Мая 1880. Понедельник. В Москве

Утром гулял в саду, совсем жарко было.— Пассек принесла и подписа­ла архиерейский служебник. Ю. Ал. [Юли? Ал?] Казанская — четки и образок из Страстного монастыря. Романов и Павлов, и от Хлебникова художник.— В Патриаршую ризницу. Смотрели ризницу и дивились до­роговизне облачений, особенно справленного Грозным в память сына его Иоанна,— все из крупного жемчуга и драгоценных камней,— тысяч в сто. Смотрели и мироносные сосуды. Изображения на нашем сосуде должны быть: Богоявление, Воскресение, Помазание Давида и Сошест­вие Святого Духа. Сосуд должен быть очень изящный; на память от матери, Русской Церкви,— своей дщери, Церкви Японской.— В субботу художник принесет скомпонованный рисунок. Дома — купец Расторгуев сто рублей принес.— На экзамен к Тютчевой Екатерине Федоровне; хо­рошо отвечали выпускные девять человек.— Дома встретил мадам Фишер с воспитанницей, принесших от классической гимназии на Миссию сто десять рублей; детей князя Мещерского, пришедших проститься,— едут к себе в Дугино Сычевского уезда Смоленской губернии. Саша принесла от кого-то восемь рублей и дала, видимо, свой молитвенник Павлу Ниц- цума, а мне медальон с изображением Святого Николая и Святого Сер­гия. Жаль было расставаться с милыми детьми. После них грустно стало.— Княгиня была также проститься, но не застала.— За детьми при­ехал старший сын Александр. Принимал я их — Фишер и Мещерских — наверху, в гостиной Преосвященного Алексея. При них еще прибыла Свербеева и после — ее два сына, студенты здешнего университета,— милейшие молодые люди, бледные теперь и усталые, видимо, так как постоянно у них экзамены; теперь остался один только; после чего они, как кончившие курс — кандидатами,— должны будут месяца три прослу­жить в военной службе. Оба они принесли мне свои карточки.— В вось­мом часу был князь Н. П. [Николай Петрович] Мещерский, только что проводивший своих на железную дорогу; они прислали его с их при­ветствием, особенно Александра. Князь приглашал также в Дугино; при­глашал назавтра на экзамен в 1-ю Мужскую гимназию (где был Я. Д. [Яков Дмитриевич] воспитателем). Обещался быть непременно с Пре­освященным Алексеем.

Мая 1880. Вторник. В Москве

Утром проспал почти до восьми часов. После чаю стал писать к князю Александру Николаевичу Шаховскому (что не могу быть в треть­ем часу), к Новиковой (что не могу быть в один час), к Сорокину (что не могу быть завтра утром в восемь). Пришли от князя Шаховского с большой просфорой от преподобного Сергия, жертвовательница кисе­та, переделанного на сумку для дароносицы,— чахоточная, в монастырь желающая, но и в мире нужная для тех девиц, которых учит шить и воспитывает. Что за ангельские души в мире есть! Хоть бы эта! — О. Вик­тор Покровский привез ящик с тремя сосудами — дар Миссионерского общества. К обедне опоздал; а сегодня хотелось побыть — праздник Свя­тителя Алексия,— служил хозяин. К двенадцати часам поехали с хозяином в 1-ю Гимназию (против храма Спасителя) на экзамен. Плохо отвечали. Девицы — куда лучше! Хотя бы вчера — несравненно лучше знают Закон Божий и красноречивей рассказывают; здесь — все мямли какие-то, дар слова совсем не развит; а знают так плохо, что приходится выбирать самые простые вопросы, чтобы не поставить в затруднение. Или препо­дают плохо, или бездарность одна в классе. А вчера еще князь Мещер­ский так хвалился этой гимназией, и директор так хвалил! — А он — человек нервов; тут же стал горячиться и видимо, капризничать, вор­чать на учеников,— совсем неприлично! Настоящий экзамен не оправ­дывает славы Гимназии. Ведь отсюда Соловьев — историк! Еще бы не быть ей славной! — К двум часам — в Чудове. Здесь ждали Преосвященного Алексея к обеду. Митрополит Макарий был весьма любезным хозяином. Из светских были — генерал-губернатор князь Долгоруков, Граждан­ский Губернатор Перфильев, Обер-полицмейстер Козлов, вице-губер­натор Красовский и один гофмейстер,— и только; из духовных, кроме викариев, главные архимандриты и протоиереи. Обед, начиная с стер­ляжьей ухи, был изысканный; тосты — за Государя, за «Московского Митрополита Макария» (князь сказал), «за дорогого гостя» (князя,— Митрополит сказал), «за всех гостей», «за процветание Японской Мис­сии» (Амбросий), «за двух хозяинов Москвы — духовного и светского» (то есть в лице их —за гостеприимных жителей Москвы) — я предло­жил.— При всех тостах, протодиакон чудовский еще кое с кем пел «многая лета»,— «Как по-японски многая лета?» — «Бан-сай». «Неловко петь».— «Да у нас еще и не поют; не знаем, как перевести; „Бансай“ значит „десять тысяч лет“ и весьма употребительное слово; а „многия лета“ собственно „тасай", или „ооку-но тоси“,— но непонятно будет»,— Митро­полит «бансай» не посоветовал употреблять; а Преосвященный Амбро­сий — к «тасай» советовал прибавить «сю-я тамай»,— Мнение Митрополита нужно не забыть. Преосвященный Амбросий здесь же за столом пообе­щал колокол для Миссии,— «Колокол есть у вас?» — «Нет».— «А нужно?» — «Как не нужно».— «Так поздравляю с колоколом».— За столом же был староста Успенского Собора, богач Попов. Преосвященный Амбросий с ним переглянулся и спросил: «Можно?» — «Можно»,— тот ответил,— И колокола, кажется, будут! Даже не в сто, а в пятьсот пудов, и притом — с полным прибором других колоколов!.. Что ж, хоть бы в триста пудов сделали! Перевезти — перевезем. За столом Митрополит, между про­чим, советовал вести записи о Церкви, чтобы после нетрудно было делать исследования. Что у кого болит... Каждое утро сидит над хартия­ми, пиша Русскую Церковную Историю, так и об Японской уже думает.— Раненько! «Вы, конечно, будете знаменитостью»,— говорит; эвона! Хо­рошо, что не молод я для легковерия.— К князю Алексею Николаевичу

