Социологические исследования отдельных проявлений девиантного поведения

 

Становление социологии девиантного поведения и социального контроля происходило в России двумя путями. Во-первых, в недрах традиционных наук с середины XIX в. вызревало социологическое осмысление социальных реалий: социологическая школа уголовного права и криминологии, социологическое направление в изучении алкоголизма и наркотизма, суицидального поведения и проституции. Интенсивно проводились эмпирические исследования с использованием разнообразных методов. Во-вторых, с конца 60-х – начала 70-х гг. XX в. появились первые отечественные труды, положившие начало формированию социологии девиантности и социального контроля как специальной социологической теории. В 80-е гг. на территории бывшего СССР сложилось несколько центров социологических исследований девиантного поведения: в Ленинграде и Москве, в Эстонии и Грузии.

За четверть века становления и развития современной отечественной социологии девиантности и социального контроля был освоен и переосмыслен зарубежный опыт; сформированы собственные представления о девиантном поведении, как негативном, так и позитивном (творчество); в результате многочисленных эмпирических исследований накоплены сведения о состоянии, структуре, динамике социальных девиаций в России и различных ее регионах; выявлены некоторые закономерности взаимосвязей различных форм девиантного поведения и зависимостей от экономических, социальных, культурологических и иных факторов: установлены и расширяются научные связи с зарубежными исследователями, включая совместные компаративистские исследования и участие в совместных научных конференциях. Ряд российских девиантологов являются членами 29-го Исследовательского комитета (Deviance and Social Control) Международной социологической ассоциации и участвуют в его работе.

Отстав от мировой социологии лет на сорок, формирование российской социологии девиантного поведения и социального контроля (девиантологии) не отрефлексировано еще в должной мере в истории науки.

В этой главе представлен краткий очерк становления и развития отечественной социологии девиантности и социального контроля*.

* См. также: Гилинский Я. Социология девиантного поведения и социального контроля // Социология в России / Под ред. В. Ядова. М., 1998. С. 587-609; Девиантность и социальный контроль в России (XIX – XX вв.): Тенденции и социологическое осмысление / Под ред. Я. Гилинского. СПб., 2000.

 

Самоубийства. Может быть, одним из самых ранних свидетельств социологического осмысления девиантных проявлений в России явился доклад, прочитанный академиком К. Германом на заседаниях Российской академии наук 17 декабря 1823 г. и 30 июня 1824 г., на тему «Изыскание о числе самоубийств и убийств в России за 1819 и 1820 годы». Автор доклада, сделанного за 70 лет до классического труда Э. Дюркгейма «Самоубийство: Социологический этюд» (1897), сравнивая число самоубийств и убийств по отдельным губерниям и регионам России, сопоставлял их с пьянством, экономическим положением, социально-политическими условиями (например, последствиями войны 1812 г. в Смоленской губернии, где отмечался повышенный уровень самоубийств). В результате К. Герман сделал удивительно глубокий для своего времени вывод, усматривая главные причины исследуемых явлений в крайностях: в диких нравах или утонченной цивилизации, в анархии или политическом гнете, в нищете или чрезмерном богатстве. И еще один вывод, значимый и сегодня: динамика числа убийств и самоубийств за ряд лет «позволяет по крайней мере частью узнать нравственное и политическое состояние народа». Доклад К. Германа не был опубликован на русском языке, ибо, по мнению министра народного просвещения А. С. Шишкова, «подобные статьи, неприличные к обнародованию оных, надлежачо бы к тому, кто прислал их для напечатания, отослать назад с замечанием, чтобы и впредь над такими пустыми вещами не трудился. Хорошо извещать о благих делах, а такие, как смертоубийства и самоубийства, должны погружаться в вечное забвение»*. Так что борьба с «очернительством» имеет в России давнюю историю... Лишь в 1832 г. работа К. Германа была опубликована на французском языке**.

* Цит по: Гернет М. Н. Избранные произведения. С. 370-371.

**Herman. Recherches sur ie nombre des suicides et homicides commis en Russie pendant les annees 1819 et 1820 // Memoires de I'Academie Imperiale des Sciences de S. Petersburg. VI Serie. Tome premier, 1832. P. 3-20.

 

Исследования самоубийств активно продолжались в конце прошлого и начале нынешнего столетия (подробнее история отечественной суицидологии излагается в работах В. Е. Кузнецова*).

