Отклонения в здоровье и психике

 

Дискуссионным в девиантологической литературе является вопрос об отклонениях в здоровье (Disability) и психических отклонения (Mental disorders, mental illness). Многие авторы их упоминают, рассматривают связь с биологическими (генетика) и некоторыми социальными (социально-экономический статус, условия военного времени) и психологическими (стресс) факторами*.

* McCaghy Ch., Capron Т., Jamieson J. (2000) Ibid. P. 335-365; Pontell H. (Ed.) (1999) Ibid. P. 412-450.

 

Что касается «беспомощности» (disability) в силу заболеваний (диабет, астма, артрит, рак, слепота и др.), то отнесение их к «отклонениям» было вызвано, очевидно, Второй мировой войной, когда проблемы со здоровьем усугубились в условиях военного времени*. Все же, с нашей точки зрения, хотя беспомощность может рассматриваться как частный случай «исключенности», это проблема здравоохранения, социального обеспечения, благотворительности, но не девиантологии.

* Hessler R. Disability, Career. In: Bryant С Ibid. Vol. IV. P. 188-191.

 

Если говорить о психических отклонениях, то это также предмет, прежде всего, психиатрии, медицинской психологии, но не социологии. Однако последнюю могут (и должны) интересовать, во-первых, социальные (экономические, политические) факторы, прямо или косвенно воздействующие на психическое здоровье. Во-вторых, влияние психических отклонений на индивидуальное девиантное поведение. В-третьих, реакция общества и государства на людей, считающихся психически «ненормальными».

Но здесь нас поджидают большие трудности, и, прежде всего проблема диагностики. В психиатрии, как отечественной, так и зарубежной, существуют различные школы, по-разному оценивающие одно и то же психическое состояние индивида. Не случайно возникает вопрос, что такое психическое отклонение. И возможный ответ – «психическое отклонение как миф»*. Известный норвежский криминолог Н. Кристи, на чьи труды я уже ссылался, посвятил много времени и усилий, чтобы показать относительность понятия «нормы» не только социальной, но и психической. Изучая жизнь людей с многочисленными психиатрическими диагнозами, Н. Кристи пришел к убеждению, что их норма и наша норма – просто две различные нормы, и еще не известно, чья норма «нормальнее» («правильнее»)**.

* McCaghy Ch., Capron Т., Jamieson J. Ibid. P. 336.

** Кристи Н. По ту сторону одиночества: сообщества необычных людей. Калуга, 1993.

Из личных впечатлении. Н. Кристи не только один из крупнейших современных ученых, он – прекрасный человек, посвятивший жизнь правдолюбию и правдоискательству, отстаиванию толерантности и ненасилия. Он помог мне и Н. Проскурниной посетить те «сообщества необычных людей» в Норвегии, которые описал в только что названной книге. Так, мы побывали (пожили!) в деревнях Видарозен и Хогганвик, познакомились с их обитателями и самоотверженной М. Энгель, врачом-психиатром, которая в весьма преклонном возрасте переносит опыт таких «норвежских деревень» для психически больных людей не только в другие страны Европы, но и в Россию. Разумеется, бывал я не раз и в деревне «Светлана», созданной в Ленинградской области от начала до конца с помощью госпожи М. Энгель – «бабушки», как она называет себя по-русски, – и ее интернациональных помощников. В этих деревнях начинаешь еще лучше понимать относительность «нормы» и «аномалии», психической и социальной.

 

«Социогенность» многих психических заболеваний не вызывает сомнений. Психотические расстройства нередко являются следствием затянувшегося тяжелого экономического положения, политической реакции, правового, государственного пресса (например, у заключенных в первые месяцы нахождения под стражей и перед освобождением; лиц, призванных на срочную военную службу и т. п.). Зависимость психических отклонений от социально-экономических условий проявляется в неодинаковой распространенности заболеваемости среди различных страт населения. При этом более подвержены психическим заболеваниям представители низших страт – аутсайдеры, «исключенные»*. И как общее правило (так называемый, «классовый градиент»): «чем выше социальный класс, тем лучше здоровье его представителей»**.