Шаховскому,— подарил несколько книг, между прочим, рисунки русских древностей.— К О. А. [Ольге Алексеевне] Новиковой (рожденной Ки­реевой). Застал ее поющею. Пришли потом православный англичанин, преподающий в Лицее Каткова, ее сын — студент третьего курса универ­ситета,— Заецкий; после пришла Анна Михайловна Евреинова — доктор прав (если не ошибка); последняя весь вечер говорила; вот говорунья- то! О Пушкине, о воздухоплавании (хочет к Северному полюсу на шаре)... Новикова премилая особа! А как ее книгу расхвалили, хотя бы в сегодня присланной ею статье «Варшавские дневники». «Russia and Eng­land» в два месяца потребовала уже второго издания.— О Гладстоне,— о брате ее Николае...

Мая 1880. Среда. В Москве

Утром головная боль, должно быть, от цветов, которые присылают каждый день от князя Мещерского и которых стоит несколько стаканов и банок; вчера тоже прислали; видно, что князю, или, по крайней мере, прислуге наказано это от уехавших княгини и детей.— Погода прекрасная. Вышел в беседку записать дневник, и головная боль прошла,— К девяти часам нужно ехать в Успенский Собор на крестный ход к Владимирской Церкви, по случаю праздника Владимирской Божией Матери.

В одиннадцатом часу вечера. Перед тем как отправиться, Преосвя­щенный Алексей снабдил наставлениями, что делать в крестном ходу. В Успенском, на кафедре, начать молебен (собственно весь крестный ход состоит из молебна), окадить Корсунскую Божью Матерь, сопро­вождаемую стеклянными крестами, крест, Евангелие и все иконы — мос­ковских Святителей, ризы Господни и другие, потом с каждением — пропустить мимо себя на кафедре все святыни, отдать кадило, взять посох и идти позади, благословляя на обе стороны народ.— До Чудова шли уж слишком скоро; видно, что с архиереем вовсе не соображались, не то бы было, если бы Митрополит; потом длинная процессия металли­ческих хоругвей.— Остановка и приложение к кресту и иконе у Возне­сенского монастыря (девичьего, в Кремле),— и благословление монахинь; то же против Церкви Василия Блаженного — остановка и приложение к кресту и иконе; между тем процессия бежит впереди (дал бы выговор). Пред Лобным местом длинный ряд по обе стороны священников и все хоругви. Продолжение молебна, чтение Евангелия на Лобном месте и осенение народа на все четыре стороны, начиная с Кремля, крестом с каменного возвышения на Лобном.— Опять шествие и остановка и приложение к кресту и иконе и благословление священнослужащих против всех Церквей по Никольской; благословление народу на обе стороны

