Почему исследователь может понять информанта

Понять смысл действия значит установить связь между действием и намерениями, мотивами, потребностями индивида. Это удается сделать исследователю с той или иной степенью успешности благодаря двум обстоятельствам. Прежде всего, при всей уникальности действующего индивида большая часть его индивидуальных смыслов типична, т.е. обладает общностью с другими людьми, и в первую очередь с самим исследователем: смыслы и нормы социального действия, которые социолог пытается понять, по своей сути интерсубъективны, они изначально ориентированы на возможности понимания, коммуникации и неотделимы от языка, которым пользуется индивид. Эта общеобязательность типичного объясняется общим социальным контекстом индивида и исследователя, процессами социализации, их совместным участием в конструировании правил «социальной игры». В этом плане чем ближе реальные жизненные условия, в которых протекает жизнь исследователя, к жизненному контексту изучаемых людей, тем больше возможности понимания другого жизненного мира.

В то же время преувеличение общего или сходного жизненного контекста для исследователя и исследуемого приводит к существованию неверной, на наш взгляд, среди социологов-качественников точки зрения, согласно которой инвалида лучше поймет инвалид, профессионального спортсмена — профессиональный спортсмен и т.д. Такая позиция не только фактически отменяет профессию социолога, но и сводит результат качественного исследования к простой репрезентации опыта информанта. На наш взгляд, описать свое понимание проблем информанта, конечно, может человек с совпадающим жизненным контекстом, но «подняться» от «сырых» данных к обобщениям он наверняка не способен.

Все же относительно высокая значимость сходного жизненного контекста не означает, что исследователь с принципиально другим социальным опытом или принадлежащий к другой культуре, нежели у исследуемого индивида, фатально обречен на непонимание чужого жизненного мира, чужой для него культуры или субкультуры. Исследования антропологов доказывают обратное: исследователь может «понять туземца», может понять, «что они о себе думают», хотя никто лучше них самих, конечно, этого не знает¹. Дело здесь не в сверхъестественных способностях исследователя, этаком чуде эмпатии и терпения, думать, чувствовать и воспринимать подобно туземцу, не в какой-то уникальной психологической близости с теми, кого изучают, хотя определенная восприимчивость исследователю, работающему в поле, необходима.

Понять чужую культуру можно, по мнению К.Гиртца, путем поиска и анализа символических форм ~ слов, образов, институтов, поступков, посредством которых люди в рассматриваемых обстоятельствах реально представляют себя самим и другим людям. Задача исследователя здесь проанализировать прежде всего понятия, «близкие к опыту» (выражение Гиртца), которые люди часто используют спонтанно, неосознанно, как есть. В них —реальность жизненного мира, которую хочет понять исследователь. И для этого совсем не нужно «воображать себя сборщиком риса или племенным шейхом», как он остроумно замечает.

Применительно к социологии это означает, что социолог, изучая субкультуры, далекие от его жизненного контекста, например субкультуры беженцев, инвалидов или религиозных сект, должен не столько эмпатийно «вживаться» в их мир, хотя человеческое сочувствие здесь «не вредит делу», сколько пытаться через мир их «близкой к опыту» реальности — мир слов, поступков, представлений себя — понять жизненный мир носителей изучаемой субкультуры.

Кроме того, понять действие другого человека возможно, рассматривая его с позиции целерационального действия, т.е. понимая действие как целерациональное. Поскольку все действия психически здорового индивида в той или иной мере целерациональны, то исследователь может понять действующего субъекта. При этом чем ближе изучаемое конкретное действие к целерациональному (или, по Веберу, «правильно рациональному»), тем больше возможностей у исследователя понять его[36]. Что же такое «правильно рациональное» действие? По Веберу, это такое действие, когда средства, выбранные субъективно адекватными для достижения конкретной цели, являются и наиболее объективно адекватными, т.е. это действие, при котором индивид выбирает такие средства для достижения (субъективная адекватность), которые на самом деле являются наилучшими (объективная адекватность). Разум, который мы используем для соизмерения целей и средств, выбираемых для достижения целей, присущ всем человеческим существам. Поэтому исследователь может извлечь смысл из наблюдаемого действия не путем догадок относительно того, что происходит в головах действующих, не столько путем «вживания» в чужой исследуемый мир, сколько подбирая к действию мотив, имеющий смысл и тем самым делающий действие осмысленным для любого исследователя. Рациональное сознание всегда может узнать себя в другом рациональном сознании, т.е. объяснить смысл наблюдаемого действия, понять его.

Конечно, эти принципиальные возможности понимания Другого не отменяют в принципе эмпатического сопереживания изучаемым людям, психологического «вживания» исследователя в чужую субъектность. Эти психологические приемы не только облегчают понимание чужого жизненного мира, но порой выступают единственным условием, когда жизненная история вообще поверяется социологу. Так, в ходе нашего изучения социальных перемещений бывшей партийной номенклатуры в период кардинального реформирования (исследование проводилось в 2001 г.) встречались ситуации, когда нарративное интервью тут же прерывалось или «сворачивалось», если информант чувствовал, что интервьюер не сочувствует ему, не хочет или не может поставить себя на его место. Вместе с тем следует подчеркнуть, что роль и значение психологического «вживания» все же второстепенна и в действительности скорее выступает приемом, техникой исследователя.