* Гурвич И. Н. Социальная психология здоровья. С. 132-188; Максимова Т. М. Особенности заболеваемости в различных группах населения // Советское здравоохранение. 1991. № 4; Петраков Б. Д. Психическая заболеваемость в некоторых странах в XX веке (Социально-гигиеническое исследование). М., 1972. С. 172-248.

** Гурвич И. Н. Социально-психологические факторы здоровья // Психология здоровья / Под ред. Г. С. Никифорова. СПб., 2000. С. 369.

 

Многочисленные кросскультурные исследования свидетельствуют о «вспышках» психических заболеваний в годы депрессий и репрессий. Я уже не говорю о деятельности советской «репрессивной психиатрии», благодаря которой тысячи нормальных людей были признаны «невменяемыми», поскольку высказывались критически о советском общественном строе и государстве.

Глава 15. Позитивные девиации

 

Я не сумасшедший.

Только ум мой не такой, как у вас.

Диоген

Постановка вопроса

 

Как мы помним, еще Э. Дюркгейм отметил «двойственность» девиаций: преступление и «преступление» Сократа, проложившего дорогу к морали будущего. Более основательно обратил внимание на «симметричность» девиаций П. Сорокин. В своей первой монографии петербургского периода «Преступление и кара, подвиг и награда» (1914) он отметил «курьез» научной мысли: «В то время как один разряд фактов социальной жизни (преступления-наказания) обратил на себя исключительное внимание научной мысли, другой разряд фактов, не менее важных и играющих не меньшую социальную роль, почти совершенно игнорируется тою же научною мыслью. Мы говорим о "подвигах и наградах". Преступления и наказания служат и служили до сих пор единственным объектом исследования представителей общественных наук и теоретиков уголовного права. Подвиги же и награды – как совершенно равноправная категория, как громадный разряд социальных явлений – огромному большинству юристов и социологов даже и неизвестны»*. Но еще больший «курьез» состоит в том, что «курьез», отмеченный П. Сорокиным в 1914 г., сохраняется до сих пор, как в мировой, так и особенно в российской науке. Если в океане мировой девиантологической мысли можно найти островки работ о позитивных девиациях («подвигах»)**, то в отечественной – это лишь постановочные работы автора этих строк при отсутствии необходимых эмпирических социологических исследований.

* Сорокин П. Человек. Цивилизация. Общество. М., 1992. С. 77.

** Ben-Yehuda N. Positive and Negative Deviance: More Fuel for a Controversy // Deviant Behavior, 1990. Vol. 11. N 3. P. 221-243; Heckert D. M. Positive Deviance: A Classificatory Model // Free Inquiry in Creative Sociology, 1998 N 26 (1), P. 23-30; Heckert D. M., Heckert D. A. Positive Deviance. In: Bryant С (Ed.) Ibid. Vol. 1. P. 269-272; Kwasniewski J. Positive Social Deviance // The Polish Sociological Bulletin, 1976. N 3 (35). P. 31-34; Sagarin E. Positive Deviance: An Oxymoron // Deviant Behavior, 1985. N 6. P. 169-181.

 

Первоначальное неприятие великих творений с последующим (чаще всего – слишком поздним для их создателей) признанием, восхищением и почитанием – общее место истории науки, техники, искусства. Новое всегда выступает отклонением от нормы, стандарта, шаблона поведения или мышления и потому воспринимается как аномалия. Вообще «каждый новый шаг вперед необходимо является оскорблением какой-нибудь святыни, бунтом против старого, но освященного привычкой порядка»*. При этом, чем значительнее новое отличается от привычного, обыденного, усвоенного, тем аномальнее оно выглядит.

* Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 21. С. 296.

 

Неудивительны поэтому бесчисленные высказывания о связи (тождестве?) гениальности и безумия, о патологии творчества, об изначальной (генетической) отягощенности творческой личности и т. п., достигшие наибольшего признания среди последователей фрейдизма. У гениев ищут – и находят – следы «вырождения», как Ч. Ломброзо находил их у преступников... В отечественной литературе в этом отношении представляют интерес выпуски «Клинического архива Гениальности и Одаренности (эвропатологии)», посвященные «вопросам патологии гениально-одаренной личности, а также вопросам патологии творчества», выходившие в Ленинграде (мне известны четыре тома – с 1925 по 1928 г.). Из современных работ этого направления представляет интерес книга «Экспедиция в гениальность»*.

