Черты нравов и обычаев у Дунайских Болгар.

Их одежда и наружность. Мнимая связь

С Камскими Болгарами

 

Если обратимся к другому ряду доказательств Тюрко-Финской теории — к обычаям, то и здесь найдем, что эти доказательства набросаны поверхностно, имеют

¹Точно так же обитальянилась та Болгарская колония, кото­рая по баснословному рассказу византийцев перешла в Италию прямо от Азовского моря с пятым сыном Куврата. А по извести­ям Фредегария (гл. 72} и Павла Диакона (кн. V. гл. 29), просто дружина Булгар, «происходивших из Азиатской Сарматии», бе­жала из Баварии от преследований короля Догоберта в числе 700 человек, под начальством своего князя Альзека, и около 667 года поселилась в герцогстве Беневентском с дозволения короля Гримоальда. Они заняли здесь три селения: Сепино, Изернию и Бояно. (И эту-то дружину, в 700 человек, разместившуюся в трех селениях, новая историография считала пятой частью Бол­гарского народа!) Дальнейшая судьбы этой колонии неизвестна. В XV веке в тех же местах поселились новые славянские выход­цы, именно из Сербии. (См. о том «Письма» де-Рубертис в Чтен. Об. И. и Д. 1858. 1.) Обращаем на этот предмет внимание наших славистов. Может быть, когда-нибудь им удастся открыть следы упомянутой Болгарской колонии в местных средневековых ис­точниках.

только подобие научных приемов и лишены всесторон­него, критического рассмотрения. Вот в каком виде они изложены у Шафарика. «Равномерно образ жизни и обычаи природных булгарских государей решительно не славянские, напр. принесение людей и зверей в жертву богам, священное омовение ног в море, множество жен, падающих при виде князя ниц на земь лицом и славя­щих его, несение впереди войска конского хвоста вмес­то знамени, клятва на обнаженном мече и рассечение при этом собак на части, употребление человеческих черепов вместо чаш, биение пойманного вора дубиной по голове и бодание железными кривыми крюками в ребра, ношение широких шаровар по обычаю Турков, сиденье, поджав колена, задом на пятах (по обычаю Персов), предпочтение левой стороны правой, как почетнаго места» (271—272).

Ныне доказано, что для решения этнографических вопросов сходство и различие обычаев представляют самую слабую основу; что общие черты быта и религии могут встречаться у народов не только не родственных по происхождению, но даже живущих в совершенно разных частях света и не имеющих никаких сношений между собою. Поэтому доказательства подобного рода надобно строить с большою осмотрительностью и отли­чать существенные, действительно родственные черты от общих, принадлежащих не только известной народ­ности, сколько известной степени гражданственности или влиянию одного народа на другие соседние и осо­бенно на покоренные. Поборники Тунмано-Энгелевой теории, во-первых, не обратили внимания на весьма ясные свидетельства источников. Общие черты встре­чаем уже у Аммиана Марцелина при описании быта и характера Гуннов и Алан: Алане («древние Массагеты» — поясняет Аммиан) такой же кочевой, конный и воинственный народ, как и Гунны. Мало того, у Алан находим черты, прямо тождественные с краснокожими дикарями Нового Света, например скальпирование не­приятельских голов. Однако Алане никоим образом не могут быть отнесены к Монгольским и Татарским пле­менам, с понятием которых мы привыкли связывать

представление о кочевом, конном народе. Любимый на­питок Татаро-монгольских кочевников составляет ку­мыс, или кобылье молоко: но, как известно, древние Литовцы и Сарматы также употребляли этот напиток. Тот же Аммиан, восхищаясь храбростью Алан, объясня­ет воинственный характер Персов тем, что они род­ственного происхождения со Скифами-Аланами (другие писатели называют Алан Сарматами); этим свидетель­ством положительно решается вопрос о принадлежнос­ти последних к Арийской семье. А Болгаре вышли именно из той страны и из той группы народов, кото­рую Аммиан описывает в IV веке под общим именем Алан, обитавших за Доном и Азовским морем, и мы имеем полное право заключить, что Болгаре принадле­жали к Скифо-Сармато-Аланской группе.