* Кузнецов В. Е. Истоки междисциплинарного подхода в отечественной суицидологии // Комплексные исследования в суицидологии. М., 1986; Он же. Исторические аспекты исследования самоубийств в России // Актуальные проблемы суицидологии. М., 1981.

 

Наметилось несколько исследовательских подходов: медико-статистический, клинико-описательный, психологический и социологический. Клинические основы понимания суицида были заложены в трудах С. С. Корсакова, И. А. Сикорского, В. Ф. Чижа и др. Огромный исторический материал был обобщен в монографии П. Ф. Булацеля «Самоубийство с древнейших времен до наших дней» (СПб., 1900).

В 80-е гг. XIX в. И. П. Лебедев провел в условиях стационара обследование лиц, покушавшихся на самоубийство, и интерпретировал полученные данные с позиций теории дегенерации. Он впервые поставил вопрос об уточнении границы между нормой и патологией. Позднее представитель психологического направления Г. И. Гордон отметил отсутствие достоверного критерия для разграничения нормы и патологии.

Некоторые исследователи (Г. И. Гордон, И. А. Сикорский), под воздействием фрейдизма, объясняли суицидальное поведение нарушением «инстинкта самосохранения» или пробуждением «инстинкта смерти».

Именно в России складывается междисциплинарный подход в изучении этого феномена, и впервые термин «сюисидология» – предшественник современной «суицидологии» – науки о самоубийствах – появился в работах российских врачей П. Г. Розанова (1891), Ф. К. Тереховко (1903), И. О. Зубова (1903). Хотя среди медиков вообще и психиатров в частности преобладало представление о покушении на свою жизнь как симптоме психического заболевания (Г. И. Гордон, И. О. Зубов, И. П. Лебедев, П. Г. Розанов и др.), однако такие крупнейшие психиатры, как В. М. Бехтерев и И. А. Сикорский неоднократно подчеркивали значение социальных факторов, включая условия семейного и школьного воспитания, в генезисе самоубийств. Они же обращали внимание на необходимость общественных усилий для предупреждения суицидального поведения. В обосновании и утверждении социологического направления в суицидологии сыграли значительную роль труды педагога А. Н. Острогорского, юристов М. Н. Гернета, А. Ф. Кони, социолога Н. М. Михайловского, а также психологов и психиатров Н. П. Бруханского, Я. Г. Лейбовича, М. Я. Феноменова. Так, А. Н. Острогорский в работе «Самоубийство как психологическая проблема» отказался от понимания самоубийства как результата психического заболевания. Он утверждал, что душевное состояние, в котором самоубийца принимает решение, если нет прямых указаний на душевную болезнь, сходно с тем, какое можно наблюдать у здоровых. М. Я. Феноменов связывает рост самоубийств с дефектами школьного воспитания и господствующим духом практицизма и утилитаризма.

Российские исследователи обращали большое внимание на дефекты нравственного развития личности в генезисе суицидального поведения («нравственной инфекции», по словам И. А. Сикорского), связывали неблагоприятные тенденции и эпидемии самоубийств с кризисом нравственности и утратой смысла жизни. Быть может, нелишне напомнить, что Ф. М. Достоевский также полагал: «Потеря высшего смысла жизни... несомненно, ведет за собой самоубийство»*.

* Достоевский Ф. М. Поли. собр. соч. Л., 1982. Т. 24. С. 49.

 

Значительная доля суицидологических работ была посвящена самоубийствам детей, подростков и молодежи. Так, еще К. Герман обратил внимание на рост показателей самоубийств в детском и подростковом возрасте. Связь самоубийств среди рабочей и учащейся молодежи с социально-экономическими факторами (голодом, безработицей, пьянством) отмечали Г. И. Гордон (1912), Л. А. Прозоров (1913) и др. И. П. Лебедев в 80-е гг. XIX в. впервые в отечественной науке провел клиническое обследование суицидентов в возрасте до 20 лет. При этом он обращал внимание на условия воспитания, семейные отношения в семьях молодых людей, покушавшихся на свою жизнь, их ближайшее окружение. А. Н. Острогорский в 1882 г. отмечал отсутствие взаимопонимания между детьми и родителями как суицидогенный фактор. «Дети растут, вызывая недоумение в родителях только при каких-либо катастрофах: исключении из заведения, проявлении своеволия, побега, самоубийства», – с горечью замечал он*.

* Острогорский А. Н. Избранные педагогические сочинения. М., 1985. С.344.