беспрерывное и стоящим в верхних этажах. У Церкви Владимирской Божией Матери, в конце Никольской улицы, Преосвященный Алексей встретил процессию. Понесли крест и икону, к которым я приложился и сотворил приветствие Преосвященному Алексею.— Обедня, отслу­женная Преосвященным Алексеем.— На обеде в Заиконоспасском мо­настыре.— Благословленье учеников Заиконоспасского училища; телята у стены Китайской — снаружи,— безжалостно связанные.— Медленно тя­нувшийся обед, при плохом разговоре с претензиею занимать,— прото­иереев Романовского, Богословского; скучновато было. После обеда я осмотрел с Александром Алексеевичем Невским, смотрителем Заиконо­спасского училища,— сущее на месте, где когда-то была основанная Ли- худами Заиконоспасская академия; а потом Семинария, ректором кото­рой был и Исидор, Санкт-Петербургский Митрополит ныне, а учился в котором и Филарет Московский. Ребятишки плоховато одеты и не по форме, а кто в чем может,— даже, кажется, вольнее, чем было в наше время (и в рубашке, и в пальто, и в пиджаках); в классах — грубо, но воздуху довольно; в спальнях — чистенько; гимнастика плохая — у нас в Японии лучше и лучше делают. Впрочем, ученики смотрят не забитыми. По географии — один срезался, другой — поправил. Дал им пять рублей на конфеты. Приятно было видеть наших мальчуганов, духовных. Об­становка, если бедненька, то и содержание-то — 35 рублей в год — за пи­щу и жилище, то есть на полуказенном (по-нашему— древнему)! Ведь дешевле немыслимо! Да и трудно поверить! — В Думу на экзамен. Раздо­садовал хозяин. Много вежливости уж тоже — приторно и мучительно. Это — печатный конфуцианист по вежливости! Не по нутру нашему брату — простому русскому человеку! Господь с ними, со всеми этими вежливостями! Может, он и святой человек — Преосвященный Алек­сей.— Недаром по целым часам люди (девица сегодня у лестницы) ждут его благословения. Но с Преосвященным попроще, например с Амбро- сием, было бы куда лучше ездить на экзамены.— Мука всегда с его смире­нием! Я не стал бы так мучить его в Японии, а делал бы проще,— шел бы впереди сам везде, где видел бы, что гостю тягостно — от незнания, что и как делать! — О, Конфуций! Ты меня и в России не перестаешь досадо­вать! — В Думу приводят на экзамен из разных городских училищ,— Эк­замен у разных столов,— в обеих залах; публика — бородатая за барьером и у столов... Попечитель — князь Мещерский, любезно показывающий залу думских заседаний с портретом Ю. Ф. [Юрия Федоровича] Самари­на и других.— Но дом Думы нанимается у графа А. Д. [Александра Дмит­риевича] Шереметева! Москва не имеет до сих пор своего дома для Думы! Чудовищно! — Домой.— Купец какой-то крест принес; чай — и счет деньгам — в беседке; о. протоиерей Капустин, принесший двести рублей.— К В. Д. [Василию Дмитриевичу] Аксенову,— и не застал дома.

Мая 1880. Четверг. В Москве

Боже, скоро ль в Японию! Надоела Россия, то есть надоело безделье, как горькая редька! Кажется, скоро одурею!