Далее, Прокопий, описывая нравы Склавин и Антов, говорит: «Они ведут образ жизни суровый и грубый как Массагеты; и Подобно последним покрыты грязью и всякою нечистотою; злые и лукавые люди между ними очень редки; но при своем простосердечии они имеют гуннские нравы» (De Bello Goth. 1. III. с. 14). Какого же более ясного свидетельства можно требо­вать от источников, чтобы видеть всю несостоятель­ность упомянутых доводов? Склавины и Анты, т. е. Ду­найские и Русские Славяне, имеют гуннские нравы. А известно, что Прокопий под именем Гуннов разумеет преимущественно Болгарские племена, которые в его время играли едва не главную роль в политических отношениях империи со стороны Дунайской границы, и для нас совершенно понятно постоянное сопоставление с ними Антов и Придунайских Склавинов. В рассказах его о нападениях на империю мы обыкновенно встре­чаем то раздельно, то в совокупности, эти три народа: Гунны, Анты и Склавины. В его описании войн Ван­дальской и Готской в числе вспомогательных или наем­ных войск опять встречаются те же Гунны, Анты и Склавины; они преимущественно упоминаются в каче­стве отличных конников и стрелков. Общее или родо­вое название Гуннов, как мы уже говорили, заменяется у Прокопия иногда видовыми именами Кутургуров и

Утургуров, а иногда другим общим названием Массагетов. (Припомним, что Аммиан Массагетами называет Алан.) Итак, о сходстве бытовых черт у Славян и у Болгар мы имеем положительное свидетельство Проко­пия, который сам видел их и мог наблюдать их нравы, сопровождая Велизария в его походах. Следовательно, и с этой стороны, на которую, повторяем, можно опи­раться весьма условно и осмотрительно, источники го­ворят совсем не в пользу Тюрко-Финской теории.

Если сравним некоторые обычаи в частности, то опять встретим общеславянские черты. Например, клятва на обнаженном мече была также в обычае у Руссов; упот­ребление человеческих черепов вместо чаш было прису­ще чуть ли не всем варварским народам; мы находим его у Германцев даже в VI веке, если припомним историю лангобардского короля Альбоина. Знамена или стяги с конским хвостом (столь свойственные народу, недавно вышедшему из кочевого, конного быта), предпочтение левой стороны, сидение, поджав колена на пятах (при­том, «по обычаю Персов», народа совсем не турецкого), широкие шаровары (по известию Ибн-Фадлана, бывшие в употреблении также у Руссов) и пр. и пр. — все это такие черты, которые никак нельзя признать финскими и турецкими по преимуществу.

.Известно, что некоторые принадлежности одеяния, а также прическа и борода не только в наше время, но и во все времена подвергались разным влияниям или так наз. моде. Болгаре значительное время находились в зависи­мости от Авар, и потому нет ничего удивительного, если по одному византийскому свидетельству (Свида) в костю­ме их оказалось кое-что общее с Аварами. Но уже самое свидетельство, будто «Болгаре переменили свою одежду на аварскую» (Mem. P. I. 758), показывает, что Болгаре и Авары не считались одним и тем же племенем. Какую именно одежду заимствовали Болгаре у Авар, Свида не объясняет: прическа у этих народов была различная. Фе­офан и Анастасий говорят, что Авары носили длинные волосы, отброшенные назад и переплетенные тесемками: а остальная внешность их была похожа на гуннскую (Mem. Pop. I. 644). Но, как мы видели, под Гуннами в те

времена у византийцев разумелись преимущественно Болгаре. Прокопий, говоря о партиях цирка, описывает их модные костюмы и прическу, которые они усвоили себе по образу Массагетов или Гуннов, а известно, что и Гунны, и Массагеты у него означают именно Болгар. Главные черты этой моды составляли: оголенные щеки и подбородок, подстриженная кругом голова с пучком во­лос на затылке, рукава одежды, очень узкие у кисти рук и весьма широкие к плечу, плащи, исподнее платье и разные виды «гуннской обуви» (Hist. Arcana с. VII). Из этих сопоставлений мы можем только заключить, что Болгаре и Авары носили прическу разную, а одежда их была похожа.