 

Самоубийства среди воспитанников военно-учебных заведений изучал В. А. Бернацкий, женские самоубийства – Н. И. Григорьев, С. Богатина. Появились работы о суициде среди врачей, военнослужащих, заключенных и ссыльных.

Обширный статистический материал представлен в книге К. С. Веселовского «Опыты нравственной статистики в России» (1874)*. Автор анализирует динамику самоубийств с 1803 по 1841 г. Уровень самоубийств (на 100 тыс. жителей) составил в те годы 1,7-2,9, что было значительно ниже европейских показателей (например, во Франции в 1831 г. – 6,4). К. С. Веселовский рассматривает такой индикатор, как доля смертей в результате самоубийств в общем количестве умерших (в течение указанного периода она составляет 0,06-0,09%); отмечает неравномерное распределение самоубийств по территории России, повышенный уровень самоубийств в двух столичных городах – Санкт-Петербурге (в 1831 г. – 5,1) и Москве (в 1838 г. – 5,7). Доля женских самоубийств составляет в те годы 21-23% от общего числа, и этот, относительно низкий уровень, автор объясняет пластичностью женщин и обращенностью их души внутрь себя, в отличие от мужчин, которые находятся в борьбе с миром и самими собой. Сезонные распределения самоубийств (весенне-летний пик и осенне-зимний минимум), выявленные К. С. Веселовским, позднее будут отмечены и Э. Дюркгеймом.

* Веселовский К. С. Опыты нравственной статистики в России. СПб.. 1847.

 

Одной из информативных специальных статистических работ является исследование Ф. К. Тереховко*.

*Тереховко Ф. К. К вопросу о самоубийстве в Санкт-Петербурге за двадцатилетний период (1881-1900). СПб., 1903.

 

В начале XX в. крупнейшие психиатры России уже усматривают связь между самоубийствами и действием макросоциальных факторов. В. М. Бехтерев на VII Пироговском съезде (1902) назвал причиной самоубийств социально-экономические условия, а на Первом съезде Русского союза психиатров и невропатологов (1911) говорил о тяжести существовавшего тогда режима как причинном факторе. В своем выступлении В. М. Бехтерев считал самоубийство невозможным без «угнетающего аффекта». И. А. Сикорский в 1913 г.. по-видимому, первым поставил проблему эмоциональной социальной поддержки в профилактике суицида.

В целом период до 1917 г. характеризуется широким спектром методологических подходов в изучении самоубийств, постепенной «социологизацией» проблемы, значительным количеством эмпирических исследований, становлением суицидологии как мультидисциплинарной отрасли научных знаний.

 

После октября 1917 г. продолжалось изучение медико-биологических, психиатрических проблем суицидального поведения. Важнейшим шагом в социологическом их исследовании явилось создание в 1918 г. в составе Центрального статистического управления (ЦСУ) Отдела моральной статистики во главе с М. Н. Гернетом. В 1922 г. был издан первый выпуск «Моральной статистики», включивший сведения о самоубийствах и социально-демографическом составе суицидентов. В 1923 г. в «Вестнике статистики» были опубликованы собранные и обработанные Отделом моральной статистики при ЦСУ сведения по 36 губерниям относительно количества, мотивов и способов самоубийств с подробными социально-демографическими характеристиками суицидентов. Женщины чаще прибегали к отравлению, утоплению, реже, чем мужчины, применяли огнестрельное оружие.

В 1927 г. издана работа «Самоубийства в СССР в 1922-1925 гг.» со вступительной статьей Д. П. Родина и предисловием М. Н. Гернета. В книге сравнивались показатели по СССР с данными ряда европейских государств, давался сравнительный анализ сведений по различным городам СССР, анализ самоубийств по социально-демографическому составу суицидентов, мотивам и способам самоубийств, а также – впервые, – о предшествующих самоубийству покушениях (суицидальных попытках), днях, часах и месте совершения самоубийств. Столь подробные сведения с тех пор никогда не публиковались в России.

В этом же 1927 г. вышли работы Н. П. Бруханского и М. Н. Гернета, посвященные социально-психологическому и социологическому исследованию проблем самоубийства*. Было зарегистрировано снижение количества и уровня самоубийств в годы Первой мировой войны в воюющих странах и с некоторым запозданием – в нейтральных государствах. По окончании войны кривая самоубийств поползла вверх. Война внесла изменения и в состав суицидентов: снижение уровня самоубийств среди мужчин проходило интенсивнее, чем среди женщин, относительно увеличилась доля самоубийц старших возрастных групп (от 60 лет и старше). Среди суицидентов послевоенного времени возросла доля душевнобольных. М. Н. Гернет последовательно объясняет основные отличия в уровне, динамике и структуре самоубийств в СССР по сравнению с другими странами. При этом неизменным, со времен Э. Дюркгейма, остается сезонное распределение самоубийств: весенне-летний максимум при осенне-зимнем минимуме. Остается заметить, что эта тенденция, по нашим данным, сохранялась и в 70-80-е гг.