* Колупаев Г. П. и др. Экспедиция в гениальность: Психобиологическая природа гениальной и одаренной личности (Патографические описания жизни и творчества великих людей). М., 1999.

 

Людей всегда интересовали загадки научного и художественного творчества. Но лишь в научном активе XX столетия нашлось место для формирования эврологии (П. Энгельмейер) как комплексной, междисциплинарной науки о творчестве. Наряду с философскими (А. С. Арсеньев, Г. С. Батищев, В. С. Библер, Г. А. Давыдова, З. М. Какабадзе, Э. В. Ильенков и др.), психологическими (С. М. Бернштейн, Л. С. Выготский, С. О. Грузенберг, А. Н. Лук, Я. А. Пономарев, В. Н. Пушкин, М. Г. Ярошевский и др.), психофизиологическими вопросами творческой деятельности, значительный интерес представляет ее социологическая сторона. Естественно, что предметом социологии служит творчество как социальный феномен, а не индивидуальный творческий акт (предмет психологии и истории). Однако, как нам кажется, именно социологии творчества повезло у нас менее всего. Может быть это связано с тем, что ни в годы сталинизма, ни во времена застоя общество (следуя за вождями) не предъявляло спроса на социальное творчество. А недолгий период хрущевской «оттепели», всколыхнувший научную мысль, литературное, художественное творчество, был слишком краток для серьезного социологического осмысления и формирования социологии творчества как относительно самостоятельного направления. Справедливости ради следует заметить, что социология науки и социология различных видов художественного творчества получили известное развитие*, но пока не сформировалась социология творчества как более общая теория**.

* Введение в социологию науки / Под ред. С. А. Кугель, Н. С. Чернякова. СПб., 1992; Майзель И. А. Социология науки. П., 1985; Малкей М. Наука и социология знания. М., 1983; Яхиел Н. Социология науки. М., 1977.

** Интересные социологические наблюдения публиковались в ежегодниках «Художественное творчество: Вопросы комплексного изучения», издававшихся в Ленинграде.

 

Эвристически перспективными являются, с нашей точки зрения, исследования социального творчества как формы (вида, проявления) девиантности. Однако такое утверждение нуждается в дополнительном обосновании.

Единый мировой процесс самодвижения материи осуществляется в двух основных дополнительных (в боровском понимании) формах: самоорганизации (убывание энтропии) и самодезорганизации (возрастание энтропии). Диалектика организации и дезорганизации, порядка и беспорядка, негэнтропийных и энтропийных процессов обусловливает неравномерное их распределение в пространственно-временном континууме Вселенной. Одним из островков относительного преобладания организационных, информационных, негэнтропийных процессов является Земля, породившая ряд информационно-генерирующих процессов (геогенез, биогенез, антропо-социогенез). Противоречие между организацией и дезорганизацией носит объективный характер, служит необходимым условием и источником развития физических, биологических, социальных систем.

Существование любой системы (в том числе общества) есть динамическое состояние, процессирующее тождество сохранения – изменения. Наиболее общим средством обеспечения динамического равновесия системы, сохранения через изменения выступают (как говорилось в ч. 1) девиации.

При этом отклонения по законам диалектики в соответствии с принципами симметрии и дополнительности, не могут не быть полярными – позитивными и негативными, ибо «отрицательное и положительное абсолютно соединены в субстанциональной необходимости»*. Механизмом общественного развития выступает, прежде всего, социальное творчество (позитивная сторона девиантного поведения), т. е. такая деятельность, которая не ограничивается воспроизводством известного (вещей, идей, отношений), а порождает нечто новое, оригинальное, качественно новые материальные и духовные ценности. Широкое понимание творчества как порождения нового приводит к выводу о том, что творческая деятельность человека – лишь проявление фундаментального свойства материи, лежащего в основе развития. Представляется плодотворным понимание творчества как механизма развития материи, образования ее новых форм**, когда «природой творчества является творчество природы»***. На противоположном полюсе девиантного поведения находится его «дурная» сторона – негативные девиации как неизбежное alter ego социального творчества.

