Умеренный норманизм г. Куника. — Легендарная аналогия

 

М. П. Погодин в своем споре с г. Гедеоновым ограни­чился обычным повторением своей норманнской про­граммы, а на помощь себе пригласил г. Куника, на кото­рого и пала главная тяжесть борьбы. Приемы г. Куника мы находим способными поддержать спокойную, логич­ную полемику. До сих пор он не забрасывал общими местами, не уверял голословно, что наша начальная лето­пись безупречна или что Русь в арабских известиях суть Норманны и т. п.; а брал некоторые стороны вопроса и старался по возможности подкрепить норманнскую сис­тему какими-либо аналогиями или новым, более точным анализом старых данных. Хотя конечные результаты этих

работ все-таки не в пользу норманизма; но нельзя не отдать справедливости его добросовестному отношению к делу.

Мы, собственно, не понимаем умеренного норманиз­ма. Что-нибудь одно: или Русь пришлое норманнское племя, или она туземный народ; средины тут не может быть. Острова Готланд и Даго не помогут. Норманнская система построена так искусственно, что нельзя тронуть никакой и самой малой ее части, тотчас все здание рассыплется. Например, г. Куник не стоит за верность на­чальной хронологии и 862 год считает вставкой поздней­ших переписчиков Нестора. (Ответ Гедеонову. Зап. Акад. Н., 1864 т. VI, стр. 58.) Произвольность этой хроно­логии очевидна. Сказание о Варягах сам норманизм при­знает почерпнутым из народного предания, но какое же народное предание способно сохранять хронологические числа в течение целых столетий? Однако попробуйте отнять хронологию до 912 года, т.е. до смерти Олега (тем более что эти числовые данные не сходятся с рос­писью княжений, поставленной в начале летописи). По­ложим, чтоб объяснить Русь Бертинских летописей (839 год), надобно подвинуть призвание на 30 лет ранее, т. е. отнести его к 832 году; но что же тогда произойдет с главными действующими лицами? Рюрику при смерти было не менее 75 лет, и, однако, он оставил малолетнего сына. Олег, пришедший с Рюриком из Скандинавии, скончался бы столетним старцем. Когда около 1852 года возник вопрос о тысячелетии на основании мнения Кру­га, который хотел отодвинуть призвание десятью годами назад, то г. Погодин в своем Москвитянине решительно восстал против такой ереси. Одним из главных его дово­дов было соображение насчет Игоря, которого в «882 году выносили под Киевом на руках, следовательно он родился только что перед смертью Рюрика». И в настоя­щее время Игорю насчитывают при смерти около 70 лет, хотя года за три до нее он предпринял походы на Визан­тию и в Малую Азию, а в самый год смерти с неболь­шой дружиной отправился за данью к такому свирепому племени, как Древляне, и хотя он оставил после себя малолетнего сына Святослава. Если накинуть ему еще

десять лет (Никоновская летопись так и делает, относя его рождение к 866 году), тогда вероятность событий пострадает окончательно. Если оставить в стороне леген­ду о Рюрике, то на основании упомянутых фактов Иго­рю нельзя дать более 50 лет при смерти; даже дадим ему 60; следовательно, его рождение должно быть отнесено не ранее как к 885 году, т. е. ко времени Олегова княже­ния. Очевидно, Олег был настоящим князем, т. е. стар­шим в княжеском роде, а не каким-то опекуном Игоря, как его изображают. Хороша опека, продолжающаяся почти до сорокалетнего возраста!

