Февраля 1880. Четверг. Масленица

Спать пришлось очень мало, потому что Степан мой стал стучать своими певучими дверьми. Полусонный напился чаю. Пришли Дмит­рий Дмитриевич и племянник Сергей Касаткин. Первый известил, что пожертвование из Единоверческой церкви будет, о чем справиться про­сил я его. Спасибо, на этот раз показал аккуратность. По уходе, одев­шись, зашел к о. Исайи спросить имя супруги Сивохина; оказалось, знает только имя — Неонила, а по батюшке не знает; и в этом оказалась добрая черта Ефр. [Ефрема] Николаевича; значит, за него и его супругу молятся, хотя по общежитию не совсем знакомы с ними; нужно же сделать себя с домом достойными молитвы! — Заехал к Феодору Николае­вичу. Оказались письма из Японии. От о. Анатолия — что денег нет; от Марьи Ал. [Александровны] — просьба похлопотать о ее жалованье — единственная, мол,— и письмо к Владыке Исидору о том же — открытое. Бедная! Видимо, раба Божия, но испытывает свойственное всем челове­кам. Зачем же она не верит, что жалованье ей будет выхлопотано? И раз­дражительность видна в обоих письмах. Но, тем не менее, мне жаль стало ее, и я смутился — следовало бы давней умаслить хоть ласковыми словами, чтобы даром не терзалась. Письмо от Хорие о браке двоюрод­ных — Иоанна Нода с Варварой Оонума и просьба разрешить им испо­ведь и причастие. Большое письмо Павла Сато. Видна обстоятельность и логичность в нем. Письмо содержит мало нового, но видно желание представить все, как есть, с японскою осторожности»}, впрочем. От о. Владимира давно нет ничего; видно, не в духе; понял, знать, что в Семинарии не умел обратиться; а о. Павел Сато пишет, что и Катехиза­торская школа его не любит, хотя, по-видимому, у него нет к ней ника­ких отношений. Из новостей — самая неприятная, сообщаемая о. Пав­лом Сато, что вышло военное положение — всем, кто не «косию», не «цёонан» и не больным, служить в военной службе — три года, затем три года в резерве и четыре года по второму призыву. Кого же после этого иметь нам в Семинарии и Катихизаторском училище? Трудно дело. О. Павел представляет свои соображения. Увидим. С дрянным располо­жением духа, навеянным безденежьем и жалобами, отправился к Сиво- хину, к часу. У Неонилы спросил ее отчество; оказалось «Афонасьевна». К обеду пришел еще доктор, видимо, привыкший держать себя запросто и несколько наставительно.— За обедом кулебяка превосходнейшая, уха, блины, стерлядь под соусом, мороженое, кофе. Когда Еф. Н. [Ефрем Николаевич] несколько усиленно предлагал что-нибудь, доктор восста­вал: «Поставлено, ну и бери, кто хочет», вообще, деликатности не пока­зал; зато ж и Е. Н. с супругой, видимо, сбитые с панталыку порядками богатых домов, иное — усиленно предлагали, иное — брали сами прежде всех, а о гостях нисколько не заботились. Еф. Н. рассказывал о маклерах: «Приходит, примерно, и предлагает чаю пуд по 1 р. 60; я нахожу, что так мне антересу нет, даю 1 р. 40 к., а на 1 р. 50 мы сходимся, и ему процент» и прочее. После обеда Еф. Николаевич, кажется, не совсем здоровый, пошел в отдельную комнату с доктором, и сей вынес, что «Е. Н. немного полежит»; мы малость посидели с Неонилой Афонасьевой и побалова­лись яблоками, после чего я стал прощаться, и при прощаньи служанка сказала, что Е. Н. просит во вторник на второй неделе поста отслужить молебен утром в восемь часов.— По приходе сюда, пред обедом, читал брошюру о последних днях о. Арсения Афонского, моего доброго знако­мого, умершего в Москве в ноябре. Истинно, Божий угодник был, о чем и я могу свидетельствовать,— Поехал к графу Путятину, чтобы сказать, что сегодня на обеде у них не могу быть, так как-де нужно вечером идти к Митрополиту просить денег из собранных на Церковь — послать в Японию; после того имел в виду отказаться и от обеда у Бюцова. Но оказалось, что сегодня день рождения графа Евгения Ефимовича и что на меня располагали при устроении обеда. Совестно стало, и я поспе­шил извиниться и принять приглашение. Княгиня Орбелиани рассказы­вала, что терпели больные раненые и как высоких лиц вроде Великих Княгинь Алек. [Александры] Петровны или Ал. [Александры] Иосифов­ны обманывали при посещении ими госпиталей — мучили больных переодеваньем, а потом опять — одежду со вшами и прочее. Ал. Петр.— у мнимых дезинтериков, у которых воздух дурной, но долженствовавший быть особенно хорошим, потому что дезинтерики.— «А, ну ладно»,— и успокоилась.— Поехал к Бюцову отказаться от обеда; он принял ласково, дипломатически, а жена вышла совсем одетою для выхода. «И вам нужно ехать?» — «Да, с женой»,— тогда только я догадался, что не вовремя при­шел; а по-нашему бы прямо и заявить: «Жаль, мол». Я поспешил уйти, хотя затем и пришел, чтобы поспешить уйти.— У графа Путятина за обедом были: Посьет с женой, Пещуров, ныне назначенный товарищем морского министра, граф Орлов — старик, и Орбелиани.— Граф Орлов был позван, чтобы показать, что Ефимий Васильевич с его семейством вовсе не разошелся по поводу сватовства Евгения Ефимовича на его внучке,— позван под предлогом, между прочим, познакомиться с Това­рищем Морского министра,— так как у Орлова сын — моряк (не особен­но удачный). Но граф не особенно познакомился с Пещуровым. Быть может, и для него он особенно старался щегольнуть разговором за обе­дом, но вышло неудачно,— «обломки вагонов из Англии в Норвегию»; «это Гольфстрем, деревянные обломки — ничего удивительного» (Пе­щуров); «но и тяжельче»... (железные? — Орлов, видимо, зарапортовал­ся, став рассказывать морякам вещь, в которой мало смыслит). Еще: «Вы пили „Кедронское" вино?» (вместо «хевронского»)... После обеда граф Орлов скоро ушел, видимо, не успев сойтись с Пещуровым, который (должно быть непредупрежденный, или в самом деле такой независимый) на него решительно не обращал внимания. По тому, как он пренебрежительно кивнул головой Евгению, видно, что он не за брак, если только можно догадываться. Посьеты были, как всегда, очень милы и приветливы. Из разговоров К. Н. [Константина Николаевича] Посьета: «Храм Славы Александра II»; «изобретений нет, а Бог только допускает людей усмот­реть то или другое из Своих творений, всегда бывшее»; «употребленье каменного угля на чугунках в России теперь ⁷/іо из всего топления»; «водный путь чрез Сибирь соединением небольшими каналами рек». «И скоро?» — «Сейчас деньги — чрез три года будет готово»,— Вернув­шись с чухной* к десяти часам, нашел на столе приглашение Владимира Васильевича Никольского — в Лицее — завтра на обед; не могу из-за обе­щания быть у Бюцова,— и приглашенье Тер. И. [Тертия Ивановича] Филиппова и И. Н. Полисаду за пожертвованьем от сего последнего вещей в Миссию, и — в общество его (Т. И. Фил. [Филиппова]) и Пре­освященного Палладия. Опоздал.