* Гернет М. Н. Избранные произведения. С. 438-468.

 

Описывая способы добровольного ухода из жизни, М. Н. Гернет обратил внимание на самосожжение женщин в Азербайджане. В наши дни об этом подробно говорится в книге И. А. Алиева*.

* Алиев И. А. Актуальные проблемы суицидологии. Баку, 1987.

 

Интересные данные были получены Н. П. Бруханским в результате проведенного им социально-психиатрического обследования 359 случаев оконченных и незавершенных самоубийств в Москве*. Критическим возрастом оказались 15-30 лет, когда происходят перемены во всем психологическом складе личности. Н. П. Бруханский утверждал, что генезис развития стремления к смерти следует искать не в мотивах, а во взаимодействии всех средовых условий и психофизического состояния личности. А двумя основными путями предупреждения самоубийств должны служить оздоровление нервно-психической жизни населения и борьба с социальными болезнями.

* Бруханский Н. П. Самоубийцы. П., 1927.

 

Наконец, в 1929 г. вышел сборник «Самоубийства в СССР в 1925 и 1926 гг.». На этом и закончилась публикация работ по этой тематике. Статья М. Н. Гернета 1933 г. «Рост самоубийств в капиталистических странах» говорит сама за себя: отныне на несколько десятилетий проблемы девиантного поведения могли освещаться лишь как «их нравы»... И не следует упрекать в этом российских исследователей.

 

Прошло более 40 лет. В 1971 г. автору этих строк, заручившись разрешением заместителя прокурора Ленинграда С. Г. Аверьянова, удалось изучить все материалы милицейского и прокурорского расследования по фактам самоубийств в четырех районах Ленинграда (двух центральных и двух «спальных»). В 1971-1972 гг. аналогичное исследование было проведено в Орле. Результаты удалось опубликовать лишь в 1979 г. в Таллине, под грифом «Для служебного пользования», тиражом 150 экз.* В процессе исследования были изучены социально-демографические характеристики суицидентов, мотивы и способы самоубийств, пространственно-временное их распределение. Было обращено внимание на относительно высокий уровень суицидального поведения лиц с низким или маргинальным статусом: рабочих, служащих без специального образования, лиц без определенных занятий.

* Гилинский Я.. Смолинский П., Проскурнина Н. Социальные и медико-психологические проблемы суицидального поведения молодежи // Отклоняющееся поведение молодежи / Под ред. Э. Раска. Таллин, 1979.

 

Большая заслуга в возрождении отечественной суицидологии принадлежит А. Г. Амбрумовой, организовавшей первую за несколько десятилетий встречу специалистов – семинар по суицидологии (1975), создавшей и возглавившей Всесоюзный суицидологический центр и суицидологическую службу Москвы, организовавшей выпуск сборников трудов по проблемам суицидологии (первый из них вышел в 1978 г.). Придерживаясь в объяснении суицидального поведения концепции социально-психологической дезадаптации личности, А. Г. Амбрумова отстаивала мультидисциплинарный характер суицидологии, выступала против узкомедицинского (психиатрического) понимания самоубийств, сумела привлечь к исследовательской деятельности, помимо психиатров и психологов, также юристов и социологов (С. В. Бородина, М. З. Дукаревича, А. С. Михлина, Л. И. Постовалову, А. Р. Ратинова и др.). В 1984 г. Л. И. Постовалова защитила кандидатскую диссертацию «Социологические аспекты суицидального поведения», явившуюся определенным итогом работы социолога в суицидологическом центре.

Несомненный интерес представляет сравнительное социально-психологическое обследование суицидентов и лиц, совершивших тяжкие насильственные преступления, проведенное под руководством А. Г. Амбрумовой и А. Р. Ратинова. Результаты подтвердили гипотезу о взаимосвязи агрессии и аутоагрессии и «разведении» этих поведенческих форм психологическими особенностями индивидов, ибо суициденты и насильственные преступники представляли полярные психологические типы по множеству характеристик*.