Чтобы сделать сколь-нибудь.вероятным превращение Варягов в Славян, накопление стольких завоеваний и распространение имени Русь от горсти пришельцев на такое огромное пространство к концу IX века, норманистам надобно отодвинуть пришествие Рюрика с Варягами по крайней мере на 100 лет. Но тогда Игорь будет уже не сын Рюрика; между ними придется предположить целый ряд князей. Оскольд и Дир как товарищи Рюрика сдела­ются невозможными, если им оставить предводительство Русью под Константинополем в 865 году. Одним словом, уступкам и предположениям не будет конца, и все-таки антинорманисты не удовлетворятся. Они будут повторять свои докучные вопросы: укажите нам Русь в Скандина­вии? Куда деваться с Россоланами и с нашими реками, носившими название Рось (так как народы получили свои имена от рек, а не наоборот)? Отчего нет скандинавского элемента в нашем языке, если Руссы еще в X веке упот­ребляли свои особые имена и географические названия? Отчего никакие иноземные источники не упоминают о пришествии к нам Руси? и т. д. Наконец, если годы по­ставлены произвольно, то нет ли произвола и в самой передаче событий? Повторяю, норманистам неудобно от­казываться от 862 года. Г. Погодин с свойственною ему прозорливостью понял всю опасность подобных уклоне­ний от летописной легенды и не уступает из нее ни йоты. Правда, сам Шлецер усомнился в верности летописной хронологии и позволил себе на этом основании даже совсем отвергнуть Оскольдовых Руссов. Но то было не более как столбняк, нашедший на знаменитого критика;

так по крайней мере объяснил нам г. Погодин (Зап. Акад. Н. т. XVIII). Напомним, что Карамзин также сомневался в данной хронологии.

Но возвратимся к г. Кунику. По поводу исследова­ний Гедеонова он представил между прочим два любо­пытных соображения. Одно из них относится к следую­щему известию Бертинских летописей: в 839 году вмес­те с византийским посольством прибыли к императору Людовику Благочестивому люди, которые называли свой народ Рось, а своего царя Хаканом¹. При дворе Людовика заподозрили, что эти люди из племени Свео-нов. Норманисты ухватились за последнее слово для подкрепления свой теории; но на беду тут замешался хакан. Антинорманисты говорили, что хаканами или ка­ганами назывались цари хазарские, аварские, болгарс­кие и князья русские (последнее вполне подтвердилось свидетельством Ибн-Дасты, у г. Хвольсона, где царь Руссов называется Хакан-Русь); но у Шведов никогда не существовал этот титул. Что же сделали норманис-ты? Они переделали нарицательное хакан в собствен­ное имя Гакон. На опровержения Гедеонова г. Погодин отвечал просто и голословно, что слова chacanus vocabulo иначе и перевести нельзя как по имени Гакон. Но г. Куник остановился над этим свидетельством: оно слишком важно. Если допустить, что в 839 году в Юж­ной России существовал народ Русь, управляемый хака­нами, то норманнская теория должна быть упразднена. Ввиду такого оборота, г. Куник представил целое иссле­дование о том, в каком смысле здесь употреблено слово vocabulum. Посредством разных соображений и сравне­ний он пытается доказать, что в данном случае это слово означает имя, а не звание. Уже сами сравнения не убедительны; но предположим, что автор действи-

 

¹Что русские послы из Византии возвращались в Киев через Германию, на это есть аналогия. У Герберштейна говорится о плавании русских послов в Данию из Новгорода в конце XV века не обычною дорогой, т. е. Балтийским морем, а Белым и Ледови­тым. Источники дают нам объяснение тому во враждебных отно­шениях Руси с Швецией и Ганзейскими городами в эту эпоху. (См. «Историко-географические известия Герберштейна» — Замысловского. Журн. М. Н. Пр. 1878. Июль.) Позд. прим.