Что обычай стричь бороду и голову принадлежал соб­ственно Болгарам, подтверждает одно болгарское извес­тие, именно роспись первых князей. Там прямо сказано, что пока они держали княжение об ону (северную) сто­рону Дуная, были «се острижеными головами». (Обзор Хронографов. Андр. Попова. I. 25.) Следовательно, после утверждения в Мизии и Фракии болгарская аристокра­тия начала изменять свою прическу, конечно, под влия­нием византийским. Таким образом, описанные Львом Диаконом, бритый подбородок Святослава и его оголен­ная голова с чубом, как оказывается представляли черты общие с древними Болгарами; только русские князья долее болгарских сохраняли старые привычки. Впрочем, с одной стороны, уже в век Святослава не все Руссы брили бороду, некоторые отпускали ее и завивали в гри­ву (Ибн-Хаукал), а с другой, в том же веке встречаются болгарские вельможи все еще с подбритою кругом голо­вою (Liutprandi Legatio)¹.

¹ «Bulgarorum nuntium, imgarcio more tonsum», говорит Лиутпранд. Почему же «остриженнаго по угорскому обычаю»? Оголен­ная кругом голова составляла древнеболгарский обычай, как то доказывают Прокопий и Роспись болгарских князей. Очень может быть, что и к Уграм этот обычай перешел от Болгар.

Вот одно из очевидных доказательств, что Понтийские Скифы не были ни Чудь, ни Монголы; фигуры этих Скифов на разных предметах, добытых раскопками в Южной России, снабжены от­личными бородами. Обычай брить бороды был собственно не скифский, а сарматский.

 

Если от волос и одежды перейдем к типу лица, то и здесь не найдем никаких доказательств туранского про­исхождения. Современные нам Болгаре в большинстве имеют чистый южно-славянский тип. Если же и встре­чаются (особенно в Подунайской равнине) многие фи­зиономии с типом тюрко-финских народов, то это объясняется историческими судьбами Болгар. Многие примеси тюркские и угорские вошли в Болгарский организм еще до утверждения их за Дунаем; но и после того долгое время продолжался прилив тюркских эле­ментов. Припомним только, что после истребительных войн Цимисхия и особенно Василия II, когда Болгарс­кое государство ослабело и подчинилось Византии, многие местности Болгарии запустели. В течение X века мы видим ряд Печенежских вторжений; а в XI целые орды Печенегов поселились в равнинных частях Болгарии с позволения Византии. За Печенегами после­довали вторжения и колонизация Половцев, за Полов­цами Татары; наконец и Турки Османские внесли свою долю. И замечательно, как сильна и живуча была ко­ренная славянская народность Болгар: она усвоила себе все чуждые элементы, ибо все эти обрывки тюркских народностей сделались Болгарами по языку и быту: но они оставили многие следы в наружном типе и в харак­тере новых Болгар. Кроме того, неблагоприятное влия­ние чуждых примесей отразилось впоследствии в недо­статочном стремлении к национальному единству и к самобытности. Итак, мы видим Болгар в постоянном и очень тесном соприкосновении с народами тюрко-финскими, с самого начала их истории до последних веков. Есть ли какая вероятность, чтобы при таких условиях они могли обратиться в чистых Славян и противостоять всем чуждым примесям, если бы они не были корен­ною славянскою народностью? Конечно нет. Истори­ческие законы непреложны.

«Болгаре, — говорит Шафарик, — приносили людей и зверей в жертву богам». Да какой же народ, находив­шийся на степени варварства, этого не делал? Известно, что жертвоприношения, и даже человеческие, были в обычае у Руссов еще во второй половине X века. В

числе некоторых языческих обрядов у Болгар было рас­сечение собак на части. Но и Руссы делали то же самое, судя по известию Ибн-Фадлана. Болгарские судьи пыта­ли воров и разбойников батогами и железными крючья­ми. Но пытки, и самые варварские, существовали у на­родов более образованных. Какие же это доказательства турецкого или финского племени?

