Заговенье пред Великим Постом

Утром записал дневник за прошлые два дня и отправился к поздней обедне в Лаврский Собор. Стоял на левом клиросе с братией и пел басом. Служил обедню Преосвященный Варлаам с двумя архимандрита­ми и двумя иеромонахами. Народу был полный Собор. Странно, что левый клирос, то есть второстепенные певчие, поют самые важные места в литургии — «Милость мира» до «Тебе поем» включительно и «Отче наш», только при митрополичьем служении поет это правый клирос. Вместо причастна певчие пропели «На реках Вавилонских», управлял ими не Львовский и не Богданов, а второй подрегент.— Обед был сегодня щи с осетриной, уха из стерляди, жаркое из леща и слоеный пирожок, да бутылка меду. В предыдущие три дня давали братии блины. Часа в два пришел Митрополов; очень ему хочется, чтобы Дмитрий Дмитриевич отправился священником на судне с арестантами,— понра­вился и ему очень, а прежнего священника не хвалил,— резок с офицерами- де; если бы успеть, хорошо и полезно Дмитрию Дмитриевичу отправить­ся,— Сам Митрополов — чрезвычайно добрый и деятельный, взялся хлопотать об отправлении миссийских ящиков — пудов по сто пятьде­сят — даром до Одессы чрез Губонина и Полякова, а в Одессе выхлопо­тать для Миссии китайских, французских, немецких и аглицких Библий и Новых Заветов. Если сделает, спасибо; если нет, и за готовность спа­сибо. В три часа был звон к вечерне (братию всегда до всякого звона предупреждают за полчаса колокольчиком по коридорам). Народу был не только полон Собор, но и солея и алтарь — все было полно; даже на клиросах стоять было тесно от народа. Прочитали Девятый час. Потом встречали Владыку Исидора; служащих было — шесть архимандритов и четыре иеромонаха. Встречали в конце Собора, как обыкновенно. Когда Владыка взошел на амвон, служащие, получив благословение, пошли в алтарь облачиться в ризу и епитрахиль. При облачении Влады­ки на амвоне певчие чудно пропели: «Свыше пророцы Тя предвозвести- ша»; управлял сам Львовский. Облачившись, священнослужащие вышли к амвону, и — как на обедне — первый архимандрит отправился, покло­нившись Владыке, в алтарь благословить: «Благословен Бог наш»... После прочтения 103 псалма и ектении все священнослужащие вошли в алтарь. На «Господи воззвах» пропели покаянных четыре стихиры (по две на оба клироса; я стоял на левом клиросе, с канонархами) и из Общей Минеи две; на Слава — выход всех священнослужащих к Владыке, к амвону и при «Свете Тихий», потом священнослужащими (с четырьмя малыми певчими, выходящими для этого в стихарях) Владыка, дикирием и трикирием с амвона осенив четыре страны — с предшествием служа­щих, начиная с иеромонахов вперед — вошел в алтарь, наперед осенив с солеи на обе стороны дикирием и трикирием и поцеловав на Царских вратах образа Спасителя и Божией Матери. Прокимен «Господи, услы- ши Отрока Твоего, яко скорблю...» певчие пели превосходно. Паремий не было. На стиховне все монашествующие и я в том числе в мантиях вышли пред солею, оставив место для священнослужащих,— прощаться с Владыкой. При окончании Вечерни Владыка долго молился у Престо­ла; потом в предшествии священнослужащих, сошедших вниз солеи, вышел на солею и всем, поникшим к земле, прочитал отпустительную молитву Великой Вечерни. Затем певчие запели «Покаяния отверзи ми двери», а Владыка подошел поклониться к иконе Спасителя и Богомате­ри, после чего в сопровождении и поддерживаемый двумя архимандри­тами сходил приложиться к мощам Святого Александра Невского. По возвращении его на солею певчим сделан был знак, чтобы они скорее окончили «Покаяния...». И когда они замолчали, Владыка проговорил: «Простите ми отцы и братия, яже согреших словом... Бог же да благосло­вит и простит вас», после чего троекратно поклонился всем в землю на три стороны. После этого взял в левую руку крест; подходящие священ­нослужители и вся братия целовали крест и руку Владыки, правою же он благословлял и давал целовать ее и плечо, говоря: «Христос посреди нас», и целовал плечо священнослужащим, которые отвечали: «И есть, и будет».