 

тельно разумел имя лица, а не титул. Что же из это­го? Разве тут не могло быть самого простого и обыкно­венного недоразумения, т. е. что западный летописец непонятный ему титул принял за собственное имя? Это обстоятельство не укрылось от г. Куника, и он тут же приводит примеры подобных недоразумений. А иссле­дование свое заканчивает словами: «Покуда надобно сознаться, что выражение chacanus vocabulo ждет еще своего исследователя». Указываем на это заключение как на образец его добросовестности. По нашему мне­нию, если есть темный пункт в свидетельстве Бертинских летописей, так это слово: «из племени Свеонов» (gentis Sueonum). На них-то и следовало обратить вни­мание норманистов, т. е. совершенно определенный эт­нографический термин и что в данном случае разуме­лись исключительно Шведы. В первой своей статье я уже заявил сомнение относительно этого термина. Да и сам г. Куник замечает, что тут слово Sueonum может и означать Шведский материк. Но предположим, норманистам удалось бы доказать, что относительно этого слова нет ни ошибки в рукописи, ни какого-либо недо­разумения у автора или вообще у франкского двора и что под Сеонами тут разумеется германское племя Шведов; все-таки останется несносный Хакан¹.

¹ Имя Свевов, как известно, распространялось когда-то на народы, жившие на берегу Балтийского мора, и на Дунае, и на Рейне; от него произошли названия Швеции, Швабии и кантона Швица (откуда и название всей Швейцарии). Кстати, приведем замечание Венелина о том, что «Славяне, жившие на островах (Волин и Узедом), у древних писателей назывались Свенянами, Suenones, от реки Свена». (Чтен. Об. И. и Др. 1847, № 5.) Мы, конечно, не будем выводить Русь с Балтийского поморья; у Бал­тийских Славян также не было хаканов. (Да и с какой стати князьками этих Славян или Норманнов того времени отправлять посольства в Византию?) Но Русь по языку своему могла быть признана соплеменною Балтийским Славянам. Наконец Южная Россия в средние века называлась не только Великая Скифия, но также и Великая Швеция (См. Antiguites Russes. Heimskringla), и, конечно, не потому, чтоб она была населена колонистами из Великой Скифии. Во всяком случае выражение gentis Sueonum еще ждет разъяснения. (При этом необходимо иметь в виду то обстоятельство, что Бертинские летописи изданы по спискам, которые, сколько мне известно, не восходят ранее XV века;

Второе соображение г. Куника относится к паралле­ли, которую он проводит между нашей летописной ле­гендой о призвании Варягов и рассказом Видукинда о призвании Англо-саксов в Британию. Мы уже заметили в первой статье своей, что тут есть только аналогия легендарная, т. е. литературная. Рассказ Видукинда о по­сольстве Бриттов и речь, которую они держали, есть также легенда. Сами причины призвания выставлены разные: там зовут чужое племя на помощь, у нас для господства. Исторической аналогии никакой нет: посте­пенное завоевание Англо-саксами Британии происходи­ло на глазах истории; пришельцы сообщили завоеванной стране не одно название Англии, которое утвердилось за нею только по истечении нескольких столетий; они рас­пространили в ней и свой язык. У нас не было ничего подобного. Самое существенное в параллели г. Куника есть повторение и там, и у нас знаменитого выражения: «земля наша велика и обильна». Но именно эти-то слова и указывают, что мы имеем дело не с историческим фактом, а с легендами. Что значит это выражение по отношению к нашему огромному Северу, когда и ма­ленькая сравнительно с ним половина Британского ост­рова тоже именует себя «великою и обильною землею?» Это показывает только, как в летописях разных народов повторяются одинаковые легендарные мотивы, вроде

 

------------------------------

следовательно, порча первоначального текста тут весьма возмож­на. Позд. прим.)

Вообще норманизм до сих пор тщательно устранял или отвер­гал все известия, где говорят о туземной Руси до призвания князей. Например, арабский писатель Табари (писал в конце IX или в начале X века) говорил о Руси, воевавшей на Кавказе с Арабами еще в VII веке. Г. Куник в своем трактате о Призвании шведских Родсов (Die Bernfung der schwedischen Rodsen. 1844) всеми возможными способами старается доказать, что это извес­тие ошибочное. Прав он или нет, но любопытно, что в числе доказательств видное место занимает пресловутое миролюбие Славянского племени и его якобы непредприимчивый характер. Тут же рядом находим у него целую ученую диссертацию, кото­рая пытается подтвердить известие Алъ-Катиба (современника Табари) о нападении Руссов на Севилью в 844 году. Известие это, очевидно, ошибочное; с чем согласился после и сам г. Куник по поводу исследования г. Гедеонова.