Продолжим выписку доводов, приводимых Шафариком в пользу не славянского происхождения: «раннее укоренение магометанства между Подунайскими Булга­рами, следы коего, по словам папы Николая, можно было видеть у них даже и по обращении в христианс­кую веру (860—866), особенно многоженство, принятие святыни распоясавшись, покровение головы турбаном в храме, суеверное убиение животных, сарацинския кни­ги» и т. п. Вероятно, Дунайские Булгары, и по утверж­дении своем в Мизии, продолжали прежние дружеские сношения с братьями своими, оставшимися на Волге, от коих, без сомнения, еще в VIII веке приняли первые начала магометанства, уступившего после место хрис­тианству» (272). Мнение о магометанстве Дунайских Болгар, как мы видим, построено на весьма слабых ос­нованиях. Эти основания заимствованы преимуще­ственно из Ответов папы Николая I в 866 г.¹. Только что окрещенные Болгаре обратились к папе Николаю I с просьбою возвести Болгарию на степень отдельного патриархата и при этом предложили ряд вопросов, имевших целью разъяснить некоторые их недоумения относительно новой религии. Из этих вопросов, на ко­торые папа прислал свои ответы, ясно видно, что Бол­гарский народ держался еще многих языческих обыча­ев. Например, вопрос: «можно ли иметь двух жен и, если нельзя, то как поступать с имеющими» — этот вопрос нисколько не служит признаком мусульманства; многоженство есть черта языческая, и оно существова­ло у всех славянских народов. Далее, обычай распоясы­ваться, приступая к какому-либо священному делу, но­шение какой-то полотняной повязки на голове (ligatura

¹ Response ad consulta Bulgarorum. Acta Conciliorduin. V. 353.

 

lintei), которую новообращенные не привыкли еще сни­мать, входя в церковь, продолжавшиеся в народе идоль­ские, жертвоприношения — все это суть несомненные остатки язычества.

Из всех вопросов болгарских только один имеет от­ношение к магометанству. «Что делать с нечестивыми книгами, которые мы получили от Сарацин и имеем у себя?» спрашивают Болгаре. «Непременно сжечь», — от­вечает папа. Но что это за сарацинские книги и от кого они были получены, о том нет никаких дальнейших ука­заний. Неизвестно, были ли то чисто мусульманские книги или принадлежали какой-либо восточной секте, предшественнице болгарского богумильства. Предмет тем более темный, что о мусульманской пропаганде тут совсем не упоминается. В заключение своих вопросов Болгаре умоляют дать им чистую и совершенную хрис­тианскую веру: «ибо — говорят они — в землю нашу пришли из разных мест многие проповедники, как-то Греки, Армяне и другие, которые учат нас различно». Но если в Болгарию приходили проповедники из разных стран, то могла проникать и магометанская проповедь, особенно при помощи многочисленных славяноболгарс­ких колоний, которые поселились в Малой Азии в VII и VIII вв. Так, например, в царствование императора Кон­стантина Копронима в Болгарии произошли сильные междоусобия, во время которых была свергнута динас­тия Аспаруха и поставлен князь (Телец) из другого рода. Вследствие этих междоусобий множество болгарских Славян оставили свои земли и, с разрешения византийс­кого императора, переселились в Малую Азию на реку Артану; число этих переселенцев будто бы превышало 200000 человек (по известию Феофана). Следовательно, если бы и встретились действительно следы мусульманс­кой пропаганды у Дунайских Болгар, то посредниками в этом случае могли явиться болгарские колонисты в Ма­лой Азии.

Впрочем, сношения с Сарацинами в те времена были довольно обычны, особенно на почве Византийской им­перии, где Болгаре встречались с ними то в союзе с Византией против них, то наоборот. Но Тюрко-Финская

теория совершенно упускает из виду эту близость Малой Азии и Сирии и сношения болгарских царей даже с египетскими халифами; а для подкрепления своего делает предложения о непосредственных связях Дунайских Бол­гар с Камскими и о сильном магометанском влиянии с берегов Камы на берега Дуная. Во-первых, магометан­ство утвердилось в Камской Болгарии только в X веке; а в VIII если и начали проникать туда зачатки этого учения, то еще весьма слабые. Во-вторых, источники не упомина­ют ни о каких сношениях Дунайских Болгар с Камскими. Ближе к последним жили Болгаре Таврические и Таманс­кие; но и те остались чужды мусульманству, хотя оно проникло в соседнюю с ними Хазарию. Итак, все эти предложения о мусульманстве Дунайских Болгар очевид­но вызваны желанием привести их в живую связь с Камскими. Но, повторяем, источники нисколько не согла­суются с таким желанием.

 

VI