* Гегель Г. В. Ф. Наука логики. М., 1971. Т. 2. С. 206.

** Пономарев Я. А. Психология творчества. М., 1976.

*** Рунин Б. М. Творческий процесс в эволюционном аспекте // Художественное и научное творчество. Л., 1972. С. 63.

 

Как различные виды творчества, так и различные виды нежелательных для общества проявлений суть формы социальной активности. При всей их общественной разнозначности имеется нечто общее, позволяющее уловить их единство: нестандартность, нешаблонность поступков, выход за рамки привычного, за пределы нормы. «Творчество осуществимо и объяснимо только как выход за пределы всякой заранее данной ограниченности, как результат способности со временем преодолеть любой заранее данный предел, создать принципиально новую возможность»*. Если «творчество потому и является таковым, что в нем непременно нарушаются какие-то существенные нормы деятельности, то есть обнаруживается по существу систематическое "уклонение от нормы"»**, если «глубинная общность науки и искусства состоит в том, что и тот и другой феномены возникли как средство прорыва из замкнутой скорлупы самодостаточного мира обыденного сознания»***, то отклонение от социальных норм может носить и негативный характер, проявляясь как преступление, пьянство, наркотизм, проституция. Иными словами, «уклонение от норм» может быть с позиций социального целого объективно полезным, прогрессивным, служа механизмом поступательного развития общества, или же общественно опасным, задерживающим его развитие.

* Батищев Г. С. Творчество и рациональность (к определению понятия человека) // Человек, творчество, наука. М., 1967. С. 95.

** Обсуждение методологических проблем творчества // Вопросы философии. 1979. №3. С. 165.

*** Взаимодействие науки и искусства в условиях НТР // Вопросы философии. 1976. №10. С. 114.

 

Эта сложная, диалектическая, поражающая обыденное сознание связь не только нормы и аномалии, но и полюсов отклоняющегося поведения издавна привлекала художников. Это и пушкинское «гений и злодейство две вещи несовместные», и мучительные искания Ф. Достоевского, доходившие «до последнего предела» и переходившие «за черту», «бесовщина» и метания от «высших типов человека» к человеку гнусному «до последней степени», и мысль П. Хиндемита о том, что преступление и творчество – две стороны единого процесса, и, наконец, преследовавшая Т. Манна мысль – творчество как преступление. В интереснейшей, незавершенной статье «Проблемы творчества в произведениях Томаса Манна» Б. С. Грязнов писал: «Любое творчество – всегда преступление, конечно, не в юридическом смысле этого слова... Творчество (преступление) как созидание. Художник может стать сильнее отпущенного ему природой (Богом), но для этого он должен совершить преступление против природы (Бога), т. е. творчество оказывается делом дьявольским... Итак, творчество есть боль, страдание. Творчество... есть преступление. Творчество есть дьявольское дело. Творчество есть героизм»*. Последнее – ибо, чтобы решиться на преступление, требуется отвага («героизм»).

* Грязнов Б. С. Логика, рациональность, творчество. М., 1982. С. 249-251.

 

Впрочем в общей форме это было сформулировано еще Г. В. Ф. Гегелем: «Доблесть несовместима с невиновностью как поступков, так и переживаний. Вполне совершенная нравственность противоречит доблести»*.

* Гегель Г. В. Ф. Работы разных лет. В 2 т. Т. 1. С. 265.

