В тот день рухнул привычный мир и Лояла и Бави. Инг же возвёл новый по своим макетам. Следующим утром началась новая эра.

Солнце стояло в зените в безоблачном небе. Дождь, не кончавшийся всю предшествующую ночь, будто старался смыть пролитую кровь с фамильного особняка Эйбрианов, а отныне законно-отвоёванного штаба «Омелы». Бави, как и прежде лежал в реанимации под наблюдением молодого доктора Хурца. Лоял дрожал в углу заброшенного, всеми забытого домика на окраине. Обессиленный и напуганный, весь в грязи, вымокший до нитки, оставшийся совсем один, объявленный в розыск, понятия не имеющий, что теперь ему – изгнаннику - делать, куда бежать. Всё ещё трясущиеся ладони намертво вцепились в рукоять катаны, в единственную отныне вещь, которой мог распоряжаться принц. А Инг с балкона покоев бывшего губернатора выступал перед собравшимися во дворе жителями Столицы. Он наглядно продемонстрировал людям отрубленную голову ненавистного им человека и во всеуслышание провозгласил себя с этого момента единоличным творцом закона и справедливости. Публика ликовала, восхваляя своего спасителя от гнёта аристократов. Он обещал им перемен. Абсолютного истребления знати, к которому просил подключиться всех до единого и которое началось в тот же день. Больше никто не боялся. Горожане впервые почувствовали себя свободными, независимыми! Теперь они могли отыграться на всех тех, кто принижал их.

Так в свои тридцать Инграт Иф Рэн стал новым правителем Столицы. Правителем, в которого людям хотелось верить, которого они сами избрали.

21.

**45 год \ настоящее \

Все могли идти по известному направлению и писать жалобу в лигу сексуальных меньшинств, но безответственным Бави себя не считал. Просто иногда… ладно, намного чаще, чем «иногда» и ещё чаще, чем этого вообще хотелось бы, но так уж складывались обстоятельства, а обстоятельства, кстати, ну очень упрямая штука – против них особо и не попрёшь.

И добряком он себя не считал. Злодеем, впрочем, тоже. Бави нравилось рассматривать себя, как натуру сложно организованную, мудрёную и всерьёз не понятную не то что бы окружающим, но и самому себе. Ветреный – возможно, но не безответственный!

Поначалу, вся эта задумка с опекунством бездомного котёнка показалась ему неплохой возможностью развлечься. Ну а что – интересно же попробовать себя в роли заботливой няньки, хоть что-то новое. Потом, когда Кацэ попал к Фюреру, Бави остро осознал, что отныне только он ответственен за жизнь мальчика, и это уже далеко не игра. А теперь… теперь рыжий просто обязан быть рядом с ним, как же иначе?

И как только этот белобрысый хрен осмелился квакнуть, что позаботиться о котёнке за рамками возможностей бывшего омеловца?!

Ну вот опять. Чужое мнение? Не, не слышал. Но стоит получить упрёк высокомерной морды…

… и вон из кожи хоть вылези, но докажи ему, что он не прав!!

Сложно организованная натура – как же. На самом-то деле, как ему и не прискорбно было, Бави отдавал себе отчёт, что его внутренний мир на диво прост – некоторое количество вредных привычек, верный саксофон, довольно пассивное чувство справедливости, нетленные плёнки воспоминания и Лоял. Это, собственно, и есть весь Бави.