— Владыка прощался с братиею очень растроганный — глаза его блестели и на них были слезы! Всегда ли это так, или, быть может, это предчувствие, что не долго еще просить прощения, и будет только молитва на небесах за братию? — Простившись, все уходили в алтарь и прощались взаимно; там же были и оба викария, к которым все подходи­ли под благословение.— Ко мне признался некто Лыкашев, сказавший, что он видел меня десять лет назад у Высокопреосвященного Иннокен­тия; здесь же он познакомил меня с графом Гейден, сыном графини Г., начальницы Георгиевской Общины Сестер Милосердия, очень религи­озным, по-видимому, молодым офицером; были за вечерней мои любез­ные юноши. Храповицкий и Яхонтов — гимназисты: «А что, этот Собор не вам принадлежит?» — «Отчасти и нам».— «Знаете, где стихари?» — «Как не знать?» — Когда Владыка прощался с братией, певчие пели про­должение — «множество содеянных»; потом отслужено было повечерие. Владыка едва освободился от толпы, жаждавшей его благословения; вошедши в алтарь, он, благословивши и тут собравшуюся толпу, прошел малыми дверями,— но и гут ждала его толпа — всех благословил он, а мы — о. Иосиф, бас и прочие, ждали выхода —пока он кончит; севши, нако­нец, на санки, он подъехал к своему крыльцу, но и здесь толпа ждала его за благословением. И это ли еще не признак благочестия на Руси — эта жажда святительского благословения! — Идя домой, встретил Мадено- коодзи, сказавшего, что генерал Савельев звал меня 12 числа. Одев­шись, отправился в город, а в аллее опять встретил его же, прогуливаю­щегося. Хорошо, если бы ему зародились серьезные религиозные мысли. А может, и так зря бродит. Японская молодежь не очень надеж­на, Дай Бог, чтобы я ошибался насчет Маденокоодзи; он может большую службу сослужить своему государству по части религии.— Феодора Ни­колаевича не застал, и никого у него. Графиню Ольгу Ефимовну видел подъезжающею к себе, а я в это время расплачивался с выпившим извоз­чиком, который едва нашел у себя гривенник для сдачи мне. Ольга Ефимовна вернулась из Подворья Киевского Митрополита, рассказыва­ла, как он прощался,— со всеми своими в лицо поцеловался, даже с малыми певчими; теснота была такая, что перекреститься нельзя было. Граф Евфимий Васильевич с Ольгой Ефимовной на первую неделю отправляются говеть в Сергиеву Пустынь. Пообедал у них и простился с ними,— К восьми часам прибыл в Лавру, чтобы видеть на трапезе проща­ние братии с Наместником и взаимно. В Лавре братии до ста человек с послушниками, служащих иеромонахов до четырнадцати, всех иеромо­нахов и с киновийскими до тридцати,— По собрании в столовую и при­ходе о. Наместника пропета была молитва и о. Наместником благослов­лена трапеза; все сели; один иеродиакон взошел на кафедру читать, и читал, нужно сказать, вещь очень хорошую — о посте и покаянии. Я сидел по правую сторону о. Наместника, около меня о. Моисей, нале­во от Наместника иеромонахи; архимандритов было только двое — о. Наместник и я. Кушанья были: холодное из рыбы с хреном, уха и манная каша на молоке сладкая; перед ужином всем налили по рюмке водки, потом давали пиво или мед — в оловянных стаканах и затем по рюмке хересу. По окончании каждого блюда о. Наместник звонил в ко­локольчик, причем чтец говорит: «Молитвами святых отец наших, Гос­поди Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас»,—Наместник говорит: «Аминь» и он, и все крестятся. Это служит и знаком подавать другое блюдо, и знаком для братии каждое блюдо начинать есть с молитвой. По окончании трапезы Наместник прозвонил в колокольчик, чтец: «Мо­литвами» и Наместник: «Аминь» и пропета была молитва благодарст­венная, в подтверждение которой Наместник приложился к образам и отошел в сторону за стол; я за ним сделал то же и, подошедши к нему, простился с ним, поклонившись ему в ноги, и он мне, и стал за ним; следующие делали то же, прощаясь с о. Наместником, мною и становясь последовательно. В это время пето было начатое непосредственно за благодарственной молитвой «Помощник и покровитель»; пропеты были все ирмосы, пока братия прощалась; о. Наместник иеромонахам кланялся в ноги, затем кланялся, затем просто целовался, я делал то же самое, не имея в чем просить прошения, а привлеченный из мысли — авось, пригодится в Японии. Лай Бог! Через тысячу лет, конечно, и в