 

Заметим, что даже наука как социальный институт, функцией которого является создание нового, творчество (нормой деятельности должны быть девиации!), в действительности развивается по своим законам и каждое новое выдающееся открытие выступает отклонением, разрушающим парадигмы науки и встречающим соответствующий прием (непризнание, враждебное отношение и т. п.) пока не заменит былую парадигму, само став таковой*. Поэтому «наивысшие достижения научной мысли всегда представляли собой выход за рамки парадигмальных норм, за пределы "нормальной науки" и венчали собой крайне напряженное переживание жизни в ее полноте и целостности. Эти высшие достижения существовали изолированно и обособленно, не будучи включенными в контекст научных знаний эпохи (Г. Галилей, А. Эйнштейн, К. Маркс), и проходило зачастую очень много времени пока они обретали характер более или менее общепринятых и согласующихся с предшествующим опытом научного развития»**. Таким образом, научное творчество может выступать как деятельность, отклоняющаяся не только от нормы нетворческого существования, но и от норм самого научного сообщества. Разумеется, то же самое относится и к художественному творчеству. Достаточно вспомнить восприятие новых художественных стилей, течений, направлений (импрессионизм, экспрессионизм, кубизм, абстракционизм и проч.) со стороны не только читателей, зрителей, слушателей, но и собратьев (невольно напрашивается «брат мой – враг мой») по искусству. Как правило, «с возникновением стилистических норм небольшие отклонения от них вызывают одобрение как усовершенствования, но по-настоящему оригинальные попытки создавать новое подавляются или игнорируются»***.

* Кун Т. Структура научных революций. М., 1975; Научное открытие и его восприятие. М., 1971.

** ИонинЛ. Г. Георг Зиммель – социолог. М., 1981. С. 111-112.

*** Лук А. Н. Научное и художественное творчество – сходство, различия, взаимодействие // Художественное творчество. 1982. Л., 1982. С. 204.

 

Все это выдвигает много социологических и социально-психологических проблем, заслуживающих специальных исследований. Как соотносятся нравственные нормы общества и таких «нормативных субкультур», как научное сообщество или сообщество деятелей искусства? Как соотносятся нормы жизнедеятельности, образ жизни творческих сообществ и отдельных индивидов, входящих в них? Как проявляется при этом общенаучный закон уменьшения энтропии в самоорганизующейся системе («научное сообщество», «творческий коллектив») за счет увеличения энтропии в среде*? Как влияет на творческую активность размер группы, степень ее сплоченности и не оборачивается ли здесь, как это часто бывает, добро – злом, когда, например (по Г. Зиммелю), групповая деятельность ведет к снижению уровня интеллектуальных достижений?

* Маркарян Э. С. Глобальное моделирование, интеграция наук и системный подход // Системные исследования. Ежегодник 1980. М., 1981. С. 149.

 

Важнейшим элементом механизма сохранения-изменения системы (в том числе, общества) служит адаптация (как приспособление к среде и «приспособление» среды). Способы адаптации совершенствуются в процессе эволюции мироздания. Можно, пожалуй, сказать, что эволюция мира есть эволюция способов адаптации его элементов. По мере усложнения степени организованности системы (от физических к биологическим и от них к социальным), способы адаптации становятся все более активными, так что биологическим и социальным системам присущ уже принцип экспансии*. «Сегодня стало совершенно очевидно, что человеческое общество следует относить к общему классу адаптивных систем»**. Сверхадаптация общественного человека осуществляется путем активного, силового изменения среды. Биологическая борьба за существование перерастает в сверхборьбу за лучшее существование.

* Апдинян Р. М. Введение в теорию социальной организации. Л., 1980. С. 116-119.

** Маркарян Э. С. Указ. соч. С. 144.

 

Совершенствование адаптационных возможностей рода Homo sapiens и способа его существования осуществляется в ходе своеобразного отбора. Поскольку носителем социального наследования служит культура как форма жизнедеятельности людей, постольку для социальных систем объектом отбора являются способы деятельности общественного человека. При этом отбор, как известно, выполняет две функции: движущую (обеспечение развития) и стабилизирующую (обеспечение сохранения). Движущая форма отбора обеспечивается деятельностью, нарушающей существующие нормы (для общества – социальными девиациями, девиантным поведением).

Социальное творчество и есть тот «ряд положительных отклонений», который обеспечивает развитие общественной системы. Реально социальное творчество осуществляется через деятельность людей, через индивидуальные творческие акты, к рассмотрению механизма которых мы и перейдем.