И если курево в совокупности со спиртным были проверенным дедовским методом на время покинуть опаршивевшую реальность, сакс – средством заработка на вышеупомянутое удовольствие, зачатки марали – с натяжкой, но всё же считались хоть какой-то жизненной позицией, память об одном едином несчастном случае под завуалированным названием «жизнь» - служила оправданием перманентно случающихся запоев, то Лоял просто был. Без каких-либо обоснований. Как то злоебучее ясное солнышко, которое есть уже только потому, что так устроен мир. По совместимости он так же являлся и неотъемлемой частью того «несчастного случая», но как-то умудрился раздвоиться и стать не только призраком из воспоминаний, но и фрагментом настоящего. И это были два совершенно несопоставимых персонажа – Лоял из прошлого и Лоял из нынешней действительности. Будто два разных человека. И если одного Бави любил и скучал по нему так сильно, как только можно скучать по кому-то или чему-то, то второго мечтал прокрутить через мясорубку, из фарша нажарить котлет и накормить ими сворку бродячих дворняжек. И да, Бави сам иногда побаивался своей щедрой на бред и жестокость фантазии. А весь парадокс его душевных метаний заключался в том, что Лоял – есть Лоял. Хоть и не тот уже, но, тем не менее, никто иной, как именно тот самый Лоял. Сложное чувство, но Бави никогда и не отрицал, что до дыр изъеден разнообразнейшими маразмами.

А что касается Кацэ – теперь, вероятнее всего, и ему суждено занять определённую нишу в психологическом быту рыжего.

К котёнку ещё подход найти надо. Стоп, а надо ли? Не проще ли оставить всё как есть, довериться течению, не меняя пассивно-летургический образ жизни? Однохуйственно, ведь, случится то, что случится.

Пацанёнок ему не доверяет, это видно. По косым сомнительным взглядам, по уклончивым ответам на самые простые вопросы. Видно тот барьер, который Кацэ нагромоздил вокруг себя, и разрядом в 220 беспощадно ебашит каждого, кто подходит слишком близко. Так что дело не в Бави. Ничего личного – как говориться.

Возможно, зашкаливающему напряжению мальчика теперь способствует и Столица. Стоило признать, что для своих двенадцати лет Кацэ безусловно сообразительнее многих сверстников, серьёзнее и опытнее в некотором смысле, но мышление его поверхностно и ограничено. Нескончаемый поток автомобилей, оживлённые улицы, очереди, светофоры, небоскрёбы, путаница проводов, умопомрачительные сладости и прочие составляющие большого города – всё это он видел впервые и подумать раньше не мог, что вечно находящаяся в движении Столица существует за пределами его деревни. Кацэ в своей жизни знал лишь работу на ферме, лес и природу, а мир, в котором он оказался сейчас – законам той самой природы в принципе противоречил, потому и казался мальчику странным, непонятным и пугающим. Ссылаясь на это, Бави надеялся, что и к его личным странностям Котёнок привыкнет. Вот откуда мальчику знать, что такие протезы и глаза противоестественного цвета – не порядок вещей для Столицы? Внешний вид рыжего оправдать действительно можно было за счёт неосведомлённости Кацэ, но вот благодаря кому-то белобрысому и шибко важному Бави перед пацанёнком конкретно запалился.

Кацэ видел, насколько серьёзной была рана и как сверхъестественно скоро она зажила. Едва ли не смертельная, но прошла лишь ночь – и рыжий здоров как никогда. Так не бывает. Этого не оправдать.

Может пора ввести мальчика в курс дел? Раскрыть все карты. Кацэ не задаёт вопросов, но по его отстранению понятно, что рыжего он побаивается. Но вот не испугается ли он ещё больше, если узнает ЧТО такое Бави на самом деле?

- Не круто, но придётся зависнуть в Столице ещё на ночку, а утром двинем дальше.

- Куда?

Рыжий пожал плечами:

- Вперёд. А там как получится. Я влюбился в дорогу, Котёнок, и, если в тебе есть хоть что-то от меня, то и тебя зацепит.

- Во мне что-то от тебя? – сомнительно нахмурился Кацэ.