* Амбрумова А. Г., Ратинов А. Р. Мультидисциплинарное исследование агрессивного и аутоагрессивного типа личности. Комплексные исследования в суицидологии / Отв. ред. В. Ковалев. М., 1986.

 

В результате многочисленных эмпирических исследований москвичей, проведенных А. Г. Амбрумовой, С. В. Бородиным, А. С. Михлиным, Л. И. Постоваловой, В. А. Тихоненко и др., и петербуржцев, осуществленных Я. И. Гилинским, В. К. Мягер, Н. Н. Проскурниной, Л. Г. Смолинским и др., были выявлены зависимости суицидальных проявлений от социально-демографических и психологических свойств индивидов, от социально-экономической и политической ситуации в стране, мотивы самоубийств, особенности их пространственно-временного распределения*.

* Амбрумова А. Г., Бородин С. В., Михлин А. С. Предупреждение самоубийств. М., 1980; Гилинский Я. И., Смолинский Л. Г. Социодинамика самоубийств // Социологические исследования. 1988. № 5. С. 57-64 и др.

 

Междисциплинарный подход в суицидологии внес существенный вклад в становление отечественной девиантологии.

Пьянство и алкоголизм. Имеется обширная литература по истории «русского пьянства». Менее известна история социологического исследования процессов алкоголизации населения в стране*.

*См.: Голосенко И. А. «Русское пьянство»: мифы и реальность // Социологические исследования. 1986. № 3; см. также: Голосенко И. А. Социологическая ретроспектива дореволюционной России. СПб., 2002. С. 246-260; Шереги Ф. Э. Причины и социальные последствия пьянства / Социологические исследования. 1986. № 2.

 

Между тем из всех форм девиантного поведения пьянство более всего привлекало внимание российских ученых, литераторов, общественных деятелей. По мнению И. А. Голосенко, отечественная наука довольно быстро перешла от изучения медицинских проблем алкоголизма к более широкому, социологическому анализу этого явления.

С историей изучения алкоголизма связано одно из первых упоминаний о значении социальных факторов в генезисе девиантного поведения. Московский врач К. М. Бриль-Краммер в работе «О запое и лечении оного» (1819) отметил, что большинство известных ему больных алкоголизмом заболели со времени Отечественной войны 1812 г., когда многие лишились своего покоя, имущества, родственников; более высокая частота алкоголизма наблюдается у низших сословий, испытывающих постоянные лишения.

В числе исследователей алкогольных проблем следует назвать

B. М. Бехтерева, Д. К. Бородина, Д. Н. Воронова, В. К. Дмитриева,

C. А. Первушина, И. Янжула. Они подвергли сомнению легенду об особой «предрасположенности» русского человека к «питию». Лишь создание системы государственных кабаков (с XVI в.) резко изменило ситуацию достаточно жесткого социального контроля над потреблением алкоголя к худшему. Так что алчность правительства «подтолкнула» население к массовому – и на долгие годы! – пьянству (в 1819 г. питейный доход составил 11% доходной части бюджета, в 1859 г. – уже 38%, а за период 1865-1885 гг. «пьяные» доходы почти удвоились)*.

*Мстиславский С. Д. Свое и чужое. О пьянстве // Заветы. 1914. № 4.

 

В 1898 г. для изучения проблемы алкоголизации населения была создана комиссия Российского общества народного здравия под руководством психиатра М. Н. Нижегородцева. Комиссия исследовала условия, способствующие развитию алкоголизма среди различных слоев населения. Результаты были доложены на Первом съезде психиатров.

Выдающиеся российские психиатры отмечали ведущую роль социальных факторов в этиологии алкоголизма. Так, В. М. Бехтерев и в научных дискуссиях, и в докладе на Первом съезде по борьбе с алкоголизмом отмечал значение воспитания, подражания в формировании алкогольных или антиалкогольных интенций. С. С. Корсаков в письме-ответе редактору одного из итальянских психиатрических журналов Ч. Ломброзо обращал внимание на отсутствие положительной социальной стимуляции как фактор влечения к одурманивающим веществам. Он же отмечал влияние налогового бремени и безработицы на обнищание рабочих, что в свою очередь приводит к их алкоголизации.

С 1894 г. попечительствами о народной трезвости была организована сеть амбулаторий в крупных промышленных и административных центрах. Материалы обращений в эти амбулатории (свыше 12 тыс. человек) статистически обрабатывались. Были установлены связь алкогольной болезни с родом занятий, более высокая степень алкоголизации мужчин, возрастной «пик» заболеваемости в 35-40 лет, а также роль ближайшего окружения – концентрация больных алкоголизмом в одной семье.

