Июня 1880. Вторник. В Москве

Не надеясь на какой-нибудь сбор и не взяв книги, поехал к Тимофею Савичу Морозову поблагодарить за пожертвованную им тысячу рублей, когда служил я в Большом Вознесенье. Его дома не застал, а жену Марью Федоровну. Приняла ласково, благословения не просила и руки не целова­ла, поэтому только и видно, что принадлежит к староверам. Заговорила о Гильтебрандтах — совершенно по-родственному: «Я об вас знаю давно от Я. А. [Якова Аполлоновича]».— «Позвольте еще пожертвовать»,— и принесла тысячу рублей.—Дама совершенно образованная, так что могла бы назваться и княгиней, притом благочестивая так, что в течение краткого разговора я два раза видел у нее слезы на глазах: «Как могут они (нигилисты) без Христа!» — и плачет от жалости о нигилистах.— В Ива­новский монастырь. Вот изумил-то! Ново, свежо; первый корпус — с цветником посредине напомнил какую-то заграницу. Собор — точно на небе. Пение на хорах — ангельское. Больничная церковь — с живописью изящнейшею; кельи игуменьи... Все ново, изящно. Монастырь освящен в настоящем виде в октябре прошлого года. Игуменья Рафаила и глав­ные монахини — из Аносинской пустыни. Монастырь общежительный, строгий. Дай Бог ему! В Рождественскую обитель. Игуменья Серафима и две ее сестры — Анастасия и Манида, пожертвовали еще сто рублей; — также четки, ладонные и шелковые; певчие пришли петь. Осмотрели церковь, прошлись по аллее за церковью; — малые домики — кельи,— тишина в самом центре столицы! — Александра Петровна — больная, и букет ландышей; речь о Преосвященном Викторине, знакомом ей по Казани.— Игуменья и ее сестры, знакомые М. Н. [Марьи Николаевны] Струве. Икон, пожертвованных ими, обещались принести завтра. Ма­тушка, Леля (десяти лет) и ее рисунки карандашом; учительница Марья Анатольевна Вяземская.— Приехавши домой, застал у Преосвященного Алексея о. Павла Прусского, порадовались вместе пожертвованию на Миссию. После обеда и вечером Преосвященный Алексей отправился со­боровать о. Гавриила Вениаминова, а я в Зачатьевский монастырь. Мать Калерия, хотя и больная, приняла: «А не могу ли что пожертвовать на Миссию?» И дала сто рублей.— Потом монахини показали свои Церкви; главная очень красива; три предела внизу и вверху, на хорах Церковь же; снизу — к востоку вид особенно хорош.— С балконов — во втором этаже Церкви — вид также превосходный. В теплой Церкви покоятся останки двух родных сестер Преосвященного Алексия, Митрополита Москов­ского, который и основал монастырь. В Церкви над воротами интересна картина Страшного Суда,— К Варваре Евграфовне Чертовой, поблаго­дарить за вчерашнее пожертвование воспитанниц ее и воспитательниц по 25 рублей на Миссию. Застал там княгиню Четвертинскую — 84-х лет, которая прежде была у меня. Пожертвовала 128 рублей. Пришел Хру- щов, зять Полякова, с которым я виделся в Киеве десять лет назад. К восьми часам вернулся, чтобы встретить княгиню Мещерскую, два раза бывшую, чтобы видеться. Приехала по поводу воображаемого клеща в глазе Пети. Что за милое семейство! И что за разумная особа эта княгиня! Примерная мать! Долго говорила она про сельскую жизнь, про С. А. [Сергея Александровича] Рачинского, священника своего Смирно­ва (кажется, отца моего товарища Смирнова в Белом). Ее дочери Алек­сандре, от которой получил чрез нее такое разумное письмо, послал иконку Черниговской Божией Матери, купленную в Ските — у Пещер, на днях.

Июня 1880. Среда. В Москве

Боже, да скоро ли это кончится русская жизнь! Когда же я буду чувст­вовать и знать себя опять в Японии? Если опять когда взгрустнется там, пусть вспомнится, что нехорошо чувствовалось здесь — Утром — письма к матушке Евстолии,— к о. Федору Быстрову, чтобы 800 рублей передал в Новодевичий — мастеровым по иконостасу,— к о. Исайи — с доверен­ностью на имя о. Феодора — получать за меня по повесткам, засвиде­тельствовать подлинность моей подписи в Канцелярии Митрополита,— Матушка Серафима, Рождественского монастыря, принесла иконы, вчера пожертвованные; мать Рафаила, Ивановского монастыря, принесла в благословение икону Предтечи Иоанна. Обе — еще просфоры. Мать Евгения, Страстного монастыря, зашла от Владыки Алексея и говорила, как народ ропщет, что к памятнику Пушкина будет духовная процессия для освящения его. О том же говорил о. Иоиль, принесший великолеп­ное пожертвование Александры Филипповны Колесовой — 23 иконы прозрачные — на холсте, масляными красками. С о. Иоилем был какой- то подрядчик; тот в негодовании на освященье памятника; «вон „трух- мальные“ ворота Филарет не пошел освещать»-де... Что за многознаме­нитейшее явление,— Этот взрыв народного религиозного чувства — и негодование на духовенство, что оно собирается (по напечатанной про­грамме) выйти — освятить и прочее! Митрополиту делают поправку. Вот что значит Москва! Благочестие тут как крепко, и как чуток народ ко всему, что может компрометировать Церковь,— А дело — не шуточное. Уже генерал-губернатор и Обер-полицмейстер были у Митрополита ска­зать ему, что народ волнуется и не желает процессии. «Что-де нас идоло­поклонству хотят учить! Идола освящать!» Или: «Церкви и молиться за него (Пушкина) не должно,—он самоубийца — дал себя так легкомыс­ленно убить» (Лузин — Преосвященному Алексею); пусть на него хоть бриллиантовый венок вешают, да не освящают идола, а то вон и теперь неверы смеются: «И Пушкин будет чудеса творить,— его освящают, как мощи» (подрядчик). «Что у нас за архиереи!»... (вслух в Церкви Страст­ного монастыря). Вот-де и народный поэт! И как велик нравственный характер лица! Говорят, что другому лицу так бы не сделали, а именно Пушкину,— Вечером съездил к Анурову — на дачу уехал,— к Преосвящен­ному Амбросию — посоветовал отправить за сбором на Нижегородскую ярмарку о. Гавриила Сретенского; едва ли состоится; в Страстной мо­настырь попрощаться с маленькими болгарками; что за милые дети! Был еще студент медицины — болгарин — брат грустнолицей Анюты, и ма­ленький Вася, брат Раины — болгарской королевны (Маша, большая — ее сестра).