Февраля 1880. Пятница.

Масленица

В восемь часов отправился к Владыке Исидору просить денег из пожертвованных на храм для отсылки в Миссию. «Садись и говори скорей — некогда»; перед ним лежали три кипы бумаг. Я объяснил, что Миссия — без денег, и так как дело формальностями затягивается, то из Государственного казначейства еще нельзя получить, поэтому попро­сил дать заимообразно из собранных на храм; сказал, что и Черкасовой нужно жалованье, причем вытащил из кармана ее письмо,— «вот она сама пишет Вашему Высокопреосвященству». Митрополит сильно на­морщился — «не надо»; «но письмо на Ваше имя, позвольте оставить», и я положил его в стороне от кип — незапечатанное, как и прислано было.— «А сколько денег нужно?» — «Восемь тысяч; у меня еще есть собранных на храм две тысячи — я и пошлю все вместе».— «Зачем так много? Притом же там все банковые билеты; я оттого тогда, в смутные дни, и не передал тебе на храненье, что сверток довольно большой, с собой носить неудобно; кредитными билетами там всего 2500».— «Дайте хоть эти; с имеющимися у меня будет пять тысяч; пошлю хоть это»,— «Так нужна же бумага; в Духовном Совете внесено в протокол».— «Я сейчас напишу».— Вернувшись домой, написал прошение о выдаче заимооб­разно 2500 рублей, и, когда чрез полчаса понес, в приемной уже набралось