Широко использовались статистические данные для оценки алкогольной ситуации. При этом были выявлены некоторые, казалось бы, нетривиальные факты. Так, наблюдалось массовое тяготение к алкоголю людей с наименьшими доходами, но и увеличение материального достатка сопровождалось ростом расходов на алкоголь. Низкая культура «подпитывала» тягу к алкоголю, но в крупных городах – центрах культуры и образования – пили больше, чем в слабо урбанизированных регионах. Выявленные временные колебания (по годам и сезонам) пытались сопоставить с экономическими факторами: цены на хлеб, урожай/неурожай, цены на алкоголь и т. п. Активно исследовалась степень алкоголизации различных групп населения в связи с социально-демографическими характеристиками. В частности, отмечалось, что в деревнях больше пили бедняки и зажиточные крестьяне-«кулаки» (опять «крайности»!), тогда как середняки оказались трезвенниками. Среди городских рабочих наблюдалось сокращение потребления алкоголя по мере роста квалификации и заработка.

В 1907 г. А. И. Шингарев провел монографическое исследование двух сел Воронежской губернии и установил, что во многих семьях не было необходимых продуктов питания, но водка имелась в каждой избе.

Связи алкоголизма и преступности была посвящена работа П. И. Григорьева (1900). Он же в результате почтового опроса заведующих сельскими училищами (1898) выявил почти сплошное потребление алкоголя деревенскими детьми. Аналогичные результаты были установлены при исследовании учащихся четырех городских школ в возрасте 8-13 лет. По социальному происхождению это были дети лавочников, артельщиков, швейцаров, дворников, т. е. относительно неблагополучных в материально-бытовом отношении социальных групп.

По результатам исследования А. М. Коровина в начале XX в., из более 22 тыс. школьников сельских школ Московской губернии алкоголь употребляли 67,5% мальчиков и 46,2% девочек.

Происходила концептуализация и классификация потребления алкоголя. Так, по мнению В. К. Дмитриева, решающее значение в динамике алкоголизации принадлежали экономическим факторам, процессу индустриализации, тяжелому положению городского пролетариата. Принципиальное значение имело различение (сохранившееся до сегодняшнего дня) понятий «потребление алкоголя», «пьянство» и «алкоголизм», впервые проведенное С. А. Первушиным. Он же предложил классификацию алкопотребления: «столовое» потребление («для здоровья», «для аппетита»), присущее преимущественно высшим слоям общества; «обрядовое» – ритуальное, в соответствии с обычаем, наиболее распространенное среди крестьян; «наркотическое» – с целью забыться, отвлечься от тягот и забот, преобладающее в рабочей среде. В зависимости от типа потребления алкоголя предлагалось выбирать и тактику его профилактики.

Новая волна исследований была осуществлена в связи с «сухим законом» 18 июля 1914 г. Хотя первое время фиксировался некоторый положительный результат (снижение производственного травматизма, пожаров, начавшийся интерес к совершенствованию производственного процесса), однако уже к концу 1915 г.. по данным социологических исследований, ситуация возвратилась на круги своя: появилось массовое потребление суррогатов (политуры, денатурата), а в деревне наблюдался огромный рост самогоноварения, расширилась контрабанда спиртного. Остается добавить, что спустя 71 год история «борьбы» с алкоголизмом в России повторилась с теми же результатами.

 

Первое время после октябрьского переворота продолжала действовать прогибиционистская антиалкогольная политика, отчасти подтвержденная постановлением СНК РСФСР от 19 декабря 1919 г. «О воспрещении на территории РСФСР изготовления и продажи спирта, крепких напитков и не относящихся к напиткам спиртосодержащих веществ». Однако в 1921, 1922, 1923 гг. последовательно расширялся перечень разрешаемых к производству и продаже алкогольных напитков и, наконец, с 1 октября 1925 г. было введено производство «сорокаградусной».

В. М. Бехтерев в 1927 г. правильно заметил, что запрет на продажу алкогольных напитков был парализован самогоном. Действительно, по данным ЦСУ РСФСР, в 1928 г. было изготовлено 50695,8 тысяч ведер самогона (по 7,5 литра на душу населения).