 

указанной нами саги о взятии города посредством голу­бей, которая встречается у нас, у Норманнов и у Монго­лов, но ранее других у нас.

По поводу сходных легенд у разных народов укажем на Вильгельма Теля. Вот еще новая, неприятная для норманистов аналогия! Давно ли весь образованный мир верил в Вильгельма Теля как в героя, положившего нача­ло швейцарской свободы? Подвиги его рассказывались так обстоятельно и с такими подробностями, что каза­лось, и сомнение невозможно. И увы! В настоящее время Вильгельм Тель уже лицо не историческое, а сказочное. Клятва в долине Рютли и другие романтические обстоя­тельства швейцарского восстания тоже оказываются бас­ней. А возникновение Швейцарского Союза объясняется обстоятельствами более естественными и более досто­верными. И прежде некоторые ученые сомневались в достоверности упомянутых рассказов; а теперь, после исследований Рилье, они должны быть окончательно от­несены к области поэзии¹. Начало этих легенд восходит ко второй половине XV века. Известный эпизод о яблоке, которое Вильгельм Тель должен был сбить с головы сына, есть почти буквальное повторение такого же случая, ко­торый Саксон Граматик в своей Истории Дании расска­зывает о датском стрелке Токко. Рилье полагает, что рассказ этот заимствован швейцарскими хронистами, не прямо из Саксона, а из позднейших компиляторов. Мы на это заметим, что вообще трудно уследить пути, кото­рыми разносятся легендарные мотивы. (Почти такая же история с яблоком есть и у нас в былине о богатыре Дунае.) Конечно, Швейцарцы слишком привыкли к свое­му герою, и им тяжело с ним расстаться. На Рилье посы­пались возражения. Нашлись люди, которые говорили: «Помилуйте, как же Вильгельм Тель не существовал, если предания о нем до сих пор сохраняются между крестья­нами, и они указывают самые места его подвигов?» Вот в том-то и дело, что первоначально крестьяне узнали о нем

¹См. Les origines de la Confederation Suisse par Albert Rillet. Seconde edition. Geneve et Bale. 1869. А также его полемическую брошюру Lettre a M. Henri Bordier. 1869.

 

не из преданий, а из книг, конечно, при посредстве грамотных людей.

Кстати, в подтверждение моего мнения о том, что в средние века была особая наклонность выводить народы из Скандинавии, могу прибавить еще пример Швейцар­цев. У них также существовало предание, по которому население лесных кантонов произошло от норманнских выходцев: они пришли из Швеции и Остфрисландии еще в первые века нашей эры, под начальством трех вождей (и опять число три). Предание это не имеет никаких исторических основ и есть домысел досужих книжников.

Итак, чем более мы сличаем сказания, поставленные в начале истории каждого народа, тем более убеждаем­ся, что это факты не исторические, а литературные, и что у нас было то же самое, несмотря на уверения г. Погодина, будто наша история шла каким-то иным пу­тем (не историческим) и будто наши летописцы переда­вали только сущую правду. Он спрашивает: что леген­дарного нашел я в известии о призвании Варягоруссов? «Оно написано так просто, кратко, ясно». Правда, напи­сано коротко и ясно. Но потому-то и не имеет никакого вероятия. В баснях все совершается очень просто, и все препятствия обращаются ни во что. Путешествие апос­тола Андрея в Новгородскую землю, Кий с его путеше­ствием в Царьград и другие подобные рассказы тоже ясны и просты; но кто же решится утверждать, что это исторические факты?

IV