Прозвище местных финнов-извозчиков — примеч. сост. Указателей. просителей. Секретарь рассказывал о множестве и быстроте дел у Владыки: «Вчера после девяти часов остались у него бумаги, а сегодня еще до нашего прихода они уже сданы в канцелярию с резолюциями». Сданные бумаги в канцелярии заносятся в книгу и помечаются номером и сейчас же идут куда следует,— Я взошел, чтобы только подать проше­ние; Владыка перевернул страницу и успокоился, увидев, что там всего одна строка.— Эх, нужно быть кратким и из Японии и не часто беспоко­ить! Тут и без нас столько дел, что просто совестно и грешно занимать собою. Чрез полчаса прошение с резолюциею «выдать под расписку» и номером принесено было ко мне секретарем; я понес к наместнику о. Симеону; он сделал надпись «к докладу и изготовить предписание казначею»,— «а предписание пусть принесут ко мне в Церковь, там в алтаре найдется перо» (он шел к обедне).— К о. Моисею — делопроизво­дителю Духовского Собора.— «Сейчас будет готово»,— Через час слуга о. Моисея пришел сказать, что подписанное наместником предпри- сание уже у казначея, и деньги получить можно. К казначею: «Подожди­те минутку — еще не занесено в книгу — я пришлю к вам деньги и книгу для расписки». Минут чрез двадцать послушник принес 2500 рублей и — расписаться в книге. Написана вся эта процедура, чтобы не забыть, как в порядке вести подобные дела. Между тем в продолжение всего этого ко мне пришел Павел Павлович Костерев, сын П. М. и Раисы Ник.,— теперь уже юнкер в Павловском военном училище. С радостию увидел я его, когда-то нянченного мною,— ныне весьма приличного и благовоспи­танного молодого человека; угостил его чаем и обедом и дал пять рублей на масленицу; круглому сироте едва ли часто приходится получать на карманные расходы, хотя дядя у него, как видно, очень добрый человек. Рассказывал он и о том, как хороша дисциплина в Павловском училище. Спасибо, хоть не все заведения распущены. И самим воспитанникам, как видно, нравится строгая и точная дисциплина. В прошлом он воспи­тывался в Первой военной гимназии, где законоучитель В. Г. Певцов, от которого прежде я и слышал о нем,— Тут же пришел К. С. Назаревский, семинарский мой товарищ; выпил четыре рюмки водки и не захотел больше, говорил, что идет к Нечаеву на блины, и дрянно отзывался о Нечаеве и П. А. [Петре Александровиче] Лебедеве, как сочинителе ду­ховной музыки и как желающем попасть в ректора Семинарии, но боя­щемся забаллотировки,— Во втором часу все вместе вышли, так как мне нужно было спешить свезти деньги в банк. С Костеровым я доехал до Знаменья и отправился к Феодору Николаевичу; его семья отправилась в балаганы, а он играл в шашки с крошкой Людмилой, которая, пока он собирался, и меня обыграла раз. К Мейеру — банкиру; сдали деньги для пересылки телеграммой из Лондона о. Анатолию. В Лондоне от Мейера переводится на Ротшильда,— Заехал в Гостиный купить кое-что детям Феодора Николаевича; накупил рублей на семь, больше все письменных принадлежностей и кукол для Людмилы, причем Феодор Николаевич журил меня за трату денег: «Ну тебе ль в настоящем положении так расходоваться?» Когда обедали, пришел и Дмитрий Дмитриевич Смир­нов; ели блины и прочее. К шести часам отправился на обед к Бюцову, как вчера обещал ему. Обед был плохой, ибо Михайла был пьян. За обедом был разговор о переходе К. В. Струве в православие, причем Елена Васильевна говорила, а мать ее, старушка на костылях, поддакива­ла: «И зачем перешел? Разве не все веры одинаковы? Нужно и умереть в том, в чем родился». Хороши понятия! Наперед можно предсказать, что у детей не будет прочного религиозного воспитания, что очень жаль. После обеда Бюцов, между прочим, показал коллекцию медалей Толсто­ва — двадцать штук — бронзовых, аллегорических, касающихся войны России с Наполеоном. Художественнейшая вещь! Коллекцию эту он получил от о. Палладия; а у него в Духовной Миссии была она в числе подарочных Китайскому правительству вещей. Показал еще он сапфир с вырезанным превосходно образом Богоматери, с перстня католиче­ского епископа, купленный им случайно за тридцать пять рублей; Костя, залезши за диван, декламировал французские стихи, а Нина там же пела. К десяти часам вернулся в Лавру.

Марта 1880. Суббота.

