках, потому как только пришёл к правлению – все до единого их позакрывал. Теперь алкоголь продавался строго по лицензии, строго по количеству, строго. Новые бары контролировали и часто устраивали разнообразнейшие проверки, нарушение каких-либо санитарно-гигиенических и моральных правил сурово каралось законом.

Охранники в одной из таких вот культурных пивнушек, как, впрочем, и в любых других, всегда были начайку, готовые разобраться с разбуянившимся посетителем, но ничего подобного никогда не происходило. Все вели себя тихо, пришибленно даже – лишь бы никто не придрался. Атмосфера, вроде, та же самая – музыка, приглушённое освещение, но всё равно что-то не то. Не расслабляет. Эдриан, пряча лицо под козырьком джинсовой кепки, прошёл мимо парочки крепких мужчин, стоящих на входе, которые и внимания на него не обратили. Бар «Zero» - тот самый, о котором говорила Мира.

Алейн Скаво. А точно ли к первому же попавшемуся посетителю можно обратиться с вопросом об этом человеке? Возможно ли такое, что весь этот бар – засекреченное место сходки «Белого креста», как автомастерская? Не стоило рисковать. Для начала Эдриан решил осмотреться.

Пьяные припадки откровенности никому не чужды. Тем более если что-то долгое время копится и вдруг на тебе! – идеальная возможность высказать всё, как есть. А что следует дальше? Драка само собой. Всё же Инг верно поступил, ограничив продажу стимулирующего агрессию алкоголя – сколько несчастных случаев, гипотетически имеющих место быть ежевечерно и не единожды за вечер, удалось избежать за прошедшие годы сухого закона. Проблемы и недовольства кем-либо у каждого имеются, но на сухую легче себя сдерживать и мыслить логически. Утрировать у пьяных отлично получается, и даже пустяковая мелочь может вылиться в масштабный скандал. Именно к этому уже второй час шли Бави и его непредумышленный собутыльник:

- Чёртов ты сучонок, Ржавый. – с нелепой лыбой бормотал омеловец, едва ворочая языком. – кинул нас и доволен. И с чего вот, аа? Да с того что тебе похуй на всё! И на Фюрера и на его отношение к тебе! – мужчина икнул. – дрянь ты неблагодарная. Нахера он вообще тебя держал? Вот объясни ты мне? А? Чего молчишь? – сделал паузу на то, что бы осушить свой стакан, поморщиться и вытереть рот ладонью. – избалованный ублюдок. Одним своим видом бесил меня всегда, ржавчина.

Заказанную пиццу в одно лицо умял Кацэ, выковыривая кусочки ветчины и скармливая их кошке, пристроившейся на коленках. Поразительно, как в такого маленького мальчика столько могло поместиться, но, ведь, за исключением кофе утром и сладостей на обед – это была первая за день сытная еда, и неизвестно, когда теперь представится возможность так плотно поужинать. Уже не так охотно доедая последний кусочек, Кацэ напряжённо наблюдал за рыжим, который, похоже, уже близился к кондиции. Не без труда сохраняя вертикальное положение, Бави опирался локтями о барную стойку и сосредоточенно полуоткрытыми пьяными глазами смотрел на собеседника. И всё же не добрый у него взгляд сейчас, как показалось Кацэ. Но, собственно, и не злой. Пренебрежительный, скорее всего, будто он плохо понимает, о чём так усердно говорит омеловец. Оскорбления застряют в восприятии Бави где-то между «кажется, это слова» и «кажется, у них есть смысл». Минуло уже три бутылки, кончается четвёртая, а рыжий бывшего сослуживца не разу не перебил. А может он уже не в состоянии говорить? Кацэ понятия не имеет, что сейчас варится в котелке Бави – это и настораживает:

- Я Инга всю жизнь знаю! Всю жизнь! – мужчина несколько раз ударил себя кулаком по груди в знак величайшей гордости за вышеупомянутое. – и от тебя, и от сестры твоей-блядины он столько говна натерпелся, а ты чем ему отплатил? Во время порешали эту сторчавшуюся суку, а то так и сосала бы из Инга кровь.

Во всех накаляющихся ситуациях существует переломный момент. Грань, не переступи которую один из враждующих – и серьёзных последствий удалось бы миновать. Упоминание о Айне стало для рыжего той самой решающей гранью.

Он вдруг порывисто и столь внезапно, что сидящий рядом Кацэ вздрогнул, вскочил со стула, хватая так удачно подвернувшуюся полупустую бутылку за горлышко, разбил её о край стойки и острыми зубьями направил на того, кто врят ли успел бы спастись.

Лоял точно знал, на что с перепоя способен буйно-дипрессивный по натуре Бави, потому прямо пропорционально количеству распитых бывшими сослуживцами бутылок росло и беспокойство альбиноса. Он не сводил с них взгляд, оставаясь на прежнем месте, но в экстренной ситуации был готов принять требующие того меры во избежание жертв. Ведь когда рыжему сносит крышу – пострадать может не только его обидчик, но и ни в чём не повинные окружающие, так неудачно оказавшиеся в радиусе нескольких метров.

Лоял встал из-за стола, наблюдая вполне ожидаемую картину – Бави пытается достать собутыльника битой стеклотарой и орёт, Кацэ орёт на него и за рукав пытается оттянуть, перепуганный внезапным нападением омеловец опасливо пятится назад и тоже орёт.

- Ржавый? – удивлённо переспросил Эдриан самого себя, обратив внимание на шум и сразу же узнав в зачинщике беспорядка приметную личность.