Японии будет не хуже, чем здесь. За ужином о. Наместник рассказывал, как он в 1877 году в Благовещенье, в Лаврский престольный праздник, пришедшийся в Великую Пятницу, сочинил из грибов и манной каши с миндалем стол такой, что «старики: „Что за каша?“ и съели по две, по три тарелки». Во весь Великий пост в Лавре рыбы не употребляется, кроме праздников: Благовещения, Лазаревой Субботы (храмовый праздник тоже) и Вербного Воскресенья,— При прощанье братии инте­ресно было видеть, как, кажется, это был один благочестивый обряд, а не необходимость,— все улыбались друг другу, и вражды не виделось ни у кого ни на кого (половина двенадцатого часа).

Марта 1880. Понедельник

Й недели Великого Поста

Службы 1-й седмицы — в Соборе, как и всегда: утреня в четыре часа, часы или преждеосвященная литургия в десять, вечерня в четыре часа. В Крестовой: часы или преждеосвященная обедня в девять, вечерня и утреня вместе — в пять часов вечера. Сегодня только в Крестовой утре­ня была в шесть утра. Я проспал, к несчастию, обе утрени. На часы пошел в Собор; продолжались два часа с четвертью; народу было мало, монашествующие пели на оба клироса; «Господи, иже Пресвятого Твое­го Духа», «Иже в шестый день же» и подобное пели на глас. Монашест­вующим, впрочем, и помолиться за себя не дадут — их беспрестанно требуют то туда, то сюда на службу. Сейчас, например, уже в конце часов, они пели катавасию; вдруг приходят сказать им что-то — и потя­нулись — с обоих концов — в алтарь, а там из церкви; очевидно — на па­нихиды, или молебны вытребованы; на катавасии осталось человек де­сять. Сегодня в одной Церкви служится даже литургия Святого Иоанна Златоустого — сам Наместник служит, отпевая кого-то. Литургия Злато­уста служится с разрешения Владыки Исидора.— На вечерню и утреню пошел в Крестовую Церковь; вечерня продолжалась полтора часа, утре­ня почти столько же, так что вышли из Церкви в восемь без десяти минут. Вечерню пели певчие — большие и маленькие; канон читал Пре­освященный Варлаам; ирмосы «Помощник и покровитель» пели так хорошо, что я вышел стоять на клирос, чтоб лучше слышать. Остальной хор в это время пел в Соборе вечерню; канон Андрея Критского читал там Преосвященный Гермоген. По окончании вечерни Преосвященный Гермоген и певчие пришли в Крестовую на утреню, причем маленькие певчие наделали шуму, идя в ряд попарно и поднимая стук сапогами; очевидно, они говеют и пришли к утрени, чтобы завтра рано не трево­житься. Бедным им порядочно работы пения, особенно в первую Страстную Неделю Поста. Народу в Крестовой была полна Церковь.

Служит седмицу о. Никон, рассказывавший мне на кафизмах о своем учительстве в Перервинском Московском училище и прочее. Сильно вздыхал он при напоминании игуменом «Аллилуйя» (на «Бог Господь» — на утрени); очень напомнило Японию со спевками Якова Дмитриевича, отпевания, и всколыхнулись нервы, слезы выступили на глаза; как-то теперь моя милая Миссия! — В продолжение дня были два пожертвования: из Церкви Департамента уделов псаломщик принес ящик с прибором священных сосудов — старых; после обеда — две монахини привезли ящик с двумя иконами — жертва Новгородского Покровского Зверина монас­тыря. Не имея чем открыть ящик, мы со Степаном придумали, наконец, купить орудие откупорки,— Пища сегодня раз в день: белая капуста, ва­реная с грибами и в кочане сырая, четверть кочана, вареный картофель и укруг хлеба; желающим дают редьку и квас также.— День был очень хороший, морозный, но солнечный; утром, до часов, я гулял по кладбищу.