В 1927 г. исследования проблем алкоголизма были возложены на Институт социальной гигиены. С 1925 по 1932 г. были проведены обследования около 33 тыс. учащихся в городах Российской Федерации, Белоруссии и Украины. Во время медицинских осмотров использовались методы анонимного анкетного опроса и «замаскированного интервью». В результате была получена картина алкоголизации детей и подростков и влияния на это родительской семьи.

К числу известных работ, посвященных алкоголизации населения России, относятся книги Р. Влассака*, Э. Дейчмана**, «Алкоголизм в современной деревне» (1929), а также публикации в «Административном вестнике» за 20-е гг. В них отражалась статистика производства и потребления алкоголя, приводились сравнительные данные по городу и деревне, а также раскрывались последствия пьянства (смертность, заболеваемость, «пьяные преступления» и т. п.).

* Влассак Р., Алкоголизм как научная и бытовая проблема. М.-Л., 1928.

** Дейчман Э. Алкоголизм и борьба с ним. М.-Л., 1929.

 

В своих трудах М. Н. Гернет анализировал статистические данные о потреблении алкоголя, преступлениях, связанных с ним, о «тайном винокурении» и борьбе с ним, а также подчеркивал неэффективность запретительных мер: «"Зеленый змий"... согнанный с зеркальных витрин богатейших магазинов, с полок и прилавков кабаков и ресторанов, он уполз в подполье и нашел себе там достаточно простора и немало пищи»*. Российская ситуация сравнивалась с американской, где развилась контрабанда спирта (бутлегерство) после введения «сухого закона».

* Гернет М. Н. Указ. соч. С. 441.

 

С начала 30-х гг. тематика пьянства и алкоголизма не сходит полностью со сцены, но перерождается в «антиалкогольную пропаганду», «борьбу» под лозунгами «Пьянство – путь к преступлению» и «Пьянству – бой!», а в служебных характеристиках появляется непременное «морально устойчив», что означало для посвященных – «не алкоголик».

 

Исследовательская работа возобновилась лишь в 60-е гг. На IV Всесоюзном съезде невропатологов и психиатров (1963) министр здравоохранения СССР отметил, что социально-гигиенические проблемы алкоголизма незаслуженно забыты. После чего последовала серия исследований. Появились труды Г. Г. Заиграева, Н. Я. Копыта, Б. М. Левина, Ю. П. Лисицына, В. В. Ногаева, П. И. Сидорова и др.* Социальным, медицинским и психологическим проблемам пьянства и алкоголизма посвящены также исследования Б. С. Братуся, Б. М. Гузикова, В. М. Зобнева, А. А. Мейрояна.

* Братусь Б. С, Сидоров П. И. Психология, клиника и профилактика раннего алкоголизма. М., 1984; Заиграев Г. Г. Борьба с алкоголизмом. М., 1986; Лисицын Ю. П., Копыт Н. Я. Алкоголизм (социально-гигиенические аспекты). М., 1983 и др.

 

Для социологии девиантности несомненны заслуги Г. Г. Заиграева, который, во-первых, всегда отстаивал социологический подход в изучении пьянства и алкоголизма; во-вторых, организовал ряд эмпирических социологических исследований, результаты которых отражены в серии его трудов; в-третьих, рискуя служебным благополучием, в годы «преодоления пьянства и алкоголизма» (с мая 1985 г.) последовательно сопротивлялся прогибиционистским требованиям, отстаивая разумную социальную антиалкогольную программу, разработанную под его руководством*.

* Заиграев Г. Г. Общество и алкоголь. М., 1992.

 

Как будет показано ниже, большую роль в становлении отечественной девиантологии сыграли работы А. А. Габиани. Он организовал эмпирические социологические исследования многих проявлений социальных девиаций как на территории Грузии, так и в других регионах бывшего СССР, включая Россию. Не явились исключением пьянство и алкоголизм. Опубликованные результаты исследования (разумеется, с грифом «Для служебного пользования») позволяют судить о структуре, динамике и географии алкоголизма в Грузии, о социально-демографическом составе лиц, имеющих проблемы в связи с алкоголем, о производстве и реализации алкогольных напитков в республике, о размерах дохода от продажи алкоголя и размерах ущерба от его потребления (сальдо в «пользу» ущерба) и даже – об ассортименте алкогольных напитков в тоилисских ресторанах в зависимости от сезона, дней недели и времени суток*.

* Некоторые результаты социально-экономического исследования проблем пьянства и алкоголизма: По материалам Грузинской ССР / Под ред. А. Габиани. Тбилиси, 1979.