Побудительной силой человеческой деятельности выступают потребности, определяющие ее содержание и интенсивность (не они ли воплощение гегелевской «хитрости мирового разума», провоцирующей «венец природы» к ее самопознанию?). «Первичными» являются витальные, биологические потребности. В конечном счете на их удовлетворение направлены усилия людей. Однако человек может удовлетворять свои потребности лишь в обществе и посредством общества, в социально определенных формах, опосредующих, очеловечивающих и социализирующих самые что ни на есть естественные, чисто биологические потребности. Так происходит диалектическое «оборачивание»: для более полного удовлетворения первичных потребностей необходимо развитие и удовлетворение вторичных социальных потребностей, включая потребность в самом творчестве.

Вообще имеется определенная иерархия противоречий общественного развития, образующая иерархию причин девиантного поведения. Здесь лишь заметим, что творчество выступает попыткой, средством разрешить противоречия между универсальностью, тотальностью человеческой жизнедеятельности и ее социальной формой, существующими нормами, стандартами, эталонами; между социально сформированными потребностями людей и социально обусловленными возможностями их удовлетворения. Девиантность есть прорыв социальной формы тотальной жизнедеятельностью. Так, «Фауст, находя человеческие границы слишком тесными, со всей необузданной силой пытался поднять их над действительностью»*.

* Гегель Г. В. Ф. Работы разных лет. Т. 2. С. 544.

 

На уровне индивидуального поведения источником социальной активности, как отмечалось в гл. 6, служит «социальная неустроенность», конфликтность бытия, противоречия между потребностями индивида и возможностями их удовлетворения. Очевидно, социальной неустроенностью объясняется повышенная активность (как «позитивная», так и «негативная») маргинальных групп, аутсайдеров, «исключенных».

Объективный социологический феномен социальной неустроенности нередко интерпретируется как повышенная трагедийность существования творцов: «Страдание составляет привилегию высших натур... Великий человек имеет великие потребности и стремится удовлетворить их. Великие деяния проистекают только из глубокого страдания души»*. Действительно, рассматриваемое с позиции социальной обусловленности поведения творчество, наряду с другими феноменами социальной активности (так же, как и социальной пассивности), должно изучаться как следствие вполне определенных условий существования, как одно из возможных проявлений поисковой активности, как средство разрешения противоречий общественной жизни и конфликтных ситуаций, как способ самоутверждения, а «противоречия и аберрации индивидуального творчества – как выражение общественных социальных аномалий»**.

* Гегель Г. В. Ф. Энциклопедия философских наук. М., 1975. Т. 2. С. 506.

** Киссель М. А. Философская эволюция Ж.-П. Сартра. Л., 1976. С. 15.

 

Так, в искусстве представляется возможным изживать «величайшие страсти, которые не нашли себе выхода в нормальной жизни»*. Так, в науке «идея – это и есть "придуманный", "увиденный" (то есть найденный пока лишь в сознании) возможный выход за пределы сложившейся противоречивой ситуации – за рамки существующего положения вещей и выражающих его понятий»**. Так, для А. Эйнштейна, согласно его «Автобиографическим заметкам», теория относительности была «актом отчаянья»***! По словам Г. Д. Гачева, «те ходы, которые проделывает на уровне абстракции моя теоретическая мысль, связаны с загвоздками и переживаниями моей текущей личной жизни,... пишу я, например, о сменах структур образов в истории литературы, а решаю тем проблемы своей жизни: они просвечивают в поворотах, наклонениях и акцентах теоретических построений»****. Впрочем, творческая деятельность, являясь реакцией на жизненные неурядицы, конфликтность и трагичность бытия, очевидно (по принципу обратной связи), порождает повышенную чувствительность, открытость, ранимость ее субъектов, что основательно исследовано психологией и психофизиологией творчества.

* Выготский Л. С. Психология искусства. М., 1968. С. 312.

** Ильенков Э. В. Противоречия мнимые и реальные // Диалоги: Полемические статьи о возможных последствиях развития современной науки. М., 1979. С. 118.