Марта 1880. Вторник

Й седмицы Великого Поста

Утром Дмитрий Дмитриевич, потом о. Тимофей Раздоборов — из бес­поповских раскольников, перешедших в православие вместе с о. Пав­лом Прусским. Он теперь в Петербурге для сбора на построение Церкви в своем приходе; я подписал от Японской Миссии три рубля, а он оста­вил свою брошюрку — «Письмо к другу». В девять часов пошел на часы в Крестовую; продолжались полтора часа. Кафизму на девятом часе Вла­дыка разрешил опускать, равно как на утрени вместо трех кафизм велел читать, как всегда, две и на Первом часе кафизму не читать; притом кафизмы не вполне вычитываются.— После часов отправился в Цер­ковь Удельного ведомства — на Литейной — взглянуть, стоит ли взять жертвуемый оттуда большой образ Бога Отца с рамой. Церковь очень роскошная; молящиеся — все народ чистый; поют военные певчие весь­ма хорошо, псаломщик читает выразительно; при Церкви всего — протоиерей и два псаломщика. Протоиерей о. Канидий (Каченовский) жаловался, что необходимость заставляет служить весьма сокращенно; если немного длинней служба, сейчас и жалобы: «Что это, батюшка?». Образ и рама оказались годными, и псаломщик Василий Матвеевич Кудрявцев, знакомый Сартова, обещался доставить; кроме того, предла­гал свои услуги писать что-нибудь, укладывать и тому подобное, что отправил перед тем накопившиеся у него миссийские вещи для укладки в ящики. Пообедал у него совершенно постной пищей: грибы, пирог, суп грибной и сладкий пирог с яблоком. К трем часам был в Хозяйствен­ном управлении, где Владимир Егорович Расторгуев и Казначей Синода сейчас же и выдали 600 рублей — Якова Дмитриевича Тихая наградные для отсылки к нему. Вернувшись, был на вечерни и утрени в Крестовой; ефимоны, как и вчера, читал Преосвященный Варлаам.— Готовился зав­тра к служению Преждеосвященной литургии в соборе с Высокопре­освященным Исидором.

Марта 1880. Среда

Й седмицы Великого Поста

До часов гулял по новому кладбищу, которое всегда родит хорошие мысли и мечты. На этот раз размышлял, что высокое религиозное на­строение сердца родится только высоким умственным парением. Отто- го-то Святые Отцы так любили красоту природы: что, как не порожде­ние высоких мыслей давала она им. и чрез то ценилась. В десять часов начались часы в Соборе. Во время их приехали в Собор Великие Князья Константин и Дмитрий Константиновичи и простояли всю обедню в алтаре, который для оных застлан был новым красным сукном. Когда часы кончились, сослужащие встретили Владыку, отслушавшего часы в Крестовой. Облачение все — не черное, а из темной парчи. Служащих было шесть архимандритов и четыре иеромонаха. Владыка вошел в алтарь с пением «Свете тихий»; на паремиях не садился — он и все слу­жащие из уважения к Великим Князьям. «Да исправится» пели на солее малые певчие — трое — не совсем хорошо. При облачении же Владыки «Свыше пророки Тя предвозвестиша» пели превосходно. Народу был полный Собор. Великие Князья вели себя очень скромно; Дмитрий Константинович по книге следил за службой; воспитатель — какой-то молодой офицер — стоял в стороне. Я поздравствовался с ними пред началом обедни, так как был представлен Дмитрию Константиновичу. Вошли они и вышли дверью в пономарскую за алтарем; Владыка вышел так же. За вечерней и утреней был в Крестовой. После службы зашел Владимир Александрович Соколов — механик, с несколькими иконами, полученными им для Миссии из Выборга; к сожалению, живопись очень плохая. Он изъявил готовность собирать для Миссии иконы у своих знакомых и в иконных лавках, если я дам ему лист; я обещал. Так как мне нужно было спешить к графу Путятину, вследствие вчерашней телеграм­мы, что Евгений Ефимович в четверг уезжает, то вместе вышли и доеха­ли до Знаменья. У Путятиных встретил графа Евфимия Васильевича и Ольгу Ефимовну, вернувшихся из Сергиевой пустыни, где они собира­лись провести всю первую неделю; вернулись — частию по случаю отъез­да Евгения, которому нужно спешить в имение, так как управляющий заболел; частию потому, что Ольга Ефимовна захворала; еще бы! Ходить несколько раз в Церковь по прибрежному ветру, когда и без того еле ходит. Простившись с Евгением, вернулся в Лавру к десяти часам. Утром сегодня заходил Дмитрий Дмитриевич и сказал, что у них в Академии в прошлую ночь в два часа полиция арестовала двенадцать человек сту­дентов — исторического отделения, квартирных одиннадцать человек также арестовано в то же время; а один студент — Лукин — куда-то без вести пропал уже несколько дней.— Лорис-Меликов при такой деятель­ности, должно быть, доберется до гнезда социалистов.