Бави поздновато опомнился, прикусив язык и мысленно отвесив себе затрещину по лбу, но внешне сохранил непринуждённое спокойствие, мол, ничего подобного сейчас и не говорил. Вопрос юного спутника он, само собой, проигнорировал и, продолжая смотреть вперёд, невпопад продолжил свой монолог:

- Вот знаешь, когда я год назад ушёл из «Омелы» и всё это время бомжевал, то дохуя многое понял. Кочевой образ жизни – он исключает дипрессуху-бытовуху и прочую муть в башке. Каждый день новое место, новые рожи… заботы где бы денег скалымить, где бы заночевать… А если изо дня в день одно и то же кофе по утрам, один и тот же маршрут, одно и то же – то это не жизнь уже, а застоявшееся болото. Привычки, рамки четырёх стен, обыденность и типичность каждого дня вплоть до мелочей… В таких условиях плесневеют и обрастают паутиной. Как книга – если не перелистывать, не начинать новую главу, то страницы покроются пылью, сечёшь? Это случается с большинством людей, а они даже не замечают этого, думают, что всё в норме, что всё, как у всех. Но как у всех – это стрёмно, уж поверь. – мальчик внимательно слушал, не отводя взгляд от разглагольствовавшегося Бави, и не очень понимал, к чему он ведёт, но старался вникать. – перелистывать страницы нужно каждый день, каждый день начинать новую главу, пока книга не закончится, как-то так… Но свобода для большинства людей находится за рамками установленного ими же самими для себя комфорта, они её боятся.

- А как ты жил до свободы?

- По-разному. Мажорно выражаясь - я человек тяжёлой судьбы и лёгкого поведения. – хрипло усмехнулся рыжий. – надо полагать, ты больше не сомневаешься, что я на Инга работал – то бишь на Фюрера? Доооолго работал, лет десять наверное, с начала революции. Но вот однажды меня переклинило, я гулял, бессознательно набрёл на вокзал, сел на первый попавшийся поезд, который отправлялся с перрона, и уехал в неизвестном направлении. Вот с чем был – с тем и уехал. Барахло в сумке. Кажется, я даже заснул в пути, а потом кондукторша выгнала меня на конечной. И ты даже не представляешь, как ахуенно я себя почувствовал, когда оказался в совершенно незнакомом месте, вдохнул незнакомый воздух, увидел незнакомых людей… Это было чем-то вроде камня с души. Когда через пару дней закончились деньжата, я в каком-то баре в карты выиграл саксофон. Вот правда ещё и удостоверение омеловское проебал тогда, пришлось поставит его на кон ради сакса, что бы хоть как-то подзарабатывать, а не милостыню в переходах просить… О чё я? Удостоверение, да. Кто-нибудь вклеил в него свою фотку вместо моей и, возможно, хуйни натворил… Но меня это не особо парит.

Бави слишком резко замолчал, взгляд его сделался отстранённым, устремившись вперёд, в никуда, будто паренёк мысленно перенёсся в другое, далёкое место. Кацэ строго нахмурился, когда пауза затянулась, так как ожидал продолжения повествования:

- Ну и?

- А? – рыжий опомнился, резко повернувшись к мальчику и вопросительно вскинув брови. – чего «ну и»?

- Ну и дальше что? – раздражённо уточнил Кацэ.

Бави витал в облаках – так ему казалось. Редко его прошибало на столь содержательные речи. Основное время он молчал, хитро щурился, хихикал над чем-то своим и курил. Впрочем, болтунов Кацэ не жаловал. Общаться – ему не нравилось в принципе:

- Дальше ты. – многозначительно улыбнулся Бави.

- Сколько тебе лет? Только честно.

Вопрос был столь же внезапен, как, например, обнаруженный в холодильнике сапог, а Кацэ серьёзен, внимательно наблюдает за реакцией рыжего, что бы при необходимости подловить на вранье, или очередной попытке увильнуть от вразумительного ответа. А Бави, кажется, вообще ничего не может смутить, загнав во временный ступор. Он весь как бы наружу. Ничем не удивишь:

- Я и в первый раз, когда ответил, что где-то около двадцати семи – лечить тебя не намеревался. – беспечно ответил паренёк, а про себя подумал «ну здравствуй, дорогой пиздец, настал момент исповеди», но Кацэ решил иначе.

- Ладно. – мальчик опустил хмурый взгляд. – я понимаю, что с тобой что-то не так, но мне всё равно.