 

Антиалкогольная кампания 1985 г., проводимая обоснованно в условиях массовой алкоголизации населения страны, но совершенно неадекватными запретительными средствами, породила массу конъюнктурных «исследований» и публикаций-однодневок. Легко предсказуемый провал кампании привел к тому, что тематика пьянства и алкоголизма отошла на второй план. Наиболее серьезными исследованиями последнего времени, с нашей точки зрения, являются труды А. В. Немцова, основанные на большом статистическом и ином эмпирическом материале*. По данным А. В. Немцова, Россия к середине 90-х гг. минувшего столетия вышла на первое место в мире по душевому потреблению алкоголя, опередив традиционного лидера – винодельческую Францию. Проблема алкоголизации, равно как и наркотизации, получила фундаментальное социально-психологическое и социологическое освещение в работах И. Н. Гурвича**.

* Немцов А. В. Алкогольная ситуация в России. М„ 1995; Он же. Алкогольная смертность в России, 1980-90-е годы. М., 2001; Он же. Алкогольный урон регионов России. М.,2003.

** Гурвич И. Н. Социальная психология здоровья. СПб., 1999; Гилинский Я., Гурвич И., Русакова М. и др. Девиантность подростков. СПб., 2001.

 

Наркотизм. Первые отечественные исследования наркотизма относятся к концу XIX в. В 1885 г. по заказу губернатора Туркестанского края, было проведено исследование С. Моравицкого «О наркотических и некоторых других ядовитых веществах, употребляемых населением Ферганской области». В результате были выявлены и описаны виды наркотиков, способы их выращивания и употребления, количество посадок, цены на наркотики. Потребителей наркотиков С. Моравицкий делит на две группы: случайные и привычные. В работе описаны случаи употребления наркотиков детьми в возрасте 7-13 лет, а также женская наркомания. Важным (и вполне современным) представляется вывод о месте наркотиков в культуре. Для большинства жителей Туркестанского края и Ферганской области – мусульман наркотики выступают в роли заменителя алкоголя, включаются в «образ жизни» местного населения.

В конце XIX в. вышло несколько книг, посвященных истории наркотиков и алкоголя. В книге Н. К. Реймера «Яды цивилизации» (1899) содержатся сведения о структуре потребляемых наркотиков, социальном составе и образе жизни их потребителей, приводятся интервью с наркоманами.

В начале XX в. появились исследования И. Левитова, Л. Сикорского. Однако более активное изучение проблемы происходит в 20-е гг. Так. А. Рапопорт обобщил материалы обследования 400 кокаинистов (1926), М. Н. Гернет проанализировал результаты обследования наркоманов среди беспризорных Москвы (1926). При этом из 102 человек только двое ответили отрицательно на вопрос об употреблении табака, алкоголя или кокаина*. Тесную связь наркотизации населения с социально-бытовыми условиями подчеркивал А. С. Шоломович (1926). Н. К. Топорков (1925) различал «наркотистов» – лиц, пристрастившихся к потреблению наркотических средств в силу социальных условий, и «наркоманов» – лиц с патологической конституцией. Связь наркотизма и преступности отмечали М. Т. Белоусова (1926) и П. И. Люблинский (1925). Ряд исследователей (И. Н. Введенский, А. М. Рапопорт) фиксировали относительно меньшую частоту и тяжесть преступлений, совершаемых наркоманами. Потребление наркотика (кокаина) чаще следовало за преступлением, а не предшествовало ему.

* Гернет М. Н. Избранные произведения. С. 444 – 445.

 

Детский наркотизм изучали врачи Зиман (1922-1923), Дубрович (1925), Забутин (1926), а также М. Н. Гернет (1924).

Затем наступила эпоха «ликвидации» в стране наркотизма как социального явления, а следовательно, и ненужности каких-либо исследований...

В конце 50-х – 60-е гг. стали появляться исследования либо медицинского характера (В. В. Бориневич, 1963; Я. Г. Голанд, 1968; И. В. Стрельчук, 1956), либо юридического, рассматривающие различного рода уголовно наказуемые действия с наркотиками (Л. П. Николаева, 1966; М. Ф. Орлов, 1969 и др.). И лишь позднее тема наркотизма заняла прочное место в исследовательской деятельности медиков, психологов, юристов, социологов (Э. А. Бабаян, Т. А. Боголюбова, А. А. Габиани, М. X. Гонопольский, Р. М. Готлиб, И. Н. Пятницкая, Л. И. Романова и др.).