Марта 1880. Четверг

Й седмицы Великого Поста

Встал ночью в третьем часу и написал письмо с просьбою о пожертво­вании на храм графу А. Д. [Александру Дмитриевичу] Шереметеву для передачи вместе с брошюрами чрез Константина Петровича Победо­носцева, как последний сам советовал. В записке к Победоносцеву просил похлопотать, чтобы дело скорей пришло в Синод из Государственного Совета; тогда, быть может, еще успеет Дмитрий Дмитриевич отправиться священником на судне Добровольного флота в половине апреля. В семь часов отослал пакет к Победоносцеву со Степаном, которому большого труда стоило разобрать полууставом написанный адрес и запомнить его. Послал с ним опустить в ящик листы с надписью Владимиру Александро­вичу Соколову для сбора между его знакомыми икон и других вещей, нужных для Церкви.— В восьмом часу пришли укупорщики укладывать шестой ящик миссийских вещей; в него войдут книги от Федора Нико­лаевича и собранные у меня.

Вошли в этот ящик еще: три прибора сосудов, что пожертвованы прихожанами о. Василия Михайловского, и все, что было из облачений у меня, два прибора воздухов от Цесаревны, риза из Знаменской Цер­кви, покров погребальный от Большеохтинской Церкви, воздухи, ладан и разная мелочь от Феодора Николаевича. К десяти часам ящик был уложен,— От Знаменской Церкви о. диакон принес прибор сосудов, большое Евангелие и два креста, оставленное там для позолоты,— К ча­сам опоздал из-за укупорки, в Крестовую; и в Собор поспел только к «Господи воззвах». По окончании часов постоял несколько на Акафисте Святому Александру Невскому, который служится круглый год каждый четверг по окончании обедни; всегда служит о. Наместник; к нему особый звон. К трем часам был в Департаменте личного состава за жалованьем, как сказано было на прошлой неделе; но забыли написать в кредитное учреждение, чтобы выслали в Департамент на 1500 рублей (полугодовое за этот год) дубликат кредитива, так как известят в Посольство, чтобы первый ордер остался недействительным; назначили прийти в субботу. На обратном пути завернул в Hotel de France к барону Розену; но его можно застать только утром. Заехал к Феодору Николаевичу, чтобы сдать ему 600 рублей, данных в награду Якову Дмитриевичу Тихаю от Синода. Он купит на эти деньги банковских билетов, которые и будут переданы Якову Дмитриевичу, когда он приедет в отпуск в Россию. Положили даже не извещать его, что ему даны 600 рублей, чтобы он наперед не располагал на них и не тратился; приятней и полезней ему будет неожиданно получить их. До прихода домой Федора Николаеви­ча, не думая дождаться его, деньги передал Ольге Петровне, она расска­зывала, между прочим, о посещении с детьми выставки Верещагина. Маленькая Людмила: «А вот картина, что штык замерз»; как иногда курьезно дети выражаются; рассказывала также, будто Феодор Николае­вич с сожалением поговаривает, что мне немного остается побыть в России. И мне-то как жаль будет расстаться с этим истинно дружеским семейством.— Вернувшись, был на вечерни и утрени в Крестовой; после сходил в баню и мылся один, так как в баню ожидался о. Наместник.