Масленица

Утром, часов в восемь, пришли граф Евфимий Васильевич Путятин и Ольга Ефимовна подтвердить то, о чем вчера известила письмом Ольга Ефимовна,— что Высокопреосвященный Макарий обещался, по безденежью Миссии, дать из Миссионерского общества денег из поло­женных на Миссию. Они напились чаю и отправились к Владыке Исидо­ру испросить благословение на пост. При них же лакей Владыки принес приглашение сегодня в час с половиной на обед. Написавши прошение Высокопреосвященному Макарию, отправился на Троицкое Подворье. При выходе столкнулся с секретарем Макария и получил от него икону для Миссии — преподобного Макария Египетского, присланную княги­нею Натальей Оболенской Владыке для передачи в Миссию. Владыка Макарий встретил очень ласково, обещался дать денег из Миссионер­ского общества, но велел мне написать и к Преосвященному Амвросию, «чтобы мне не оскорбить их», говорил. Какой он осторожный и дели­катный! «Япония и в адресе нашем Государю не забыта. Читали? Еще когда черновой составляли». «АЯпонию поместили?» — «Поместили».— «Вот как вас любят». Дай-то Бог, чтобы Япония и вперед возбуждала любовь! Вернувшись, пошел на Акафист; читал сам Владыка Исидор; я стоял в алтаре у жертвенника, пред иконой Спасителя, пред которой придется молиться и в Японии.— Тотчас же, после Акафиста, из Церкви в комнаты Владыки; на обед были приглашены еще оба Викария (Герман и Варлаам) и Наместник. Первые уже были в приемной. Потолковали о Сан-Франциско и тамошних запутанностях. Я защищал протоиерея Вла­димира Николаевича Вечтомова, так как знаю его за честного, хотя слишком горячего и неопытного, человека.— Когда пришел Наместник, несколько замедливший по службе, отправились в столовую. Наместник прочитал: «Пресвятая Троица» и «Владыко, благослови»; Владыка Иси­дор: «Христе, Боже, благослови ястие и питие»... Выпивши по рюмке вина и закусивши, сели за блины со свежей икрой, потом были уха, жареная рыба и пирожное, из вин херес, красное вино, пиво и мед. Разговор шел шуточный больше. Владыка говорил, что в нынешнюю масленую лучше всех блины ему случилось есть у Великой Княгини Александры Петровны, рассказывали также, что Император очень любит блины, и — как он — Владыка — за столом у Государя просил ти­хонько сидевшую около фрейлину Милютину говорить ему, какое блю­до постное, она и шептала ему — «это постное»,— тогда он брал. Рас­сказывал про немцев, они тоже любят есть и блины, и свежую икру, только не любят угощать; немец (какой-то) пригласил к себе на завтрак, была и свежая икра; один русский, по-русски, положил себе толстый слой на хлеб — а немец: «Постойте, постойте, вы — не так»,— и соскоб­лил икру с замечаньем «ведь икра восемь рублей фунт»; рассказывал про грузинского царя Георгия, что он всякий раз съедал за обедом барана, но уж из-за стола его под руки уводили: «А что ж пива никто не пьет? Мы в Академии играли бывало в карты на пиво — кто выиграет, тот и угоща­ ет».— Преосвященный Герман пресмешно рассказывал, как какая-то ни­щенка выморочила у него пятиалтынный: «Будущий наш Митрополит, дай!» — «А если бы Патриархом повеличала, то и рубль бы дал»,— с улыбкой заметил Владыка.— После обеда отправился смотреть выставку картин Верещагина. Народу была бездна; у русских картин весьма трудно было протискаться; у индийских свободней. Впечатление нескоро изгладит­ся; невольно слезы навертываются при виде массы страданий и русских, и турецких воинов; неудивительно, что плачут на выставке, как вчера Дмитрий Дмитриевич рассказывал. Цепь, на которой болгар таскали на казнь, какое чувство возбуждает! — После русских картин на индийские почти и взглянуть не хочется; последние и днем освещены электричест­вом Яблочкова. Возвращаясь, видел множество народу, катающегося, особенно на санках чухонцев; погода, кстати, превосходная; ау балаганов, над Царицыном, издали виднеется море народу. Вернувшись и напив­шись чаю, пошел ко всенощной в Крестовую: пришел, когда пели «На реках». «Так не забуду и Тебя, Россия, на реках японских!» — думалось, и слезы невольно катились по щекам. Превосходно поют это «На реках» хоровое, все больше и больше нравится.

Марта 1880. Воскресенье.