В двенадцатом часу ночи. Утром поехал, как обещался, в восемь часов, к художнику Павлу Семеновичу Сорокину. Видел в мастерской много хороших вещей его и брата — Евграфа, приготовленных для храма Спа­сителя. Евграф рассказывал, как сделался живописцем,— из Ярослав­ля,— чрез картину свою сделался пансионером Императора Николая в Академии Художеств.— Звал я Павла учителем иконописи в Японию. Колеблется. Показывал потом Павел остатки только что кончившейся выставки картин.— Поехал потом к иконописцу Рогожину смотреть иконы для Грузинской Божией Матери по рекомендации Федора Ники­тича Самойлова. Иконы в строго греческом стиле, то есть почти все — безобразие. Нет уж, для Японии лучше Пешехонова,— В Покровский монастырь. О. Иоиля не застал,— хотел его понудить к спору. Зашел к старому знакомому о. Митрофану. Выпили с ним рябиновой; ходили потом осматривать миссионерский дом, где я и помещался десять лет назад; комнаты, бывшие мои, заперты от безлюдья. Осматривали клад­бище; много богатых хоронятся. Приехавши домой, застало, прото­иерея Приклонского с греческим Новым Заветом и Японскими Еванге­лиями. Последние — плохого перевода хираганой — и потому отказался взять как ненужные, а он чрез полчаса привез китайские.— Князь Алек­сандр Николаевич Мещерский с гувернером; поклон от княжны Алек­сандры Николаевны. Граф Сергий Владимирович Орлов-Давыдов — ра­достный, что женится скоро на Арсеньевой, дочери Натальи Юрьевны и сестре семинариста. Кое-кто с пожертвованиями вещей; между про­чим, подрясник от игуменьи Никитского монастыря — уже сшитый.— После обеда в беседке, часу в седьмом — Иван Дмитриевич Лебедев, директор 1-й Московской гимназии, пришедший благодарить за экза­мен. От него услышал, что Государыня Мария Александровна померла сегодня утром в девять часов; он только что прочел телеграмму наверху у Преосвященного Алексея. Говорил о Гимназии, о Якове Дмитриевиче Тихае, служившем у него, и его пении.— Поехал к В. Д. [Василию Дмит­риевичу] Аксенову сдать на хранение собранные деньги. Всего до сих пор в Москве собрано тысяч около 49; сегодня я сдал тысяч восемь с лишком.— У Преосвященного Амбросия, к которому заезжал собствен­но спросить о П. С. [Петре Семеновиче] Сорокине, застал Обер-полиц­мейстера Козлова — о завтрашней панихиде,— где служить — в Чудове или в Архангельском Соборе? Нетерпение Козлова.— Преосвященный Амбросий говорит, что Павел Сорокин решительно не умеет преподавать, хотя сам иконописец хороший и человек религиозный. Вернувшись, хотел сказать Преосвященному Алексею, что завтра он назначен на панихиду в Чудов, после обедни, но он спал уже.

Мая 1880. Пятница. В Москве

Утром о. Гавриил Сретенский, принесший 18 рублей,— это и есть сегодня за целый день! Значит, истощились сборы! Потом игуменья Рождественского монастыря, мать Серафима, привезшая малое архие­рейское облачение.— Граф Евфим Васильевич Путятин и Ольга Евфи- мовна. Обрадовался им очень. Они проездом в имение Глебово в Подоль­ской губернии,— На панихиду по Императрице в Чудов монастырь. Преосвященный Амбросий служил обедню. Митрополит приехал в сре­дине службы. После обедни вышли служить панихиду: Митрополит и три викария, 16 митр и камилавок — вплоть до алтаря. В Церкви были: генерал-губернатор — князь Долгоруков, стоявший по левую руку, не­сколько впереди всех, и — все московские высшие власти — в мунди­рах.— После службы — к Преосвященному Филофею Киевскому, сегодня приехавшему из Петербурга, на пути в Киев. Там же были Высокопре­освященный Макарий,— пришли — сенатор Федор Петрович Корнилов и Гротт — академик,— депутаты по Пушкинскому памятнику, открытие которого, значит, откладывается по Высочайшему приказу.— Дома — целый день скука. Обед в сообществе о. Ивана — родного Преосвящен­ного Алексия.— В восемь часов — к графу Путятину, остановившемуся в доме графа Орлова-Давыдова на Страстном бульваре. Целый день до одиннадцати часов провел там. Разговор — о Грузине и проекте Миссио­нерской академии Митрополита Филарета, о Пашкове и письме Пре­освященного Феофана,— «попы в черной и белой шляпе».

Мая 1880. Суббота. В Москве

Утром принесли рисунок сосудов для святого мира. Очень понравился. Пришел жертвователь — Иван Иванович Павлов; ему тоже понравился. От Хлебникова выражают желание, чтобы работой не торопить, а предоставить сделать на всероссийскую выставку. И хорошо бы, хотя чуть-чуть неловко — для Японии. Оставил спросить совета у Митрополи­тов — Киевского и Московского. С Преосвященным Алексием поехал к первому. Он первый пошел к Митрополиту, а я в это время был у Вениа­мина, наместника Чудова монастыря, который занимал рассказами о своем батюшке да бабушке; э! — Митрополит одобрил рисунок сосуда; насчет же выставки сказал, что это зависит от местного архиерея, то есть от Московского Митрополита. В ожидании кареты осмотрел Собор Чудова монастыря; персидские знамена; серебряные поделки (Царские врата — литые из серебра); облачения Святителя Алексия — и художник Сорокин, явившийся снять с них фотографию для помеще­ния облачения в иконе; Вселенские Соборы на потолке, написанные с председящими Царями — нечестиво.— У нас между тем были Путятины. Я за день два раза был у них — в доме графа Орлова на Страстном,— дома не застал. Дома скучал, спал; у Преосвященного гости — ярославские духовные; пожертвования почти совсем прекратились. Скука смертная! Своды давят! Поскорей убираться отсюда, не то с ума сойти можно.