Марта 1880. Пятница

Й седмицы Великого Поста

Сверх всякого чаяния встал утром больной; простуда ли, не выгнан­ная и вчерашней баней, или слишком грубая пища без облегчения пище­варения и рюмкой вина, вернее всего то и другое вместе, произвели то, что едва поднялся с постели и, хотя напился чаю, но не мог ничего делать и до обедни опять лег в постель. К часам и преждеосвященной обедне пошел в Крестовую в девять часов. Стоял в приделе Святителя Тихона,— это значит,— не молилось и певчие дурно пели, потому что, стоя здесь, нужно обрекать себя на помеху разговором или хождением церковной прислуги. Престол этот — самый первый по времени, устро­енный в прославление Святителя Тихона после открытия мощей его.— Владыка Исидор обыкновенно выходит к службе в свою молельную за четверть часа или за десять минут ранее начала службы. Но сегодня кто-то помешал ему, и он вышел ровно в девять. А мешают ему в подоб­ных случаях обыкновенно светские, не знающие расположения его вре­мени. Отец Ризничий тут же рассказывал, как светские дамы приезжают к нему между часом и тремя — единственное время, когда Владыка, утружденный множеством дел, предается покою, а они, обращающие ночь в день и наоборот, в это время только встали, накушались кофе и куда? К Владыке, мол, побеседовать о душе! И Владыка имеет терпение пересиливать себя и благодушно принимать этих козлиц.— Здесь же часы слушал Преосвященный Варлаам, имевший ехать служить литур­гию в Исаакиевский Собор. Там, между прочим, располагали быть и Великие Князья, бывшие в среду в Лаврском Соборе. На мои вопросы о. Митрофан, ризничий, рассказал, что для первой недели приготовлено было в лаврских Церквах четырнадцать агнцев; девять из них употреблены для совершения Преосвященных литургий, прочие будут потреблены завтра; в Лаврских Церквах каждый день несколько Преждеосвящен- ных литургий, не исключая вторника и четверга, по заказу молящихся — по случаю погребения или поминовения. Литургия Златоустого, как совершенная Наместником в понедельник, бывает по особому разреше­нию Владыки. Так как мне нужно было сегодня исповедаться, то о. риз­ничий объяснил, чтобы я выслушал молитвы пред исповедью заранее здесь же, в церкви,— они будут читаться после литургии для всех испо­ведников, так как о. Ираклий, духовник, очень слаб и для него трудно читать каждому отдельно; потом советовали дать после исповеди рубля три на масло (у него много бедных родственников). Сам о. ризничий уже исповедовался до обедни.— Часы, обедня и молебен Святому Великому­ченику Феодору Тирону, совершающийся после вторичной «Буди имя Господне» продолжались два часа. (Сию.минуту, в десятом часу вечера, пришло извещение от Владимира Е. [Егоровича] Расторгуева, что дело о Миссии, разрешенное Государственным Советом, пришло в Святей­ший Синод, и в понедельник предложение Святейшему Синоду будет подписано Обер-прокурором. Слава Богу! Авось, теперь скорей пойдет! И не дождаться мне освящения храма Спасителя в Москве, в августе, на каковое торжество, быть может, приедут Восточные Патриархи, о чем хлопочет Великий Князь Константин Николаевич.— Сегодня же о. риз­ничий говорил: «Вот бы вам побыть на освящении храма», и у меня мелькнула мысль — хорошо бы побыть; но еще лучше уехать в Японию, чтобы там дело не пало) <...> Молебен Святому Феодору Тирону всегда совершается в пятницу 1-й недели Великого Поста, ибо именно в этот день Святой Феодор предупредил христиан не покупать яства на торжи­щах, а пропитаться колевом. На молебен выносится на солею кутья (рисовая и с изюмом); пред нею выходят священнослужащие и на «Бог Господь» первый священнослужащий с кадилом, с свечою крестообраз­но кадят кутию — раз; потом — припевы (молебен сокращенный, состоя­щий из одних припевов и молитвы в Триоди); при окончании кутия кропится Святою водою и уносится в алтарь, после чего поют третие «Буди имя Господне» и оканчивается литургия. Во время причащения священнослужащих игумен о. Макарий в епитрахили носит антидор и теплоту Владыке; архимандритам же подает антидор послушник. Во время чтения «Благославлю Господа» сегодня антидор раздавался наро­ду из чаши, похожей на водосвятную: и нам в Японии нужно будет так делать вместо возни с тарелками. После обедни прочтены были молит­вы к исповеди. Я отправился к Лаврскому духовнику о. Ираклию. Вот у кого нужно поучиться терпению и любви к служенью: он болен или ослабел от старости; только во время прихода моего был в постели, но тотчас встал, едва держась на ногах, облачился в епитрахиль и выслушал исповедь; дал еще прочесть для ясности исповедания изложенное им перечисление грехов, довольно длинное, в котором грехи особенные и написаны особенно; сделал наставление и прочитал молитвы разреше­ния — все любовно, не торопясь; а сам едва стоит на ногах. Так ли мы-то служим! Э-эх! В России — свет! Здесь — и самые незаметные, по-видимо­му, лучше нас, стоящих там на свешнице! Стыд нам! Избаловались мы именно своею исключительностью. За то же и как накажет нас Бог, если не сделаемся лучше! — Зашел в Собор; там еще пели на «Господи воз- звах»; отправился на клирос и простоял до конца обедни. Служил Пре­освященный Гермоген. Народу полный Собор. Митрополичьи певчие пели очень хорошо. «Да исправится» на солее трое маленьких. Как все напоминает ангельское служение Богу на небе! — Был посвящен один диакон. Молебен святому Феодору и благословенье кутьи на солее было так же, как в Крестовой,— Обед сырой капустой, вареной капустой и отваренным весьма плохим картофелем.— В четвертом часу съездил по­здравить с Ангелом Василия Борисовича Бажанова — не застал и распи­сался. Заехал к Путятиным поздравить с именинником Евгения (кото­рый теперь на пути в свое имение), Ольгу Ефимовну застал в постели, больна простудой. Вернувшись, выслушал в Крестовой малое повечерие и утреню, стоя в приделе Святителя Тихона с о. Иосифом, цензором, о. Варсанофием, очередным архимандритом, о. Митрофаном, ризничим; пред жертвенником, как всегда, стоял Преосвященный Гермоген. После утрени для причастников прочтено правило.— День сегодня был — то солнце, то пасмурно, то метель,— зима борется с весной.