*** См.: Холтон Дж. Тематический анализ науки. М., 1981. С. 127.

**** Взаимодействие науки и искусства в условиях НТР // Вопросы философии. 1976. №12. С. 132.

 

И в связи с этим еще один сюжет. Размышления о смысле жизни, его поиски – значимый фактор в детерминации человеческого поведения. (Гораздо более значимый, чем это обычно предполагается.) Жизнь каждого из нас – или постоянный поиск смысла существования, или же примирение с его отсутствием («а жить-то надо!»), или уверенность в обретенном смысле (будь то служение Богу, или науке, или революции...). Вообще же человек чаще всего «не думает» об этом смысле («все это философия, метафизика!»). Но, не думая о смысле жизни, отгоняя от себя саму мысль о нем («свихнуться можно!»), человек действует в условиях выбора так, как будто он учитывает в своих действиях этот самый тщательно отгоняемый Смысл*. Иметь или быть, созидать или разрушать, любить или ненавидеть – в значительной степени зависит от мировоззрения человека, его «смысла жизни». Другое дело, что само мировоззрение формируется под воздействием множества средовых факторов.

* См.: Гилинский Я. И. Социальное насилие и... смысл жизни. В: Исследование сознания и ценностного мира советских людей в период перестройки общества: Информационные материалы. 1990. Вып. 6. М., С. 30-36; Он же. Тема смерти – тема жизни: философия социологии // Фигуры Танатоса. Философский альманах. СПб., 1995. Вып. 5. С. 112-114.

 

Осознание смертности – важнейший импульс человеческой активности, творчества. Страх смерти – источник философии, науки, искусства, религии. «Давайте попробуем проследить, на что же в конечном счете направлены все наши помыслы и дела, начиная от заготовки дров на зиму до Рафаэлевой Мадонны. Ведь только на преодоление смерти. Сначала мы хотим отодвинуть ее сколько можно дальше в пределах нашего телесного бытия (дрова, пища, одежда и т. д.)... Однако, постигая предел телесной жизни, ее кратковременность, мы стремимся продлить ее в более устойчивых формах дела, дома и т. д. вплоть до самых высоких сфер литературы и искусства»*. Т. Манн так объяснял творчество Л. Толстого: «Что же было всему основой? Плотский страх смерти». О страхе смерти как источнике искусств пишет Д. Лихачев. С точки зрения Е. Беккера, «из всего, что движет человеком, главным является ужас смерти... Смерть стала настоящей "музой философии", начиная с Греции и кончая Хайдегером и современным экзистенциализмом», да и героизм, прежде всего, – рефлекс ужаса смерти**.

* Трубников Н. Н. О смысле жизни и смерти М., 1996. С. 84.

** См.: Kumaee-Смык Л. А. Психология стресса. М., 1983. С. 254-255.

 

И не является ли текст, лежащий перед Вами, читатель, плодом подсознательного желания автора (скептика, атеиста) продлить бытие в Слове – после смерти?...

 

Достойная «подготовка» к смерти – полнота Жизни, самоосуществление в созидании, творчестве. Как заметил великий знаток трагизма и абсурдности бытия Ф. Кафка, «тот, кто познал всю полноту жизни, тот не знает страха смерти. Страх перед смертью лишь результат неосуществившейся жизни».

Наши теоретические построения, равно как изучение биографий выдающихся творцов в области науки, искусства, политики, невольно приводят к парадоксальному выводу: не служит ли усиление неустроенности, конфликтности, проблемности бытия лучшим средством повышения творческой активности?!

Социальная неустроенность, социальный конфликт, неудовлетворенность порождают не только поиски выхода в творчестве, но и «выход» в насилии, вандализме, а также различные формы «ухода» (алкоголизм, наркомания, «хиппизм» и т. п.).

Возможно, существуют какие-то нормы, пороги, допуски, критические значения (индивидуальные для каждого индивида? различные на разных этапах жизненного пути?) неустроенности, трагедийности существования, ниже которых отсутствует стимул творческой активности, а превышение их ведет к краху личности.