Марта 1880. Суббота

Й седмицы Великого Поста

Приготовившись к служению, в половине седьмого пошел в Кресто­вую. Там же купил большую просфору, чтобы вынуть за здравие графини Ольги Ефимовны, которой сегодня день рождения,— она же лежит боль­ная и просила меня вчера помолиться. Но к жертвеннику тотчас нельзя было подойти: толпа с просфорами стояла, ожидая очереди; почти по­ловину составляли маленькие певчие, в формах, держащие каждый про­сфору в руке.— В семь часов Владыку Исидора сослужащие четыре архи­мандрита и четыре иеромонаха встретили в его комнатах и провели ко Входному и на амвон. Служил и Преосвященный Варлаам, облачавший­ся в алтаре. Я стоял первым из архимандритов, но в служении уже не путался, порядок изучил; притом же около меня был о. ризничий (цере- монимейстер и полицмейстер, как его называет о. Иосиф). После «входа» Владыки в Алтарь, на «испола» первый дискант, поя, расплакал­ся,— оказалось, что у бедного живот заболел, поет, не рознит, а у самого слезы градом; жаль было смотреть на малютку; и как же подрегент потом утешал его, гладя по голове и целуя,— видно, что малых певчих берегут.

На «Великом Выходе», так как чаша была полная, Владыка, передавая ее мне, промолвил: «Не пошатни». Когда священнослужащие приобщи­лись, иеромонахи раздробили Агнец и по исполнении чаши тут же в Алтаре по левую сторону приобщены были послушники и малые певчие; затем, по отверзении Царских врат, сам Владыка, держа чашу, прогово­рил для повторения народом «Верую, Господи...» и сам стал приобщать. Архидиакон помогал держать чашу, два диакона стояли по сторонам, один утирал губы приобщившимся, другой охранял Владыку от теснив­шихся. Когда архидиакон устал, его сменил помощник его — Николай Михайлович (белый диакон). Когда частицы в Потире все были потреб­лены, потир вновь наполнен был оставшимися на дискосе частицами; при этом я заметил, стоя все время приобщения за Владыкой, что час­тиц недостанет, если давать по две и по три, как делал Владыка, и сказал об этом ему, он стал давать осторожнее. Когда он очень устал, то передал чашу Преосвященному Варлааму, который и кончил приобщение. Час­тиц, действительно, не хватило, и Владыка велел приобщать «исполне­нием», а когда и оно было истощено, то положили в Потир частиц двадцать запасных Святых Даров, таким образом все, желавшие приоб­щиться в Крестовой — человек пятьсот, были приобщены, и не при­шлось никого отсылать в Собор.— После обедни съездил поздравить Ольгу Ефимовну с днем рождения и отдать ей просфору. Она лежала больная в постели,— Вернувшись, после обеда поехал сначала в Казан­ский Собор. Народу множество, и все больше женщины; поют хорошо, лучше всего альты, между которыми один есть замечательно хороший голос. Во время богослужения то и дело, что пересылают свечи «Царице Небесной» или «Спасителю».— Когда стали читать шестопсалмие, от­правился в Исаакиевский Собор и застал пение «Хвалите имя Господ­не». В алтаре пробраться не мог за множеством народа. Ирмосы и «Слава в вышних» пели бесподобно; ирмосы 1-го гласа, что Яков Дмит­риевич перекладывал при мне в Японии; в «Слава в вышних» всегда оба хора на солее; «Свят» — неподражаемо. Когда в Японии взгрустнется, или уныние будет одолевать, да припоминается всегда Всенощная в Исаакиевском Соборе с этим пением, этим множеством молящихся, этим великолепием! Здесь именно чувствуется сила и непоколебимость Церкви. Стоял я у двери направо, где, наконец, нашел покойное место от пробирающихся вперед.

Марта 1880. Воскресенье.

День Православия

Утром в карете с оо. Геласием и Феодоритом, афонским архимандритом (постригавшим Михайлу), отправились в Исаакиевский Собор. Дорогой о. Геласий бранил настоящие порядки в России, покровительство нем­цам и прочее. В Соборе множество гимназистов — снимать митру во время молебна, на который следовало выходить. Народу — полон Собор — до того, что для встречи и шествия Высокопреосвященного Филофея, имевшего совершать литургию — два ряда солдат — плечо к плечу — были поставлены для того, чтобы возможно было пройти. Я вышел с о. Иосифом, служившим, на средину, чтобы посмотреть встречу; здесь же столкнулся и познакомился с Ев. В. [Евгением Васильевичем] Богда­новичем, старостой Исаакиевского Собора. Во время литургии, на Малом Выходе, Выскокопреосвяшенный Филофей упал в обморок, так что в алтарь священнослужители внесли его; думали, не умер ли; но первый архимандрит начал было продолжать служение вместо него; но он скоро оправился и стал служить. Испостился, говорят. Вот святой-то жизни человек! У алтарей собралась толпа народу, так что нельзя было выйтдг, и глаза всех были прикованы к Владыке, видно, как чтут его. На молебен и анафемаствование собрались члены Святейшего Синода, кроме Высокопреосвященного Исидора, который сегодня тоже захво­рал — так что не мог служить раннюю литургию, как собирался,— и утром уже прислал сказать викарию Варлааму, чтобы отслужил вместо него,— Высокопреосвященный Макарий, Аполлос, Палладий и викарии Гермоген и Варлаам,— всего шесть архиереев с Владыкой Филофеем. По сторонам восемь митр и двенадцать камилавок; архиереи на кафедре все рядом. Во время анафематствования архиереи сидели. Анафему провоз­глашал протодиакон Оболенский — слабым голосом, но зато с приема­ми вполне опытного протодиакона (даже на память все говорил). Пели «анафема» четыре диакона и восемь певчих, то есть шесть теноров и шесть басов; диаконы стояли по два напереди и назади; стояли ниже митр, рядом в том же порядке, как стоят священнослужащие, отстранив несколько народ — камилавки. Пели: «Анафема, анафема, анафема». Удивительно трогательно это пение — прекраснейшими голосами — грустное-прегрустное. Я едва мог сдержать слезы. — Певшие вышли пред самым анафематствованием и, поклонясь архиереям, стали в порядке; по окончании анафематствования, поклонясь, удалились; певчие были в своих формах, диаконы и стихарях и орарях. Высокопреосвященный Филофей несколько раз садился от слабости и освежал голову намочен­ным полотенцем.— «Верую» протодиакон произнес особенно громо­гласно с широким крестом,— По окончании службы я поехал с Феодо­ром Николаевичем, приезжавшим после своей службы в Собор, до поворота в Инженерный замок в лаврской карете. У Феодора Николае­вича обедал и проговорил с ним до его всенощной, после чего отправил­ся к Путятиным, где и провел остаток вечера у постели больной Ольги Ефимовны. К графу приходил Рамчендер и жаловался, что его не пуска­ют из Петербурга в Персию.

Марта 1880. Понедельник

Й седмицы Великого Поста

Утром пришел о. Исайя сказать, что Константин Константинович говорил ему: «Великий Князь Алексей Александрович, когда я говорил ему, что у нас был о. Николай, выразился: „А что ж он у меня не был?“» Значит, нужно представиться ему,— Пришла посланная от Ольги Ефи­мовны с «жаворонком, которым вчера забыла попотчивать, так как вчера было 40 мучеников» и с утешительной запиской, так как вчера я ей показался тоскующим; приложена была выписка откуда-то рукой гра­фини Ольги Ивановны Орловой, что «несмотря на то, что мир нам кажется погрязшим во зле, Царство Божие зреет»... После обеда отпра­вился к Ольге Ефимовне, застал ее все еще в постели. Что за одухотво­ренная личность! Вполне воспитала себя для Царствия Небесного! Но как жаль будет, если умрет раньше, чем послужит делу Божию в Японии хоть лет десять.— Вернувшись к себе, скучал; да и простудился в послед­нее время; по моему счету уже одиннадцатый раз болел в Петербурге, и почти всегда простудой; решительно в полверсте отсюда тот свет.

Марта 1880. Вторник

Й недели Великого Поста